Гурфель Бенор
Овал (Вариант 2)
Бенор Гурфель
Вариант 2
"Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал"
Окончив школу и легко сдав вступительные экзамены, Борис стал студентом Уральского университета. Началась весёлая студенческая пора. Концерты, студенческие пирушки, девочки, поездки в подшефные колхозы. Всё это заполняло жизнь, некогда было оглядываться. Однако, примерно с курса третьего, стал Борис задумываться о жизни. Незаметно его стало постепенно относить к определённому кругу. Участников этого круга тогда презрительно называли "стилягами". Они отличались определённой начитанностью (Хэмингуей, Ремарк), пели под гитару, любили Есенина, Вертинского и Лещенко, относились критически к преподавателям кафедры марксизма-ленинизма, называя их, между собой "колунами". Как бы то ни было, с ними было нескучно
И тут произошла встреча надолго определившая будущее Бориса. Как то на перемене к нему к нему подошла Тося факультетская секретарша и таинственно округляя глаза и понизив голос, сообщила, что с Борисом хочет побеседовать кто-то и ему надо немедленно зайти в деканат. Зайдя в деканат, он увидел хорошо одетого, средних лет, улыбчивого мужчину, уверено сидящего в кресле декана.
- Новый декан, что-ли - подумал Борис. Но то был не декан.
- Я из комитета государственной безопасности - широко улыбаясь произнёс незнакомец - зови меня, ну скажем, Андрей Николаевич.
Далее произошла двухчасовая беседа. Говорил, в основном Андрей Николаевич. Из этой беседы Борис узнал, что органы уже давно и пристально наблюдают за поведением Бориса и его друзей. И это поведение - ну прямо скажем - им не нравится. Компания Бориса всё глубже и глубже погружается в антисоветское болото. Но они - органы - делают различие между Борисом и его друзьями. Учитывая комсомольское прошлое Бориса, ещё есть возможность остаться на правильном пути. Но конечно, доверие надо заслужить. Надо помочь органам не только спасти будущее Бориса, но и его друзей. И долго ещё в том же ключе звучал убедительный и дружелюбный голос Андрей Николаевича.
Но Борис уже не слышал и не слушал его. Откуда-то из глубины, как бы прямо из брюшины, поднималась горячая волна протеста. Был страх, было сожаление и грусть к своим 20 годам. Но волна смывала всё на своём пути и решение оставалось только одно. Вздохнув глубоко и сжав ладони, чтобы унять предательскую дрожь, Борис сказал:
- Знаете Андрей Николаевич, я сексотом не был и не буду. Поступайте как знаете.
Кривая улыбка преобразила на мгновение симпатичное дицо Андрей Николаевича. И была в этой улыбке и ненависть, и угроза, и растерянность. А через несколько недель, где-то в конце семестра изумлённые студенты прочли приказ, вывешенный на доске объявлений деканата.
"За аморальное и антиобщественное поведение ИСКЛЮЧИТЬ из числа студентов: ... Мякинина Владимира, Сурова Игоря, Малкина Бориса...".
Три дня, не раздеваясь, пролежал Борис на своей общежитской койке. Товарищи его не беспокоили. Молча вставали, одевались, уходили на лекции. Вечером находил Борис у своей кровати, на полу стакан молока, ломоть хлеба. Без аппетита жевал, бездумно глядя в потолок.
На четвёртый день поднялся, пошатываясь поплёлся в душевую, и глядя на себя с отвращением, сбрил чёрную бороду, которой ещё недавно так гордился. Из зеркала глянуло на него незнакомое исхудавшее лицо, с чёрными страдальческими глазами. Но жизнь продолжалась и надо было найти в ней своё место. Выйдя из общежития, Борис побрёл к центру, поглядывая на встречающиеся объявления с предложением работы. Одно из них привлекло его внимание:
"Требуются разнорабочие в геологические партии.
Северные надбавки и прочие льготы гарантируются.
Обращаться Первомайская 32, к Домодедову."
Первомайская была рядом за углом и Борис нерешительно свернул направо. В маленьком деревянном домике было пустынно. Лишь в дальнем углу копошился какой-то заросший дядька в грязном тулупе. Не обращая на Бориса ни малейшего внимания он продолжал своё занятие.
- Мне бы поговорить надо...с Домодедовым...- робко попросил Борис. Дядька, не обращая никакого внимания, продолжал возиться
- Мне бы...поговорить...вот - уже окрепшим голосом заговорил Борис
- Надо - так говори, а не телись - отвечал дядька поворачиваясь и превращаясь в молодого красивого мужика с внимательным взглядом серых глаз.
- Я - Пётр, а ты кто?
Договорились быстро. Пётр оказался начальником партии. Он только окончил геологический и это была его первая экспедиция. Кроме него, в группу входили: маркшейдер Сеня, геодезист Володя и коллектор Аннушка, ответственная - за всё про всё. Борис получил 1000 рублей подъёмных (он никогда ещё не обладал такой суммой), устроил отвальную и... прости-прощай университет, друзья-товарищи, прощай артистка-Сонечка, "едем мы друзья, в дальние края...".
Начиналась новая стезя. Уже через неделю смешливый вертолётчик Костя перебросил их, припасы и оборудование далеко на северный Урал, где "под крылом самолёта, о чём-то поёт, зелёное море тайги". И начались трудовые будни. Вставали чуть свет, наскоро выпивали приготовленную Аннушкой бурду, называемую кофе и - на весь день, в тайгу. Прорубать просеки, навешивать репера, делать замеры, составлять геологическую карту участка. Борис был на правах "эй подай - то, да принеси - это!". Но он не обижался, дело для него было новое, интересное. Отчего ж не овладеть? И действительно, к концу сезона Борис удосужился заслужить похвалу молчаливого Петра и обещания взять его на будущий сезон снова в партию.
Вечерами усаживались поудобнее у костра, на котором жарилась зайчатина или варилась уха, и начинались долгие разговоры "за жизнь". Все они были разными и несли разный жизненный опыт. Пётр и Аннушка были москвичами. Отец Петра - видный коммунист - в 1937 году, уйдя как-то утром в свой наркомат, больше домой не вернулся. Пётр отца не помнил, но может быть поэтому был он вдумчивым и молчаливым, с серьёзными и грустными глазами.
Аннушка была единственной дочкой известной профессорской семьи. Выросшая в неге и в заботе, учась в консерватории, она инстинктивно чувствовала, что существует и иная жизнь. Жизнь вне скрипичных концертов и поэтических вечеров. Ей захотелось "отведать медвежатины". Она окончила шестимесячные курсы коллекторов и покинув пораженных и растерянных родственников уехала в тайгу.
Володя Венцель вырос в колхозе, неподалеку от Караганды. Деревня была заселена немцами Поволжья, выселеными из родных мест в 1941 году. Когда их привезли в холодных теплушках и сгрузили в голой степи было Володе восемь лет. С детства Володя привык к тяжёлому крестьянскому труду. Вместе с отцом, бывшим учителем литературы, ещё затемно отправлялся на конный двор, запрягал мерина Васька и до темна пахал колхозную целину. Окончив семилетку и с трудом добившись права поступления в техникум, он блестяще его закончил и получил диплом с отличием. Всё это помогло ему покинуть колхоз "Светлое Завтра" и начать самостоятельную жизнь.
Сеня Рапопорт родился и вырос в Киеве. Отец - известный в городе портной, обшивал верхи, пользовался уважением, жили хорошо. Семья отца вся полегла в "Бабьем Яру". С малых лет привык Сеня, что каждый год 29 сентября отец не ходил на работу, а сидел один за столом, на котором стояла бутылка коньяка и лимон. Молча, глядя в никуда, отец наливал в большую рюмку коньяк, выпивал и закусывал лимоном. Так в одиночестве и молчании отец приканчивал свой коньяк и уходил из дома. Мать выходила на балкон и долго следила за уменьшающейся фигурой отца, уходящего вдаль. После этого она садилась и недвижно сидела 5-6 часов, ожидая его возвращения. Больше отец не пил, до следующего 29 сентября.
Коротко лето на Северном Урале. Кажется только вчера прибыли они на вертолёте сюда, а уж пришла пора складывать палатки, упаковывать образцы, наносить последние штрихи на геологическую карту. Большинство возвращалось домой. Борис был на распутье. Возвращаться в маленький районый городок, где отец вёл маленькую больничку на две палаты, не хотелось. С внутренней дрожью представлял себе Борис унылое молчание отца, тяжёлые вздохи матери и бодро-наигранные встречи с друзьями. В течении лета, длинными вечерами Борис успел рассказать и не раз обсудить свою историю. И всё-таки для него стал совершенно неожиданным разговор с Аннушкой, произошедший в эти дни.
- Ну Боря? - запинаясь и покраснев спросила Аннушка - какие планы?
- Планы на что? - не понял Борис
- На что, на что. Планы на жизнь! Как себе представляешь своё будущее?
- Какое у меня будущее? Если б было возможно, я бы хотел писать...Но это неосуществимо. Ни в какой институт меня не примут, разве что в дворники...
- Ну это ты чушь порешь, извини. Для писания институты не нужны. Лев Николаевич ничего не кончал...А ты знаешь - оживилась она дворники это неплохо. У меня есть один знакомый дворник, стихи пишет закачаешься. В Москве дворников нехватает. Прописку можно запросто получить. Можешь приехать - поживёшь пару недель у нас, а там и прописку получишь и комнату. Днями будешь двор подметать, а вечерами будем читать с тобой настоящую литературу, не какой-нибудь "Тихий Дон"...
Так судьба нашего героя (или он сам), сделав крутой поворот повела Бориса Малкина по новому пути.
Бледный утренний рассвет осветил небольшую комнату в подвале многоэтажного московского дома на Сретенке. Борис потянулся и открыл глаза. Рядом, разметавшись уютно посапывала Аннушка. Было рано, шесть часов утра. Осторожно, чтоб не разбудить он сполз с постели, тихонько оделся и вышел в пустынный и тихий двор. Вооружившись метлой и совком он начал утреннюю уборку.
Мысли вернулись к вчерашнему вечеру. Вспомнилось взолнованное лицо Коли Одинцова, читавшего вслух Солженицинское "Письмо к вождям", спор возникший при подготовке очередного номера "Хроники" и собственное ощущение полета, когда он прочёл ребятам свои последние стихи, в том числе любимое "Возьмёмся за руки друзья".
Хотя прошло не так много времени с его участия в геологической экспедиции, но перемены в его жизни произошли значительные. Прежде всего появилась Аннушка. Её любовь, её стремление сделать жизнь осмысленной и целеустремлённой, её надёжная поддержка, наконец круг её друзей, куда она ввела Бориса - всё это дало ему ощущение новых ценностей, видение новых горизонтов. За это стоило бороться. И он боролся по мере сил и умения. Самиздат, публикация и распространение нелегальщины, встречи на Пушкинской площади, правозащитные акции протеста, встречи с западными корреспондентами - это занимало всё время, остающееся от дворовой уборки.
Часто наступала депрессия: всё зря, всё попусту, никому это не нужно, не повернуть эту страну никогда. Но потом проходило и снова: встречи, споры, обыски, аресты - диссидентская жизнь. Постепенно в затхлом воздухе страны стала ощущаться свежая струя. Наверху появились новые люди, с новыми идеями и новыми разговорами. Замёршая льдина мало-помалу стала сдвигаться с места и выходить в открытое море. Стали меняться, казавшиеся незыблемыми, ценности. Та работа, которой занимались Борис, Аннушка и их друзья из преступной и наказуемой превратилась в нужную и важную.
Волшебно изменился и их личный статус. Многие из их кампании заняли ответственные и важные посты. Коля Одинцов стал главным редактором большого журнала. Аннушка вошла в администрацию нового президента России. Ну а Борис нежданно-негаданно был избран депутатом Государственной Думы.
Ушли в прошлое споры до утра, встречи на конспиративных квартирах, писание стихов, ушла юность. Рано утром, под дребезжащий звон будильника, отрывал Борис гудящую голову от подушки и невыспавшийся брёл в ванную. Там, пошатываясь становился под холодный душ и постепенно приходил в себя. В голове одно один за другим прокручивались дела, неоконченные вчера и отложенные на сегодня. Бреясь, уже привычно составлял очерёдность встреч, совещаний, деловых звонков. Начинался обычный день ответственного человека.
Но постепенно, за месяцы и годы накапливались горы не сделанного, не выполненных обещаний, не осуществлённых задач и не достигнутых целей. Действительность оказалась намного более сложной и неуправляемой, чем наивные и казавшиеся такими простыми и легко осуществимыми, планы тех лет. Всё чаще и чаще различал Борис рядом с собой людей чуждых и по духу и по целям. Всё чаще и чаще высокие цели сделать Россию свободной и преуспевающей заменялись политической грызнёй и хапаньем. Демократы перерождались в "дерьмократов".
Пришлось и Борису покинуть наконец кресло депутата. В новой среде он и Аннушка оказались чуждыми и не нужными. Хорошо ещё, что между делом рождённый сын, вырос толковым человеком и умелым программистом. Он уехал в Америку и нашёл прекрасную работу в "Силиконной Долине", штат Калифорния. Там он купил дом и для родителей.
Седая Аннушка встаёт рано утром и вооружившись садовыми ножницами идёт возиться со своими розами. Через час и Борис выходит на крыльцо стандартного американского дома. Он располнел, полысел, обрюзг и страдает аритмией. Подтягивая серые пижамные штаны, он брезгливо оглядывает окружающие горы. И только изредка меняется его взгляд. Это происходит, когда он долго смотрит туда на Восток, где далеко, далеко за океяном лежит Россия.
Вариант 2
"Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал"
Окончив школу и легко сдав вступительные экзамены, Борис стал студентом Уральского университета. Началась весёлая студенческая пора. Концерты, студенческие пирушки, девочки, поездки в подшефные колхозы. Всё это заполняло жизнь, некогда было оглядываться. Однако, примерно с курса третьего, стал Борис задумываться о жизни. Незаметно его стало постепенно относить к определённому кругу. Участников этого круга тогда презрительно называли "стилягами". Они отличались определённой начитанностью (Хэмингуей, Ремарк), пели под гитару, любили Есенина, Вертинского и Лещенко, относились критически к преподавателям кафедры марксизма-ленинизма, называя их, между собой "колунами". Как бы то ни было, с ними было нескучно
И тут произошла встреча надолго определившая будущее Бориса. Как то на перемене к нему к нему подошла Тося факультетская секретарша и таинственно округляя глаза и понизив голос, сообщила, что с Борисом хочет побеседовать кто-то и ему надо немедленно зайти в деканат. Зайдя в деканат, он увидел хорошо одетого, средних лет, улыбчивого мужчину, уверено сидящего в кресле декана.
- Новый декан, что-ли - подумал Борис. Но то был не декан.
- Я из комитета государственной безопасности - широко улыбаясь произнёс незнакомец - зови меня, ну скажем, Андрей Николаевич.
Далее произошла двухчасовая беседа. Говорил, в основном Андрей Николаевич. Из этой беседы Борис узнал, что органы уже давно и пристально наблюдают за поведением Бориса и его друзей. И это поведение - ну прямо скажем - им не нравится. Компания Бориса всё глубже и глубже погружается в антисоветское болото. Но они - органы - делают различие между Борисом и его друзьями. Учитывая комсомольское прошлое Бориса, ещё есть возможность остаться на правильном пути. Но конечно, доверие надо заслужить. Надо помочь органам не только спасти будущее Бориса, но и его друзей. И долго ещё в том же ключе звучал убедительный и дружелюбный голос Андрей Николаевича.
Но Борис уже не слышал и не слушал его. Откуда-то из глубины, как бы прямо из брюшины, поднималась горячая волна протеста. Был страх, было сожаление и грусть к своим 20 годам. Но волна смывала всё на своём пути и решение оставалось только одно. Вздохнув глубоко и сжав ладони, чтобы унять предательскую дрожь, Борис сказал:
- Знаете Андрей Николаевич, я сексотом не был и не буду. Поступайте как знаете.
Кривая улыбка преобразила на мгновение симпатичное дицо Андрей Николаевича. И была в этой улыбке и ненависть, и угроза, и растерянность. А через несколько недель, где-то в конце семестра изумлённые студенты прочли приказ, вывешенный на доске объявлений деканата.
"За аморальное и антиобщественное поведение ИСКЛЮЧИТЬ из числа студентов: ... Мякинина Владимира, Сурова Игоря, Малкина Бориса...".
Три дня, не раздеваясь, пролежал Борис на своей общежитской койке. Товарищи его не беспокоили. Молча вставали, одевались, уходили на лекции. Вечером находил Борис у своей кровати, на полу стакан молока, ломоть хлеба. Без аппетита жевал, бездумно глядя в потолок.
На четвёртый день поднялся, пошатываясь поплёлся в душевую, и глядя на себя с отвращением, сбрил чёрную бороду, которой ещё недавно так гордился. Из зеркала глянуло на него незнакомое исхудавшее лицо, с чёрными страдальческими глазами. Но жизнь продолжалась и надо было найти в ней своё место. Выйдя из общежития, Борис побрёл к центру, поглядывая на встречающиеся объявления с предложением работы. Одно из них привлекло его внимание:
"Требуются разнорабочие в геологические партии.
Северные надбавки и прочие льготы гарантируются.
Обращаться Первомайская 32, к Домодедову."
Первомайская была рядом за углом и Борис нерешительно свернул направо. В маленьком деревянном домике было пустынно. Лишь в дальнем углу копошился какой-то заросший дядька в грязном тулупе. Не обращая на Бориса ни малейшего внимания он продолжал своё занятие.
- Мне бы поговорить надо...с Домодедовым...- робко попросил Борис. Дядька, не обращая никакого внимания, продолжал возиться
- Мне бы...поговорить...вот - уже окрепшим голосом заговорил Борис
- Надо - так говори, а не телись - отвечал дядька поворачиваясь и превращаясь в молодого красивого мужика с внимательным взглядом серых глаз.
- Я - Пётр, а ты кто?
Договорились быстро. Пётр оказался начальником партии. Он только окончил геологический и это была его первая экспедиция. Кроме него, в группу входили: маркшейдер Сеня, геодезист Володя и коллектор Аннушка, ответственная - за всё про всё. Борис получил 1000 рублей подъёмных (он никогда ещё не обладал такой суммой), устроил отвальную и... прости-прощай университет, друзья-товарищи, прощай артистка-Сонечка, "едем мы друзья, в дальние края...".
Начиналась новая стезя. Уже через неделю смешливый вертолётчик Костя перебросил их, припасы и оборудование далеко на северный Урал, где "под крылом самолёта, о чём-то поёт, зелёное море тайги". И начались трудовые будни. Вставали чуть свет, наскоро выпивали приготовленную Аннушкой бурду, называемую кофе и - на весь день, в тайгу. Прорубать просеки, навешивать репера, делать замеры, составлять геологическую карту участка. Борис был на правах "эй подай - то, да принеси - это!". Но он не обижался, дело для него было новое, интересное. Отчего ж не овладеть? И действительно, к концу сезона Борис удосужился заслужить похвалу молчаливого Петра и обещания взять его на будущий сезон снова в партию.
Вечерами усаживались поудобнее у костра, на котором жарилась зайчатина или варилась уха, и начинались долгие разговоры "за жизнь". Все они были разными и несли разный жизненный опыт. Пётр и Аннушка были москвичами. Отец Петра - видный коммунист - в 1937 году, уйдя как-то утром в свой наркомат, больше домой не вернулся. Пётр отца не помнил, но может быть поэтому был он вдумчивым и молчаливым, с серьёзными и грустными глазами.
Аннушка была единственной дочкой известной профессорской семьи. Выросшая в неге и в заботе, учась в консерватории, она инстинктивно чувствовала, что существует и иная жизнь. Жизнь вне скрипичных концертов и поэтических вечеров. Ей захотелось "отведать медвежатины". Она окончила шестимесячные курсы коллекторов и покинув пораженных и растерянных родственников уехала в тайгу.
Володя Венцель вырос в колхозе, неподалеку от Караганды. Деревня была заселена немцами Поволжья, выселеными из родных мест в 1941 году. Когда их привезли в холодных теплушках и сгрузили в голой степи было Володе восемь лет. С детства Володя привык к тяжёлому крестьянскому труду. Вместе с отцом, бывшим учителем литературы, ещё затемно отправлялся на конный двор, запрягал мерина Васька и до темна пахал колхозную целину. Окончив семилетку и с трудом добившись права поступления в техникум, он блестяще его закончил и получил диплом с отличием. Всё это помогло ему покинуть колхоз "Светлое Завтра" и начать самостоятельную жизнь.
Сеня Рапопорт родился и вырос в Киеве. Отец - известный в городе портной, обшивал верхи, пользовался уважением, жили хорошо. Семья отца вся полегла в "Бабьем Яру". С малых лет привык Сеня, что каждый год 29 сентября отец не ходил на работу, а сидел один за столом, на котором стояла бутылка коньяка и лимон. Молча, глядя в никуда, отец наливал в большую рюмку коньяк, выпивал и закусывал лимоном. Так в одиночестве и молчании отец приканчивал свой коньяк и уходил из дома. Мать выходила на балкон и долго следила за уменьшающейся фигурой отца, уходящего вдаль. После этого она садилась и недвижно сидела 5-6 часов, ожидая его возвращения. Больше отец не пил, до следующего 29 сентября.
Коротко лето на Северном Урале. Кажется только вчера прибыли они на вертолёте сюда, а уж пришла пора складывать палатки, упаковывать образцы, наносить последние штрихи на геологическую карту. Большинство возвращалось домой. Борис был на распутье. Возвращаться в маленький районый городок, где отец вёл маленькую больничку на две палаты, не хотелось. С внутренней дрожью представлял себе Борис унылое молчание отца, тяжёлые вздохи матери и бодро-наигранные встречи с друзьями. В течении лета, длинными вечерами Борис успел рассказать и не раз обсудить свою историю. И всё-таки для него стал совершенно неожиданным разговор с Аннушкой, произошедший в эти дни.
- Ну Боря? - запинаясь и покраснев спросила Аннушка - какие планы?
- Планы на что? - не понял Борис
- На что, на что. Планы на жизнь! Как себе представляешь своё будущее?
- Какое у меня будущее? Если б было возможно, я бы хотел писать...Но это неосуществимо. Ни в какой институт меня не примут, разве что в дворники...
- Ну это ты чушь порешь, извини. Для писания институты не нужны. Лев Николаевич ничего не кончал...А ты знаешь - оживилась она дворники это неплохо. У меня есть один знакомый дворник, стихи пишет закачаешься. В Москве дворников нехватает. Прописку можно запросто получить. Можешь приехать - поживёшь пару недель у нас, а там и прописку получишь и комнату. Днями будешь двор подметать, а вечерами будем читать с тобой настоящую литературу, не какой-нибудь "Тихий Дон"...
Так судьба нашего героя (или он сам), сделав крутой поворот повела Бориса Малкина по новому пути.
Бледный утренний рассвет осветил небольшую комнату в подвале многоэтажного московского дома на Сретенке. Борис потянулся и открыл глаза. Рядом, разметавшись уютно посапывала Аннушка. Было рано, шесть часов утра. Осторожно, чтоб не разбудить он сполз с постели, тихонько оделся и вышел в пустынный и тихий двор. Вооружившись метлой и совком он начал утреннюю уборку.
Мысли вернулись к вчерашнему вечеру. Вспомнилось взолнованное лицо Коли Одинцова, читавшего вслух Солженицинское "Письмо к вождям", спор возникший при подготовке очередного номера "Хроники" и собственное ощущение полета, когда он прочёл ребятам свои последние стихи, в том числе любимое "Возьмёмся за руки друзья".
Хотя прошло не так много времени с его участия в геологической экспедиции, но перемены в его жизни произошли значительные. Прежде всего появилась Аннушка. Её любовь, её стремление сделать жизнь осмысленной и целеустремлённой, её надёжная поддержка, наконец круг её друзей, куда она ввела Бориса - всё это дало ему ощущение новых ценностей, видение новых горизонтов. За это стоило бороться. И он боролся по мере сил и умения. Самиздат, публикация и распространение нелегальщины, встречи на Пушкинской площади, правозащитные акции протеста, встречи с западными корреспондентами - это занимало всё время, остающееся от дворовой уборки.
Часто наступала депрессия: всё зря, всё попусту, никому это не нужно, не повернуть эту страну никогда. Но потом проходило и снова: встречи, споры, обыски, аресты - диссидентская жизнь. Постепенно в затхлом воздухе страны стала ощущаться свежая струя. Наверху появились новые люди, с новыми идеями и новыми разговорами. Замёршая льдина мало-помалу стала сдвигаться с места и выходить в открытое море. Стали меняться, казавшиеся незыблемыми, ценности. Та работа, которой занимались Борис, Аннушка и их друзья из преступной и наказуемой превратилась в нужную и важную.
Волшебно изменился и их личный статус. Многие из их кампании заняли ответственные и важные посты. Коля Одинцов стал главным редактором большого журнала. Аннушка вошла в администрацию нового президента России. Ну а Борис нежданно-негаданно был избран депутатом Государственной Думы.
Ушли в прошлое споры до утра, встречи на конспиративных квартирах, писание стихов, ушла юность. Рано утром, под дребезжащий звон будильника, отрывал Борис гудящую голову от подушки и невыспавшийся брёл в ванную. Там, пошатываясь становился под холодный душ и постепенно приходил в себя. В голове одно один за другим прокручивались дела, неоконченные вчера и отложенные на сегодня. Бреясь, уже привычно составлял очерёдность встреч, совещаний, деловых звонков. Начинался обычный день ответственного человека.
Но постепенно, за месяцы и годы накапливались горы не сделанного, не выполненных обещаний, не осуществлённых задач и не достигнутых целей. Действительность оказалась намного более сложной и неуправляемой, чем наивные и казавшиеся такими простыми и легко осуществимыми, планы тех лет. Всё чаще и чаще различал Борис рядом с собой людей чуждых и по духу и по целям. Всё чаще и чаще высокие цели сделать Россию свободной и преуспевающей заменялись политической грызнёй и хапаньем. Демократы перерождались в "дерьмократов".
Пришлось и Борису покинуть наконец кресло депутата. В новой среде он и Аннушка оказались чуждыми и не нужными. Хорошо ещё, что между делом рождённый сын, вырос толковым человеком и умелым программистом. Он уехал в Америку и нашёл прекрасную работу в "Силиконной Долине", штат Калифорния. Там он купил дом и для родителей.
Седая Аннушка встаёт рано утром и вооружившись садовыми ножницами идёт возиться со своими розами. Через час и Борис выходит на крыльцо стандартного американского дома. Он располнел, полысел, обрюзг и страдает аритмией. Подтягивая серые пижамные штаны, он брезгливо оглядывает окружающие горы. И только изредка меняется его взгляд. Это происходит, когда он долго смотрит туда на Восток, где далеко, далеко за океяном лежит Россия.