-----------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Начальник еще не приходил в контору. Это было на руку писарю и
старшему надзирателю. Человек не рожден для труда. Труд, даже для пользы
государственной - проклятие, и больше ничего. Иначе бог не пожелал бы
Адаму, в виде прощального напутствия, "есть хлеб в поте лица своего".
Мысль эта кстати напомнила разомлевшему писарю, что стоит невыносимая
жара и что его красное, телячье лицо с оттопыренными ушами обливается
потом. Задумчиво вытащил он платок и меланхолично утерся. Право, не стоит
ради тридцатирублевого жалованья приходить так рано. Годы его - молодые,
кипучие... Сидеть и переписывать цифры, да возиться с арестантскими
билетами - такое скучное занятие. То ли дело - вечер. На бульваре
вспыхивают разноцветные огни. Аппетитно звякают тарелки в буфете и гуляют
барышни. Разные барышни. В платочках и шляпах, толстые, тонкие, низенькие,
высокие, на выбор. Писарь идет, крутит ус, дергает задом и поигрывает
тросточкой.
- Пардон, мадмуазель! Молоденькие, а в одиночестве... И не скучно-с?..
- Хи, хи! Что это, право, за наказание!.. Такие кавалеры, а
пристаете!..
- А вы, барышня, не чопуритесь!.. Так приятно в вечер майский с вами
под руку гулять!.. И так приятно чай китайский с милой сердцу
распивать-с!..
- Хи, хи!..
- Хе-хе!..
Легкие писарские мысли нарушены зевотой надзирателя, старой тюремной
крысы, с седыми торчащими усами и красными, слезящимися глазками. Он зевает
так, как будто хочет проглотить всех мух, летающих в комнате. Наконец,
беззубый рот его закрывается и он бормочет:
- А уголь-то не везут... Выходит, что к подрядчику идти надо...
С подрядчиком у него кой-какие сделки, на почве безгрешных доходов.
Вот еще дрова - тоже статья доходная. На арестантской крупе да картошке не
разжиреешь. Нет, нет - да и "волынка", бунт. Не хотят, бестии, "экономную"
пищу есть. Так что с перерывами - подкормишь, да и опять в карман.
Беспокойно. То ли дело - дрова, керосин, уголь... Святое, можно сказать,
занятие...
Часы бьют десять. Жар усиливается. В решетчатых окнах недвижно стынут
тополи, залитые жарким блеском. Кругом - шкафы, книги с ярлыками, старые
кандалы в углу. Муха беспомощно барахтается в чернилах. Тишина.
Сонно цепенеет писарь, развалившись на стуле, и разевает рот,
изнемогая от жары. Надзиратель стоит, расставив ноги, шевелит усами и
мысленно усчитывает лампадное масло. Тишина, скука; оба зевают, крестят
рты, говорят: "фу, черт!" - и зевают снова.
На крыльце - быстрые, мерные шаги; тень, мелькнувшая за окном.
Медленно открывается дверь, визжа блоком. Тщедушная фигура рассыльного с
черным портфелем и разносной книгой водворяется в канцелярию и обнажает
вспотевшую голову.
- От товарища прокурора... Письма политическим...
Тишина нарушена. Радостное оживление оскаливает белые, лошадиные зубы
писаря. Перо бойко и игриво расчеркивается в книге, и снова хлопает
визжащая дверь. На столе - небольшая кучка писем, открыток, измазанных
штемпелями. Писарь роется в них, подносит к глазам, шевелит губами и
откладывает в сторону.
- Вот-с! - торжествующе восклицает он, небрежно, как бы случайно
подымая двумя пальцами большой, синий конверт. - Вот-с, вы, Иван Палыч,
говорили, что отец Абрамсону не напишет! Я уж его почерк сразу узнал!..
- Что-то невдомек мне, - лениво зевает надзиратель, шевеля усами: -
что он писал у в прошедший раз?..
- Что писал! - громко продолжает писарь, вытаскивая письмо. - А то
писал, что ты, так сказать - более мне не сын. Я, говорит, идеи твои считаю
одной фантазией... И потому, говорит, более от меня писем не жди...
- Что ж, - меланхолично резонирует "старший", подсаживаясь к столу. -
Когда этакое супротивление со стороны своего дитя... Забыв бога, к примеру,
царя...
- Иван Павлыч! - радостно взвизгивает писарь, хватая надзирателя за
рукав. - От невесты Козловскому письмо!.. Ну, интересно же пишут, господи
боже мой!..
- Значит - на прогулку сегодня не пойдет, - щурится Иван Павлыч. - Он
этак всегда. Я в глазок* сматривал. Долго письма читает...
______________
* Глазок - круглое отверстие в дверях камеры.
Писарь торопливо, с жадным любопытством в глазах, пробегает открытку,
мелко исписанную нервным, женским почерком. На открытке - заграничный вид,
лесистые горы, мостики, водопад.
- В глазок сматривал, - продолжает Иван Павлыч и щурится, ехидно
усмехаясь, отчего вваливается его беззубый, черный рот и прыгает жиденькая,
козлиная бородка. - Когда плачет, когда смеется. Потом прячет, чтобы, тово,
при обыске не отобрали... Свернет это мелконько в трубочку - да и в
сапог... Смехи!.. Потом, значит, зачнет ходить и все мечтает... А я тут
ключами - трах!.. - "На прогулку!" - "Я, говорит, сегодня не пойду"... -
"Как, говорю, не пойдете? По инструкции, говорю, вы обязаны положенное
отгулять!" - Раскричится, дрожит... Сме-ехи!..
- "Ми-лый... м... мой. Пе... тя..." - торжественно читает писарь,
стараясь придать голосу натуральное, смешливое выражение. -
Про-сти-что-дол-го-не-пи-са-ла-те-бе. Ма-ма-бы-ла-боль-на-и...
Писарь кашляет и подмигивает надзирателю.
- Мама-то с усами была! Знаем мы! - говорит он, и оба хохочут. Чтение
продолжается.
- ...бу-ду-те-бя-жда-ать... те-бя-сош-лют-в-Сибирь...
Там-уви-дим-ся... При-е-хать-же-мне, сам знаешь, - нель-зя...
- Врет! - категорически решает Иван Павлыч. - Что ей в этом мозгляке?
Худой, как таракан... Я карточку ейную видел в Козловского камере...
Красивая!.. Разве без мужика баба обойдется? Врет! Просто туману в глаза
пущает, чтобы не тревожил письмами...
- Само собой! - кивает писарь. - Я вот тоже думаю: у них это там -
идеи, фантазии всякие... А о кроватке-то, поди - нет, нет - да и
вспомнят!..
- Что барская кость, - говорит внушительно Иван Павлыч, - что
мещанская кость, - что крестьянская кость. Все едино. Одного, значит,
положения природа требует...
- Жди его! - негодующе восклицает писарь. - Да он до Сибири на что
годен будет! Измочалится совсем! Будет не мужчина, а... тьфу! Ей тоже
хочется, небось, ха, ха, ха!..
- Хе-хе-хе!.. Любовь, значит, такое дело... Бе-е-ды!..
- Вот! - писарь подымает палец. - Написано: "здесь
мно-го-инте-рес-ных-людей"... Видите? Так оно и выходит: ты здесь, милочек
мой, посиди, а я там хвостом подмахну!.. Ха-ха!..
- Хе-хе-хе!..
- Какая панорама! - говорит писарь, рассматривая швейцарский вид. -
Разные виды!..
- Тьфу!.. - Надзиратель вскакивает и вдруг с ожесточением плюет. - Чем
люди занимаются! Романы разводят!.. Амуры разные, сволочь жидовская,
подпускают... А ты за них отвечай, тревожься... Па-а-литика!..
Он пренебрежительно щурит глаза и взволнованно шевелит усами. Потом
снова садится и говорит:
- А только этот Козловский не стоит, чтобы ему письма давать...
Супротивнее всех... Позавчера: "Кончайте прогулку", - говорю, время уж
загонять было. - "Еще, говорит, полчаса и не прошло!" - Крик, шум поднял...
Начальник выбежал... А что, - меняет тон Иван Павлыч и сладко, ехидно
улыбается, - ждет письма-то?
Писарь подымает брови.
- Не ждет, а сохнет! - веско говорит он. - Каждый день шляется в
контору - нет ли чего, не послали ли на просмотр к прокурору...
- Так вы уж, будьте добры, не давайте ему, а? Потому что не заслужил,
ей-богу!.. Ведь я что... разве по злобе? А только что нет в человеке
никакого уважения...
Писарь с минуту думает, зажав нос двумя пальцами и крепко
зажмурившись.
- Чего ж? - роняет он, наконец, небрежно, но решительно. - Мо-ожно...
Картинку себе возьму...
В камере палит зной. В решетчатом переплете ослепительно сверкает
голубое, бесстыжее небо.
Человек ходит по камере и, подолгу останавливаясь у окна, с тоской
глядит на далекие, фиолетовые горы, на голубую, морскую зыбь, где
растопленный, золотистый воздух баюкает огромные, молочные облака.
Губы его шепчут:
- Катя, милая, где ты, где? Пиши мне, пиши же, пиши!..
На досуге. Впервые - в газете "Товарищ", 1907, 20 июля (2 августа).
Чопуритесь - здесь: от чопорный, строго соблюдающий правила приличия.
Товарищ прокурора - в дореволюционной России слово "товарищ" в
соединении с названием должности обозначало понятие "заместитель".
Ю.Киркин
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Начальник еще не приходил в контору. Это было на руку писарю и
старшему надзирателю. Человек не рожден для труда. Труд, даже для пользы
государственной - проклятие, и больше ничего. Иначе бог не пожелал бы
Адаму, в виде прощального напутствия, "есть хлеб в поте лица своего".
Мысль эта кстати напомнила разомлевшему писарю, что стоит невыносимая
жара и что его красное, телячье лицо с оттопыренными ушами обливается
потом. Задумчиво вытащил он платок и меланхолично утерся. Право, не стоит
ради тридцатирублевого жалованья приходить так рано. Годы его - молодые,
кипучие... Сидеть и переписывать цифры, да возиться с арестантскими
билетами - такое скучное занятие. То ли дело - вечер. На бульваре
вспыхивают разноцветные огни. Аппетитно звякают тарелки в буфете и гуляют
барышни. Разные барышни. В платочках и шляпах, толстые, тонкие, низенькие,
высокие, на выбор. Писарь идет, крутит ус, дергает задом и поигрывает
тросточкой.
- Пардон, мадмуазель! Молоденькие, а в одиночестве... И не скучно-с?..
- Хи, хи! Что это, право, за наказание!.. Такие кавалеры, а
пристаете!..
- А вы, барышня, не чопуритесь!.. Так приятно в вечер майский с вами
под руку гулять!.. И так приятно чай китайский с милой сердцу
распивать-с!..
- Хи, хи!..
- Хе-хе!..
Легкие писарские мысли нарушены зевотой надзирателя, старой тюремной
крысы, с седыми торчащими усами и красными, слезящимися глазками. Он зевает
так, как будто хочет проглотить всех мух, летающих в комнате. Наконец,
беззубый рот его закрывается и он бормочет:
- А уголь-то не везут... Выходит, что к подрядчику идти надо...
С подрядчиком у него кой-какие сделки, на почве безгрешных доходов.
Вот еще дрова - тоже статья доходная. На арестантской крупе да картошке не
разжиреешь. Нет, нет - да и "волынка", бунт. Не хотят, бестии, "экономную"
пищу есть. Так что с перерывами - подкормишь, да и опять в карман.
Беспокойно. То ли дело - дрова, керосин, уголь... Святое, можно сказать,
занятие...
Часы бьют десять. Жар усиливается. В решетчатых окнах недвижно стынут
тополи, залитые жарким блеском. Кругом - шкафы, книги с ярлыками, старые
кандалы в углу. Муха беспомощно барахтается в чернилах. Тишина.
Сонно цепенеет писарь, развалившись на стуле, и разевает рот,
изнемогая от жары. Надзиратель стоит, расставив ноги, шевелит усами и
мысленно усчитывает лампадное масло. Тишина, скука; оба зевают, крестят
рты, говорят: "фу, черт!" - и зевают снова.
На крыльце - быстрые, мерные шаги; тень, мелькнувшая за окном.
Медленно открывается дверь, визжа блоком. Тщедушная фигура рассыльного с
черным портфелем и разносной книгой водворяется в канцелярию и обнажает
вспотевшую голову.
- От товарища прокурора... Письма политическим...
Тишина нарушена. Радостное оживление оскаливает белые, лошадиные зубы
писаря. Перо бойко и игриво расчеркивается в книге, и снова хлопает
визжащая дверь. На столе - небольшая кучка писем, открыток, измазанных
штемпелями. Писарь роется в них, подносит к глазам, шевелит губами и
откладывает в сторону.
- Вот-с! - торжествующе восклицает он, небрежно, как бы случайно
подымая двумя пальцами большой, синий конверт. - Вот-с, вы, Иван Палыч,
говорили, что отец Абрамсону не напишет! Я уж его почерк сразу узнал!..
- Что-то невдомек мне, - лениво зевает надзиратель, шевеля усами: -
что он писал у в прошедший раз?..
- Что писал! - громко продолжает писарь, вытаскивая письмо. - А то
писал, что ты, так сказать - более мне не сын. Я, говорит, идеи твои считаю
одной фантазией... И потому, говорит, более от меня писем не жди...
- Что ж, - меланхолично резонирует "старший", подсаживаясь к столу. -
Когда этакое супротивление со стороны своего дитя... Забыв бога, к примеру,
царя...
- Иван Павлыч! - радостно взвизгивает писарь, хватая надзирателя за
рукав. - От невесты Козловскому письмо!.. Ну, интересно же пишут, господи
боже мой!..
- Значит - на прогулку сегодня не пойдет, - щурится Иван Павлыч. - Он
этак всегда. Я в глазок* сматривал. Долго письма читает...
______________
* Глазок - круглое отверстие в дверях камеры.
Писарь торопливо, с жадным любопытством в глазах, пробегает открытку,
мелко исписанную нервным, женским почерком. На открытке - заграничный вид,
лесистые горы, мостики, водопад.
- В глазок сматривал, - продолжает Иван Павлыч и щурится, ехидно
усмехаясь, отчего вваливается его беззубый, черный рот и прыгает жиденькая,
козлиная бородка. - Когда плачет, когда смеется. Потом прячет, чтобы, тово,
при обыске не отобрали... Свернет это мелконько в трубочку - да и в
сапог... Смехи!.. Потом, значит, зачнет ходить и все мечтает... А я тут
ключами - трах!.. - "На прогулку!" - "Я, говорит, сегодня не пойду"... -
"Как, говорю, не пойдете? По инструкции, говорю, вы обязаны положенное
отгулять!" - Раскричится, дрожит... Сме-ехи!..
- "Ми-лый... м... мой. Пе... тя..." - торжественно читает писарь,
стараясь придать голосу натуральное, смешливое выражение. -
Про-сти-что-дол-го-не-пи-са-ла-те-бе. Ма-ма-бы-ла-боль-на-и...
Писарь кашляет и подмигивает надзирателю.
- Мама-то с усами была! Знаем мы! - говорит он, и оба хохочут. Чтение
продолжается.
- ...бу-ду-те-бя-жда-ать... те-бя-сош-лют-в-Сибирь...
Там-уви-дим-ся... При-е-хать-же-мне, сам знаешь, - нель-зя...
- Врет! - категорически решает Иван Павлыч. - Что ей в этом мозгляке?
Худой, как таракан... Я карточку ейную видел в Козловского камере...
Красивая!.. Разве без мужика баба обойдется? Врет! Просто туману в глаза
пущает, чтобы не тревожил письмами...
- Само собой! - кивает писарь. - Я вот тоже думаю: у них это там -
идеи, фантазии всякие... А о кроватке-то, поди - нет, нет - да и
вспомнят!..
- Что барская кость, - говорит внушительно Иван Павлыч, - что
мещанская кость, - что крестьянская кость. Все едино. Одного, значит,
положения природа требует...
- Жди его! - негодующе восклицает писарь. - Да он до Сибири на что
годен будет! Измочалится совсем! Будет не мужчина, а... тьфу! Ей тоже
хочется, небось, ха, ха, ха!..
- Хе-хе-хе!.. Любовь, значит, такое дело... Бе-е-ды!..
- Вот! - писарь подымает палец. - Написано: "здесь
мно-го-инте-рес-ных-людей"... Видите? Так оно и выходит: ты здесь, милочек
мой, посиди, а я там хвостом подмахну!.. Ха-ха!..
- Хе-хе-хе!..
- Какая панорама! - говорит писарь, рассматривая швейцарский вид. -
Разные виды!..
- Тьфу!.. - Надзиратель вскакивает и вдруг с ожесточением плюет. - Чем
люди занимаются! Романы разводят!.. Амуры разные, сволочь жидовская,
подпускают... А ты за них отвечай, тревожься... Па-а-литика!..
Он пренебрежительно щурит глаза и взволнованно шевелит усами. Потом
снова садится и говорит:
- А только этот Козловский не стоит, чтобы ему письма давать...
Супротивнее всех... Позавчера: "Кончайте прогулку", - говорю, время уж
загонять было. - "Еще, говорит, полчаса и не прошло!" - Крик, шум поднял...
Начальник выбежал... А что, - меняет тон Иван Павлыч и сладко, ехидно
улыбается, - ждет письма-то?
Писарь подымает брови.
- Не ждет, а сохнет! - веско говорит он. - Каждый день шляется в
контору - нет ли чего, не послали ли на просмотр к прокурору...
- Так вы уж, будьте добры, не давайте ему, а? Потому что не заслужил,
ей-богу!.. Ведь я что... разве по злобе? А только что нет в человеке
никакого уважения...
Писарь с минуту думает, зажав нос двумя пальцами и крепко
зажмурившись.
- Чего ж? - роняет он, наконец, небрежно, но решительно. - Мо-ожно...
Картинку себе возьму...
В камере палит зной. В решетчатом переплете ослепительно сверкает
голубое, бесстыжее небо.
Человек ходит по камере и, подолгу останавливаясь у окна, с тоской
глядит на далекие, фиолетовые горы, на голубую, морскую зыбь, где
растопленный, золотистый воздух баюкает огромные, молочные облака.
Губы его шепчут:
- Катя, милая, где ты, где? Пиши мне, пиши же, пиши!..
На досуге. Впервые - в газете "Товарищ", 1907, 20 июля (2 августа).
Чопуритесь - здесь: от чопорный, строго соблюдающий правила приличия.
Товарищ прокурора - в дореволюционной России слово "товарищ" в
соединении с названием должности обозначало понятие "заместитель".
Ю.Киркин