Игорь Середенко. Исповедь

Игорь Середенко
Исповедь

   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
 
   ©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

   Стоял плотный непроницаемый туман. Сквозь узкие тюремные оконца свет едва пробирался внутрь мрачных помещений тускло освещая холодные каменные стены. Внутреннее освещение коридоров было слабым, всего несколько бледных лампочек на этаже. Казалось, что облака тумана проникли внутрь тюремных помещений, наполняя мрачные лабиринты коридоров легкой пеленой и сыростью.
   Тяжело шаркая и изредка побрякивая связкой ключей, медленно шли коридорами двое тюремщиков. Один был молод, другой – не старый еще человек. Они проходили мимо темных и мрачных одиночных камер первого этажа правого корпуса.
   – Вот здесь, в дальней слева, – произнес хриплым голосом не старый еще тюремщик, – содержатся приговоренные к смерти. Ты запоминай Гари.
   – Все ясно Джек, – ответил молодой тюремщик, – А можно посмотреть на приговоренного к смерти?
   – Да чего на него смотреть. Там лишь один и то…
   – Что, что? Он что-то говорит? Ты пробовал разговаривать с ним?
   – Что за дурь. Мы здесь не для этого работаем Гари. Понял?
   – Да, да. – Гари кивнул головой. – Но интересно…
   – Ничего интересного. Скоро его расстреляют, вот и все. И судьба его остановится, и он перейдет в иной мир.
   – Интересно: в ад или рай?
   – Здесь все лишь в ад отправляются, другой дороги нет для таких. Невинных не держат здесь, в этом отделении. Это все смертники. И участь этого такая же.
   – Ты сам участвовал, или быть может, видел, как казнят этих смертников?
   – Что-то ты много болтаешь. – Заметил угрюмо Джек. – Если хочешь остаться на этой работе, то не болтай лишнего, особенно с расстрельными.
   – Расстрельные?
   – Да, это я так их называю.
   – Интересно, а этого, что в дальней камере, за что казнят? – поинтересовался Гари.
   – Да, вроде как жену задушил. Она иностранка. Да, точно, голову скрутил, мерзавец. Гореть такому в аду синим пламенем. – Джек сплюнул на пол, подходя к темной камере. – Вот здесь, эта погань нечеловеческая сидит.
   – Бог ты мой, за что же он ее так? – поинтересовался Гари, всматриваясь во мрак наполняющий камеру.
   – Дело не в этом. Я слышал, что мальчик у них годовалый остался. – Джек потер затылок и добавил. – Теперь сирота.
   – Да, печально. Отца казнят, а мать… убита отцом, – последнее слово юноша произнес тихо. – Что-то у меня мурашки прокатились волной по коже. Как-то не по себе мне здесь. Идемте отсюда.
   – Да, пожалуй. Недолго этой твари осталось. Там в глубине, – он указал вниз пальцем, – его уже заждались. Следователь приходил недавно. Я слышал, что вроде как, ему три дня осталось.
   – Хорошо бы поглядеть на него.
   – Ничего особенного. Да там в камере и света то нет, – произнес Джек звеня связкой ключей, перекладывая ее из руки в руку.
   – Как так, нет? – удивился Гари.
   – А зачем на этих паразитов электроэнергию расходовать. Пусть в темноте сидят. Каются за свои грехи, что при жизни натворили.
   Они проходили мимо винтовой лестницы уходящей куда-то вниз скрытой одеялом мрака.
   – А эта, куда ведет? – вновь поинтересовался юноша.
   – Эта? Там, под первым этажом, есть еще камеры.
   – Кого же там держат? Там, наверное, намного хуже преступники? И когда приходит их черед, то переводят их сюда к расстрельным, да? – дал себе волю пофантазировать Гари.
   – Да, нет же, – отвечал ему сухим голосом Джек. – Что ты ерунду порешь. Там внизу собирались держать особо опасных… Это стало быть при старом еще директоре тюрьмы. А новый-то директор хочет перевести тех, кого должны казнить вниз в подвальные камеры, «пусть сидят ниже всех», – говорил он, а тех, что сейчас внизу на их место, то есть на первый этаж.
   – Но кто же там сейчас находится? – недоумевал юноша.
   – Этот, говорят, священника убил, или виновен в том, что он умер. Я точно не знаю. Сейчас еще суд идет над ним. Несколько дней подряд, повторный назначали. Наверное, сложное дело, – он поднял газовую лампу над винтовой лестницей, что бы осветить ее. – Ладно, так и быть, идем вниз, покажу тебе, – и они медленно стали спускаться по крутой винтовой лестнице. – Я недавно спускался вниз. Там сидят те, чья участь еще не решена.
   – То есть, что значит, не решена: или в ад, или в рай? А сейчас они находятся на перепутье, стало быть, – спросил Гари.
   – Ну, как бы тебе объяснить, – вздохнул Джек, наполняя легкие свежей сыростью подземелья, – здесь содержатся те, кого приговорили к смерти, но потом возникли какие-то новые обстоятельства в их делах, которые могут повлиять на их дальнейшую судьбу. Сейчас там находится лишь один такой заключенный и над ним проводится повторный суд. Быть может, его переведут после суда на верхние этажи и дадут срок заключения, а возможно, новые обстоятельства не окажутся значительными и судьи посчитают его приговорить…
   – К расстрелу, – продолжил Гари.
   – Верно. А быть может, хотя это редко случается, его и вовсе выпустят на свободу. Невинных – мы не держим. Как суд решит, так тому и быть, – заключил Джек.
   – Разве такое возможно? – удивленно вопрошал юноша. – Какая радость его тогда ждет, представляю. За час до смерти, ему сообщают, что он свободен, – пофантазировал Гари.
   – Я тут за сорок лет службы разного повидал, – он тяжело вздохнул, пытаясь освободить свои легкие от запаха сырости и гнили, наполняющей коридор подземелья. – Ну вот, видишь, тут тоже темно, и тебе не удастся увидеть лицо этого заключенного. Сегодня не везет тебе.
   – Тоже экономят энергию? – удивленно вопрошал Гари.
   – Нет, – резко ответил ему Джек. – Вряд ли. Скорее всего, тут перегорела лампочка. Надо электрику сообщить. Вот видишь, здесь в коридоре тоже мигает.
   – Это из-за сырости и тумана, наверное. Он сегодня какой-то особенно густой что ли. – Тихо промолвил Гари.
   – Это верно, сыровато здесь как-то. Ну, посмотрел? Пойдем наверх. Здесь ты уже все видел. Теперь займемся осмотром верхних этажей, второго и третьего.
   – Разве я там тоже буду охранять?
   – Сегодня нет. У нас есть для этого сменщики. Всю тюрьму мы делим по сменам. Ты сегодня только знакомишься с предстоящей работой. Так начальство велело. Мы люди маленькие, кого скажут, того и станем охранять…
   Тюремщики шаркающим шагом в тяжелых сапогах тяжело поднимались по ступенькам винтовой лестницы, унося с собой тени падающие от их силуэтов. Тем временем мигающая и издающая треск лампочка погасла, погрузив подземелье в черную непроницаемую мглу.
   В темной сырой камере подземелья, сидя на каменном полу, находился заключенный, облокотившись спиной к холодной стене, и спал. Его не пугал холод, проникающий внутрь камеры вместе с сыростью, он смотрел сон, и его лицо иногда дико искажала, судорожно сокращенная мышца. Какая-то очередная волна холода прошлась по его спине, приводящая его тело в судорожное подергивание. Что-то разбудило его. Он медленно приоткрыл глаза, затем почесал затылок и провел рукой по щетинистому подбородку.
   – Издохнешь здесь, пока эти, наверху, что-то решат. – грубым и сонным голосом произнес заключенный обращаясь ни к кому.
   Эхо его последнего слова пронеслось по камере и гулко вышло, миновав решетку двери, где-то растворяясь в коридоре повторившись несколько раз. Он мрачно огляделся по сторонам, и хотел было закрыть глаза, что бы окунуться в мир грез сладостного сна, но его пристальный взгляд остановился на какой-то едва заметной тени. Какой-то сгусток темного пятна, едва уловимого во мраке, им было замечено у противоположной стены камеры. Он попытался вспомнить: было ли это пятно вчера ночью, но, так и не вспомнил. «Был свет, горела лампочка, но пятна не было. Да, точно, не было», – думал он. – «Но тогда, что же это может быть? Игра тени и света. Стоп. Какого еще к черту света? Ведь лампочка погасла еще вчера». – Вспомнил заключенный.
   – Кто здесь? – хрипловатым и неуверенным голосом проговорил заключенный, для большей своей уверенности.
   В ответ его слов – тишина, лишь легкое эхо наполнило камеру и коридор, отразившись от темной стены. «Наверное, мне показалось», – успокаивал он себя. Он закрыл глаза и поудобнее примостился, опираясь спиной к каменной стене. Но заснуть он, как раньше не мог. Что-то мешало ему расслабиться и погрузиться в сон. Заключенный начал все чаще задаваться этим мучающим его вопросом. Его мозг судорожно искал причину. Что это может быть? И вот, как будто какая-то догадка проскочила мимо его мозга, не задев его, и вновь затерялась где-то во мраке безумных мыслей. Он тяжело выдохнул полной грудью и попытался ни о чем не думать, что бы ни одна мысль не потревожила его разум. Когда он начал наконец-то погружаться в сон, вдруг его разбудил какой-то резкий и мгновенный скрежет металла. Его тело невольно вздрогнуло, глаза внезапно открылись от удивления и какого-то едва уловимого ветерка страха. Он с ужасом огляделся по сторонам, невольно останавливая взгляд на сгустке тени. Лампочка в коридоре вновь выбросила, шипя несколько искр и тускло засветилась, отбрасывая тени. По камере поползли решетчатые тени. Странный сырой запах какой-то гниющей плесени резко ударил в ноздри заключенного, наполняя его легкие сыростью и холодом зловонной гнили. Он еще раз потер затылок, затем провел ладонью по щетинистому подбородку и щекам, пытаясь несколько согреться, сколько прийти в себя от безумных холодных и мрачных мыслей переполняющих его дрожащее и оцепеневшее сознание. Едва уловимый шелест привлек вновь его внимание, разбудив сонный разум, и вернув к реальности его окаменелый от холода мозг. Только сейчас он начал задавать себе вопрос: почему здесь так жутко холодно? И чтобы окончательно развеять страхи и сомнения, и немного согреться, он решил вновь нарушить тишину.
   – Кто здесь? – тихим и не уверенным голосом спросил заключенный. Затем он повторил свой вопрос, в котором появились более уверенные нотки голоса. Он невольно покосился в сторону темного пятна.
   – Это я, – холодно прозвучал голос. Но, почему-то голос этот не отразился эхом, а сразу же затих внутри камеры.
   Заключенный покрылся холодным потом, при появлении этих слов. Он твердо знал и помнил, что он, до того, как заснуть, был один в камере. «Наверное, когда я спал, эти уроды подбросили мне кого-то», – думал заключенный. «А ведь не имеют права. Ведь суд еще не завершен. Я должен находится один». Он уже намеревался вступить в ругань с новым сокамерником, как вдруг его осенила новая мысль. «Что, если этот парень подослан специально, что бы выяснить все обо мне, а быть может и хуже…».
   – Что, тебя тоже подозревают в чем-то? – резким голосом спросил заключенный.
   – Все люди грешны, и я тоже, – равнодушно прозвучал не отражая эха голос.
   – Ну, это и к лучшему, что мы вместе. Будет с кем поболтать напоследок. О наших грешных душах подумать перед смертью.
   – В чем же твой грех?
   – Хочешь узнать? Это не секрет, сейчас проходит слушание моего дела, повторное. Появились некоторые новые сведения. Мой адвокат сообщил мне, что я скоро выйду на свободу. Он постарается снять с меня все обвинения. «Новые обстоятельства в деле», – так он сказал.
   – Что же это за обстоятельства? – спросил голос, звучащий более тверже, словно камень, брошенный в стоячую воду рассекая воздух, но по-прежнему без звуковых отражений.
   – Ну, что ж слушай мою историю, надеюсь, что и ты мне ответишь тем же. – И заключенный, прислонившись спиной к холодной стене, начал свое повествование.
   «Вокруг меня, прижавшись к белым стенам офиса, находились пятнадцать человек. Это были какие-то чиновники, в основном клерки, банкиры, в общим банковские воротилы, акулы капитала. Я их с детства ненавижу. Удавятся из-за цента, и все взвешивают через деньги. Мой отец ушел из жизни, покончив с собой из-за таких как они. Он взял кредит и не смог расплатится. И, чтобы оставить честное имя, ушел в иной мир, оставив меня с матерью. Я повторил судьбу своего отца, оказавшись в таких же условиях, как мой бедный отец когда-то. Я потерял работу. Меня сократили и выбросили на улицу, как какую-то ненужную вещь. Скоты! У них вместо мозга компьютер, а вместо сердца – сейф, доверху набитый деньгами. Я хотел найти новую работу, но у меня не вышло, говорят, в стране безработица, и я не один, кто оказался в таких тяжелых условиях. Кроме того, я не англичанин, а на иностранцев они смотрят по-другому. Я взял небольшой кредит на покупку машины, но потеряв работу, быстро растратил деньги и не найдя иных средств и работы, был вынужден вновь взять кредит, но мне отказали. Ты представляешь, эти чистюли… в дорогих костюмах и белых рубашках… Грязные свиньи, они мне отказали, да еще и пригрозили тюремным сроком, так как у меня более ничего не было, кроме моей свободы. Подонки! Я хотел создать семью, стать полноценным гражданином, любящим отцом и мужем… Но, не имея ни цента – я никому не нужен. Тогда я решился на последний отчаянный поступок. Судьба прижала меня к стене, и я решил вырваться из ее жестких объятий. Я решил что-то круто предпринять в этой жизни, что меня будет отличать от всех остальных смирившихся со своей участью покорной овечки. Я не хотел заканчивать свою жизнь так же, как мой бедный отец когда-то. Я решил поменяться ролями с моими палачами, толкающими меня на безумие – в объятия смерти. У меня не было иного выхода. За оставшиеся деньги я раздобыл на черном рынке орудие мести, оно словно волшебная палочка могло влиять на холодные умы этих банковских кретинов, лишь его они слушали, уважали и ему подчинялись. И вот, я оказался среди этих чистюль, надменно смотрящих на меня с чопорным взглядом, в накрахмаленных пиджаках с аккуратно наглаженными воротниками и одетых в дорогих и модных магазинах. Это было противостояние чопорности и ненависти. Кто окажется более стойкий духом. Правда, теперь у меня были преимущества, но не я их выбирал, они вынудили меня к этому шагу. Я смотрел с ненавистью на эти сытые и беззаботные морды окружающие меня со всех сторон. Только теперь их взгляды были направлены на меня снизу. Их лица уже не отражали холодного и неприступного чопорного взгляда, когда я просил, умолял их отсрочить мой кредит, теперь с них спал занавес лицемерия и холодного спокойствия, их лица искривила маска ужаса и безысходности, как когда-то одолевала меня, поглощая всю мою волю и мысли. Я был их врагом, именно это я прочел в их глазах. Они жутко призирали и ненавидели меня. Но все же, мое сердце было переполнено, в тот роковой день, радостью. Потому что я смог преодолеть покорность и слабость, которую они мне внушали, и запугать их. Да, они меня боялись. И боялись так сильно, что это было заметно по их реакциям. Пришел судный день для этих подонков, «за все нужно платить», – я мог бы ответить их же словами. Особенно это было заметно, когда я сломал одному из них нос, и он украсил багровыми красками белый мраморный пол их преуспевающего банка, который был для таких, как я адом безысходности и пустоты. После того, что они сделали со мной, я решил сделать то же самое с ними. Я разбил голову какого-то лысого толстяка и он тяжело рухнул своим неуклюжим и толстым животом вниз, разложившись на полу, добавив немного красного очарования на слегка уже окрашенный его компаньоном белое полотно мрамора. Они оба были живы, и никто пака сильно не пострадал, разве что их сознание помутилось и черствые души забегали в предвкушении худшего ища лазейку куда бы спрятаться от возмездия. Я был холоден и угрюм, возможно, жесток в обращении с этими свиньями. Но, не они ли вынудили меня к такому обращению? Они были демонами скрывающимися за черными пиджаками и белыми накрахмаленными рубашками. Да, они были смертельно напуганы. Впервые за свою беззаботную жизнь, не знающую оков бедности и унижений, их жирные, откормленные и цветущие тела дрожали. Но не от холода, в банке было тепло, а от страха за свою ничтожную жизнь. Впервые они почувствовали себя запертыми в клетке, а над своими шеями занесенный меч справедливости за свои порочные грехи.