Гуревич Георгий & Ясный Г
ЦНИИХРОТ-214
Г. ГУРЕВИЧ и Г. ЯСНЫЙ
ЦНИИХРОТ-214
I
Летом 195... года, окончив школу у себя в Улыбышевском районе, Алеша Иванов приехал в Москву. Ему хотелось стать художником. Приехал Алеша налегке. В кармане у него лежало направление от районного дома художественного воспитания детей, а в маленьком чемодане совсем не дорожного типа - смена белья, краски, кисти и пять килограммов вишни владимирки в подарок двоюродной тетке, работавшей в Москве, в учреждении с трудно произносимым названием ЦНИИХРОТ. Тетя должна была помочь Алеше на первых порах, а направление устроить в художественный техникум.
Москва оглушила Алешу. Он впервые увидел трамвай. Автомобили, носильщики, продавцы с лотками, чемоданы, багажные тележки, пассажиры, встречающие и провожающие, пальто, плащи, шинели - все двигалось вокруг него в разных направлениях. Выйдя на площадь, Алеша на секунду растерялся, но во-время вспомнил, что ему, будущему художнику, непозволительно робеть, и с важным видом взрослого человека, которого ничто не удивляет, срывающимся басом спросил усатого носильщика:
- Где Третьяковская галлерея?
Он провел целый день в галлерее и лишь вечером в далеком окраинном переулке разыскал учреждение со странным названием. Тетя радушно приняла племянника. Она привела его и усадила на почетное место, под ящиком с ключами от кабинетов. Уставший за день, Алеша даже не сумел рассказать о всех событиях, случившихся в деревне за последние десять лет, и задремал, в то время как тетя ломала голову, придумывая, как объяснить Алеше дорогу в Салтыковку, где она жила со старшей дочерью.
- Милый, - произнесла наконец тетя, тронув Алешу за плечо, - Не сетуй. Сегодня я на дежурстве, домой поеду завтра вечером... Да, и не найдешь ты без меня - далеко это, за городом. Но я тебе такую ночевку устрою, такую ночевку! У самого директора в кабинете.
Сонный Алеша даже не понял, какую честь ему оказывают. С полузакрытыми глазами он последовал за тетей и, как сноп, свалился на указанный диван.
- Ну, спи, - скзала тетя. - Утром приду разбужу тебя.
Алеша с наслаждением вытянулся на спине и закрыл глаза, но, несмотря на усталость, а ,может быть, именно из-за нее, он не сразу смог заснуть. Впечатления бурного московского дня теснились в его воображении. Перед закрытыми глазами кружились чемоданы, картины в золотых рамах, трамваи, переулки... И вдруг Алеша почувствовал себя таким несчастным, одиноким, заброшенным в этом чужом, шумном городе. Что он будет делать здесь? Ему даже жить негде - он спит украдкой в чужом кабинете, на чужом диване. Никто его не понимает, не видит в нем будущего художника, советского Рафаэля. А Алеше так хотелось, чтобы его понимали! Какая-нибудь отзывчивая, чуткая, нежная душа с серыми глазами. Чтобы она все понимала, верила в него и в минуты сомнений и неудач говорила, пожимая руку своей мягкой ручкой:
"Алеша, ты должен быть и будешь художником. Ты должен написать замечательные картины. Ради меня..."
Алеша давно уже мечтал написать хорошие полотна о радости. Ему хотелось изобразить лицо мальчишки, получившего первое "настоящее" ружье, и глаза влюбленной девушки, и Архимеда, бегущего по улице с криком: "Эврика!", и улыбку героя, когда он привинчивает к мундиру орден. Алеше нехватало только техники. Чтобы изучить ее, он и приехал в Москву.
Радостные образы будущих картин смешались с впечатлениями московского дня... Алеша заснул.
II
Яркий солнечный луч ударил в глаза. Алеша вздрогнул и проснулся.
Комната была залита потоками света. Лучи пронизывали ее наискось. В полосах света сгорали пылинки, и радужные зайчики прыгали по дверям. Сумрачный кабинет, казалось, улыбался солнцу. Даже квадратный стол выглядел приветливо.
Большие, витиеватой формы часы показывали половину восьмого. Алеша заторопился, присел на дпване и застыл, окаменев от восхищения.
Прямо перед ним висела огромная картина в лепной золотой раме. Это был великолепный пейзаж, весь выдержанный в бледноголубых утренних тонах: в бледноголубом стекловидном море чуть-чуть отсвечивало акварельное утреннее небо. Пять цепей гор на заднем плане стремились ввысь, и яркая синева первой цепи постепенно ослабевала, переходя в тающую голубизну далеких снежных вершин, освещенных бледнорозовым светом восходящего солнца. Слева тянулась гряда скал. Причудливые пятна и квадраты жирной зелени были разбросаны художником в странных сочетаниях. Звонкая и тревожная тишина наполняла картину.
Зачарованный Алеша подошел ближе, дивясь каждой детали. Жизненная правда картины восхищала его. Как были отделаны деревья! Песок... Его можно было просеивать между пальцами. И камни - каждый камень имел вес. Вот этот, на переднем плане, оброс водорослями, мокрые водоросли прилипли к ноздреватым бокам. Каждая ямочка отделана - даже ракушки в ямочках...
Перед камнем лежала змея. У нее была красивая, с желто-черным орнаментом кожа. Художник не поленился выдумать узор со сложными ромбовидными переплетениями, тщательно отделал каждую чешуйку. А глаза змеи! Кажется, ничего не было в них - мутные, стеклнные, одноцветные, - и все-таки неприятный холодок не оставлял Алешу, когда он встречался с этими глазами. Подавив неприятное чувство, Алеша приблизился к картине вплотную. Его заинтересовало, какими приемами художник достиг такого эффекта. Ведь Алеша приехал в Москву изучать технику старых мастеров. Но он ничего не смог понять; только при самом пристальном рассматривании видно было, что краски положены не мазками, а рядами микроскопических точек. Точки были повсюду, даже в стеклянных глазах змеи. Точки четырех цветов - фиолетовые, голубые, желтые, красные. Пожалуй, никаких других не было. Но это было еще удивительнее сколько же лет должен был потратить художник, чтобы сделать точками такое большое полотно!
Алеше непременно нужно было знать, как загрунтована картина. Он воровато оглянулся и вытащил из кармана бритвенный ножик. Несколько секунд он поколебался между уважением к произведению искусства и любопытством, но затем любопытство пересилило, и в левом углу Алеша царапнул картину. Вся она оказалась покрытой тончайшей стекловидной пленкой. Алеша поскреб пленку, но не сковырнул ни одной точечки.
Взгляд его снова обратился к змее. Все-таки удивительно она была написана! Глаза смотрели прямо в душу, щитки поблескивали на солнце, а острый раздвоенный язычок, казалось, вот-вот зашевелится. И вдруг...
Алеша отпрыгнул на два метра. Ему показалось, что змея на картине втянула язычок. Он огляделся вокруг. Все было обычным, будничным в этом строгом директорском кабинете. И вдруг - среди бела дня, в Москве, на картине - змея шевелит жалом! Алеша не поверил сам себе. Пересиливая ужас, он заставил себя приблизиться к картине.
Сомнений не было. Змея не только шевелила раздвоенным язычком, она подняла голову. Шея ее медленно покачивалась. Алеша часто-часто заморгал, отказываясь верить глазам. "Живая, настоящая!" пришло ему в голову. Но неужели опытным взглядом художника он не мог бы отличить подлинной, объемной змеи от написанной? А змея на картине была все-таки написана, написана цветными точками, и эта написанная змея шевелила жалом.
Мужество покинуло Алешу. Подхватив подмышку пальто, он собрался уже постыдно бежать, как вдруг змея на картине сползла с камня и зарылась в песок.
Алеша опасливо посмотрел на нижнюю часть стены, боясь, что змея каким-нибудь образом выскочит из-за картины, но стена была выкрашена обыкновенной клеевой краской с трафатретами в виде анютиных глазок, и волшебная змея, видимо, не могла пробить прозаическую штукатурку.
Алеша провел рукой по глазам. "Может быть, мне все почудилось?" подумал он и с опаской взглянул на полотно.
На том месте, где была змея, чуть поодаль, сидела девушка в белом плаще. "Неужели, - мелькнула у Алеши странная мысль, - змея превратилась в девушку?"
И хотя все это было загадочным и страшным, сама девушка нисколько не пугала, даже привлекала Алешу. Это была воплощенная красота, в его понимании. Все было неправильно в загорелом .личике девушки: серые глаза расставлены чересчур широко, рот великоват, но сколько жизни было в этом неправильном лице! Яркие губы дышали, в широко расставленных глазах отражалось ликование южного утра. И Алеше страстно захотелось, чтобы именно эта девушка попросила его быть Рафаэлем ради нее.
И вдруг словно ветром повеяло на девушку. Краски поплыли, смещаясь, листья затрепетали, заструились песчинки, и девушка вскинула руки, удерживая развевающийся плащ, и улыбнулась такой обаятельной улыбкой, что сердце Алеши потянулось к ней. Он нисколько не испугался - наоборот, ему захотелось, чтобы она сошла с картины, заговорила с ним, рассказала бы о замечательном мастерстве художника, написавшего ее так, что она смогла ожить. Как счастлив был бы Алеша, если бы он умел писать оживающие картины!
И, словно угадав его мысли, девушка весело вскочила на ноги. Задумчивость мгновенно сошла с ее лица. Одним движением плеч она сбросила с себя плащ, задорно встряхнула головой и, смеясь, огляделась вокруг. Алеша понял ее. Она подумала, что вокруг море, солнце, что утро чудесное и свежее, горы красивы и она сама красива и свежа.
Набравшись храбрости, Алеша постучал по песку у ее ног, но девушка, не замечатя его, неожиданно начала раздеваться. Алеша отвернулся, а когда он минуту спустя вновь взглянул на картину, девушка оказалась в купальном костюме, черном с белым поясом. "Интересно, - подумал Алеша, - неужели художник так и писал ее снизу - обнаженную натуру, по ней купальный костюм, на нем - платье, а сверху - белый плащ с капюшоном?" Девушка отстегнула маленькие часики (художник не забыл и часики) и вдруг, обернувшись к Алеше, помахала ему рукой.
Алеша улыбнулся ей, а девушка между тем уже спешила навстречу. Она прижала руки к груди и покачалв головой, полузакрыв глаза. "Я очень скучаю", понял ее Алеша. Девушка показала на него. "Без тебя", перевел Алеша этот жест. "Ты (жест в сторону Алеши) великий, - она показала много выше головы, - я очень люблю тебя". И тут она подарила Алеше такой взгляд лучистый и ласковый, такой взгляд, о котором он мечтал всегда. Наконец-то его оценили как человека и как художника!
Но девушка рассмеялась ему в лицо и постучала себя по лбу. "Ты глупый, ничего не понял", сказало ее движение. Она оглянулась, схватила какую-то палочку и начала быстро чертить на песке справа налево.
Песок зашевелился. Мелькнул узор из черных квадратиков. Алеша с ужасом вспомнил о змее.
- Уходи! - крикнул он. - Укусит!
А девушка, не обращая внимания, все чертила на песке, оглядываясь через плечо на Алешу и лукаво улыбаясь ему.
Алеша в отчаянии забарабанил кулаками по гибкой спине в купальном костюме. Змея собралась в комок и угрожающе зашевелила жалом. Девушка снова оглянулась на Алешу и, сделав еще один шаг, коснулась змеи.
Блеснула пестрая лента, ужаленная девушка резко выпрямилась и отскочила. Ее подвижное лицо искривилось от испуга и отчаяния. Она посмотрела на Алешу растерянным, беспомощным взглядом. "Что делать? - сказал этот взгляд. Помоги!" Алеша в бессильной злобе схватил квадратную чернильницу, но змея скользнула в сторону и вновь исчезла под золоченой рамой.
- Высоси ранку! - крикнул Алеша.
Девушка, ломая руки, металась по картине и, очевидно, ничего не слышала. Затем она бросилась бежать прочь. Вдоль по пляжу, потом в лес. Упала... Неужели умирает? Нет, снова вскочила. Мгновение - и уже нет ее.
Ошеломленный Алеша смотрел на стену. На ней висела картина. Обыкновенная картина. Берег, стеклянное бледноголубое море, горы вдали. Никакого движения. Только на песке, на переднем плане, свидетельствуя о несомненности виденного, остались начерченные в зеркальном изображении буквы: "Дорогой, я очен..." мягкого знака не было.
Растерянный Алеша с трудом собирал мысли. Было ли это на самом деле? Как понимать всю эту странную историю? Но обдумать ему не удалось. Дверь с треском растворилась, и в комнату влетела тетя.
- Скорей! - крикнула она. - Директор идет!
В одну секунду она сгребла Алешины пожитки и вытащила его за руку в коридор.
III
Как понимать всю эту странную историю? И было ли это на самом деле? Весь день Алешу мучили неразрешимые вопросы.
Он не мог хлопотать о приеме в техникум и не мог изучать мастеров в музее. Ни один мастер никогда не писал оживающих фигур. Алеша пробовал расспросить тетю, но ничего определенного она не знала. Картина?. Картину она видела, но девушек никаких там не было. И Алеша подумал, что так оно и должно быть. Девушка в белом плаще пришла при нем и ради него. Где же теперь эта девушка? Существует ли она? Куда убежала из золоченой рамы? Не умрет ли она от укуса змеи? Может ли умереть вообще? А может быть, - сердце Алеши тоскливо сжалось, - она уже умерла?
И Алеша решил всю ночь продежурить у картины, пока девушка не придет.
Утро прошло в беспокойном ожидании. Побродив часа два по городу, Алеша вернулся к тете и сел против ящика с ключами, тоскливо поглядывая на часы. Он думал о своих необыкновенных приключениях и невидящими глазами смотрел на стену. А на стене напротив него висел открытый ящик с ключами. И вдруг Алеша заметил, что ключ No1 с биркой, на которой было написано "дир.", висел в ящике.
Неодолимый соблазн овладел Алешей. Очевидно, директор ушел. Что, если взять ключ и пойти сейчас в его кабинет? Не надолго. Минут на пять. За это время он может узнать что-нибудь, не откладывая до вечера. Ему нужно знать о судьбе таинственной девушки сейчас, сию же минуту!
И, улучив момент, когда тетя отвернулась, Алеша решительно схватил ключ и на цыпочках вышел на лестницу. Он без особого труда нашел кабинет - днем это оказалось не так сложно - и, открыв дверь, вошел в уже знакомую пустоватую комнату с массивным столом и кожаным диваном.
Картина была закрыта тяжелой шторой. Алеша долго не мог понять, каким образом она поднимается, и только было, придвинув кресло, полез наверх, как вдруг кто-то защелкал ключом, пытаясь открыть незапертую дверь.
"Войдут... увидят!" мелькнуло в голове у Алеши. Он оглянулся, быстро бросился к окну и закутался в складки занавески.
Дверь отворилась. В комнату вошли три пожилых человека, а за ними четвертый - высокий красивый старик, совсем седой.
- Прошу вас, - сказал совсем седой, - садитесь.
Пожилые сели, и один из них сказал:
- Прежде всего нам хотелось бы, чтобы вы познакомили нас с основными принципами вашей работы.
- Товар лицом, - сказал совсем седой, улыбнувшись, и, подойдя к стене, нажал кнопку. Штора поползла вверх. Алеша вновь увидел знакомый пейзаж. Только море на нем было темнозеленое, и граненые волны с кружевными воротничками бесшумно текли к подножию скал.
- Перед вами, - сказал седой старик, - модель ЦНИИХРОТ двести четырнадцать. Двести четырнадцагый вариант, разработанный Центральным научно-исследовательским институтом хроматической телемеханики. Это результат трехлетней работы нашего института и столетней работы ученых всего мира.
Телевидение, то есть передача изображения на расстоянии, гораздо старше радио. Первые попытки передавать изображения были сделаны немедленно после изобретения телеграфа Морзе. Рисунок делили на квадраты, обозначалли каждый квадрат двумя буквами, а цифрами - силу света в квадратиках. Затем эти обозначения передавали по телеграфу. Таким способом можно было получить приблизительные очертания предметов.
"Значит, это телевизор, - подумал Алеша. - как это я не догадался! Но те телевизоры, о которых я слыхал до сих пор, были с крошечными экранами, со спичечную коробку величиной. А здесь - огромная цветная картина! И при чем здесь змея? И откуда девушка? И почему она писала мне на песке? Может быть, это фильм такой?"
- Но передача изображения, - продолжал седой старик (очевидно, это и был директор), - оказалась намного сложнее передачи звука просто потому, что глаз сложнее уха. Все звуки ухо воспринимает в качестве одного составного, сложного звукоколебания, тогда как в глазу - миллионы чувствительных клеток. И каждая из них в отдельности принимает свет или цвет и передает впечатление в мозг по трем отдельным нервам. Все, что видит глаз, состоит из светлых или цветных точек, и число этих точек в поле зрения глаза - около пятисот тысяч. Следовательно, чтобы передать первоклассное ггзображение, нужно сообщить пятьсот тысяч различных сигналов, а чтобы передать движение - нужно, чтобы таких изображений было около двадцати в секунду, всего десять миллиоиов сигналов в секунду.
Передача не десяти миллионов, правда, а семидесяти тысяч сигналов была решена практически уже в тысяча девятьсот тридцать первом году.
В современных системах изображение направляется на экран, покрытый капельками светочувствительного металла цезия. Всего на экране три миллиона капелек. Электронный луч последовательно обходит капельки, и они разряжаются. Сила этого разряда зависит от яркости изображения. Разряды передаются на радиостанцию, трансформируются в радиоволны, а в приемнике происходит обратный процесс. Размеры экранов в советских приемниках были четырнадцать на восемнадцать сантиметров. Война прервала телевизионные передачи, но в тысяча девятьсот сорок шестом году Сессия Верховного Совета включила в пятилетний план огромные работы по развитию телевидения, созданию новых центров в Москве, Ленинграде, Киеве, Свердловске...
В это время наш институт уже работал над усовершенствованием телевизора. И вот, - директор обернулся к картине, где все еще плыли безмолвные волны, - как видите, мы кое-что сделали за три года.
Пожилые люди в креслах и Алеша за занавеской внимательно слушали директора. "Не может быть, чтоб это был кинофильм! - думал Алеша. - Я стоял перед картиной минут двадцать, прежде чем девушка появилась на ней. Или она случайно попала в студию? Но ведь она разговаривала со мной! Как она могла видеть меня? А змея? Почему в студии оказалась змея? Непонятно".
- Трудность телевизионных передач, - продолжал директор, - в том, что четкость изображения зависит от количества передаваемых элементов, и чем их больше, тем короче должны быть передающие волны. А ультракороткие волны распространяются по прямой линии, в отличие от радиоволн, которые огибают шарообразную землю. Потому ультракороткие волны нельзя принимать за пределами видимости передающих станций.
Мы работали три года, чтобы добиться цвета, качества и дальности изображения. Цезиевые капли, чувствительные только к свету, мы заменили каплями четырех различных веществ, чувствительных к разным цветам.
"Молодец! - сказал себе Алеша. - Я так и насчитал: четыре цвета".
- Экран с тремя миллионами точек удовлетворил нас. Передачу мы ведем при помощи сантиметровых воли, что не удалось американцам. Мы ведем ее в верхних слоях атмосферы. Наши радиостанции, стоящие на земле, передают сигналы на привязные аэростаты. Стальные тросы их служат привязью, антенной и шлангом для пополнения газом в случае утечки. Эти аэростаты мы располагаем на расстоянии четырехсот километров друг от друга. Они снабжены усилителями и передают изображение один другому. Вот здесь, над горами, вы можете разглядеть поблескивание оболочки воздушного шара.
"Но если этот шар можно видеть в небе, - рассуждал Алеша, - значит это не студия, а настоящий берег. Где-то далеко-за четыреста километров отсюда или дальше. И девушка - не артистка. А даже если артистка, все равно она существует, и я смогу разыскать ее.
А змея - тоже настсящая".
- Этот берег, который вы видите на экране, - показал директор, - находится на Кавказе. Местность, как видите, замечательная. Мы демонстрируем одно из возможных применений телевизора. Это - опытный экран без обычной звуковой передачи, немая телевизионная картина. В квартирах будущего мы установим такие экраны, на которые будут передаваться лучшие в мире ландшафты.
Вообще культурная жизнь будет в корне преобразована широким внедрением нашей конструкции. Лучшие кинофильмы и спектакли каждый сможет смотреть дома. В глухой деревне увидят постановки столичных театров. Большую часть общедоступных лекций можно будет перенести в дом; это позволит дать высшее образование каждому желающему. Можно будет совершать экскурсии, осматривать музеи, картинные галлереи, замечательные здания, летать на самолетах и подыматься в горы, любоваться южным небом, полярным сиянием или восходом солнца над океаном, сидя дома.
Теперь мы ставим перед вами, производственниками, вопрос о заводском выпуске телевизоров "ЦНИИХРОТ двести четырнадцать", - закончил директор.
Несколько минут пожилые люди, как завороженные молча смотрели на дивную картину на экране.
- Мы немедленно займемся этим, - наконец сказали они. - Покажите, пожалуйста, схемы вашего телевизора.
Директор жестом попросил перейти к стене, на которой были развешаны многочисленные чертежи.
- А что это? - спросил один из членов комиссии, проходя возле экрана. Что это за палка с бумажкой?
Седой директор почему-то покраснел.
- Видите ли... - замялся он, - это место находится на моей даче в Адлере. Там живет моя дочь. И у нас с ней условлено, что два раза в день она приходит сюда, чтобы я ее видел. Иногда она оставляет записку или пишет на песке...
Алеша пошатнулся за занавеской. Значит, это его дочь? И она улыбалась не Алеше, а отцу. И ему, отцу, написала: "Дорогой, я тебя очен..." без мягкого знака.
Но самое главное, что она действительно существовала. И змея тоже. И змея укусила ее. И сейчас девушка, может быть, уже умерла!
- Я не могу разобрать, что она написала, - сказал директор.
Тогда член комиссии нагнулся к экрану и прочел: - "Дорогой папочка, я повредила ногу и не могу ходить. Не беспокойся, я чувствую себя хорошо. Ребята будут носить тебе записки".
- Что с ней случилось, с моей попрыгуньей? - пробормотал директор. - Может быть, она упала и сломала себе ногу. А может быть, еще хуже...
Тут Алеша не смог усидеть.
- Вашу дочку укусила змея! - громогласно объявил он, спрыгивая с подоконника.
Директор вытаращил глаза:
- Какая змея? О чем вы говорите?
- Змея, - повторил Алеша, - большая, пестрая! Вот здесь, внизу, на экране. Я сам видел сегодня утром.
Директор бросился к телефону.
- Дайте телеграф! - крикнул он.
Члены комиссии окружили его:
- Берите отпуск! Поезжайте к ней! Мы без просмотрим материалы и дадим заключение.
- Кто этот молодой человек? - спросил один членов комиссии. - Почему он здесь? Директор спохватился:
- В самом деле, кто вы?
Но Алеши уже и след простыл...
IV
Алеша хотел уехать в Адлер в тот же вечер. Но, подумав, остался. И только написал письмо на имя директора ("для дочери"), в котором просил неизвестную девушку приходить на берег, чтобы он мог написать ее в картине о радости.
Живя у тети, ночуя в пустующем кабинете, Алеша всякими правдами и неправдами старался как можно больше часов проводить около экрана. Он читал записки, которые больная девушка посылала отцу, а потом видел ее, как она гуляла по берегу под руку с приехавшим отцом. Она была почти здорова, только немножко прихрамывала.
Но однажды, пробравшись в кабинет, Алеша увидел на песке большие буквы.
"Неизвестный художник, - писала ему девушка, - спасибо за ваше предложение. Я буду приходить на берег каждый день на полчаса и постараюсь, как вы просите, быть всегда в хорошем настроении и радостно улыбаться. Папа дал телеграмму, чтобы вам разрешили приходить в кабинет с мольбертом".
Алеша был в восторге. Он был уверен, что эта девушка составит его счастье. В качестве модели для картины или в качестве души, способной понять художника, это еще не было решено.
ЦНИИХРОТ-214
I
Летом 195... года, окончив школу у себя в Улыбышевском районе, Алеша Иванов приехал в Москву. Ему хотелось стать художником. Приехал Алеша налегке. В кармане у него лежало направление от районного дома художественного воспитания детей, а в маленьком чемодане совсем не дорожного типа - смена белья, краски, кисти и пять килограммов вишни владимирки в подарок двоюродной тетке, работавшей в Москве, в учреждении с трудно произносимым названием ЦНИИХРОТ. Тетя должна была помочь Алеше на первых порах, а направление устроить в художественный техникум.
Москва оглушила Алешу. Он впервые увидел трамвай. Автомобили, носильщики, продавцы с лотками, чемоданы, багажные тележки, пассажиры, встречающие и провожающие, пальто, плащи, шинели - все двигалось вокруг него в разных направлениях. Выйдя на площадь, Алеша на секунду растерялся, но во-время вспомнил, что ему, будущему художнику, непозволительно робеть, и с важным видом взрослого человека, которого ничто не удивляет, срывающимся басом спросил усатого носильщика:
- Где Третьяковская галлерея?
Он провел целый день в галлерее и лишь вечером в далеком окраинном переулке разыскал учреждение со странным названием. Тетя радушно приняла племянника. Она привела его и усадила на почетное место, под ящиком с ключами от кабинетов. Уставший за день, Алеша даже не сумел рассказать о всех событиях, случившихся в деревне за последние десять лет, и задремал, в то время как тетя ломала голову, придумывая, как объяснить Алеше дорогу в Салтыковку, где она жила со старшей дочерью.
- Милый, - произнесла наконец тетя, тронув Алешу за плечо, - Не сетуй. Сегодня я на дежурстве, домой поеду завтра вечером... Да, и не найдешь ты без меня - далеко это, за городом. Но я тебе такую ночевку устрою, такую ночевку! У самого директора в кабинете.
Сонный Алеша даже не понял, какую честь ему оказывают. С полузакрытыми глазами он последовал за тетей и, как сноп, свалился на указанный диван.
- Ну, спи, - скзала тетя. - Утром приду разбужу тебя.
Алеша с наслаждением вытянулся на спине и закрыл глаза, но, несмотря на усталость, а ,может быть, именно из-за нее, он не сразу смог заснуть. Впечатления бурного московского дня теснились в его воображении. Перед закрытыми глазами кружились чемоданы, картины в золотых рамах, трамваи, переулки... И вдруг Алеша почувствовал себя таким несчастным, одиноким, заброшенным в этом чужом, шумном городе. Что он будет делать здесь? Ему даже жить негде - он спит украдкой в чужом кабинете, на чужом диване. Никто его не понимает, не видит в нем будущего художника, советского Рафаэля. А Алеше так хотелось, чтобы его понимали! Какая-нибудь отзывчивая, чуткая, нежная душа с серыми глазами. Чтобы она все понимала, верила в него и в минуты сомнений и неудач говорила, пожимая руку своей мягкой ручкой:
"Алеша, ты должен быть и будешь художником. Ты должен написать замечательные картины. Ради меня..."
Алеша давно уже мечтал написать хорошие полотна о радости. Ему хотелось изобразить лицо мальчишки, получившего первое "настоящее" ружье, и глаза влюбленной девушки, и Архимеда, бегущего по улице с криком: "Эврика!", и улыбку героя, когда он привинчивает к мундиру орден. Алеше нехватало только техники. Чтобы изучить ее, он и приехал в Москву.
Радостные образы будущих картин смешались с впечатлениями московского дня... Алеша заснул.
II
Яркий солнечный луч ударил в глаза. Алеша вздрогнул и проснулся.
Комната была залита потоками света. Лучи пронизывали ее наискось. В полосах света сгорали пылинки, и радужные зайчики прыгали по дверям. Сумрачный кабинет, казалось, улыбался солнцу. Даже квадратный стол выглядел приветливо.
Большие, витиеватой формы часы показывали половину восьмого. Алеша заторопился, присел на дпване и застыл, окаменев от восхищения.
Прямо перед ним висела огромная картина в лепной золотой раме. Это был великолепный пейзаж, весь выдержанный в бледноголубых утренних тонах: в бледноголубом стекловидном море чуть-чуть отсвечивало акварельное утреннее небо. Пять цепей гор на заднем плане стремились ввысь, и яркая синева первой цепи постепенно ослабевала, переходя в тающую голубизну далеких снежных вершин, освещенных бледнорозовым светом восходящего солнца. Слева тянулась гряда скал. Причудливые пятна и квадраты жирной зелени были разбросаны художником в странных сочетаниях. Звонкая и тревожная тишина наполняла картину.
Зачарованный Алеша подошел ближе, дивясь каждой детали. Жизненная правда картины восхищала его. Как были отделаны деревья! Песок... Его можно было просеивать между пальцами. И камни - каждый камень имел вес. Вот этот, на переднем плане, оброс водорослями, мокрые водоросли прилипли к ноздреватым бокам. Каждая ямочка отделана - даже ракушки в ямочках...
Перед камнем лежала змея. У нее была красивая, с желто-черным орнаментом кожа. Художник не поленился выдумать узор со сложными ромбовидными переплетениями, тщательно отделал каждую чешуйку. А глаза змеи! Кажется, ничего не было в них - мутные, стеклнные, одноцветные, - и все-таки неприятный холодок не оставлял Алешу, когда он встречался с этими глазами. Подавив неприятное чувство, Алеша приблизился к картине вплотную. Его заинтересовало, какими приемами художник достиг такого эффекта. Ведь Алеша приехал в Москву изучать технику старых мастеров. Но он ничего не смог понять; только при самом пристальном рассматривании видно было, что краски положены не мазками, а рядами микроскопических точек. Точки были повсюду, даже в стеклянных глазах змеи. Точки четырех цветов - фиолетовые, голубые, желтые, красные. Пожалуй, никаких других не было. Но это было еще удивительнее сколько же лет должен был потратить художник, чтобы сделать точками такое большое полотно!
Алеше непременно нужно было знать, как загрунтована картина. Он воровато оглянулся и вытащил из кармана бритвенный ножик. Несколько секунд он поколебался между уважением к произведению искусства и любопытством, но затем любопытство пересилило, и в левом углу Алеша царапнул картину. Вся она оказалась покрытой тончайшей стекловидной пленкой. Алеша поскреб пленку, но не сковырнул ни одной точечки.
Взгляд его снова обратился к змее. Все-таки удивительно она была написана! Глаза смотрели прямо в душу, щитки поблескивали на солнце, а острый раздвоенный язычок, казалось, вот-вот зашевелится. И вдруг...
Алеша отпрыгнул на два метра. Ему показалось, что змея на картине втянула язычок. Он огляделся вокруг. Все было обычным, будничным в этом строгом директорском кабинете. И вдруг - среди бела дня, в Москве, на картине - змея шевелит жалом! Алеша не поверил сам себе. Пересиливая ужас, он заставил себя приблизиться к картине.
Сомнений не было. Змея не только шевелила раздвоенным язычком, она подняла голову. Шея ее медленно покачивалась. Алеша часто-часто заморгал, отказываясь верить глазам. "Живая, настоящая!" пришло ему в голову. Но неужели опытным взглядом художника он не мог бы отличить подлинной, объемной змеи от написанной? А змея на картине была все-таки написана, написана цветными точками, и эта написанная змея шевелила жалом.
Мужество покинуло Алешу. Подхватив подмышку пальто, он собрался уже постыдно бежать, как вдруг змея на картине сползла с камня и зарылась в песок.
Алеша опасливо посмотрел на нижнюю часть стены, боясь, что змея каким-нибудь образом выскочит из-за картины, но стена была выкрашена обыкновенной клеевой краской с трафатретами в виде анютиных глазок, и волшебная змея, видимо, не могла пробить прозаическую штукатурку.
Алеша провел рукой по глазам. "Может быть, мне все почудилось?" подумал он и с опаской взглянул на полотно.
На том месте, где была змея, чуть поодаль, сидела девушка в белом плаще. "Неужели, - мелькнула у Алеши странная мысль, - змея превратилась в девушку?"
И хотя все это было загадочным и страшным, сама девушка нисколько не пугала, даже привлекала Алешу. Это была воплощенная красота, в его понимании. Все было неправильно в загорелом .личике девушки: серые глаза расставлены чересчур широко, рот великоват, но сколько жизни было в этом неправильном лице! Яркие губы дышали, в широко расставленных глазах отражалось ликование южного утра. И Алеше страстно захотелось, чтобы именно эта девушка попросила его быть Рафаэлем ради нее.
И вдруг словно ветром повеяло на девушку. Краски поплыли, смещаясь, листья затрепетали, заструились песчинки, и девушка вскинула руки, удерживая развевающийся плащ, и улыбнулась такой обаятельной улыбкой, что сердце Алеши потянулось к ней. Он нисколько не испугался - наоборот, ему захотелось, чтобы она сошла с картины, заговорила с ним, рассказала бы о замечательном мастерстве художника, написавшего ее так, что она смогла ожить. Как счастлив был бы Алеша, если бы он умел писать оживающие картины!
И, словно угадав его мысли, девушка весело вскочила на ноги. Задумчивость мгновенно сошла с ее лица. Одним движением плеч она сбросила с себя плащ, задорно встряхнула головой и, смеясь, огляделась вокруг. Алеша понял ее. Она подумала, что вокруг море, солнце, что утро чудесное и свежее, горы красивы и она сама красива и свежа.
Набравшись храбрости, Алеша постучал по песку у ее ног, но девушка, не замечатя его, неожиданно начала раздеваться. Алеша отвернулся, а когда он минуту спустя вновь взглянул на картину, девушка оказалась в купальном костюме, черном с белым поясом. "Интересно, - подумал Алеша, - неужели художник так и писал ее снизу - обнаженную натуру, по ней купальный костюм, на нем - платье, а сверху - белый плащ с капюшоном?" Девушка отстегнула маленькие часики (художник не забыл и часики) и вдруг, обернувшись к Алеше, помахала ему рукой.
Алеша улыбнулся ей, а девушка между тем уже спешила навстречу. Она прижала руки к груди и покачалв головой, полузакрыв глаза. "Я очень скучаю", понял ее Алеша. Девушка показала на него. "Без тебя", перевел Алеша этот жест. "Ты (жест в сторону Алеши) великий, - она показала много выше головы, - я очень люблю тебя". И тут она подарила Алеше такой взгляд лучистый и ласковый, такой взгляд, о котором он мечтал всегда. Наконец-то его оценили как человека и как художника!
Но девушка рассмеялась ему в лицо и постучала себя по лбу. "Ты глупый, ничего не понял", сказало ее движение. Она оглянулась, схватила какую-то палочку и начала быстро чертить на песке справа налево.
Песок зашевелился. Мелькнул узор из черных квадратиков. Алеша с ужасом вспомнил о змее.
- Уходи! - крикнул он. - Укусит!
А девушка, не обращая внимания, все чертила на песке, оглядываясь через плечо на Алешу и лукаво улыбаясь ему.
Алеша в отчаянии забарабанил кулаками по гибкой спине в купальном костюме. Змея собралась в комок и угрожающе зашевелила жалом. Девушка снова оглянулась на Алешу и, сделав еще один шаг, коснулась змеи.
Блеснула пестрая лента, ужаленная девушка резко выпрямилась и отскочила. Ее подвижное лицо искривилось от испуга и отчаяния. Она посмотрела на Алешу растерянным, беспомощным взглядом. "Что делать? - сказал этот взгляд. Помоги!" Алеша в бессильной злобе схватил квадратную чернильницу, но змея скользнула в сторону и вновь исчезла под золоченой рамой.
- Высоси ранку! - крикнул Алеша.
Девушка, ломая руки, металась по картине и, очевидно, ничего не слышала. Затем она бросилась бежать прочь. Вдоль по пляжу, потом в лес. Упала... Неужели умирает? Нет, снова вскочила. Мгновение - и уже нет ее.
Ошеломленный Алеша смотрел на стену. На ней висела картина. Обыкновенная картина. Берег, стеклянное бледноголубое море, горы вдали. Никакого движения. Только на песке, на переднем плане, свидетельствуя о несомненности виденного, остались начерченные в зеркальном изображении буквы: "Дорогой, я очен..." мягкого знака не было.
Растерянный Алеша с трудом собирал мысли. Было ли это на самом деле? Как понимать всю эту странную историю? Но обдумать ему не удалось. Дверь с треском растворилась, и в комнату влетела тетя.
- Скорей! - крикнула она. - Директор идет!
В одну секунду она сгребла Алешины пожитки и вытащила его за руку в коридор.
III
Как понимать всю эту странную историю? И было ли это на самом деле? Весь день Алешу мучили неразрешимые вопросы.
Он не мог хлопотать о приеме в техникум и не мог изучать мастеров в музее. Ни один мастер никогда не писал оживающих фигур. Алеша пробовал расспросить тетю, но ничего определенного она не знала. Картина?. Картину она видела, но девушек никаких там не было. И Алеша подумал, что так оно и должно быть. Девушка в белом плаще пришла при нем и ради него. Где же теперь эта девушка? Существует ли она? Куда убежала из золоченой рамы? Не умрет ли она от укуса змеи? Может ли умереть вообще? А может быть, - сердце Алеши тоскливо сжалось, - она уже умерла?
И Алеша решил всю ночь продежурить у картины, пока девушка не придет.
Утро прошло в беспокойном ожидании. Побродив часа два по городу, Алеша вернулся к тете и сел против ящика с ключами, тоскливо поглядывая на часы. Он думал о своих необыкновенных приключениях и невидящими глазами смотрел на стену. А на стене напротив него висел открытый ящик с ключами. И вдруг Алеша заметил, что ключ No1 с биркой, на которой было написано "дир.", висел в ящике.
Неодолимый соблазн овладел Алешей. Очевидно, директор ушел. Что, если взять ключ и пойти сейчас в его кабинет? Не надолго. Минут на пять. За это время он может узнать что-нибудь, не откладывая до вечера. Ему нужно знать о судьбе таинственной девушки сейчас, сию же минуту!
И, улучив момент, когда тетя отвернулась, Алеша решительно схватил ключ и на цыпочках вышел на лестницу. Он без особого труда нашел кабинет - днем это оказалось не так сложно - и, открыв дверь, вошел в уже знакомую пустоватую комнату с массивным столом и кожаным диваном.
Картина была закрыта тяжелой шторой. Алеша долго не мог понять, каким образом она поднимается, и только было, придвинув кресло, полез наверх, как вдруг кто-то защелкал ключом, пытаясь открыть незапертую дверь.
"Войдут... увидят!" мелькнуло в голове у Алеши. Он оглянулся, быстро бросился к окну и закутался в складки занавески.
Дверь отворилась. В комнату вошли три пожилых человека, а за ними четвертый - высокий красивый старик, совсем седой.
- Прошу вас, - сказал совсем седой, - садитесь.
Пожилые сели, и один из них сказал:
- Прежде всего нам хотелось бы, чтобы вы познакомили нас с основными принципами вашей работы.
- Товар лицом, - сказал совсем седой, улыбнувшись, и, подойдя к стене, нажал кнопку. Штора поползла вверх. Алеша вновь увидел знакомый пейзаж. Только море на нем было темнозеленое, и граненые волны с кружевными воротничками бесшумно текли к подножию скал.
- Перед вами, - сказал седой старик, - модель ЦНИИХРОТ двести четырнадцать. Двести четырнадцагый вариант, разработанный Центральным научно-исследовательским институтом хроматической телемеханики. Это результат трехлетней работы нашего института и столетней работы ученых всего мира.
Телевидение, то есть передача изображения на расстоянии, гораздо старше радио. Первые попытки передавать изображения были сделаны немедленно после изобретения телеграфа Морзе. Рисунок делили на квадраты, обозначалли каждый квадрат двумя буквами, а цифрами - силу света в квадратиках. Затем эти обозначения передавали по телеграфу. Таким способом можно было получить приблизительные очертания предметов.
"Значит, это телевизор, - подумал Алеша. - как это я не догадался! Но те телевизоры, о которых я слыхал до сих пор, были с крошечными экранами, со спичечную коробку величиной. А здесь - огромная цветная картина! И при чем здесь змея? И откуда девушка? И почему она писала мне на песке? Может быть, это фильм такой?"
- Но передача изображения, - продолжал седой старик (очевидно, это и был директор), - оказалась намного сложнее передачи звука просто потому, что глаз сложнее уха. Все звуки ухо воспринимает в качестве одного составного, сложного звукоколебания, тогда как в глазу - миллионы чувствительных клеток. И каждая из них в отдельности принимает свет или цвет и передает впечатление в мозг по трем отдельным нервам. Все, что видит глаз, состоит из светлых или цветных точек, и число этих точек в поле зрения глаза - около пятисот тысяч. Следовательно, чтобы передать первоклассное ггзображение, нужно сообщить пятьсот тысяч различных сигналов, а чтобы передать движение - нужно, чтобы таких изображений было около двадцати в секунду, всего десять миллиоиов сигналов в секунду.
Передача не десяти миллионов, правда, а семидесяти тысяч сигналов была решена практически уже в тысяча девятьсот тридцать первом году.
В современных системах изображение направляется на экран, покрытый капельками светочувствительного металла цезия. Всего на экране три миллиона капелек. Электронный луч последовательно обходит капельки, и они разряжаются. Сила этого разряда зависит от яркости изображения. Разряды передаются на радиостанцию, трансформируются в радиоволны, а в приемнике происходит обратный процесс. Размеры экранов в советских приемниках были четырнадцать на восемнадцать сантиметров. Война прервала телевизионные передачи, но в тысяча девятьсот сорок шестом году Сессия Верховного Совета включила в пятилетний план огромные работы по развитию телевидения, созданию новых центров в Москве, Ленинграде, Киеве, Свердловске...
В это время наш институт уже работал над усовершенствованием телевизора. И вот, - директор обернулся к картине, где все еще плыли безмолвные волны, - как видите, мы кое-что сделали за три года.
Пожилые люди в креслах и Алеша за занавеской внимательно слушали директора. "Не может быть, чтоб это был кинофильм! - думал Алеша. - Я стоял перед картиной минут двадцать, прежде чем девушка появилась на ней. Или она случайно попала в студию? Но ведь она разговаривала со мной! Как она могла видеть меня? А змея? Почему в студии оказалась змея? Непонятно".
- Трудность телевизионных передач, - продолжал директор, - в том, что четкость изображения зависит от количества передаваемых элементов, и чем их больше, тем короче должны быть передающие волны. А ультракороткие волны распространяются по прямой линии, в отличие от радиоволн, которые огибают шарообразную землю. Потому ультракороткие волны нельзя принимать за пределами видимости передающих станций.
Мы работали три года, чтобы добиться цвета, качества и дальности изображения. Цезиевые капли, чувствительные только к свету, мы заменили каплями четырех различных веществ, чувствительных к разным цветам.
"Молодец! - сказал себе Алеша. - Я так и насчитал: четыре цвета".
- Экран с тремя миллионами точек удовлетворил нас. Передачу мы ведем при помощи сантиметровых воли, что не удалось американцам. Мы ведем ее в верхних слоях атмосферы. Наши радиостанции, стоящие на земле, передают сигналы на привязные аэростаты. Стальные тросы их служат привязью, антенной и шлангом для пополнения газом в случае утечки. Эти аэростаты мы располагаем на расстоянии четырехсот километров друг от друга. Они снабжены усилителями и передают изображение один другому. Вот здесь, над горами, вы можете разглядеть поблескивание оболочки воздушного шара.
"Но если этот шар можно видеть в небе, - рассуждал Алеша, - значит это не студия, а настоящий берег. Где-то далеко-за четыреста километров отсюда или дальше. И девушка - не артистка. А даже если артистка, все равно она существует, и я смогу разыскать ее.
А змея - тоже настсящая".
- Этот берег, который вы видите на экране, - показал директор, - находится на Кавказе. Местность, как видите, замечательная. Мы демонстрируем одно из возможных применений телевизора. Это - опытный экран без обычной звуковой передачи, немая телевизионная картина. В квартирах будущего мы установим такие экраны, на которые будут передаваться лучшие в мире ландшафты.
Вообще культурная жизнь будет в корне преобразована широким внедрением нашей конструкции. Лучшие кинофильмы и спектакли каждый сможет смотреть дома. В глухой деревне увидят постановки столичных театров. Большую часть общедоступных лекций можно будет перенести в дом; это позволит дать высшее образование каждому желающему. Можно будет совершать экскурсии, осматривать музеи, картинные галлереи, замечательные здания, летать на самолетах и подыматься в горы, любоваться южным небом, полярным сиянием или восходом солнца над океаном, сидя дома.
Теперь мы ставим перед вами, производственниками, вопрос о заводском выпуске телевизоров "ЦНИИХРОТ двести четырнадцать", - закончил директор.
Несколько минут пожилые люди, как завороженные молча смотрели на дивную картину на экране.
- Мы немедленно займемся этим, - наконец сказали они. - Покажите, пожалуйста, схемы вашего телевизора.
Директор жестом попросил перейти к стене, на которой были развешаны многочисленные чертежи.
- А что это? - спросил один из членов комиссии, проходя возле экрана. Что это за палка с бумажкой?
Седой директор почему-то покраснел.
- Видите ли... - замялся он, - это место находится на моей даче в Адлере. Там живет моя дочь. И у нас с ней условлено, что два раза в день она приходит сюда, чтобы я ее видел. Иногда она оставляет записку или пишет на песке...
Алеша пошатнулся за занавеской. Значит, это его дочь? И она улыбалась не Алеше, а отцу. И ему, отцу, написала: "Дорогой, я тебя очен..." без мягкого знака.
Но самое главное, что она действительно существовала. И змея тоже. И змея укусила ее. И сейчас девушка, может быть, уже умерла!
- Я не могу разобрать, что она написала, - сказал директор.
Тогда член комиссии нагнулся к экрану и прочел: - "Дорогой папочка, я повредила ногу и не могу ходить. Не беспокойся, я чувствую себя хорошо. Ребята будут носить тебе записки".
- Что с ней случилось, с моей попрыгуньей? - пробормотал директор. - Может быть, она упала и сломала себе ногу. А может быть, еще хуже...
Тут Алеша не смог усидеть.
- Вашу дочку укусила змея! - громогласно объявил он, спрыгивая с подоконника.
Директор вытаращил глаза:
- Какая змея? О чем вы говорите?
- Змея, - повторил Алеша, - большая, пестрая! Вот здесь, внизу, на экране. Я сам видел сегодня утром.
Директор бросился к телефону.
- Дайте телеграф! - крикнул он.
Члены комиссии окружили его:
- Берите отпуск! Поезжайте к ней! Мы без просмотрим материалы и дадим заключение.
- Кто этот молодой человек? - спросил один членов комиссии. - Почему он здесь? Директор спохватился:
- В самом деле, кто вы?
Но Алеши уже и след простыл...
IV
Алеша хотел уехать в Адлер в тот же вечер. Но, подумав, остался. И только написал письмо на имя директора ("для дочери"), в котором просил неизвестную девушку приходить на берег, чтобы он мог написать ее в картине о радости.
Живя у тети, ночуя в пустующем кабинете, Алеша всякими правдами и неправдами старался как можно больше часов проводить около экрана. Он читал записки, которые больная девушка посылала отцу, а потом видел ее, как она гуляла по берегу под руку с приехавшим отцом. Она была почти здорова, только немножко прихрамывала.
Но однажды, пробравшись в кабинет, Алеша увидел на песке большие буквы.
"Неизвестный художник, - писала ему девушка, - спасибо за ваше предложение. Я буду приходить на берег каждый день на полчаса и постараюсь, как вы просите, быть всегда в хорошем настроении и радостно улыбаться. Папа дал телеграмму, чтобы вам разрешили приходить в кабинет с мольбертом".
Алеша был в восторге. Он был уверен, что эта девушка составит его счастье. В качестве модели для картины или в качестве души, способной понять художника, это еще не было решено.