---------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 3. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 19 апреля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Пыжикова словно подтолкнуло что-то; он протянул руку, коснулся
сваленных на кожухе поленьев и пробудился. Плавно подергиваясь, шумел
колесами пароход; на кожухе, у трубы, было жарко и темно. С высоты своего
ложа лежавший животом вниз Пыжиков увидел внизу, в проходе, баб,
развязывающих узелки, матроса, загородившего проход с фонарем в руках, и
щелкающего чем-то помощника капитана. Пыжиков хотел спрыгнуть, но раздумал,
матрос уже смотрел на него охотничьим взглядом; Пыжикову стало не по себе;
беспокойно и стыдливо настроенный, он принялся, не отрываясь, смотреть в
затылок помощнику, скрепя сердце, привел в порядок одежду и сел, спустив
ноги. Помощник отдал вздыхавшей бабе билет и, чувствуя напряженный взгляд
Пыжикова, обернулся, подняв голову.
- Ваш билет, - сразу настраиваясь вызывающе, с протянутой кверху рукой
сказал помощник и посмотрел на матроса.
- Я билет потерял, - давясь словами, произнес Пыжиков, держа руки
сложенными на коленях.
Он думал, что помощник затопает ногами и пригвоздит его к месту
проклятиями, матрос загогочет, а бабы всплеснут руками, но этого не
произошло. Помощник сказал:
- Где он сел?
- Усмотри за ими. - Матрос поболтал фонарем и прибавил: - Если билета
не имеешь, возьми.
- Деньги есть? - спросил помощник. Он и матрос любопытно смотрели на
Пыжикова.
- Нет денег, - упав духом, вполголоса сказал Пыжиков и сконфузился так
сильно, что задрожали руки. "Вот сейчас, - стрельнуло в голове, - сейчас
выругает".
Баба, открыв рот, вздохнула, перекрестила подбородок, бормоча:
- Господи Исусе.
Пыжиков сидел неподвижно, все больше пугаясь, и покорно смотрел на
низенького, веснушчатого помощника, думая, что человек этот с такой хищно
вздернутой верхней губой и белыми большими зубами, должен быть совершенно
жестоким.
- Ссадить, - помолчав, сказал помощник и хотел идти дальше.
Пыжиков, гремя поленьями, спрыгнул с кожуха, обдергивая засаленную
жилетку.
- Будьте так добры, - сказал он унылым голосом, не надеясь и грустно
вздыхая, - провезите, пожалуйста; ей-богу, я первый раз... В Астрахани искал
места, нездоров.
- Не могу, - быстро, не оборачиваясь, ответил помощник, - просите в
конторе.
- Ну, ей-богу, что же мне делать, - защищался Пыжиков, - разве
убудет... отец болен, прислал телеграмму, что же это? Пропадать надо...
Помощник шел сзади матроса с фонарем; матрос дергал спящих за ноги,
говоря:
- Билет, билет, господа, приготовьте билеты.
Пыжиков замыкал шествие, причитал и просил.
- А, ну, господи... черт... хорошо, - сказал помощник, оборачиваясь, -
ладно, не ссадим.
Пыжиков просиял, порозовел, улыбнулся взволнованно, мотнул головой и
забормотал:
- Вот спасибо... Поверьте... никогда в жизни... я не просил... Что же
делать?
Приятно ошарашенный и даже согретый душевно, он зашагал назад,
остановился, ликуя, у машины и стал счастливо смотреть, как отполированная,
сложная, стальная масса выбрасывала тяжелые шатуны. Душа его успокаивалась,
а бездушная стальная масса казалась ему такой славной и доброй,
согласившейся бесплатно везти его, машиной. Сон прошел. В густо набитом
пассажирами третьем классе не было видно ни одной сидящей фигуры; в кухне на
столе храпел повар. Взвинченный, все еще чувствуя себя уличенным и жалким,
Пыжиков вышел наверх и сел у решетки, смотря в темноту.
В ветреной свежести реки угадывался недалекий рассвет. Гористый берег
громоздил в ночном небе неясные свои склоны, усталый блеск звезд струился в
водяной ряби длинными искрами, с невидимых плотов неслись суетливые
возгласы. На палубе, кроме Пыжикова, никого не было; немного погодя из
первого класса вышли две дамы, сказав: "брр...", а за ними, волоча ногу,
мужчина в цилиндре, попыхивая сигарой, небрежно цедил слова. Пыжиков,
сутулясь, смотрел на них, завидуя и вздыхая, вспоминал, что в паспорте у
него написано: "не имеющий определенных занятий", и на левом сапоге дырка, и
денег семнадцать копеек, и булка съедена.
"Отчего я такой несчастный? - подумал Пыжиков. - А ведь недурен и
здоров... судьба, что ли?"
Дамы, кутаясь в теплые, белый и серый, платки, подошли к решетке, а
спутник их стал позади. Сигара, по временам разгораясь, освещала усы, лицо и
прищуренные глаза старого модника, и в то же время были видны, под
кружевами, скрученные на затылке, тяжелые волосы дамы в белой шали. Люди эти
представлялись Пыжикову презрительными, беззаботными, живущими непонятно и
завидно легко.
Дама в сером сказала:
- Как это заметно и вообще... я не приняла бы ее...
- Почему? - возразил мужчина, склонясь к крученным волосам и вынимая
изо рта сигару, - женщины так любят секреты, это лакомство, а вам... - Он
покосился на Пыжикова и, согнув руку, прибавил: - Здесь дует, вы
простудитесь, не пройти ли на другую сторону?
Дамы, зябко поводя плечиками, отошли, пропав в темноте; за белым пятном
двигался огонек сигары, прозвучал грудной смех.
"Не нравится, что я тут сижу", - подумал Пыжиков, ухмыльнулся, вытянул
ноги и стал мечтать. Пленительные женские фигуры рисовались ему спящими в
теплых койках первого класса, где пахнет чем-то очень дорогим и все уютное.
Пыжиков свернул папироску, но это была уже не махорка, а отличная
великосветская сигара, дама же в белом пледе вышла за него замуж и зябла, а
он сказал: "Дорогая моя, протяните ноги к камину; я прикажу ремонтировать
замок".
Пыжиков увидел проходящую мимо в платочке женщину и прищурился,
стараясь рассмотреть лицо; она села неподалеку, боком к Пыжикову, смотря в
сторону.
- Куда изволите ехать? - сладким голосом спросил Пыжиков.
- Отсюда не видать, - насторожившись, сказала женщина и, очевидно,
раздумав сердиться, прибавила: - Я к тете, в Филеево, у меня там тетка
живет, а я при ней.
- Очень приятно познакомиться.
Утешаясь тем, что в темноте не видно дырки на сапоге, Пыжиков подсел
ближе и изогнулся, засматривая в лицо женщине. Смутные и грешные мысли
бродили в его голове, но он их стыдился, чувствуя себя как бы не вправе
заниматься амурными делами, потому что ехал из милости.
- Как это интересно.
Пыжиков сделал из остатков табаку экономную "козью ножку", блеснул
спичкой и увидел жеманное, круглое лицо со вздернутым носом; маленькие
подслеповатые глаза напоминали неспелые ягоды.
- Как интересно, - повторил Пыжиков, - едут люди, каждый по своему
делу, и вдруг, извольте, разговаривают; вот именно гора с горой не
сходятся... Вы замужем?
- Нет, - сказала женщина и хихикнула глухим, хитрым смешком.
Пыжиков подсел еще ближе, думая: обнять или не обнять, и сделал
попытку: коснулся рукой талии; девица не отодвинулась, но вздохнула и
проговорила:
- Разные мужчины бывают, иной дуром лезет, в кармане вошь на аркане,
хучь бы пива поднес.
- Я заплачу, - быстро сообразив положение, прошептал Пыжиков, сладко
шевеля ногами и чувствуя под рукою соблазнительно упругий корсет. - Пойдемте
вниз, где-нибудь...
Девица, захихикав, сильнее прижалась к нему плечом, и Пыжиков забыл обо
всем. Мимо них, внимательно приглядываясь, прошел матрос.
- Идем вниз, - торопил Пыжиков.
- Где же?
Она говорила жеманным, воровским шепотом, и это еще больше воспламеняло
Пыжикова. Он встал, кивая убедительно головой, подманивая пальцем,
оглядываясь, и побежал вниз по трапу; девица следовала за ним, поправляя
платок. Внизу, у крана с водой, оба остановились, тяжело дыша; фонарь
призрачно освещал спящих на палубе вповалку мужиков.
- Сюда, - торопился Пыжиков, толкая женщину между краном и
загораживающей борт решеткой, - спят все, скорее...
- А сколько вы мне подарите? - доверчиво шепнула женщина.
- Полтинник... рубль! - соврал Пыжиков. - Ей-богу, честное слово...
Кто-то взял его за плечо и повернул лицом к свету. Женщина взвизгнула,
закрываясь руками; плечи ее вздрагивали не то от стыда, не то от смеха.
Помощник и матрос стояли по бокам Пыжикова.
- Что вы гадость на пароходе разводите? - закричал помощник. - Денег
нет, отец болен, а на девку деньги есть? Высадить его на первой пристани,
гнать!
Багровый от стыда, оглушенный и растерявшийся, Пыжиков с ужасом смотрел
на помощника. Помощник сделал гадливое лицо и быстро прошел дальше, а матрос
простодушно выругался. Женщина куда-то исчезла.
- Не такие, брат, влопывались, - почему-то сказал матрос и, подумав,
прибавил: - Втемяшил в башку ты, можно сказать, среди парохода... Теперь
слезешь.
- Ну и слезу, - зло сказал Пыжиков, - а тебе что?
- То-то вот; ты с оглядкой. Еще поразговаривай.
Пыжиков вызывающе передернул плечами и отошел, стиснув зубы. На душе у
него было нехорошо, словно его сбили с ног, мяли, били и отшвыривали.
Пошатываясь от не прошедшего еще испуга, Пыжиков пробрался к корме и сел на
свертке канатов. Светало; над убегающей из-под кормы шумной водой бродила
предрассветная муть, звезды остались только по краям неба и гасли. Зыбкая
свежесть воздуха щекотала лицо, расстилался туман.
- Встань, приехали, - сказал угрюмый матрос Пыжикову, дергая спящего за
упорно сгибающуюся кренделем ногу. - Путешественник!
Пыжиков чмокнул губами, поежился и вскочил. Он уснул на свертке
канатов, незаметно, с печальными мыслями.
Пароход стоял у конторки. Живая изгородь ярких баб на глинистом берегу
пронзительно щебетала, предлагая пассажирам булки, колбасу и пельмени.
Посад, утонувший до крыш в яблочных садах, полных веселой белизны
осыпающегося цвета, блестел стеклами окон. Голубоватый простор Волги
расплывался на горизонте, у плеса, светлыми точками.
- Я уйду, сейчас уйду, - сказал, потягиваясь, Пыжиков, встал и тронулся
к сходням; матрос шел за ним.
На берегу Пыжиков увидел жующего пирог полицейского и захотел есть.
Полицейский ел аппетитно, собирая крошки в ладонь и слизывая их, а кончив
трапезу, сосредоточенно вытер усы красным платком. Пыжиков купил хлеба, пару
соленых огурцов и сел у воды, на камне.
"Господи, - подумал он, - давно ли в конторе служил, утром стакан чаю и
булочка, и барышня на ремингтоне: все водка проклятая!"
Белый пароход, дымя трубой, стоял против Пыжикова, и Пыжиков смотрел на
него исподлобья, со страхом думая, что следующего парохода надо ждать целый
день, а сев, снова говорить, что билет потерян. Ночные происшествия сделали
его трусом еще больше, чем был он им до скверного эпизода с женщиной. Парень
с распухшей щекой, в лаптях и плисовых шароварах, лениво подошел к Пыжикову,
остановился, посмотрел на него сбоку, вынул из-за пазухи кисет и спросил:
- Куда едешь?
- В Казань, - сказал Пыжиков, - а что?
- Пробиться в Симбирск хочу, - сообщил парень, облизывая цигарку и
вопросительно глядя на пароход. - Без работы я - на шермака сяду. Айда!
- Меня высадили, - сказал Пыжиков, - только всего и ехал.
- Высадили, - повторил парень. - Это они могут. Их, брат, хлебом не
корми, а только дай подиковаться. Ну, пойду, пропади они, живодеры.
Он повернулся и побрел к сходням. Пыжиков доел огурец, завистливо
провожая глазами нырнувший в толпу картуз парня.
"Доберется, этот не пропадет, ему все равно, вытурят - на другой день
сядет, да обругает еще в придачу", - думал Пыжиков.
Многие испытания предстояли еще ему. Надо изворачиваться, хитрить,
лезть, просить, настаивать, сопротивляться всеми силами - тогда доедешь; а
это почему-то стыдно, противно, уныло и жалко. Но парню с опухшей щекой,
по-видимому, не противно и не стыдно. Пыжиков позавидовал парню и опустил
голову. Серая, кислая гадость накипала в душе, хотелось подойти к даме в
белой шали, захныкать, попросить пять рублей и купить билет.
Когда пароход ушел, к полицейскому, собравшемуся идти домой,
приблизился человек, одетый в лакейский фрак, меховую шапку, стоптанные
штиблеты и ситцевую рубаху. Это был Пыжиков.
- Арестуйте меня... по этапу, - сказал он. - Паспорт утерян, папаша в
Казани живет, сделайте милость.
Пассажир Пыжиков. Впервые под заглавием "Заяц" - журнал "Всемирная
панорама", 1912. Э 2; под заглавием "Тоскливый заяц" - журнал "XX-й век",
1915, Э 35.
Ремингтон - марка пишущей машинки начала века.
Ю.Киркин
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 3. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 19 апреля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Пыжикова словно подтолкнуло что-то; он протянул руку, коснулся
сваленных на кожухе поленьев и пробудился. Плавно подергиваясь, шумел
колесами пароход; на кожухе, у трубы, было жарко и темно. С высоты своего
ложа лежавший животом вниз Пыжиков увидел внизу, в проходе, баб,
развязывающих узелки, матроса, загородившего проход с фонарем в руках, и
щелкающего чем-то помощника капитана. Пыжиков хотел спрыгнуть, но раздумал,
матрос уже смотрел на него охотничьим взглядом; Пыжикову стало не по себе;
беспокойно и стыдливо настроенный, он принялся, не отрываясь, смотреть в
затылок помощнику, скрепя сердце, привел в порядок одежду и сел, спустив
ноги. Помощник отдал вздыхавшей бабе билет и, чувствуя напряженный взгляд
Пыжикова, обернулся, подняв голову.
- Ваш билет, - сразу настраиваясь вызывающе, с протянутой кверху рукой
сказал помощник и посмотрел на матроса.
- Я билет потерял, - давясь словами, произнес Пыжиков, держа руки
сложенными на коленях.
Он думал, что помощник затопает ногами и пригвоздит его к месту
проклятиями, матрос загогочет, а бабы всплеснут руками, но этого не
произошло. Помощник сказал:
- Где он сел?
- Усмотри за ими. - Матрос поболтал фонарем и прибавил: - Если билета
не имеешь, возьми.
- Деньги есть? - спросил помощник. Он и матрос любопытно смотрели на
Пыжикова.
- Нет денег, - упав духом, вполголоса сказал Пыжиков и сконфузился так
сильно, что задрожали руки. "Вот сейчас, - стрельнуло в голове, - сейчас
выругает".
Баба, открыв рот, вздохнула, перекрестила подбородок, бормоча:
- Господи Исусе.
Пыжиков сидел неподвижно, все больше пугаясь, и покорно смотрел на
низенького, веснушчатого помощника, думая, что человек этот с такой хищно
вздернутой верхней губой и белыми большими зубами, должен быть совершенно
жестоким.
- Ссадить, - помолчав, сказал помощник и хотел идти дальше.
Пыжиков, гремя поленьями, спрыгнул с кожуха, обдергивая засаленную
жилетку.
- Будьте так добры, - сказал он унылым голосом, не надеясь и грустно
вздыхая, - провезите, пожалуйста; ей-богу, я первый раз... В Астрахани искал
места, нездоров.
- Не могу, - быстро, не оборачиваясь, ответил помощник, - просите в
конторе.
- Ну, ей-богу, что же мне делать, - защищался Пыжиков, - разве
убудет... отец болен, прислал телеграмму, что же это? Пропадать надо...
Помощник шел сзади матроса с фонарем; матрос дергал спящих за ноги,
говоря:
- Билет, билет, господа, приготовьте билеты.
Пыжиков замыкал шествие, причитал и просил.
- А, ну, господи... черт... хорошо, - сказал помощник, оборачиваясь, -
ладно, не ссадим.
Пыжиков просиял, порозовел, улыбнулся взволнованно, мотнул головой и
забормотал:
- Вот спасибо... Поверьте... никогда в жизни... я не просил... Что же
делать?
Приятно ошарашенный и даже согретый душевно, он зашагал назад,
остановился, ликуя, у машины и стал счастливо смотреть, как отполированная,
сложная, стальная масса выбрасывала тяжелые шатуны. Душа его успокаивалась,
а бездушная стальная масса казалась ему такой славной и доброй,
согласившейся бесплатно везти его, машиной. Сон прошел. В густо набитом
пассажирами третьем классе не было видно ни одной сидящей фигуры; в кухне на
столе храпел повар. Взвинченный, все еще чувствуя себя уличенным и жалким,
Пыжиков вышел наверх и сел у решетки, смотря в темноту.
В ветреной свежести реки угадывался недалекий рассвет. Гористый берег
громоздил в ночном небе неясные свои склоны, усталый блеск звезд струился в
водяной ряби длинными искрами, с невидимых плотов неслись суетливые
возгласы. На палубе, кроме Пыжикова, никого не было; немного погодя из
первого класса вышли две дамы, сказав: "брр...", а за ними, волоча ногу,
мужчина в цилиндре, попыхивая сигарой, небрежно цедил слова. Пыжиков,
сутулясь, смотрел на них, завидуя и вздыхая, вспоминал, что в паспорте у
него написано: "не имеющий определенных занятий", и на левом сапоге дырка, и
денег семнадцать копеек, и булка съедена.
"Отчего я такой несчастный? - подумал Пыжиков. - А ведь недурен и
здоров... судьба, что ли?"
Дамы, кутаясь в теплые, белый и серый, платки, подошли к решетке, а
спутник их стал позади. Сигара, по временам разгораясь, освещала усы, лицо и
прищуренные глаза старого модника, и в то же время были видны, под
кружевами, скрученные на затылке, тяжелые волосы дамы в белой шали. Люди эти
представлялись Пыжикову презрительными, беззаботными, живущими непонятно и
завидно легко.
Дама в сером сказала:
- Как это заметно и вообще... я не приняла бы ее...
- Почему? - возразил мужчина, склонясь к крученным волосам и вынимая
изо рта сигару, - женщины так любят секреты, это лакомство, а вам... - Он
покосился на Пыжикова и, согнув руку, прибавил: - Здесь дует, вы
простудитесь, не пройти ли на другую сторону?
Дамы, зябко поводя плечиками, отошли, пропав в темноте; за белым пятном
двигался огонек сигары, прозвучал грудной смех.
"Не нравится, что я тут сижу", - подумал Пыжиков, ухмыльнулся, вытянул
ноги и стал мечтать. Пленительные женские фигуры рисовались ему спящими в
теплых койках первого класса, где пахнет чем-то очень дорогим и все уютное.
Пыжиков свернул папироску, но это была уже не махорка, а отличная
великосветская сигара, дама же в белом пледе вышла за него замуж и зябла, а
он сказал: "Дорогая моя, протяните ноги к камину; я прикажу ремонтировать
замок".
Пыжиков увидел проходящую мимо в платочке женщину и прищурился,
стараясь рассмотреть лицо; она села неподалеку, боком к Пыжикову, смотря в
сторону.
- Куда изволите ехать? - сладким голосом спросил Пыжиков.
- Отсюда не видать, - насторожившись, сказала женщина и, очевидно,
раздумав сердиться, прибавила: - Я к тете, в Филеево, у меня там тетка
живет, а я при ней.
- Очень приятно познакомиться.
Утешаясь тем, что в темноте не видно дырки на сапоге, Пыжиков подсел
ближе и изогнулся, засматривая в лицо женщине. Смутные и грешные мысли
бродили в его голове, но он их стыдился, чувствуя себя как бы не вправе
заниматься амурными делами, потому что ехал из милости.
- Как это интересно.
Пыжиков сделал из остатков табаку экономную "козью ножку", блеснул
спичкой и увидел жеманное, круглое лицо со вздернутым носом; маленькие
подслеповатые глаза напоминали неспелые ягоды.
- Как интересно, - повторил Пыжиков, - едут люди, каждый по своему
делу, и вдруг, извольте, разговаривают; вот именно гора с горой не
сходятся... Вы замужем?
- Нет, - сказала женщина и хихикнула глухим, хитрым смешком.
Пыжиков подсел еще ближе, думая: обнять или не обнять, и сделал
попытку: коснулся рукой талии; девица не отодвинулась, но вздохнула и
проговорила:
- Разные мужчины бывают, иной дуром лезет, в кармане вошь на аркане,
хучь бы пива поднес.
- Я заплачу, - быстро сообразив положение, прошептал Пыжиков, сладко
шевеля ногами и чувствуя под рукою соблазнительно упругий корсет. - Пойдемте
вниз, где-нибудь...
Девица, захихикав, сильнее прижалась к нему плечом, и Пыжиков забыл обо
всем. Мимо них, внимательно приглядываясь, прошел матрос.
- Идем вниз, - торопил Пыжиков.
- Где же?
Она говорила жеманным, воровским шепотом, и это еще больше воспламеняло
Пыжикова. Он встал, кивая убедительно головой, подманивая пальцем,
оглядываясь, и побежал вниз по трапу; девица следовала за ним, поправляя
платок. Внизу, у крана с водой, оба остановились, тяжело дыша; фонарь
призрачно освещал спящих на палубе вповалку мужиков.
- Сюда, - торопился Пыжиков, толкая женщину между краном и
загораживающей борт решеткой, - спят все, скорее...
- А сколько вы мне подарите? - доверчиво шепнула женщина.
- Полтинник... рубль! - соврал Пыжиков. - Ей-богу, честное слово...
Кто-то взял его за плечо и повернул лицом к свету. Женщина взвизгнула,
закрываясь руками; плечи ее вздрагивали не то от стыда, не то от смеха.
Помощник и матрос стояли по бокам Пыжикова.
- Что вы гадость на пароходе разводите? - закричал помощник. - Денег
нет, отец болен, а на девку деньги есть? Высадить его на первой пристани,
гнать!
Багровый от стыда, оглушенный и растерявшийся, Пыжиков с ужасом смотрел
на помощника. Помощник сделал гадливое лицо и быстро прошел дальше, а матрос
простодушно выругался. Женщина куда-то исчезла.
- Не такие, брат, влопывались, - почему-то сказал матрос и, подумав,
прибавил: - Втемяшил в башку ты, можно сказать, среди парохода... Теперь
слезешь.
- Ну и слезу, - зло сказал Пыжиков, - а тебе что?
- То-то вот; ты с оглядкой. Еще поразговаривай.
Пыжиков вызывающе передернул плечами и отошел, стиснув зубы. На душе у
него было нехорошо, словно его сбили с ног, мяли, били и отшвыривали.
Пошатываясь от не прошедшего еще испуга, Пыжиков пробрался к корме и сел на
свертке канатов. Светало; над убегающей из-под кормы шумной водой бродила
предрассветная муть, звезды остались только по краям неба и гасли. Зыбкая
свежесть воздуха щекотала лицо, расстилался туман.
- Встань, приехали, - сказал угрюмый матрос Пыжикову, дергая спящего за
упорно сгибающуюся кренделем ногу. - Путешественник!
Пыжиков чмокнул губами, поежился и вскочил. Он уснул на свертке
канатов, незаметно, с печальными мыслями.
Пароход стоял у конторки. Живая изгородь ярких баб на глинистом берегу
пронзительно щебетала, предлагая пассажирам булки, колбасу и пельмени.
Посад, утонувший до крыш в яблочных садах, полных веселой белизны
осыпающегося цвета, блестел стеклами окон. Голубоватый простор Волги
расплывался на горизонте, у плеса, светлыми точками.
- Я уйду, сейчас уйду, - сказал, потягиваясь, Пыжиков, встал и тронулся
к сходням; матрос шел за ним.
На берегу Пыжиков увидел жующего пирог полицейского и захотел есть.
Полицейский ел аппетитно, собирая крошки в ладонь и слизывая их, а кончив
трапезу, сосредоточенно вытер усы красным платком. Пыжиков купил хлеба, пару
соленых огурцов и сел у воды, на камне.
"Господи, - подумал он, - давно ли в конторе служил, утром стакан чаю и
булочка, и барышня на ремингтоне: все водка проклятая!"
Белый пароход, дымя трубой, стоял против Пыжикова, и Пыжиков смотрел на
него исподлобья, со страхом думая, что следующего парохода надо ждать целый
день, а сев, снова говорить, что билет потерян. Ночные происшествия сделали
его трусом еще больше, чем был он им до скверного эпизода с женщиной. Парень
с распухшей щекой, в лаптях и плисовых шароварах, лениво подошел к Пыжикову,
остановился, посмотрел на него сбоку, вынул из-за пазухи кисет и спросил:
- Куда едешь?
- В Казань, - сказал Пыжиков, - а что?
- Пробиться в Симбирск хочу, - сообщил парень, облизывая цигарку и
вопросительно глядя на пароход. - Без работы я - на шермака сяду. Айда!
- Меня высадили, - сказал Пыжиков, - только всего и ехал.
- Высадили, - повторил парень. - Это они могут. Их, брат, хлебом не
корми, а только дай подиковаться. Ну, пойду, пропади они, живодеры.
Он повернулся и побрел к сходням. Пыжиков доел огурец, завистливо
провожая глазами нырнувший в толпу картуз парня.
"Доберется, этот не пропадет, ему все равно, вытурят - на другой день
сядет, да обругает еще в придачу", - думал Пыжиков.
Многие испытания предстояли еще ему. Надо изворачиваться, хитрить,
лезть, просить, настаивать, сопротивляться всеми силами - тогда доедешь; а
это почему-то стыдно, противно, уныло и жалко. Но парню с опухшей щекой,
по-видимому, не противно и не стыдно. Пыжиков позавидовал парню и опустил
голову. Серая, кислая гадость накипала в душе, хотелось подойти к даме в
белой шали, захныкать, попросить пять рублей и купить билет.
Когда пароход ушел, к полицейскому, собравшемуся идти домой,
приблизился человек, одетый в лакейский фрак, меховую шапку, стоптанные
штиблеты и ситцевую рубаху. Это был Пыжиков.
- Арестуйте меня... по этапу, - сказал он. - Паспорт утерян, папаша в
Казани живет, сделайте милость.
Пассажир Пыжиков. Впервые под заглавием "Заяц" - журнал "Всемирная
панорама", 1912. Э 2; под заглавием "Тоскливый заяц" - журнал "XX-й век",
1915, Э 35.
Ремингтон - марка пишущей машинки начала века.
Ю.Киркин