---------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 2. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 марта 2003 года
---------------------------------------------------------------------
- Не может быть...
- Вы шутите...
- Это арабские сказки.
- Однако это так... Повторяю... мне тридцать пять лет, и я до сих пор
не знаю женщины.
Человек, взбудораживший наше мужское общество таким смелым,
исключительно редким заявлением, стоял прислонившись к камину и сдержанно
улыбался. Голубые, холодные глаза его смотрели без всякого смущения и,
казалось, ощупывали каждое недоверчиво и любопытно смеющееся лицо.
Однако солидные манеры этого человека, интеллигентная внешность и
спокойная уверенность голоса произвели впечатление, выразившееся в том, что
возгласы утихли и в физиономиях отразилось напряженное, тоскливое ожидание
целого ряда анекдотов и пикантных повестушек, приличествующих случаю.
После короткой паузы доктор Клушкин, человек очень нервный, очень
веселый и очень несчастный в личной жизни, выпрямил скептически поджатые
губы, потянул носом и пристально посмотрел на девственника. Тот вежливо
улыбнулся и коротко повел широкими плечами, как бы сознавая свою обязанность
дать в данном случае надлежащие объяснения.
- Я с большим удовольствием слушал ваш разговор, - сказал этот
господин, представленный нам хозяином под фамилией Громова, - и теперь
действительно жалею, что молодость моя прошла... сухо. Собственно говоря, к
чему бы делать мне такое признание. Но бывают минуты, когда случайные
стечения обстоятельств, случайный разговор, анекдот зажигают желания и
дразнят тело, наполняя его бессознательным тяготением к этой стороне
человеческой жизни, жгучей, таинственной и...
- Да, но позвольте, - сухо перебил доктор, нервно ерзая на стуле и
вскидывая пенсне повыше. - Вы говорите, что вы... ну, одним словом...
вполне.
- Совершенно.
- И - никогда?
- Всецело.
- Ни-ни..?
- Могу вас уверить в этом.
Доктор вдруг побагровел, прыснул и хихикнул так громко, что сконфузился
сам. Снисходительно улыбнулись остальные.
Дело происходило в курительной комнате богатого инженера, после
хорошего обеда и основательной выпивки. Дамы перешли в гостиную, а мы, люди
тугого кошелька и веселого расположения духа, удалились сюда, отчасти для
пищеварения, отчасти для того, чтобы выкурить по сигаре и поболтать, пока не
приготовят столы для карт. Надо сказать, что заявление Громова пришлось как
нельзя кстати. Запас нескромных анекдотов уже иссякал и теперь явилась
большая надежда воскресить угасавшее оживление...
- Скажите... э-э... - спросил доктор, отделавшись от душившего его
смеха: - вы развиты нормально?
- Да.
- Влюблялись?
- Конечно.
- И...
- Как видите.
Сказав это, Громов отряхнул пепел сигары на каминную решетку и
полузакрыл глаза. Доктор встал, шумно отодвинул стул, подошел к Громову и,
взяв его двумя пальцами за пуговицу сюртука, сказал печальным подвыпившим
голосом:
- Вредно-с. Вы расстраиваете себя, свой организм, губите умственные
способности... Да-с...
- Ну что же, - улыбнулся Громов, - видно уж так мне на роду написано...
- Но, - сказал худой плешивый фельетонист, похожий на картонного
Мефистофеля, - но... почему же? Это же странно... Красивый, здоровый
человек, умный...
- О, - смутился Громов, и лицо его приняло виноватый оттенок, - дело
очень просто... Я не имею успеха.
- Да, - обрадовался толстый учитель, заикаясь и причмокивая. - Я
пп-они-мм-аю вас... Вв-ы... ззз-астенчивы... а-а... жж-енщины... этт-ого
н-не-ллю-ббят...
- Да. Я застенчив и, представьте, застенчив как-то болезненно. Одна
мысль о том, что мне могут засмеяться в лицо, обливает меня с ног до головы
холодным потом.
- И..? - хихикнул фельетонист.
- Ну... и идешь себе прочь.
Все дружно расхохотались.
- А я хотел бы, - вздохнул Громов. - Хотел бы знать, что такое страсти,
супружество, весь этот особый таинственный мир, скрытый от меня...
- Позвольте, - заволновался пивовар, жирный и необычайно кроткий
человек с глазами навыкате. - Если вы хотите - я...
Он, грузно пыхтя, протискался между стульев и, подвалившись к Громову,
таинственно зашептал ему что-то на ухо. Физиономия пивовара выражала
сладостное и блаженное самоуглубление в тайны жизни. Громов серьезно
усмехнулся и кивнул головой раза два. Но у пивовара, когда он отошел, в
кротких масляных глазах изображалась полная огорошенность.
Художник сидел, все время склонив на бок черную, кудрявую голову, и в
его раскрасневшемся от вина лице таилось вдохновенное глубокомыслие. Вдруг
он встряхнулся, ударил рукой по колену и закричал:
- Меня убили. Ха-ха. Убили. Ну, ей богу же, я не вру... Женщины.
Женщинами полон свет. Они везде. Они как воздух, как вода, везде, на улицах,
площадях, в театрах, подвалах, кафе. В церквах, лугах и лесах. На крышах. На
чердаках. На башнях. На колокольнях. Под ногами, над головой. И вы не знаете
женщины?.. А... Чудеснейшего, любопытнейшего, святейшего, развратнейшего
существа в мире вы не знали? А духи вы нюхали? Цветы целовали? В лесу
гуляли? Наконец - ели, пили, спали? Так как же вы не знаете жен-щины..?
Он остановился, перевел дыхание и посмотрел на Громова, стараясь
придать взгляду торжественную строгость, но это не удалось. Его пухлые,
румяные губы расплывались в жизнерадостную улыбку, а глаза лукаво смеялись
лукавыми блестками.
- Постойте, - воскликнул доктор. - Это ненормальность,
несправедливость. Как так. Да есть же, наконец, женщины... жрицы любви. Хе.
Что вы, в самом деле...
Громов пожал плечами.
- Боюсь, - сказал он. - Ну, что вы будете делать.
- Да-а, - протянул фельетонист, ковыряя в зубах, - вы того...
действительно незадачливый... Ну, а как... в теории-то... вы
представляете... того...
- Д-да, конечно... но... Я как-то избегал вообще всякого общества и...
Вообще, у меня большие пробелы в этом отношении...
- Слушайте, господа, - сказал доктор, воодушевляясь и подымая вверх
пухлый, белый палец, - вот перед нами человек который... не смеется, а...
плачет. Но, клянусь вам, в моей практике был такой случай...
Захлебываясь и горячась, он рассказал нам своим скрипучим, нервным
голосом историю о том, как он заставил жениться одного человека, дав ему
прочесть скабрезный роман.
Рассказ то и дело прерывался громкими одобрительными возгласами. Но
после этого фельетонисту тоже захотелось рассказать что-нибудь из этой
области, и он, еле дав доктору кончить, пустился в необыкновенное
фантастическое повествование о бесчисленных совращениях, романах, изменах во
всех частях света.
Скоро заговорили все. Сочинялись небывалые истории, никем и никогда не
слышанные анекдоты; упоминались имена несуществовавших женщин,
сверхтрогательные идиллии и любовные объяснения, в которых рассказчик
неизменно участвовал сам, соблазнял, похищал и покупал. Присутствие
человека, никогда не знавшего женщины и, следовательно, завидующего всякому
поцелую, полученному другим мужчиной, действовало пришпоривающим образом.
Каждый хотел, чтобы ему, именно ему, а не другому, завидовал Громов; чтобы
его, именно его, рассказчика, женщины, рожденные фантазией в необычайном
количестве, - казались желанными, прекрасными и доступными только тому, кто
сочинил их.
Прошло немного времени, и пол, казалось, был сплошь усыпан осколками
разбитых невинностей и супружеских честей. И только тогда, когда лакей
пришел доложить, что столы готовы и нас, скромных отшельников, просят
пожаловать - родник эротической поэзии иссяк. Забытый Громов стоял у камина
и докуривал сигару.
В глазах его сверкало живейшее, искреннее любопытство.
- Так вот, батенька, - сказал доктор, подмигивая и тыча Громова в жилет
указательным пальцем, - такое дело... Ну, идемте... Ну, идемте... А кстати,
я представлю вас Нине Алексеевне... да вы ее знаете... Нет? Ба, простите,
совсем забыл, что вы приезжий... Ну - это... знаете, я вам доложу... По
секрету: три года назад хотел из-за нее стреляться... Как честный человек...
Все тронулись и, войдя в гостиную, увидели несколько новых, незнакомых
лиц, а между ними - и женщин.
А когда навстречу Громову поднялась красавица в белом шелковом платье и
крепко пожала его почтительно протянутую руку, Громов сказал, улыбаясь и
смотря в сторону...
- Господа... позвольте представить... моя жена.
Я с некоторым любопытством посмотрел направо и налево. Там, где секунду
назад стояли фигуры наших недавних собеседников, - виднелись окаменевшие,
шире обыкновенного раскрытые рты.
И только учитель спросил, беспомощно двигая челюстями:
- Кк-ак..? Вв-а-шш-а жж-ена..?
Человек, который плачет. Впервые - журнал "Новые мысли", 1908, Э 1.
Ю.Киркин
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 2. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 марта 2003 года
---------------------------------------------------------------------
- Не может быть...
- Вы шутите...
- Это арабские сказки.
- Однако это так... Повторяю... мне тридцать пять лет, и я до сих пор
не знаю женщины.
Человек, взбудораживший наше мужское общество таким смелым,
исключительно редким заявлением, стоял прислонившись к камину и сдержанно
улыбался. Голубые, холодные глаза его смотрели без всякого смущения и,
казалось, ощупывали каждое недоверчиво и любопытно смеющееся лицо.
Однако солидные манеры этого человека, интеллигентная внешность и
спокойная уверенность голоса произвели впечатление, выразившееся в том, что
возгласы утихли и в физиономиях отразилось напряженное, тоскливое ожидание
целого ряда анекдотов и пикантных повестушек, приличествующих случаю.
После короткой паузы доктор Клушкин, человек очень нервный, очень
веселый и очень несчастный в личной жизни, выпрямил скептически поджатые
губы, потянул носом и пристально посмотрел на девственника. Тот вежливо
улыбнулся и коротко повел широкими плечами, как бы сознавая свою обязанность
дать в данном случае надлежащие объяснения.
- Я с большим удовольствием слушал ваш разговор, - сказал этот
господин, представленный нам хозяином под фамилией Громова, - и теперь
действительно жалею, что молодость моя прошла... сухо. Собственно говоря, к
чему бы делать мне такое признание. Но бывают минуты, когда случайные
стечения обстоятельств, случайный разговор, анекдот зажигают желания и
дразнят тело, наполняя его бессознательным тяготением к этой стороне
человеческой жизни, жгучей, таинственной и...
- Да, но позвольте, - сухо перебил доктор, нервно ерзая на стуле и
вскидывая пенсне повыше. - Вы говорите, что вы... ну, одним словом...
вполне.
- Совершенно.
- И - никогда?
- Всецело.
- Ни-ни..?
- Могу вас уверить в этом.
Доктор вдруг побагровел, прыснул и хихикнул так громко, что сконфузился
сам. Снисходительно улыбнулись остальные.
Дело происходило в курительной комнате богатого инженера, после
хорошего обеда и основательной выпивки. Дамы перешли в гостиную, а мы, люди
тугого кошелька и веселого расположения духа, удалились сюда, отчасти для
пищеварения, отчасти для того, чтобы выкурить по сигаре и поболтать, пока не
приготовят столы для карт. Надо сказать, что заявление Громова пришлось как
нельзя кстати. Запас нескромных анекдотов уже иссякал и теперь явилась
большая надежда воскресить угасавшее оживление...
- Скажите... э-э... - спросил доктор, отделавшись от душившего его
смеха: - вы развиты нормально?
- Да.
- Влюблялись?
- Конечно.
- И...
- Как видите.
Сказав это, Громов отряхнул пепел сигары на каминную решетку и
полузакрыл глаза. Доктор встал, шумно отодвинул стул, подошел к Громову и,
взяв его двумя пальцами за пуговицу сюртука, сказал печальным подвыпившим
голосом:
- Вредно-с. Вы расстраиваете себя, свой организм, губите умственные
способности... Да-с...
- Ну что же, - улыбнулся Громов, - видно уж так мне на роду написано...
- Но, - сказал худой плешивый фельетонист, похожий на картонного
Мефистофеля, - но... почему же? Это же странно... Красивый, здоровый
человек, умный...
- О, - смутился Громов, и лицо его приняло виноватый оттенок, - дело
очень просто... Я не имею успеха.
- Да, - обрадовался толстый учитель, заикаясь и причмокивая. - Я
пп-они-мм-аю вас... Вв-ы... ззз-астенчивы... а-а... жж-енщины... этт-ого
н-не-ллю-ббят...
- Да. Я застенчив и, представьте, застенчив как-то болезненно. Одна
мысль о том, что мне могут засмеяться в лицо, обливает меня с ног до головы
холодным потом.
- И..? - хихикнул фельетонист.
- Ну... и идешь себе прочь.
Все дружно расхохотались.
- А я хотел бы, - вздохнул Громов. - Хотел бы знать, что такое страсти,
супружество, весь этот особый таинственный мир, скрытый от меня...
- Позвольте, - заволновался пивовар, жирный и необычайно кроткий
человек с глазами навыкате. - Если вы хотите - я...
Он, грузно пыхтя, протискался между стульев и, подвалившись к Громову,
таинственно зашептал ему что-то на ухо. Физиономия пивовара выражала
сладостное и блаженное самоуглубление в тайны жизни. Громов серьезно
усмехнулся и кивнул головой раза два. Но у пивовара, когда он отошел, в
кротких масляных глазах изображалась полная огорошенность.
Художник сидел, все время склонив на бок черную, кудрявую голову, и в
его раскрасневшемся от вина лице таилось вдохновенное глубокомыслие. Вдруг
он встряхнулся, ударил рукой по колену и закричал:
- Меня убили. Ха-ха. Убили. Ну, ей богу же, я не вру... Женщины.
Женщинами полон свет. Они везде. Они как воздух, как вода, везде, на улицах,
площадях, в театрах, подвалах, кафе. В церквах, лугах и лесах. На крышах. На
чердаках. На башнях. На колокольнях. Под ногами, над головой. И вы не знаете
женщины?.. А... Чудеснейшего, любопытнейшего, святейшего, развратнейшего
существа в мире вы не знали? А духи вы нюхали? Цветы целовали? В лесу
гуляли? Наконец - ели, пили, спали? Так как же вы не знаете жен-щины..?
Он остановился, перевел дыхание и посмотрел на Громова, стараясь
придать взгляду торжественную строгость, но это не удалось. Его пухлые,
румяные губы расплывались в жизнерадостную улыбку, а глаза лукаво смеялись
лукавыми блестками.
- Постойте, - воскликнул доктор. - Это ненормальность,
несправедливость. Как так. Да есть же, наконец, женщины... жрицы любви. Хе.
Что вы, в самом деле...
Громов пожал плечами.
- Боюсь, - сказал он. - Ну, что вы будете делать.
- Да-а, - протянул фельетонист, ковыряя в зубах, - вы того...
действительно незадачливый... Ну, а как... в теории-то... вы
представляете... того...
- Д-да, конечно... но... Я как-то избегал вообще всякого общества и...
Вообще, у меня большие пробелы в этом отношении...
- Слушайте, господа, - сказал доктор, воодушевляясь и подымая вверх
пухлый, белый палец, - вот перед нами человек который... не смеется, а...
плачет. Но, клянусь вам, в моей практике был такой случай...
Захлебываясь и горячась, он рассказал нам своим скрипучим, нервным
голосом историю о том, как он заставил жениться одного человека, дав ему
прочесть скабрезный роман.
Рассказ то и дело прерывался громкими одобрительными возгласами. Но
после этого фельетонисту тоже захотелось рассказать что-нибудь из этой
области, и он, еле дав доктору кончить, пустился в необыкновенное
фантастическое повествование о бесчисленных совращениях, романах, изменах во
всех частях света.
Скоро заговорили все. Сочинялись небывалые истории, никем и никогда не
слышанные анекдоты; упоминались имена несуществовавших женщин,
сверхтрогательные идиллии и любовные объяснения, в которых рассказчик
неизменно участвовал сам, соблазнял, похищал и покупал. Присутствие
человека, никогда не знавшего женщины и, следовательно, завидующего всякому
поцелую, полученному другим мужчиной, действовало пришпоривающим образом.
Каждый хотел, чтобы ему, именно ему, а не другому, завидовал Громов; чтобы
его, именно его, рассказчика, женщины, рожденные фантазией в необычайном
количестве, - казались желанными, прекрасными и доступными только тому, кто
сочинил их.
Прошло немного времени, и пол, казалось, был сплошь усыпан осколками
разбитых невинностей и супружеских честей. И только тогда, когда лакей
пришел доложить, что столы готовы и нас, скромных отшельников, просят
пожаловать - родник эротической поэзии иссяк. Забытый Громов стоял у камина
и докуривал сигару.
В глазах его сверкало живейшее, искреннее любопытство.
- Так вот, батенька, - сказал доктор, подмигивая и тыча Громова в жилет
указательным пальцем, - такое дело... Ну, идемте... Ну, идемте... А кстати,
я представлю вас Нине Алексеевне... да вы ее знаете... Нет? Ба, простите,
совсем забыл, что вы приезжий... Ну - это... знаете, я вам доложу... По
секрету: три года назад хотел из-за нее стреляться... Как честный человек...
Все тронулись и, войдя в гостиную, увидели несколько новых, незнакомых
лиц, а между ними - и женщин.
А когда навстречу Громову поднялась красавица в белом шелковом платье и
крепко пожала его почтительно протянутую руку, Громов сказал, улыбаясь и
смотря в сторону...
- Господа... позвольте представить... моя жена.
Я с некоторым любопытством посмотрел направо и налево. Там, где секунду
назад стояли фигуры наших недавних собеседников, - виднелись окаменевшие,
шире обыкновенного раскрытые рты.
И только учитель спросил, беспомощно двигая челюстями:
- Кк-ак..? Вв-а-шш-а жж-ена..?
Человек, который плачет. Впервые - журнал "Новые мысли", 1908, Э 1.
Ю.Киркин