-----------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 6. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 4 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Судьба оригинально улыбнулась одному погибшему человеку, известному
под именем "Георг Избалованный".
Его настоящее имя было Георг Истлей. Он сумел убедить равнодушного
прохожего человека с золотыми зубами, что всего три фунта поставят его на
ноги, при этом был он так остроумен и красноречив, что прохожий увлеченно
пожелал Истлею "полной удачи, твердости и энергии".
Оба расстались взволнованные. В тот же вечер Истлей Избалованный засел
в пустом складе доков и проиграл свои три фунта одной теплой компании,
вплоть до последнего шиллинга. К утру явился лодочник Сайлас Гарт, у
которого не было денег, но была охота играть. Он заложил в банк свою лодку;
к полудню следующего дня, начав действовать последним шиллингом, Истлей
выиграл у него лодку, весла и пустился вниз по реке, сам не зная зачем.
Это было не совсем то, на что рассчитывал прохожий с золотыми зубами,
тронутый, может быть, первый и единственный раз в жизни жаром, какой вложил
в исповедь свою Истлей Избалованный, - но после кабаков, притонов, панели
светлая вода реки так воодушевила Истлея, что еще хмельной, ничего не теряя
и ни о чем не жалея, он решил плыть вниз по течению до Сан-Риоля. Надо
сказать, что в мечтах начать "новую" жизнь человек этот провел сорок два
года и так привык начинать, что кончить уже не мог. Все-таки он хотел
воспользоваться счастливым толчком мысли, переменить если не жизнь, то ее
сорт.
На дорогу он купил большой хлеб, табаку и питался одним хлебом, к
чему, впрочем, привык.
Наступил вечер, и опустился холодный туман. Мечтая о теплом ночлеге,
Истлей пристал к берегу на огонек одинокого окна. Он привязал лодку и
взобрался на холм. Запинаясь в тьме о валявшиеся бревна и пни, он пришел к
бревенчатому дому, толкнул огромную дверь и очутился перед человеком,
сидевшим на кожаном табурете. Уставив приклад ружья в край стола, а дуло
держа направленным против сердца, человек этот пытался дотянуться правой
рукой до спуска.
- Не надо! - вскричал Истлей, с ужасом бросаясь к нему. - Не надо! Она
придет!
От неожиданности самоубийца уронил карабин и обратил бородатое лицо к
Истлею; с этого лица медленно сходила смертная тень.
Он глубоко вздохнул, отшвырнул карабин ногой, встал, засунул руки в
карманы и подошел к гостю.
- Она придет? - сказал человек, всматриваясь в Истлея.
- Вы можете быть совершенно уверены в этом, - ответил Истлей. - Я
приехал в лодке, чтобы сообщить вам эту радостную весть. Так что -
стреляться глупо. Все будет очень хорошо, поверьте мне, и не хватайтесь за
орудие смерти.
Человек схватил Истлея за ворот, поднял его, как кошку, потряс и
бросил на кучу шкур.
- А теперь, - сказал он, - ты мне объяснишь, кто эта "она" и что
значит твое вторжение!
Истлей задумчиво потер шею и взглянул на спасенного. Его сильное,
страстное лицо с по-детски нахмуренными бровями ему нравилось. Он не был
испуган и без запинки ответил:
- Это объяснить трудно. Я крикнул первое, что мне пришло в голову:
"Она". Позвольте подумать. "Она" - это может быть прежде всего, конечно, та
женщина, которой вы пленились так давно, что у вас успела вырасти борода.
Быть может также, "она" - бутылка виски или сбежавшая лошадь. Если же вы
лишились уверенности, то знайте, что это и есть самая главная "она". Обычно
с ней приходят все другие "они". Уверяю вас, "она" отлучилась на минуту,
вероятно, чтобы принести вам что-нибудь закусить, а вы сгоряча обиделись.
Самоубийца расхохотался и пожал руку Истлея.
- Благодарю, - сердечно сказал он, - ты меня спас. Это была минутная
слабость. Садись, поужинаем, и я тебе расскажу.
Спустя час, после солонины и выпивки, Истлей знал всю историю Даниэля
Хортона. Рассказана она была нескладно и иначе, чем здесь, но суть такова:
Хортон преследовал идею победы над одиночеством. Он был голяк, сирота, без
единой близкой души и без всякого имущества, кроме своих мощных рук. Скопив
немного денег работой по сплавке леса, Хортон сел на дикий участок и
задался целью обратить его в цветущую ферму. Разговорившись, изложил он все
свои мечты: он видел в будущем целый поселок; себя, вспоминающего, с
трубкой в зубах, то время, когда еще он корчевал пни и пугал бродячих
медведей; с ним будут жена, дети... "Короче говоря, - сделаю жизнь!" Так он
выразился, стукнув кулаком по столу, и Истлей понял, что перед ним истинный
пионер.
Как сильно он переживал эти пламенные видения, так же сильно поразила
его сегодня внезапная, никогда не посещавшая мысль: "А что, если ничего не
выйдет?" Как известно, в таких случаях вариации бесконечны. Ночь показалась
безотрадной, вечер - ужасным, молчание и тишина леса - зловещими. Вероятно,
он переутомился. Он впал в отчаяние, поверил, что "ничего", и, не желая
более в мучениях коротать дикую ночь, схватил ружье.
- Это была реакция, - заметил Истлей. - Я появился совершенно
своевременно, в конце четвертого акта.
- Живи со мной, - сказал Хортон, прямо не говоря, что рассчитывает на
кое-какую помощь Истлея, но уверенный, что тот сам станет работать. - Здесь
пока грязно и дико, но ты увидишь, как я все переверну.
- По-моему, - проговорил Истлей, взбираясь с ногами на скамью и
сибаритствуя с трубкой в зубах, - это помещение очаровательно. Обратите
внимание на эффект света очага среди свежесрубленных стен. Это грандиозно!
Свежий, наивный романтизм Купера и Фанкенгорста! Запах шкур! Слушай, друг
Хортон, ты счастливый человек, и, будь я художником, я немедленно нарисовал
бы тебя во всем очаровании твоей обстановки. Она напоминает рисунок углем
на штукатурке старой стены, среди роз и пчел. Хочешь, я расскажу тебе
историю Нетти Бемпо, знаменитого "Зверобоя"?
В четвертом часу ночи приятели мирно храпели на куче сухой травы.
Хортон вдруг проснулся, схватил лежащее возле него ружье и закричал:
- Берегись, гуроны заходят в тыл! Болтун! - сказал он, опомнясь и
посмотрев на спящего Истлея. - Занятный болтун.
Совместное жительство двух столь разных натур скоро обнаружило их
вкусы и методы. Едва светало, Хортон уходил пахать расчищенный участок
земли, готовил для продажи плоты, рубил дрова, пек лепешки, варил, мыл,
стирал. Он был самолюбив и ничего прямо не говорил Истлею, но часто
раздражение охватывало его, когда, войдя домой поесть, он заставал
Избалованного, который, прикидывая глазом, ставил в разбитый горшок
прекрасные лесные цветы, приговаривая: "Они лучше всего на фоне медвежьей
шкуры, которую ты растянул на стене", или возился с пойманным молодым
дроздом, кормя его с пальца кашей.
Истлей старался днем не попадаться на глаза своему суровому и усталому
хозяину; он обыкновенно мечтал, лежа в лесной тени, или удил рыбу, но к
вечеру он появлялся с уверенным и развязным видом, отлично зная, что Хортон
ценит его общество и скучает без него вечером. Действительно, злобствуя на
лентяя днем, к вечеру Хортон начинал ощущать странный голод; он ждал
рассказов Истлея, его метких замечаний, его анекдотов, воспоминаний; не
было такой вещи или явления, о которых Истлей не знал чего-то особенного.
Он рассказывал, из чего состоит порох, как лепят посуду, штампуют пуговицы,
печатают ассигнации; залпом читал стихи; запас его историй о подвигах,
похищениях и кладах был бесконечен. Не раз, сидя перед освещенной дверью,
он говорил Хортону о действии тишины, отражениях в воде, привычках зверей и
уме пчел, и все это знал так, как будто сам был всем живым и неживым, что
видят глаза.
Днем Хортон сердился на Истлея, а вечером с нетерпением ожидал, какое
настроение будет у Избалованного - разговорчивое или замкнутое. В последнем
случае он приносил из своего скудного запаса кружку водки; тогда, поставив
локти на стол, дымя трубками и блестя глазами, оба погружались в
рассуждения и фантазии.
Однажды случилось, что Хортон свихнул ногу и угрюмо сидел дома три
дня. С бесконечным раздражением смотрел он, как, мучаясь, полный отвращения
и тоски, Истлей рубит дрова, носит воду, стараясь не утруждать себя никаким
лишним движением; как крепко он скребет в затылке прежде, чем оторваться от
трубки и посолить варево, и раз, выведенный из себя отказом Истлея пойти
подпереть изгородь (Истлей сказал: "Я вышел из темпа, погоди, я поймаю
внутренний такт"), заявил ему:
- Экий ты бесстыжий, бродяга!
Ничего не сказал на это Истлей, только пристально посмотрел на
Хортона. И тот увидел в его глазах отброшенное ружье. Устыдясь, Хортон
проворчал:
- Ноге, кажется, лучше; через день буду ходить.
Когда он выздоровел, Истлей принес ему десять корзин, искусно
сплетенных из белого лозняка. Они были с крышками, выплетены затейливо и
узорно.
- Вот, - сказал он, - за эту неделю я сделал десяток, следовательно,
через месяц будет их пятьдесят штук. На рынке в Покете ты продашь их по
доллару штука. Я выучился этому давно, в приюте для безработных... Не
расстраивайся, Хортон.
Сдавленным, совершенно ненатуральным голосом Хортон поинтересовался,
почему Истлей облюбовал такое занятие.
- Случайно, - сказал Истлей. - Я увидел старика с прутьями на коленях,
на фоне груды корзин, среди других живописных вещей, куч свеклы, корзин с
рыбой, цветов и фруктов на рынке; это было прекрасно, как тонкая акварель.
Пальцы старика двигались с быстротой пианиста. Ну-с... что еще? Я бросил
переплетать книги и выучился плести корзины...
Несколько дней спустя, утром, приятели сидели на берегу реки. Близко
от них прошел пароход; на палубе стояли мужчины и женщины, любуясь зелеными
берегами. Ясно можно было разглядеть лица. Высокая, здоровая девушка
взглянула на двух сильных, загорелых людей, взиравших, оскалясь, на
пароход, вернее - на нее, и безотчетно улыбнулась.
Пароход скрылся за поворотом.
- Быть может, это она и была, - заметил Истлей, - так как все бывает
на свете...
- Что ты хочешь сказать?
- Я говорю, что, может быть, она придет... Эта самая... Помнишь, что я
сказал, когда ты... С ружьем?!
- Кто знает! - сказал Хортон и расхохотался.
- Никто не знает, - подтвердил Истлей.
Хортон, в значительной мере усвоивший от Истлея манеру видеть и
выражаться, глубокомысленно произнес:
- Обрати внимание, как прозрачны тени! Как будто по зеленому бархату
раскинуты голубые платки. И - это живописное дряхлое дерево! Красивые
места, черт возьми!
- Согласен, - сказал Истлей.
Слабость Даниэля Хортона. Впервые - журнал "Красная нива", 1927, Э 29.
Купер, Джеймс Фенимор (1789-1851) - американский писатель, автор серии
романов о североамериканских индейцах.
Нетти Бампо - охотник, герой серии романов Ф.Купера "Кожаный чулок".
Гуроны - племя североамериканских индейцев.
Ю.Киркин
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 6. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 4 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Судьба оригинально улыбнулась одному погибшему человеку, известному
под именем "Георг Избалованный".
Его настоящее имя было Георг Истлей. Он сумел убедить равнодушного
прохожего человека с золотыми зубами, что всего три фунта поставят его на
ноги, при этом был он так остроумен и красноречив, что прохожий увлеченно
пожелал Истлею "полной удачи, твердости и энергии".
Оба расстались взволнованные. В тот же вечер Истлей Избалованный засел
в пустом складе доков и проиграл свои три фунта одной теплой компании,
вплоть до последнего шиллинга. К утру явился лодочник Сайлас Гарт, у
которого не было денег, но была охота играть. Он заложил в банк свою лодку;
к полудню следующего дня, начав действовать последним шиллингом, Истлей
выиграл у него лодку, весла и пустился вниз по реке, сам не зная зачем.
Это было не совсем то, на что рассчитывал прохожий с золотыми зубами,
тронутый, может быть, первый и единственный раз в жизни жаром, какой вложил
в исповедь свою Истлей Избалованный, - но после кабаков, притонов, панели
светлая вода реки так воодушевила Истлея, что еще хмельной, ничего не теряя
и ни о чем не жалея, он решил плыть вниз по течению до Сан-Риоля. Надо
сказать, что в мечтах начать "новую" жизнь человек этот провел сорок два
года и так привык начинать, что кончить уже не мог. Все-таки он хотел
воспользоваться счастливым толчком мысли, переменить если не жизнь, то ее
сорт.
На дорогу он купил большой хлеб, табаку и питался одним хлебом, к
чему, впрочем, привык.
Наступил вечер, и опустился холодный туман. Мечтая о теплом ночлеге,
Истлей пристал к берегу на огонек одинокого окна. Он привязал лодку и
взобрался на холм. Запинаясь в тьме о валявшиеся бревна и пни, он пришел к
бревенчатому дому, толкнул огромную дверь и очутился перед человеком,
сидевшим на кожаном табурете. Уставив приклад ружья в край стола, а дуло
держа направленным против сердца, человек этот пытался дотянуться правой
рукой до спуска.
- Не надо! - вскричал Истлей, с ужасом бросаясь к нему. - Не надо! Она
придет!
От неожиданности самоубийца уронил карабин и обратил бородатое лицо к
Истлею; с этого лица медленно сходила смертная тень.
Он глубоко вздохнул, отшвырнул карабин ногой, встал, засунул руки в
карманы и подошел к гостю.
- Она придет? - сказал человек, всматриваясь в Истлея.
- Вы можете быть совершенно уверены в этом, - ответил Истлей. - Я
приехал в лодке, чтобы сообщить вам эту радостную весть. Так что -
стреляться глупо. Все будет очень хорошо, поверьте мне, и не хватайтесь за
орудие смерти.
Человек схватил Истлея за ворот, поднял его, как кошку, потряс и
бросил на кучу шкур.
- А теперь, - сказал он, - ты мне объяснишь, кто эта "она" и что
значит твое вторжение!
Истлей задумчиво потер шею и взглянул на спасенного. Его сильное,
страстное лицо с по-детски нахмуренными бровями ему нравилось. Он не был
испуган и без запинки ответил:
- Это объяснить трудно. Я крикнул первое, что мне пришло в голову:
"Она". Позвольте подумать. "Она" - это может быть прежде всего, конечно, та
женщина, которой вы пленились так давно, что у вас успела вырасти борода.
Быть может также, "она" - бутылка виски или сбежавшая лошадь. Если же вы
лишились уверенности, то знайте, что это и есть самая главная "она". Обычно
с ней приходят все другие "они". Уверяю вас, "она" отлучилась на минуту,
вероятно, чтобы принести вам что-нибудь закусить, а вы сгоряча обиделись.
Самоубийца расхохотался и пожал руку Истлея.
- Благодарю, - сердечно сказал он, - ты меня спас. Это была минутная
слабость. Садись, поужинаем, и я тебе расскажу.
Спустя час, после солонины и выпивки, Истлей знал всю историю Даниэля
Хортона. Рассказана она была нескладно и иначе, чем здесь, но суть такова:
Хортон преследовал идею победы над одиночеством. Он был голяк, сирота, без
единой близкой души и без всякого имущества, кроме своих мощных рук. Скопив
немного денег работой по сплавке леса, Хортон сел на дикий участок и
задался целью обратить его в цветущую ферму. Разговорившись, изложил он все
свои мечты: он видел в будущем целый поселок; себя, вспоминающего, с
трубкой в зубах, то время, когда еще он корчевал пни и пугал бродячих
медведей; с ним будут жена, дети... "Короче говоря, - сделаю жизнь!" Так он
выразился, стукнув кулаком по столу, и Истлей понял, что перед ним истинный
пионер.
Как сильно он переживал эти пламенные видения, так же сильно поразила
его сегодня внезапная, никогда не посещавшая мысль: "А что, если ничего не
выйдет?" Как известно, в таких случаях вариации бесконечны. Ночь показалась
безотрадной, вечер - ужасным, молчание и тишина леса - зловещими. Вероятно,
он переутомился. Он впал в отчаяние, поверил, что "ничего", и, не желая
более в мучениях коротать дикую ночь, схватил ружье.
- Это была реакция, - заметил Истлей. - Я появился совершенно
своевременно, в конце четвертого акта.
- Живи со мной, - сказал Хортон, прямо не говоря, что рассчитывает на
кое-какую помощь Истлея, но уверенный, что тот сам станет работать. - Здесь
пока грязно и дико, но ты увидишь, как я все переверну.
- По-моему, - проговорил Истлей, взбираясь с ногами на скамью и
сибаритствуя с трубкой в зубах, - это помещение очаровательно. Обратите
внимание на эффект света очага среди свежесрубленных стен. Это грандиозно!
Свежий, наивный романтизм Купера и Фанкенгорста! Запах шкур! Слушай, друг
Хортон, ты счастливый человек, и, будь я художником, я немедленно нарисовал
бы тебя во всем очаровании твоей обстановки. Она напоминает рисунок углем
на штукатурке старой стены, среди роз и пчел. Хочешь, я расскажу тебе
историю Нетти Бемпо, знаменитого "Зверобоя"?
В четвертом часу ночи приятели мирно храпели на куче сухой травы.
Хортон вдруг проснулся, схватил лежащее возле него ружье и закричал:
- Берегись, гуроны заходят в тыл! Болтун! - сказал он, опомнясь и
посмотрев на спящего Истлея. - Занятный болтун.
Совместное жительство двух столь разных натур скоро обнаружило их
вкусы и методы. Едва светало, Хортон уходил пахать расчищенный участок
земли, готовил для продажи плоты, рубил дрова, пек лепешки, варил, мыл,
стирал. Он был самолюбив и ничего прямо не говорил Истлею, но часто
раздражение охватывало его, когда, войдя домой поесть, он заставал
Избалованного, который, прикидывая глазом, ставил в разбитый горшок
прекрасные лесные цветы, приговаривая: "Они лучше всего на фоне медвежьей
шкуры, которую ты растянул на стене", или возился с пойманным молодым
дроздом, кормя его с пальца кашей.
Истлей старался днем не попадаться на глаза своему суровому и усталому
хозяину; он обыкновенно мечтал, лежа в лесной тени, или удил рыбу, но к
вечеру он появлялся с уверенным и развязным видом, отлично зная, что Хортон
ценит его общество и скучает без него вечером. Действительно, злобствуя на
лентяя днем, к вечеру Хортон начинал ощущать странный голод; он ждал
рассказов Истлея, его метких замечаний, его анекдотов, воспоминаний; не
было такой вещи или явления, о которых Истлей не знал чего-то особенного.
Он рассказывал, из чего состоит порох, как лепят посуду, штампуют пуговицы,
печатают ассигнации; залпом читал стихи; запас его историй о подвигах,
похищениях и кладах был бесконечен. Не раз, сидя перед освещенной дверью,
он говорил Хортону о действии тишины, отражениях в воде, привычках зверей и
уме пчел, и все это знал так, как будто сам был всем живым и неживым, что
видят глаза.
Днем Хортон сердился на Истлея, а вечером с нетерпением ожидал, какое
настроение будет у Избалованного - разговорчивое или замкнутое. В последнем
случае он приносил из своего скудного запаса кружку водки; тогда, поставив
локти на стол, дымя трубками и блестя глазами, оба погружались в
рассуждения и фантазии.
Однажды случилось, что Хортон свихнул ногу и угрюмо сидел дома три
дня. С бесконечным раздражением смотрел он, как, мучаясь, полный отвращения
и тоски, Истлей рубит дрова, носит воду, стараясь не утруждать себя никаким
лишним движением; как крепко он скребет в затылке прежде, чем оторваться от
трубки и посолить варево, и раз, выведенный из себя отказом Истлея пойти
подпереть изгородь (Истлей сказал: "Я вышел из темпа, погоди, я поймаю
внутренний такт"), заявил ему:
- Экий ты бесстыжий, бродяга!
Ничего не сказал на это Истлей, только пристально посмотрел на
Хортона. И тот увидел в его глазах отброшенное ружье. Устыдясь, Хортон
проворчал:
- Ноге, кажется, лучше; через день буду ходить.
Когда он выздоровел, Истлей принес ему десять корзин, искусно
сплетенных из белого лозняка. Они были с крышками, выплетены затейливо и
узорно.
- Вот, - сказал он, - за эту неделю я сделал десяток, следовательно,
через месяц будет их пятьдесят штук. На рынке в Покете ты продашь их по
доллару штука. Я выучился этому давно, в приюте для безработных... Не
расстраивайся, Хортон.
Сдавленным, совершенно ненатуральным голосом Хортон поинтересовался,
почему Истлей облюбовал такое занятие.
- Случайно, - сказал Истлей. - Я увидел старика с прутьями на коленях,
на фоне груды корзин, среди других живописных вещей, куч свеклы, корзин с
рыбой, цветов и фруктов на рынке; это было прекрасно, как тонкая акварель.
Пальцы старика двигались с быстротой пианиста. Ну-с... что еще? Я бросил
переплетать книги и выучился плести корзины...
Несколько дней спустя, утром, приятели сидели на берегу реки. Близко
от них прошел пароход; на палубе стояли мужчины и женщины, любуясь зелеными
берегами. Ясно можно было разглядеть лица. Высокая, здоровая девушка
взглянула на двух сильных, загорелых людей, взиравших, оскалясь, на
пароход, вернее - на нее, и безотчетно улыбнулась.
Пароход скрылся за поворотом.
- Быть может, это она и была, - заметил Истлей, - так как все бывает
на свете...
- Что ты хочешь сказать?
- Я говорю, что, может быть, она придет... Эта самая... Помнишь, что я
сказал, когда ты... С ружьем?!
- Кто знает! - сказал Хортон и расхохотался.
- Никто не знает, - подтвердил Истлей.
Хортон, в значительной мере усвоивший от Истлея манеру видеть и
выражаться, глубокомысленно произнес:
- Обрати внимание, как прозрачны тени! Как будто по зеленому бархату
раскинуты голубые платки. И - это живописное дряхлое дерево! Красивые
места, черт возьми!
- Согласен, - сказал Истлей.
Слабость Даниэля Хортона. Впервые - журнал "Красная нива", 1927, Э 29.
Купер, Джеймс Фенимор (1789-1851) - американский писатель, автор серии
романов о североамериканских индейцах.
Нетти Бампо - охотник, герой серии романов Ф.Купера "Кожаный чулок".
Гуроны - племя североамериканских индейцев.
Ю.Киркин