(Из воспоминаний)
---------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 5. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 апреля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Когда, еще юношей, я попал в Александрию (египетскую), служа матросом
на одном из пароходов Русского общества, мне, как бессмертному Тартарену
Додэ, представилось, что Сахара и львы совсем близко - стоит пройти за
город.
Одолев несколько пыльных, широких, жарких, как пекло, улиц, я выбрался
к канаве с мутной водой. Через нее не было мостика. За ней тянулись
плантации и огороды. Я видел дороги, колодцы, пальмы, но пустыни тут не
было.
Я посидел близ канавы, вдыхая запах гнилой воды, а затем отправился
обратно на пароход. Там я рассказал, что в меня выстрелил бедуин, но
промахнулся. Подумав немного, я прибавил, что у дверей одной арабской лавки
стояли в кувшине розы, что я хотел одну из них купить, но красавица-арабка,
выйдя из лавки, подарила мне этот цветок и сказала "селям алейкюм".
Так ли говорят арабские девушки, когда дарят цветы, и дарят ли они их
неизвестным матросам - я не знаю до сих пор. Но я знаю:
1) Пустыни не было. 2) Была канава. 3) Розу я купил за две пар... (4
коп.) 4) Не чувствовал ни капли стыда.
Равным образом, когда, по возвращении с Урала, отец спрашивал меня, что
я там делал, я преподнес ему "творимую легенду" приблизительно в таком виде:
примкнул к разбойникам, с ними ограбил контору прииска, затем ушел в лес,
где тайно мыл золото и прокутил целое состояние.
Услышав это, мой отец сделал большие глаза, после чего долго ходил в
задумчивости. Иногда, взглядывая на меня, он внушительно повторял: "Д-да. Не
знаю, что из тебя выйдет".
Я и сам не знал "что из меня выйдет", или, вернее что случится со мной,
когда, в лаптях и трепаном пиджаке, подбитом куделью, выехал из Перми
"зайцем" на Пашийские рудники. В этих краях я был впервые. Поэтому я
рассуждал так: раз Урал золотоносен, то золотоносен сплошь, и копайся... в
огороде, золота будет много. На этом основании, как пошел лесной дорогой на
прииски, я в нескольких местах проковырял землю палкой, но там был самый
обыкновенный "прах". Где же самородки?
Я шел среди зеленых и синих гор. Ночевать мне пришлось в оригинальной
казарме рабочих железного рудника. Все было здесь желто, даже
красновато-желто, от рудной пыли. Стены желты, руки, рубахи и столы и
тулупы. Я провел ночь в мире, выкрашенном в железную краску. Наутро (была
весна) я по подмерзшей дороге явился на Пашийские или Шуваловские прииски
(графа Шувалова).
Темное, старое село разбросано было в лесу, по берегам извилистой
речки. Я зашел в контору, где отдал свой паспорт, и получил право
определиться на какую хочу работу. Кроме того, мне выдали рубль задатка.
Конторой был кряжистый, большой дом из огромных бревен. За окошечком
сидел кассир. В окне сиял лес. Вот пришел старик в тулупе и валенках с
красными крапинками - старатель - получать деньги за сданное вчера золото.
Он вынул из платка тарелку; на эту тарелку была ему высыпана груда блестящих
пятирублевок - тысячи три. Я обомлел. "Значит, здесь много золота", -
подумал я. Почти вслед за первым старателем явился другой, - черный,
молодой, с резким и угрюмым лицом; он принес в холщовом мешочке платину. Ее
свешали на весах и выдали квитанцию. Платина разочаровала меня, она
выглядела, как свинцовые опилки. Но я уже был уверен, что скоро буду
миллионером.
Так, воодушевляясь, вышел я из конторы и поселился в одной избе, за
рубль в месяц. Спать пришлось на полу. Кроме меня, было здесь еще двое
рабочих, хозяин, тоже рабочий, и его беременная жена, болезненная, испитая
женщина. Один рабочий был рыж и веснушчат, лет сорока, звали его Кондрат.
Каждый вечер он и хозяин, вернувшись с работы, ставили перед собой бутылку
водки и чашку кислой капусты. Кондрат, подперев щеку рукой, пил и громко,
жалостно пел:
Скажи мне, звездочка златая,
Зачем печально так горишь.
Кор-роль, кор-роль, о чем вздыхаешь,
Со страхом речи говоришь?..
Хозяин молча вздыхал, но вдруг, рванувшись и покраснев, орал что есть
мочи:
Ска-ж-ж-и мы-ы-не-е...
В это время хозяйка молча двигалась, прибирая что-то, или стояла у
печки, сложив руки, пока ее снова не посылали за водкой. Это случалось почти
каждую ночь. Вначале я ворочался на полу без сна, но потом привык и
просыпался, лишь когда шум стихал.
С этими-то сожителями я и вышел на другой день к продовольственной
лавке, куда собирались, так сказать, нештатные рабочие. Было холодно,
удивительно свежо пахло лесом. Красное солнце бросало из-за деревьев по
грязному розовому снегу ясные, как свет костра, лучи. Десятник отметил меня,
и мы толпой, с бабами и стариками, отправились к насосам, на разведку.
Минут двадцать дорога шла лесом, по талой тропе. Вскоре показалась
долина, или увал, где по ее длине, на равном расстоянии друг от друга,
чернели небольшие вертикальные шахты - шурфы. Когда-то на некоторой глубине
здесь протекала река; шурфы били до подпочвенного слоя песка, который
промывали в ковше, если находили достаточный процент золота (1 зол. на 1
куб. саж.) - здесь закладывалась настоящая шахта. Вокруг шурфов деревья были
срублены, пылали костры и кипятились чайники.
Я встал к насосу. Насос опускался до дна шахты, имея вверху отводной
желоб и коромысло с длинными ручками. Шесть человек качало, шесть сидело. А
внизу, в шахте, бил землю киркой рабочий в так называемых приисковых
сапогах, из очень толстой кожи, подошвы которых были подбиты гвоздями с
шляпками, величиной в боб. Когда он наполнял деревянную бадью песком,
смешанным с галькой, ее втаскивали наверх, а штейгер, взяв немного песка в
ковш, промывал пробу водой, - песок сливали, золото оставалось.
Так как я был ко всему этому любопытен, штейгер объяснил мне, что
черная галька "шлихт" всегда сопутствует золоту. Раз все побросали качать и
пошли смотреть в штейгеров ковш. Там, среди двух черных камешков и щепотки
мокрого, серебристого песку, что-то блестело, но я не мог различить, блестит
ли это солнце, внутренность луженого ковша или отражение морской гальки.
Золотых песчинок я так и не увидел, хотя меня, что называется, тыкали носом.
Штейгер только сказал, что его мало, и я от души согласился с ним.
На Урале говорят "робить" вместо "работать". Оттого, что я "робил", мне
скоро становилось тепло, к полудню солнце грело уже изрядно, и, отобедав,
т.е. напившись чаю с хлебом, я вновь "робил", пока не садилось солнце.
Затемно мы возвращались домой.
Однажды в обеденный перерыв я прошел в невырубленный лес конца долины и
увидел там маленький домик старателя. Ели вплотную примыкали к нему, и было
тут таинственно и тенисто, как в сказке. У двери стояла рослая женщина с
крупными чертами лица, с густыми черными бровями и суровым взглядом.
Неподалеку сам старатель возился с вашгертом, подводя под него полено.
Вашгерт, т.е. промывальный станок, напоминал собой продолговатый ящик, с
выдающимся внизу деревянным ложем для стока воды: он был закрыт, заперт и
запечатан. Раз в неделю или раз в день, смотря как с кем, чиновник прииска
снимал печать, золото извлекалось и взвешивалось на месте, чтобы не было
продажи на сторону.
Я узнал от старателя, что его участок плохой, что он только кормится, а
прибыли не имеет. Как на пример особой удачи, он указал на соседний лесной
дом, его хозяин, тоже старатель, нашел как-то "карман", т.е. такое место,
где золото особенно густо, и от этого кармана нажил тот человек тысяч
пятнадцать.
Разведка скоро окончилась. Меня приставили тогда к настоящей шахте:
холм щебня, извлеченного из недр, окружал ее. Над шахтой стоял ворот с
канатом и железной бадьей. В этой бадье спускали вниз, в шахту, забойщика и
плотника, делом которого было крепить шахту, ставить крепь. Эта же бадья
выбрасывала наверх щебень подпочвенного золотоносного слоя. Щебень,
перемешанный с песком, промывали в "бутаре". Бутара - род наглухо закрытой
бочки, цилиндра, и хотя я забыл внутреннее ее устройство, однако помню, что
песок вместе с водой и небольшим количеством ртути дает при вращении бутары
амальгамированный ртутью осадок золота. Золото растворяется в ртути. Затем
ее извлекают и выпаривают на огне, а золото остается.
Несколько ночей стоял я в ночной смене у ворота, вместе с другими
рабочими мы крутили ворот и освобождали бадью. Не легкое дело. Изломанным и
разбитым чувствовал я себя, возвращаясь домой. Однажды я спустился в шахту
днем. Действительно, я увидел вверху - в ничтожном четырехугольнике голубой
пустоты, - несколько бледных звезд. Я прошел, согнувшись, в тупик
горизонтальной ветви шахты, везде поддерживаемой крепью, чтобы не ссыпался
грунт. Крепь - это деревянное П, которое ставят плотники на расстоянии
полуаршина одно от другого, из коротких балок, по мере того, как забойщик
постепенно выбивает впереди себя киркой продолжение шахты. Здесь низко и
сыро, красноватый свет шахтерской лампочки в проволочной сетке пятном
озаряет низкий, как в сундуке, свод; вода непрерывно льется сверху крупным
дождем. Забойщик полулежал на боку, одной рукой действуя киркой, он выбивал
и сгребал назад, за себя, кучи мокрого щебня. Щебень выносил рабочий в ведре
и шахтовой бадье.
Было воскресенье, когда я увидел наконец "хищника". Такое имя носят
люди, добывающие золото на свой риск и страх в частных и казенных владениях.
Их ловят, а иногда убивают на месте; о битвах и перестрелках хищников с
стражниками я наслышался всласть.
В воскресенье я зашел в общую казарму рабочих и там увидел сидящего на
краю чар, в беседе с кем-то, молодого человека с приятным, открытым лицом,
серыми глазами и серьгой в ухе. Он был в отличных новых сапогах, красной
бумазейной блузе с стоячим воротником, плисовых шароварах и плисовой шапке с
лисьей опушкой. Богато вышитый шелком бархатный пояс стягивал его талию. Тут
же я узнал, что этот человек - хищник, но такой ловкий и удачливый, что до
сих пор не попался. Ходит он открыто, стражники и администрация знают, кто
эта красивая птица, но улик прямых нет.
Тотчас я подсел к нему с тем, что называется "интервью", а по существу
есть нестерпимое любопытство.
Вот что он рассказал. Я, конечно, передаю не речь его, а суть дела.
"Хищничают" партиями, в три и пять человек, редко более. Хищник
вооружен, снабжен заступом, киркой, провизией и компасом; промывка
происходит в самых диких, нетронутых местах лесов. Золото ищут по логам,
падям, т.е. преимущественно в ложбинах. Так же, как и на приисках, бьют
шурфы - шахты, для пробы. Но у хищника нет промывального станка -
"вашгерта", и, во всяком случае, его работа носит поспешный, случайный
характер. Промывают в большом ковше или тазу; некоторые промывают на
разложенных уступами кусках дерна: вода уносит промываемую землю, а тяжелое
золото застревает в траве. Есть еще способ - амальгамирование, т.е.
взбалтывание золотоносной земли в корчагах, куда впущено немного ртути (она
растворяет, вбирает в себя металл), но, за трудностью для хищника достать
ртуть, она употребляется редко. К тому же хищники разыскивают и знают такие
места, где золото идет не по 1 1/2 - 2 золотника на куб, а лежит россыпями,
так что, теряя при грубой промывке, они все же добывают довольно. Таково,
например, верховое золото. Если верить моему рассказчику, довольно в таких
местах содрать дерн и тряхнуть его, и с корней травы посыплются крупные
блестки.
Тайное золото берут скупщики по 2 - 2 1/2 рубля золотник, платину - по
той же цене. Рассказчик сообщил мне, что пришел на прииски звать товарища -
идти к Черной Березе, за двести верст, где будто бы зарыто два голенища с
золотым песком. Но... он заметно прихвастывал в своих удачах, и я не
особенно поверил Черной Березе.
Вечером Кондрат и хозяин мой, где я жил, снова начали пить - был день
получки. Устав, я крепко спал, рано проснулся. По еще темному окну шла
розовая полоса рассвета. Хозяйка, с трудом передвигая ноги и охая,
растопляла печь. Новый - тонкий и жалобный звук раздался за ситцевой
занавеской. Страшно похудевшая женщина бросилась к кровати; спеленатый
тряпками, там лежал только что, этой ночью родившийся мальчик.
Это был единственный случай, что я был свидетелем столь мужественных и
горьких родов - без акушерки, врача, без криков и жалоб. Пьяный хозяин
храпел на полу. Кондрат спал, уронив на стол руки и голову.
При свете керосиновой лампы я увидел тогда пятирублевую золотую монету,
блестевшую на залитой щами и водкой домотканой скатерти.
И это было единственное золото, которое я видел на приисках, если не
считать того, что в конторе было взято - "старателем".
Муж храпел. Но хозяйка, вся полная, сквозь страдание, светлой
материнской тишиной, ласково приговаривала:
- Ш-ш-ш-ш...
Скоро я покинул прииск.
Золото и шахтеры. Впервые - журнал "Красная нива", 1925, Э 35.
Печатается по изд.: сб. По закону. М.-Л., Молодая гвардия, 1927.
Бедуин - представитель кочевых и полукочевых арабов Аравийского
полуострова и Северной Африки.
Ю.Киркин
---------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 5. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 апреля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Когда, еще юношей, я попал в Александрию (египетскую), служа матросом
на одном из пароходов Русского общества, мне, как бессмертному Тартарену
Додэ, представилось, что Сахара и львы совсем близко - стоит пройти за
город.
Одолев несколько пыльных, широких, жарких, как пекло, улиц, я выбрался
к канаве с мутной водой. Через нее не было мостика. За ней тянулись
плантации и огороды. Я видел дороги, колодцы, пальмы, но пустыни тут не
было.
Я посидел близ канавы, вдыхая запах гнилой воды, а затем отправился
обратно на пароход. Там я рассказал, что в меня выстрелил бедуин, но
промахнулся. Подумав немного, я прибавил, что у дверей одной арабской лавки
стояли в кувшине розы, что я хотел одну из них купить, но красавица-арабка,
выйдя из лавки, подарила мне этот цветок и сказала "селям алейкюм".
Так ли говорят арабские девушки, когда дарят цветы, и дарят ли они их
неизвестным матросам - я не знаю до сих пор. Но я знаю:
1) Пустыни не было. 2) Была канава. 3) Розу я купил за две пар... (4
коп.) 4) Не чувствовал ни капли стыда.
Равным образом, когда, по возвращении с Урала, отец спрашивал меня, что
я там делал, я преподнес ему "творимую легенду" приблизительно в таком виде:
примкнул к разбойникам, с ними ограбил контору прииска, затем ушел в лес,
где тайно мыл золото и прокутил целое состояние.
Услышав это, мой отец сделал большие глаза, после чего долго ходил в
задумчивости. Иногда, взглядывая на меня, он внушительно повторял: "Д-да. Не
знаю, что из тебя выйдет".
Я и сам не знал "что из меня выйдет", или, вернее что случится со мной,
когда, в лаптях и трепаном пиджаке, подбитом куделью, выехал из Перми
"зайцем" на Пашийские рудники. В этих краях я был впервые. Поэтому я
рассуждал так: раз Урал золотоносен, то золотоносен сплошь, и копайся... в
огороде, золота будет много. На этом основании, как пошел лесной дорогой на
прииски, я в нескольких местах проковырял землю палкой, но там был самый
обыкновенный "прах". Где же самородки?
Я шел среди зеленых и синих гор. Ночевать мне пришлось в оригинальной
казарме рабочих железного рудника. Все было здесь желто, даже
красновато-желто, от рудной пыли. Стены желты, руки, рубахи и столы и
тулупы. Я провел ночь в мире, выкрашенном в железную краску. Наутро (была
весна) я по подмерзшей дороге явился на Пашийские или Шуваловские прииски
(графа Шувалова).
Темное, старое село разбросано было в лесу, по берегам извилистой
речки. Я зашел в контору, где отдал свой паспорт, и получил право
определиться на какую хочу работу. Кроме того, мне выдали рубль задатка.
Конторой был кряжистый, большой дом из огромных бревен. За окошечком
сидел кассир. В окне сиял лес. Вот пришел старик в тулупе и валенках с
красными крапинками - старатель - получать деньги за сданное вчера золото.
Он вынул из платка тарелку; на эту тарелку была ему высыпана груда блестящих
пятирублевок - тысячи три. Я обомлел. "Значит, здесь много золота", -
подумал я. Почти вслед за первым старателем явился другой, - черный,
молодой, с резким и угрюмым лицом; он принес в холщовом мешочке платину. Ее
свешали на весах и выдали квитанцию. Платина разочаровала меня, она
выглядела, как свинцовые опилки. Но я уже был уверен, что скоро буду
миллионером.
Так, воодушевляясь, вышел я из конторы и поселился в одной избе, за
рубль в месяц. Спать пришлось на полу. Кроме меня, было здесь еще двое
рабочих, хозяин, тоже рабочий, и его беременная жена, болезненная, испитая
женщина. Один рабочий был рыж и веснушчат, лет сорока, звали его Кондрат.
Каждый вечер он и хозяин, вернувшись с работы, ставили перед собой бутылку
водки и чашку кислой капусты. Кондрат, подперев щеку рукой, пил и громко,
жалостно пел:
Скажи мне, звездочка златая,
Зачем печально так горишь.
Кор-роль, кор-роль, о чем вздыхаешь,
Со страхом речи говоришь?..
Хозяин молча вздыхал, но вдруг, рванувшись и покраснев, орал что есть
мочи:
Ска-ж-ж-и мы-ы-не-е...
В это время хозяйка молча двигалась, прибирая что-то, или стояла у
печки, сложив руки, пока ее снова не посылали за водкой. Это случалось почти
каждую ночь. Вначале я ворочался на полу без сна, но потом привык и
просыпался, лишь когда шум стихал.
С этими-то сожителями я и вышел на другой день к продовольственной
лавке, куда собирались, так сказать, нештатные рабочие. Было холодно,
удивительно свежо пахло лесом. Красное солнце бросало из-за деревьев по
грязному розовому снегу ясные, как свет костра, лучи. Десятник отметил меня,
и мы толпой, с бабами и стариками, отправились к насосам, на разведку.
Минут двадцать дорога шла лесом, по талой тропе. Вскоре показалась
долина, или увал, где по ее длине, на равном расстоянии друг от друга,
чернели небольшие вертикальные шахты - шурфы. Когда-то на некоторой глубине
здесь протекала река; шурфы били до подпочвенного слоя песка, который
промывали в ковше, если находили достаточный процент золота (1 зол. на 1
куб. саж.) - здесь закладывалась настоящая шахта. Вокруг шурфов деревья были
срублены, пылали костры и кипятились чайники.
Я встал к насосу. Насос опускался до дна шахты, имея вверху отводной
желоб и коромысло с длинными ручками. Шесть человек качало, шесть сидело. А
внизу, в шахте, бил землю киркой рабочий в так называемых приисковых
сапогах, из очень толстой кожи, подошвы которых были подбиты гвоздями с
шляпками, величиной в боб. Когда он наполнял деревянную бадью песком,
смешанным с галькой, ее втаскивали наверх, а штейгер, взяв немного песка в
ковш, промывал пробу водой, - песок сливали, золото оставалось.
Так как я был ко всему этому любопытен, штейгер объяснил мне, что
черная галька "шлихт" всегда сопутствует золоту. Раз все побросали качать и
пошли смотреть в штейгеров ковш. Там, среди двух черных камешков и щепотки
мокрого, серебристого песку, что-то блестело, но я не мог различить, блестит
ли это солнце, внутренность луженого ковша или отражение морской гальки.
Золотых песчинок я так и не увидел, хотя меня, что называется, тыкали носом.
Штейгер только сказал, что его мало, и я от души согласился с ним.
На Урале говорят "робить" вместо "работать". Оттого, что я "робил", мне
скоро становилось тепло, к полудню солнце грело уже изрядно, и, отобедав,
т.е. напившись чаю с хлебом, я вновь "робил", пока не садилось солнце.
Затемно мы возвращались домой.
Однажды в обеденный перерыв я прошел в невырубленный лес конца долины и
увидел там маленький домик старателя. Ели вплотную примыкали к нему, и было
тут таинственно и тенисто, как в сказке. У двери стояла рослая женщина с
крупными чертами лица, с густыми черными бровями и суровым взглядом.
Неподалеку сам старатель возился с вашгертом, подводя под него полено.
Вашгерт, т.е. промывальный станок, напоминал собой продолговатый ящик, с
выдающимся внизу деревянным ложем для стока воды: он был закрыт, заперт и
запечатан. Раз в неделю или раз в день, смотря как с кем, чиновник прииска
снимал печать, золото извлекалось и взвешивалось на месте, чтобы не было
продажи на сторону.
Я узнал от старателя, что его участок плохой, что он только кормится, а
прибыли не имеет. Как на пример особой удачи, он указал на соседний лесной
дом, его хозяин, тоже старатель, нашел как-то "карман", т.е. такое место,
где золото особенно густо, и от этого кармана нажил тот человек тысяч
пятнадцать.
Разведка скоро окончилась. Меня приставили тогда к настоящей шахте:
холм щебня, извлеченного из недр, окружал ее. Над шахтой стоял ворот с
канатом и железной бадьей. В этой бадье спускали вниз, в шахту, забойщика и
плотника, делом которого было крепить шахту, ставить крепь. Эта же бадья
выбрасывала наверх щебень подпочвенного золотоносного слоя. Щебень,
перемешанный с песком, промывали в "бутаре". Бутара - род наглухо закрытой
бочки, цилиндра, и хотя я забыл внутреннее ее устройство, однако помню, что
песок вместе с водой и небольшим количеством ртути дает при вращении бутары
амальгамированный ртутью осадок золота. Золото растворяется в ртути. Затем
ее извлекают и выпаривают на огне, а золото остается.
Несколько ночей стоял я в ночной смене у ворота, вместе с другими
рабочими мы крутили ворот и освобождали бадью. Не легкое дело. Изломанным и
разбитым чувствовал я себя, возвращаясь домой. Однажды я спустился в шахту
днем. Действительно, я увидел вверху - в ничтожном четырехугольнике голубой
пустоты, - несколько бледных звезд. Я прошел, согнувшись, в тупик
горизонтальной ветви шахты, везде поддерживаемой крепью, чтобы не ссыпался
грунт. Крепь - это деревянное П, которое ставят плотники на расстоянии
полуаршина одно от другого, из коротких балок, по мере того, как забойщик
постепенно выбивает впереди себя киркой продолжение шахты. Здесь низко и
сыро, красноватый свет шахтерской лампочки в проволочной сетке пятном
озаряет низкий, как в сундуке, свод; вода непрерывно льется сверху крупным
дождем. Забойщик полулежал на боку, одной рукой действуя киркой, он выбивал
и сгребал назад, за себя, кучи мокрого щебня. Щебень выносил рабочий в ведре
и шахтовой бадье.
Было воскресенье, когда я увидел наконец "хищника". Такое имя носят
люди, добывающие золото на свой риск и страх в частных и казенных владениях.
Их ловят, а иногда убивают на месте; о битвах и перестрелках хищников с
стражниками я наслышался всласть.
В воскресенье я зашел в общую казарму рабочих и там увидел сидящего на
краю чар, в беседе с кем-то, молодого человека с приятным, открытым лицом,
серыми глазами и серьгой в ухе. Он был в отличных новых сапогах, красной
бумазейной блузе с стоячим воротником, плисовых шароварах и плисовой шапке с
лисьей опушкой. Богато вышитый шелком бархатный пояс стягивал его талию. Тут
же я узнал, что этот человек - хищник, но такой ловкий и удачливый, что до
сих пор не попался. Ходит он открыто, стражники и администрация знают, кто
эта красивая птица, но улик прямых нет.
Тотчас я подсел к нему с тем, что называется "интервью", а по существу
есть нестерпимое любопытство.
Вот что он рассказал. Я, конечно, передаю не речь его, а суть дела.
"Хищничают" партиями, в три и пять человек, редко более. Хищник
вооружен, снабжен заступом, киркой, провизией и компасом; промывка
происходит в самых диких, нетронутых местах лесов. Золото ищут по логам,
падям, т.е. преимущественно в ложбинах. Так же, как и на приисках, бьют
шурфы - шахты, для пробы. Но у хищника нет промывального станка -
"вашгерта", и, во всяком случае, его работа носит поспешный, случайный
характер. Промывают в большом ковше или тазу; некоторые промывают на
разложенных уступами кусках дерна: вода уносит промываемую землю, а тяжелое
золото застревает в траве. Есть еще способ - амальгамирование, т.е.
взбалтывание золотоносной земли в корчагах, куда впущено немного ртути (она
растворяет, вбирает в себя металл), но, за трудностью для хищника достать
ртуть, она употребляется редко. К тому же хищники разыскивают и знают такие
места, где золото идет не по 1 1/2 - 2 золотника на куб, а лежит россыпями,
так что, теряя при грубой промывке, они все же добывают довольно. Таково,
например, верховое золото. Если верить моему рассказчику, довольно в таких
местах содрать дерн и тряхнуть его, и с корней травы посыплются крупные
блестки.
Тайное золото берут скупщики по 2 - 2 1/2 рубля золотник, платину - по
той же цене. Рассказчик сообщил мне, что пришел на прииски звать товарища -
идти к Черной Березе, за двести верст, где будто бы зарыто два голенища с
золотым песком. Но... он заметно прихвастывал в своих удачах, и я не
особенно поверил Черной Березе.
Вечером Кондрат и хозяин мой, где я жил, снова начали пить - был день
получки. Устав, я крепко спал, рано проснулся. По еще темному окну шла
розовая полоса рассвета. Хозяйка, с трудом передвигая ноги и охая,
растопляла печь. Новый - тонкий и жалобный звук раздался за ситцевой
занавеской. Страшно похудевшая женщина бросилась к кровати; спеленатый
тряпками, там лежал только что, этой ночью родившийся мальчик.
Это был единственный случай, что я был свидетелем столь мужественных и
горьких родов - без акушерки, врача, без криков и жалоб. Пьяный хозяин
храпел на полу. Кондрат спал, уронив на стол руки и голову.
При свете керосиновой лампы я увидел тогда пятирублевую золотую монету,
блестевшую на залитой щами и водкой домотканой скатерти.
И это было единственное золото, которое я видел на приисках, если не
считать того, что в конторе было взято - "старателем".
Муж храпел. Но хозяйка, вся полная, сквозь страдание, светлой
материнской тишиной, ласково приговаривала:
- Ш-ш-ш-ш...
Скоро я покинул прииск.
Золото и шахтеры. Впервые - журнал "Красная нива", 1925, Э 35.
Печатается по изд.: сб. По закону. М.-Л., Молодая гвардия, 1927.
Бедуин - представитель кочевых и полукочевых арабов Аравийского
полуострова и Северной Африки.
Ю.Киркин