Иероним Ясинский
Втуненко
Дом, в котором помещалась редакция «Разговора», стоял во дворе. Вышневолоцкий вошел в редакцию и спросил в передней, где живет редактор «Разговора» Лаврович.
– А они тут не живут, – отвечал мальчик в синей блузе, выбегая из боковой комнаты.
– А где же?
– А они тут не служат.
– Редакция «Разговора»?
– Типография господина Шулейкина.
– Но ведь вывеска, что редакция помещается…
– Здесь, здесь! – крикнул из глубины передней хриплый голос. – «Разговор» здесь! Пожалуйте! Что угодно?
Из-за грязного шкафа, разделявшего переднюю на две половины – темную и светлую, – выглянула незнакомая физиономия с толстым, смешно приставленным к лицу носом алого цвета и с длинной беззубой улыбкой.
– Вам что?
– Хотелось бы повидать Лавровича…
– Зачем?
– Надо.
– Как редактора? Господин Шулейкин его рассчитал. Чересчур расписался! И стихами, и прозой начал валять! Прошу покорно пожаловать… Вы не господин Стародубов?
– Нет, я Вышневолоцкий.
Петербургский литератор с любопытством окинул взглядом редакцию московского журнала, объявившего его своим сотрудником. Грязная клеенка покрывала стол, на котором лежали первые нумера «Разговора» с безвкусными виньетками. Два белых простых стула стояли по сторонам стола. На подоконнике лежали ваксенные щетки.
– Господин Вышневолоцкий! Очень приятно! Давно изволили пожаловать в Москву? Не по вызову ли господина Лавровича? Но я за него. Хозяин прямо сказал: «Корнил Саввич, разговаривайте!» Да, журнальчик был бы хороший, если бы умеючи взяться. А то ведь чего только нет: и Бисмарк, и Гладстон[1], и спиритизм, и полемика с «Московскими ведомостями»[2], и полемика с «Русскими ведомостями»[3], и порнография, и славянофильство! Эх, грехов много – не могу я сам быть редактором, не утвердят: что я сделал бы! Журналисты от зависти лопнули бы!
Он с сожалением покачал головой, «Какой у него шагреневый нос, – подумал Вышневолоцкий, – как наперсток, истыкан».
Московский журналист продолжал:
– Я на литературе зубы съел! Полстолетия честно служу высшей идее! У меня взгляды и глубокое образование. Я со всеми корифеями был знаком… С Тургеневым, с Некрасовым… Вам удивительно?
– Мне по своим делам… Дайте адрес Лавровича! – проговорил Вышневолоцкий.
– Лаврович станет порицать меня и издателя, – начал журналист, оторвав кусочек бумаги и макнув перо в закапанную чернильницу, – так вы не очень-то верьте. Господин Лаврович забрал до двух тысяч денег еще в прошлом году, когда журнала не было. Весь год жалованье получал. Господин Шулейкин, бывало, каждое первое число на себе волосы рвет от чрезмерного горя, расставаясь с двумя радужными и, так сказать, бросая капитал на ветер… Получите адрес господина Лавровича.
Рот его растянулся в добродушную улыбку, и на кивок Вышневолоцкого одною головою он стал низко кланяться всем станом.
На улице Вышневолоцкий услышал, что его кто-то зовет. Он оглянулся: за ним бежал журналист в рыжем ветхом пальто и в облезлой меховой шапке.
– Господин Вышневолоцкий! Вышневолоцкий! А Вышневолоцкий!
Вышневолоцкий покосился из-за своих бобров на темного московского писателя, которого он не знал даже по фамилии и нос которого особенно ярко алел под золотистым лучом солнца-невидимки, скрытого высокими каменными домами.
– Позвольте узнать, вы тот Вышневолоцкий?
– Что вы хотите спросить? – произнес Вышневолоцкий, улыбаясь.
– Сочинитель романа «Силуэт»?
– Да.
Старик с умилением схватил его за руку.
– Читал! Все выдающееся читаю! Как же, с большим удовольствием! Был тронут! Дважды прослезился! Господин Вышневолоцкий!
Он замолчал, не находя слов или опасаясь высказать свое желание, и только уловив в глазах Вышневолоцкого что-то вроде расположения к себе, произнес:
– Отправляюсь завтракать… Живу близко, на Живодерке. Сделайте честь, ко мне хоть на пять минут. Позвольте представиться: Корнил Саввич Втуненко. По происхождению – малоросс, автор повести исторического характера: «Василий Темный»…[4] Прошу! Эй, на Живодерку, пятнадцать копеек!
Вышневолоцкий хотел сначала отказаться, но вспомнил, что действительно когда-то в детстве читал «Василия Темного», и решил заехать к Корнилу Саввичу из благодарности и из любопытства.
Миновав множество деревянных домишек, извозчик остановился у ворот, над которыми торчала жердь с надписью: «Сие место продается участками». Корнил Саввич пошел вперед по мосткам, Вышневолоцкий следовал за ним и глядел вокруг на огромный пустырь, расстилавшийся по обеим сторонам мостков. Вдали виднелся желтый деревянный жиденький дом, о двух этажах, без всяких служб и сараев. Корнил Саввич торопливо и неровно семенил ногами. Он был в истоптанных сапогах. Его синие брюки были отрепаны назади каблуками, и чья-то заботливая рука заштопала их и наложила заплатки из черного сукна.
Перед самым домом лежала, выделяясь на снегу, мусорная куча. Вороны клевали ее и с хриплым криком кружились в воздухе. Корнил Саввич, радостно улыбаясь, сказал:
– А они тут не живут, – отвечал мальчик в синей блузе, выбегая из боковой комнаты.
– А где же?
– А они тут не служат.
– Редакция «Разговора»?
– Типография господина Шулейкина.
– Но ведь вывеска, что редакция помещается…
– Здесь, здесь! – крикнул из глубины передней хриплый голос. – «Разговор» здесь! Пожалуйте! Что угодно?
Из-за грязного шкафа, разделявшего переднюю на две половины – темную и светлую, – выглянула незнакомая физиономия с толстым, смешно приставленным к лицу носом алого цвета и с длинной беззубой улыбкой.
– Вам что?
– Хотелось бы повидать Лавровича…
– Зачем?
– Надо.
– Как редактора? Господин Шулейкин его рассчитал. Чересчур расписался! И стихами, и прозой начал валять! Прошу покорно пожаловать… Вы не господин Стародубов?
– Нет, я Вышневолоцкий.
Петербургский литератор с любопытством окинул взглядом редакцию московского журнала, объявившего его своим сотрудником. Грязная клеенка покрывала стол, на котором лежали первые нумера «Разговора» с безвкусными виньетками. Два белых простых стула стояли по сторонам стола. На подоконнике лежали ваксенные щетки.
– Господин Вышневолоцкий! Очень приятно! Давно изволили пожаловать в Москву? Не по вызову ли господина Лавровича? Но я за него. Хозяин прямо сказал: «Корнил Саввич, разговаривайте!» Да, журнальчик был бы хороший, если бы умеючи взяться. А то ведь чего только нет: и Бисмарк, и Гладстон[1], и спиритизм, и полемика с «Московскими ведомостями»[2], и полемика с «Русскими ведомостями»[3], и порнография, и славянофильство! Эх, грехов много – не могу я сам быть редактором, не утвердят: что я сделал бы! Журналисты от зависти лопнули бы!
Он с сожалением покачал головой, «Какой у него шагреневый нос, – подумал Вышневолоцкий, – как наперсток, истыкан».
Московский журналист продолжал:
– Я на литературе зубы съел! Полстолетия честно служу высшей идее! У меня взгляды и глубокое образование. Я со всеми корифеями был знаком… С Тургеневым, с Некрасовым… Вам удивительно?
– Мне по своим делам… Дайте адрес Лавровича! – проговорил Вышневолоцкий.
– Лаврович станет порицать меня и издателя, – начал журналист, оторвав кусочек бумаги и макнув перо в закапанную чернильницу, – так вы не очень-то верьте. Господин Лаврович забрал до двух тысяч денег еще в прошлом году, когда журнала не было. Весь год жалованье получал. Господин Шулейкин, бывало, каждое первое число на себе волосы рвет от чрезмерного горя, расставаясь с двумя радужными и, так сказать, бросая капитал на ветер… Получите адрес господина Лавровича.
Рот его растянулся в добродушную улыбку, и на кивок Вышневолоцкого одною головою он стал низко кланяться всем станом.
На улице Вышневолоцкий услышал, что его кто-то зовет. Он оглянулся: за ним бежал журналист в рыжем ветхом пальто и в облезлой меховой шапке.
– Господин Вышневолоцкий! Вышневолоцкий! А Вышневолоцкий!
Вышневолоцкий покосился из-за своих бобров на темного московского писателя, которого он не знал даже по фамилии и нос которого особенно ярко алел под золотистым лучом солнца-невидимки, скрытого высокими каменными домами.
– Позвольте узнать, вы тот Вышневолоцкий?
– Что вы хотите спросить? – произнес Вышневолоцкий, улыбаясь.
– Сочинитель романа «Силуэт»?
– Да.
Старик с умилением схватил его за руку.
– Читал! Все выдающееся читаю! Как же, с большим удовольствием! Был тронут! Дважды прослезился! Господин Вышневолоцкий!
Он замолчал, не находя слов или опасаясь высказать свое желание, и только уловив в глазах Вышневолоцкого что-то вроде расположения к себе, произнес:
– Отправляюсь завтракать… Живу близко, на Живодерке. Сделайте честь, ко мне хоть на пять минут. Позвольте представиться: Корнил Саввич Втуненко. По происхождению – малоросс, автор повести исторического характера: «Василий Темный»…[4] Прошу! Эй, на Живодерку, пятнадцать копеек!
Вышневолоцкий хотел сначала отказаться, но вспомнил, что действительно когда-то в детстве читал «Василия Темного», и решил заехать к Корнилу Саввичу из благодарности и из любопытства.
Миновав множество деревянных домишек, извозчик остановился у ворот, над которыми торчала жердь с надписью: «Сие место продается участками». Корнил Саввич пошел вперед по мосткам, Вышневолоцкий следовал за ним и глядел вокруг на огромный пустырь, расстилавшийся по обеим сторонам мостков. Вдали виднелся желтый деревянный жиденький дом, о двух этажах, без всяких служб и сараев. Корнил Саввич торопливо и неровно семенил ногами. Он был в истоптанных сапогах. Его синие брюки были отрепаны назади каблуками, и чья-то заботливая рука заштопала их и наложила заплатки из черного сукна.
Перед самым домом лежала, выделяясь на снегу, мусорная куча. Вороны клевали ее и с хриплым криком кружились в воздухе. Корнил Саввич, радостно улыбаясь, сказал:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента