Евгений Гуляковский
Уравнение с одним неизвестным
Звездолет умирал медленно, как большое живое существо. Первыми отказали кормовые локаторы. Их пустые экраны напоминали затянутые бельмами глаза.
В рубке было тихо и даже уютно. Мерное пощелкивание приборов не мешало человеку вспоминать. Он давно уже выключил сигналы тревоги.
…Большое зеленое поле космодрома. Поле всегда зеленое. На нем высокая луговая трава и цветы, много цветов. Правда, они не покрывали поле целиком. В местах недавних стартов были видны широкие черные проплешины, и оттуда ощутимо доносился запах гари.
— Дай слово, что ты вернешься!
— Это же обычный испытательный полет.
— Я знаю. Совсем обычный полет.
Она ничего тогда не прибавила. Неужели догадалась? Никто, кроме членов Совета, не знал маршрута его корабля. Может быть, он выдал себя тем, что несколько секунд помедлил, прежде чем шагнул к машине?
— Ты никогда не нарушал своего слова, дай мне его сейчас. Я должна знать, что ты вернешься!
Что он тогда ответил? Теперь уже и не вспомнить. Зато стоит закрыть глаза — и медленно уходит вниз зеленый ковер космодрома и ее запрокинутое лицо.
Уже на спутнике в нарушение всех правил, его вызвала Центральная. Тогда он и увидел ее снова, в последний раз.
Она почти не смотрела на него, так ей было легче говорить. Экран чуть заметно искажал цвет ее волос.
— Извини. Это очень важно. Я не успела сказать. В твоей видеотеке мой номер — тридцать семь пятьдесят девять. Набери его только в том случае… Ты понимаешь. В том случае, если он тебе будет очень нужен. Лучше не набирай совсем.
Что-то загудело в центре рубки. Прерывая его воспоминания, долгий печальный звук повис в воздухе, потом щелчок переключателя оборвал этот звук, и снова стало тихо.
Центральный мозг корабля жил самостоятельной жизнью. Пока еще жил…
Рука капитана медленно потянулась к ряду белых клавишей с номерами: три, семь, пять… Нет, не сейчас.
В маленьком кристаллике вещества, в глубине машины, навсегда запечатлелся ее образ, какие-то особые, очень важные, уже сказанные, но еще не услышанные им ее слова. В любую минуту он может услышать их, снова увидеть ее здесь, рядом с собой, на расстоянии в четверть парсека от Солнца, затерявшегося среди чужих звезд.
Незаметно для себя он совсем убрал руку с пульта, стараясь не смотреть в ту сторону, где были клавиши с номерами. Не сейчас! В попытке стереть внутри себя все следы воспоминаний, он нагнулся над пультом, включил приборы, коротко произнес в микрофон слова команды.
За три месяца полета капитан привык слушать ответы механизмов. Никого, кроме этих автоматов, не было с ним на корабле, отправленном в один из самых опасных маршрутов года. Он сам добился разрешения повторить маршрут погибшей экспедиции.
…Огромное облако разреженного газа закрывало прямой путь ко многим звездным системам. Но дело заключалось не только в этом. Нельзя оставлять у себя за спиной неизвестного, грозного врага. Прежде чем уйдет в космос следующая экспедиция, люди обязаны знать все, что случилось с «Эосом». Наверно, так или примерно так думали члены Совета, отправляя его в полет. Так думал и он там, на Земле, еще до прощания… А потом? Потом уже не было места для сложных рассуждений, нужно было запомнить ее лицо, ветер в поле, даже цветы и тысячи других мелочей, которые обязан взять с собой человек, надолго покидающий Землю.
Полтора месяца корабль наращивал скорость. Потом началось торможение.
Все остальное произошло неожиданно и мгновенно, как часто бывает в таких полетах, в стороне от исследованных космических трасс.
Наверное, он подошел слишком близко к языку туманности и уже на развороте слегка задел кормой неизвестный, сильно разреженный газ. Само столкновение не могло повредить кораблю, тем не менее пульт покрылся красными вспышками.
Все, что было возможно, он сделал. Прежде чем реакция распада захватила кормовые дюзы, он развернул звездолет к Солнцу и развил максимальную скорость. Это было похоже на бегство. И все же он узнал многое. Если бы эти данные попали на Землю!.. Нелепая мысль… По подсчету электронной машины, через сто двенадцать часов от его корабля не останется даже пыли. Впрочем, данные намного прочней человеческой жизни. Их можно сжать, упаковать в энергетические импульсы и отправить в пространство — а там, кто знает, вдруг ему повезет. Энергии для одной такой передачи ему хватит. Но он не спешил, он все еще не мог до конца поверить в неизбежность собственной гибели.
Попытался представить, как это будет выглядеть. Может быть, едва заметно прогнется стена рубки или сразу рассыплется, растает, обратившись в ничто, в пустоту…
Он еще раз взглянул на знакомые клавиши с цифрами и вдруг решительно поднялся. Закрепив магнитные швы скафандра высшей защиты, прошел к камере наружного выхода.
На миллиарды километров во все стороны простиралась холодная космическая ночь. Он почувствовал ее сразу, всем телом, как только за спиной захлопнулся люк, и они остались один на один. Звезды в черной пустоте казались неподвижными и угрожающими. Капитан поежился и осторожно побрел к корме, туда, где мерцала едва заметная фиолетовая бахрома, окружавшая зону поражения.
Впервые по-настоящему он оценил размеры катастрофы. Кормы корабля уже просто не существовало. На изломе изуродованной поверхности пузырился и кипел металл. Наружный термометр показывал двести семьдесят градусов ниже нуля, а металл все-таки кипел…
Что еще можно попробовать? Литий? Кислород? Бор? Может быть, облучение частицами высоких энергий погасит реакцию?
Прошло три часа. Потом сутки. Потом еще двое. Он исчерпал все средства борьбы, проверил все вычисления и данные, которыми располагал. Реакция распада словно издевалась над всеми усилиями человека. Она не ускоряла и ни на секунду не замедляла свое безостановочное движение к центральной рубке корабля.
Закончив расчеты, он выключил свет, приборы управления — все, что можно было выключить.
Три, семь, пять… Да, теперь он наберет этот номер. Позже можно не успеть. Наверно, он сможет ответить ей. От него останутся только эти последние фразы. Втиснутые в могучие всплески энергии, уносящие все данные, которые он собрал в этом полете, они будут долго нестись в пространстве. Скорее всего, она даже не узнает о том, что ответ был отправлен.
Капитан осторожно нащупал последний клавиш с цифрой девять. Для этого ему не нужно было света. Стоит нажать этот клавиш, и случится то, о чем он мечтал долгие месяцы… Медленно исчезнет темнота, и сюда к нему, в умирающий корабль, войдет маленькая женщина.
Когда она улыбается, в уголках губ бывают чуть заметные складочки, он увидит их снова… Он, как скупец, берег эту драгоценность до самого последнего момента. И вот теперь этот момент настал.
Медленно исчезла темнота… Капитан сидел на берегу моря и ждал. Волны дробились о камни, на утесе высоко над ним росла сосна.
Словно разрушая остатки того, что происходило с ним в действительности, умные, невидимые аппараты окатили его волной ароматного соленого воздуха, он даже почувствовал, как пахнет хвоя далекой сосны.
Капитан ждал. Она знала, какое место нужно выбрать для этой последней встречи.
Там, где плавала сиреневая тень утеса, где волны трепали и били ее о камни, возникло едва заметное постороннее движение.
Легкий силуэт женщины… Она ступила на берег и, смахивая с плеч хлопья солоноватой пены, пошла ему навстречу.
Кажется, капитан закричал. Потом он вскочил, ударился головой о приборную доску и снова упал в кресло. Наверное, он в эту минуту заплакал.
Кто-то там, на далекой Земле, техник или монтажник в синей спецовке, вставил в аппарат не тот кристалл…
И никто никогда не в силах вернуть ему миг последней встречи. Чужое свидание увез он с собой за миллионы километров от Земли!
Когда прошел первый приступ отчаяния, он почувствовал, как кто-то осторожно трогает его за руку. На секунду показалось, что начинается бред. Капитан выключил стереораму и зажег свет. У кресла лежал блестящий металлический шар с длинными щупальцами, и только теперь капитан вспомнил, что последнего робота забрал с собой в рубку. С этой самостоятельной машиной он чувствовал себя не так одиноко, а снаружи, на обшивке корабля, ей все равно уже нечего делать.
— Ну, что тебе?
— Наблюдал морской мираж с присутствием характерных запахов. В составе воздуха незначительные изменения.
— Ты прав. Это мираж. Только ошибка. До нее так же далеко, как до настоящего моря…
— Я не понял. Ошибки не было. До земного моря одна двенадцатая парсека по курсу. В рубке был мираж.
— Хорошо, не мешай мне.
Робот обиженно вздохнул своим динамиком и отошел в сторону.
«Дай слово, что ты вернешься…» Что же он ей ответил? И в эту минуту несправедливость всего, что произошло, перешагнула в душе капитана какой-то предел.
Он должен знать, что она хотела ему сказать! Должен увидеть ее! Должен принести на Землю данные о туманности, должен сделать то, что обещал ей, должен вернуться! И вместе с тиканьем корабельных часов звучало, росло это слово — «должен». С каким-то последним отчаянием он понял, что не может погибнуть вот так, даже не увидев ее лица! Где-то обязательно есть выход! Нужно только отыскать слабое звено в бесконечной цепи причин и следствий.
Он не может остановить цепную реакцию распада, значит, выхода нет… Ничего это еще не значит! Просто нужно искать решение совсем в другом месте! Часто в самых сложных задачах бывают простые решения, и чем проще они, тем труднее их отыскать. Часто, но не всегда… Есть задачи, у которых не бывает положительных решений.
«Я знаю, это совсем обычный полет. На Земле будут цвести цветы, будут море и грозы, а тебя не будет. Тебя не будет на Земле. Долгие месяцы тебя не будет, но потом ты вернешься, ведь правда?»
Капитан встал, рывком открыл дверцу шкафа, где хранились наружные скафандры.
Человек и робот снова стояли в черноте космического пространства. Теперь у них не было даже осветительных ракет. Было что-то другое, что-то такое, что важнее любых механизмов, сильнее ошибок, опасностей, расстояний…
— Приготовь термоядерный резак! В этом месте пойдешь направо, навстречу мне. Линия разреза должна сойтись.
Через два часа изъеденная космической проказой корма корабля повисла в пространстве, отделенная от остальной части корпуса блестящей чертой разреза. Потом медленно стала отставать. Непроницаемые переборки надежно защищали оставшуюся часть корабля.
Прежде чем развернуться и включить носовые двигатели, капитан долго смотрел вслед черному искореженному куску металла, окруженному фиолетовой дымкой.
Ему еще предстояло многое: нужно было затормозить корабль одними носовыми дюзами. Нужно было правильно откорректировать траекторию полета — ничтожная ошибка в его положении, когда кормовые баки с топливом навсегда исчезли в космической пустоте, могла перечеркнуть все достижения. Но в глубине души капитан больше не думал о поражении. Уравнение было решено. Ответ найден, и корабль летел домой.
…Большое зеленое поле космодрома. Поле всегда зеленое. На нем высокая луговая трава и цветы. Много цветов… Почему-то в этот раз он не заметил в их ковре знакомых черных проплешин.
Двое — мужчина и женщина — шли по этому цветному полю на некотором расстоянии друг от друга, и никто из толпы встречавших не шагнул вслед за ними.
В рубке было тихо и даже уютно. Мерное пощелкивание приборов не мешало человеку вспоминать. Он давно уже выключил сигналы тревоги.
…Большое зеленое поле космодрома. Поле всегда зеленое. На нем высокая луговая трава и цветы, много цветов. Правда, они не покрывали поле целиком. В местах недавних стартов были видны широкие черные проплешины, и оттуда ощутимо доносился запах гари.
— Дай слово, что ты вернешься!
— Это же обычный испытательный полет.
— Я знаю. Совсем обычный полет.
Она ничего тогда не прибавила. Неужели догадалась? Никто, кроме членов Совета, не знал маршрута его корабля. Может быть, он выдал себя тем, что несколько секунд помедлил, прежде чем шагнул к машине?
— Ты никогда не нарушал своего слова, дай мне его сейчас. Я должна знать, что ты вернешься!
Что он тогда ответил? Теперь уже и не вспомнить. Зато стоит закрыть глаза — и медленно уходит вниз зеленый ковер космодрома и ее запрокинутое лицо.
Уже на спутнике в нарушение всех правил, его вызвала Центральная. Тогда он и увидел ее снова, в последний раз.
Она почти не смотрела на него, так ей было легче говорить. Экран чуть заметно искажал цвет ее волос.
— Извини. Это очень важно. Я не успела сказать. В твоей видеотеке мой номер — тридцать семь пятьдесят девять. Набери его только в том случае… Ты понимаешь. В том случае, если он тебе будет очень нужен. Лучше не набирай совсем.
Что-то загудело в центре рубки. Прерывая его воспоминания, долгий печальный звук повис в воздухе, потом щелчок переключателя оборвал этот звук, и снова стало тихо.
Центральный мозг корабля жил самостоятельной жизнью. Пока еще жил…
Рука капитана медленно потянулась к ряду белых клавишей с номерами: три, семь, пять… Нет, не сейчас.
В маленьком кристаллике вещества, в глубине машины, навсегда запечатлелся ее образ, какие-то особые, очень важные, уже сказанные, но еще не услышанные им ее слова. В любую минуту он может услышать их, снова увидеть ее здесь, рядом с собой, на расстоянии в четверть парсека от Солнца, затерявшегося среди чужих звезд.
Незаметно для себя он совсем убрал руку с пульта, стараясь не смотреть в ту сторону, где были клавиши с номерами. Не сейчас! В попытке стереть внутри себя все следы воспоминаний, он нагнулся над пультом, включил приборы, коротко произнес в микрофон слова команды.
За три месяца полета капитан привык слушать ответы механизмов. Никого, кроме этих автоматов, не было с ним на корабле, отправленном в один из самых опасных маршрутов года. Он сам добился разрешения повторить маршрут погибшей экспедиции.
…Огромное облако разреженного газа закрывало прямой путь ко многим звездным системам. Но дело заключалось не только в этом. Нельзя оставлять у себя за спиной неизвестного, грозного врага. Прежде чем уйдет в космос следующая экспедиция, люди обязаны знать все, что случилось с «Эосом». Наверно, так или примерно так думали члены Совета, отправляя его в полет. Так думал и он там, на Земле, еще до прощания… А потом? Потом уже не было места для сложных рассуждений, нужно было запомнить ее лицо, ветер в поле, даже цветы и тысячи других мелочей, которые обязан взять с собой человек, надолго покидающий Землю.
Полтора месяца корабль наращивал скорость. Потом началось торможение.
Все остальное произошло неожиданно и мгновенно, как часто бывает в таких полетах, в стороне от исследованных космических трасс.
Наверное, он подошел слишком близко к языку туманности и уже на развороте слегка задел кормой неизвестный, сильно разреженный газ. Само столкновение не могло повредить кораблю, тем не менее пульт покрылся красными вспышками.
Все, что было возможно, он сделал. Прежде чем реакция распада захватила кормовые дюзы, он развернул звездолет к Солнцу и развил максимальную скорость. Это было похоже на бегство. И все же он узнал многое. Если бы эти данные попали на Землю!.. Нелепая мысль… По подсчету электронной машины, через сто двенадцать часов от его корабля не останется даже пыли. Впрочем, данные намного прочней человеческой жизни. Их можно сжать, упаковать в энергетические импульсы и отправить в пространство — а там, кто знает, вдруг ему повезет. Энергии для одной такой передачи ему хватит. Но он не спешил, он все еще не мог до конца поверить в неизбежность собственной гибели.
Попытался представить, как это будет выглядеть. Может быть, едва заметно прогнется стена рубки или сразу рассыплется, растает, обратившись в ничто, в пустоту…
Он еще раз взглянул на знакомые клавиши с цифрами и вдруг решительно поднялся. Закрепив магнитные швы скафандра высшей защиты, прошел к камере наружного выхода.
На миллиарды километров во все стороны простиралась холодная космическая ночь. Он почувствовал ее сразу, всем телом, как только за спиной захлопнулся люк, и они остались один на один. Звезды в черной пустоте казались неподвижными и угрожающими. Капитан поежился и осторожно побрел к корме, туда, где мерцала едва заметная фиолетовая бахрома, окружавшая зону поражения.
Впервые по-настоящему он оценил размеры катастрофы. Кормы корабля уже просто не существовало. На изломе изуродованной поверхности пузырился и кипел металл. Наружный термометр показывал двести семьдесят градусов ниже нуля, а металл все-таки кипел…
Что еще можно попробовать? Литий? Кислород? Бор? Может быть, облучение частицами высоких энергий погасит реакцию?
Прошло три часа. Потом сутки. Потом еще двое. Он исчерпал все средства борьбы, проверил все вычисления и данные, которыми располагал. Реакция распада словно издевалась над всеми усилиями человека. Она не ускоряла и ни на секунду не замедляла свое безостановочное движение к центральной рубке корабля.
Закончив расчеты, он выключил свет, приборы управления — все, что можно было выключить.
Три, семь, пять… Да, теперь он наберет этот номер. Позже можно не успеть. Наверно, он сможет ответить ей. От него останутся только эти последние фразы. Втиснутые в могучие всплески энергии, уносящие все данные, которые он собрал в этом полете, они будут долго нестись в пространстве. Скорее всего, она даже не узнает о том, что ответ был отправлен.
Капитан осторожно нащупал последний клавиш с цифрой девять. Для этого ему не нужно было света. Стоит нажать этот клавиш, и случится то, о чем он мечтал долгие месяцы… Медленно исчезнет темнота, и сюда к нему, в умирающий корабль, войдет маленькая женщина.
Когда она улыбается, в уголках губ бывают чуть заметные складочки, он увидит их снова… Он, как скупец, берег эту драгоценность до самого последнего момента. И вот теперь этот момент настал.
Медленно исчезла темнота… Капитан сидел на берегу моря и ждал. Волны дробились о камни, на утесе высоко над ним росла сосна.
Словно разрушая остатки того, что происходило с ним в действительности, умные, невидимые аппараты окатили его волной ароматного соленого воздуха, он даже почувствовал, как пахнет хвоя далекой сосны.
Капитан ждал. Она знала, какое место нужно выбрать для этой последней встречи.
Там, где плавала сиреневая тень утеса, где волны трепали и били ее о камни, возникло едва заметное постороннее движение.
Легкий силуэт женщины… Она ступила на берег и, смахивая с плеч хлопья солоноватой пены, пошла ему навстречу.
Кажется, капитан закричал. Потом он вскочил, ударился головой о приборную доску и снова упал в кресло. Наверное, он в эту минуту заплакал.
Кто-то там, на далекой Земле, техник или монтажник в синей спецовке, вставил в аппарат не тот кристалл…
И никто никогда не в силах вернуть ему миг последней встречи. Чужое свидание увез он с собой за миллионы километров от Земли!
Когда прошел первый приступ отчаяния, он почувствовал, как кто-то осторожно трогает его за руку. На секунду показалось, что начинается бред. Капитан выключил стереораму и зажег свет. У кресла лежал блестящий металлический шар с длинными щупальцами, и только теперь капитан вспомнил, что последнего робота забрал с собой в рубку. С этой самостоятельной машиной он чувствовал себя не так одиноко, а снаружи, на обшивке корабля, ей все равно уже нечего делать.
— Ну, что тебе?
— Наблюдал морской мираж с присутствием характерных запахов. В составе воздуха незначительные изменения.
— Ты прав. Это мираж. Только ошибка. До нее так же далеко, как до настоящего моря…
— Я не понял. Ошибки не было. До земного моря одна двенадцатая парсека по курсу. В рубке был мираж.
— Хорошо, не мешай мне.
Робот обиженно вздохнул своим динамиком и отошел в сторону.
«Дай слово, что ты вернешься…» Что же он ей ответил? И в эту минуту несправедливость всего, что произошло, перешагнула в душе капитана какой-то предел.
Он должен знать, что она хотела ему сказать! Должен увидеть ее! Должен принести на Землю данные о туманности, должен сделать то, что обещал ей, должен вернуться! И вместе с тиканьем корабельных часов звучало, росло это слово — «должен». С каким-то последним отчаянием он понял, что не может погибнуть вот так, даже не увидев ее лица! Где-то обязательно есть выход! Нужно только отыскать слабое звено в бесконечной цепи причин и следствий.
Он не может остановить цепную реакцию распада, значит, выхода нет… Ничего это еще не значит! Просто нужно искать решение совсем в другом месте! Часто в самых сложных задачах бывают простые решения, и чем проще они, тем труднее их отыскать. Часто, но не всегда… Есть задачи, у которых не бывает положительных решений.
«Я знаю, это совсем обычный полет. На Земле будут цвести цветы, будут море и грозы, а тебя не будет. Тебя не будет на Земле. Долгие месяцы тебя не будет, но потом ты вернешься, ведь правда?»
Капитан встал, рывком открыл дверцу шкафа, где хранились наружные скафандры.
Человек и робот снова стояли в черноте космического пространства. Теперь у них не было даже осветительных ракет. Было что-то другое, что-то такое, что важнее любых механизмов, сильнее ошибок, опасностей, расстояний…
— Приготовь термоядерный резак! В этом месте пойдешь направо, навстречу мне. Линия разреза должна сойтись.
Через два часа изъеденная космической проказой корма корабля повисла в пространстве, отделенная от остальной части корпуса блестящей чертой разреза. Потом медленно стала отставать. Непроницаемые переборки надежно защищали оставшуюся часть корабля.
Прежде чем развернуться и включить носовые двигатели, капитан долго смотрел вслед черному искореженному куску металла, окруженному фиолетовой дымкой.
Ему еще предстояло многое: нужно было затормозить корабль одними носовыми дюзами. Нужно было правильно откорректировать траекторию полета — ничтожная ошибка в его положении, когда кормовые баки с топливом навсегда исчезли в космической пустоте, могла перечеркнуть все достижения. Но в глубине души капитан больше не думал о поражении. Уравнение было решено. Ответ найден, и корабль летел домой.
…Большое зеленое поле космодрома. Поле всегда зеленое. На нем высокая луговая трава и цветы. Много цветов… Почему-то в этот раз он не заметил в их ковре знакомых черных проплешин.
Двое — мужчина и женщина — шли по этому цветному полю на некотором расстоянии друг от друга, и никто из толпы встречавших не шагнул вслед за ними.