Илья Лируж
Строчки – жемчуг. Нанижи их на память
© Лируж И. 2013
© Московская городская организация Союза писателей России
© НП «Литературная Республика»
Владыка, музыкою венчан
1971
…И вновь сверкает в свете рампы
Старинной готики орган…
Во фрачных парах оркестранты
Под взглядами партерных дам,
Напружив мышцы лиц и те́ла,
Объединённые судьбой,
В заворожённые пределы
Влекутся властною рукой.
Их Бог, стремительно изменчив, —
Внезапным ма́нием кисте́й
Ввергает звук – с высот предвечных —
В пучины низменных страстей.
И – о, Властитель своенравный! —
В единый временно́й отсчёт
Гремят победные литавры
И стонет горестный фагот.
Владыка, музыкою ве́нчан,
Он встал у рампы – на краю.
И сонм предчувствий давит плечи
И кру́жит голову мою.
И вакханалия созвучий
По странной прихоти страстей
Со дна души́ подъемлет лучшее —
Лицо возлюбленной моей.
«Меня преследует бессонница»
1974
Меня преследует бессонница —
Не доконала бы когда.
И в голове гудит, как в звоннице,
Где бьют во все колокола,
Где все от гуда – содрогается,
Где даже самый воздух – гулк,
Где бесконечно продолжается
Начавшийся однажды звук…
И лишь к утру – в разбитом вдребезги
Моем мозгу смолкает звон.
И ты идешь ко мне из вереска—
Из тишины…
Но это – сон.
«Тело твое – бархан»
1984
Тело твое – бархан,
Бархат песка пустынь.
Руки мои – аркан.
Шепчешь: «Остынь, остынь…»
Кожи горячий ток
Чувствуют пальцы рук.
Ближе – к виску висок,
Чтобы услышать стук.
Нежность ли это? – Груб.
Рук безразделен час…
Если б изгибом губ
Отдан – иной приказ!..
В грудь – миража жар,
Вся голова – хмель.
Жизнь положу – не жаль:
Только в тебе – цель.
Словно пустынь песок
Льешься сквозь пальцы рук.
Шепот стучит в висок:
«Друг – ты мне только друг…»
«Люби меня, люби»
(романс)
1974
«Люби меня, люби» —
слова полны отчаянья.
«Люби меня, люби» —
бессмысленный призыв.
«Люби меня, люби» —
твержу, как заклинанье,
Уже который год
навязчивый мотив.
Люби меня, люби —
я не могу иначе.
Любовь твоя нужна,
как воздух – наравне.
Люби меня, люби —
ты видишь – я не плачу,
Ты знаешь, скольких слёз
улыбка стоит мне.
Люби меня, люби —
будь ласковой, будь нежной,
Жестокой или злой —
но узел не руби:
Не изгоняй меня
и не лишай надежды.
Позволь тебе твердить:
«Люби меня, люби».
Позволь тебе твердить:
«Люби меня, люби…»
«Я знаю, Вам нужна поэзия»
1998
Я знаю, Вам нужна поэзия,
Которая нежна, печальна.
Она близка Вам изначально,
В ней можно раствориться, грезить.
Я вижу Вас с раскрытым томиком
Стихов забытого поэта.
Сентиментального сонета
Строка – приводит Вас к истоме.
Вы погружаетесь в старинные
Мечты, прописанные с «ятем».
В них платонически объятья,
Свечей мерцанье стеаринное,
На стенах штофы с гобеленами,
Где сцена выткана охоты,
И смотрит лань из позолоты
Так загнанно и так несмело,
И юный граф стоит задумчиво
С лицом фамильного портрета,
Его плюмаж волнуем ветром,
Рука с оружием опущена…
…Вы плачете…
Все это грезится
Мне – на продавленном диване.
Вы сами – грустная поэзия
С усталыми глазами лани…
Игра
1998
Волшебна острая игра
И эта чистая влюблённость,
И эта неопределённость,
Пронзающая, как игла.
Волшебна острая игра —
Неогово́ренные встречи
И тайно-зна́чимые речи,
Как будто бы изпод пера.
Отточием изза ресниц
Внезапно брошенные взгляды
Облачены для нас в наряды
Сбывающихся небылиц.
Иной, почти невидный, жест —
Невинный или же случайный —
Волнует нас необычайно,
Воспринятый как благовест.
И вот – идём плечо-в-плечо
Нарочно-легкою походкой,
И нам стеснительно и робко,
А сердце странно-горячо,
И как последнее туше,
Мгновенное прикосновенье…
И, наконец, стихотворенье,
Необходимое душе.
«Пойдем по парку, милая»
1970
Пойдем по парку, милая, —
Туда, где меж берёз,
Алеет лист осиновый,
Единственный – до слёз…
По листьево́му, жёлтому,
Я, как лесной колдун,
К сияющему, зорнему,
Веду тебя, веду.
Чтобы, возникший в шорохах.
Среди осенних запахов,
Он вдруг метнулся сполохом
В зрачки твои распахнутые,
И навсегда осталось бы
В душе воспоминание —
Как ярок лист опаловый
Был в пору увядания…
«Женщина курила и молчала»
1974
Женщина курила и молчала.
Возле глаз морщинки залегли.
А меня в зрачках ее – качало
И несло куда-то от земли.
Но – уже у Вышнего Порога
Будто оборвалось что внутри:
Чистый голос – ангела ли? Бога?
Произнес короткое: «Смотри…»
Предо мной, покачиваясь вяло,
Подчиняясь медленной волне,
Женщина курила и молчала,
И – не вспоминала обо мне.
Рождественская квадрига
«Он предан навеки одной
И грусти терзаем приманкой.
Уйдешь ли ты, гаер седой,
С твоей неотвязной шарманкой?..»
«Шарманщик» – А. Фет
«В переулке Лаврушинском»
В переулке Лаврушинском
Даже воздух обманчив.
Здесь – в шкатулке игрушечной
Мне играет шарманщик.
И танцует на шапке
Под старинный вальсо́к
И головкой, и лапками,
И крылом – воронок.
Кинь шарманщику в кружку
Медный грош на гульбу.
Воронёнок послушно
В шапке склюнет судьбу —
Будь ты Ванька-приблудный
Или ухарь-купец —
С Василисой Премудрой
Ты пойдешь под венец.
Ах, шарманщик, напрасно
Ты играешь судьбой.
К Василисе Прекрасной
Я иду сам не свой
И в бреду откровенном
Пробредаю стокра́т
Вдоль таких белостенных,
Белопенных палат
В переулке Лаврушинском —
Там, где воздух обманчив…
Прихожу, чтобы слушать, как
Мне играет шарманщик.
«В эту ночь, когда бьют куранты»
В эту ночь, когда бьют куранты,
И снежинки танцуют танго, —
Рэкетиры, воры и франты
Пьют шампанское с соком манго.
Мой шарманщик – почти шаманом —
Ку́тит в бывшей столовке – баре.
Сам – из шапки – шальным шалавам
Мечет судьбы в хмельном угаре.
И влетают монеты в кружку —
И судьбою играют в фанты,
Ублажая своих подружек,
Рэкетиры, воры и франты.
А в Лаврушинском – индевелом,
Берендеевом и перунном —
Я брожу за своим пределом
В беломбелом сиянии лунном,
Как юродивый, как блаженный,
С волхованием, с ворожбою…
Навораживаю броженьем
Образ женщины – пред собою.
Вы, конечно же, в темноалом,
Очень стройном, прямом и длинном,
С непременным – в сей час – бокалом,
У любимого Вами камина.
В окруженье семьи – и прочих —
А меня рядом нет в помине.
Разве вспыхнет внезапно строчка
К Вам – моя – угольком в камине…
«Давно отзвучали твои новогодние сказки»
Давно отзвучали твои новогодние сказки,
И в небе давно отсверкали твои фейерверки.
Рождественской ночи бумажные яркие маски
Сегодня —
Померкли, померкли, померкли, померкли.
Промозглая оттепель – в мокрую, гнусную морось —
Давно превратила снежинки, снежинки, снежинки.
Твоя ворожба, волхованье, твой внутренний голос
Всего лишь —
Ужимки, ужимки, ужимки, ужимки.
Истаяло в мо́роке чувство веселое счастья,
Которое можно приблизить твоей ворожбою,
И алый янтарный браслетик надеть на запястье
Любимой —
Тобою, тобою, тобою, тобою.
Исчез берендеевый, снежный, рождественский город,
И что остаётся – месить эту чертову слякоть.
И тонкий браслетик сжимать, и не чувствовать холод,
И с пьяным шарманщиком пьяно смеяться и плакать…
«Мы с пьяным шарманщиком»
1997
Мы с пьяным шарманщиком
пили роскошные старые вина
И пьяно смеялись,
и пьяные слезы на белую скатерть роняли,
И в пьяном бреду
все мне чудилось алое платье на фоне камина
И алые брызги браслета
на лаке рояля.
Мне чудилось, чудилось, чудилось: я —
не подранок,
В рождественской сказке
есть мне отведённое место:
Любуясь, Вы нежно кладёте
мой алый янтарный подарок
На черную деку рояля —
прелестно, прелестно…
Ах, всё это бред —
если б это случилось, то было бы чудом.
Ни Вы и ни я
совершенно не властны над нашей судьбой.
Я просто ушёл в никуда,
как пришел ниоткуда.
И алый янтарный браслетик
по случаю о́тдан другой.
Но даже теперь,
когда прошлого нет и в помине,
И годы, и су́дьбы
как будто бы нас уравняли,
Мне чудится:
Вы – в темно-алом на фоне камина
И алые брызги браслета
на лаке рояля…
«Нас только двое на земле»
2009
Нас только двое на земле —
Нам суждено не размину́ться.
Мы – бабочками на смоле —
Увязли в нашем безрассудстве.
Мы – эта вязкая смола,
Мы – та соломинка, что в го́ре
Последняя…Мы – та скала,
Которую не смоет море.
Мы – та высокая волна,
Что выбивает гроты в скалах.
Мы – те последние слова,
Сорвавшиеся с уст усталых.
Мы – те усталые уста́,
В кровь перекушенные болью.
Мы – жизнь, которая пуста,
Не завершённая любовью…
Нас только двое на земле —
Нам суждена обитель эта.
Друг в друге мы – в монастыре.
Нам дела нет до бреда света.
Нас пересу́ды и суды́
Досужих присных не взволнуют,
И жёсткий перст слепой судьбы́
Нам путь иной – не указует.
Мы не потворствуем судьбе —
Она грозит напрасно плетью…
…………………………………………….
К своей любви дай Бог тебе
Не опоздать на пол столетья…
«Не уйти от тебя, не скрыться»
1984
Не уйти от тебя, не скрыться,
И тоски по тебе не избыть.
Лишь тобою могу напиться,
Лишь тобою умею жить.
Ты – моё ощущение света,
Невесомость моя, мой всплеск,
Ты – седьмое чувство поэта
И отточенной строчки блеск.
Ты – мечта, невозможность – не́что,
Что заполнило жизнь мою,
Ты – земная, желанная женщина,
И за это – благодарю.
В толчее перепутанных мнений,
В перекрестии улиц – и глаз—
Я встаю пред тобой на колени,
Не стыдясь,
И сегодня, на этом изломе
Одинокой моей тропы
Вновь протягиваю ладони,
Чтоб коснуться твоей стопы..
«Стали письма-то – неживые»
1984
Стали письма-то – неживые,
Перепевами прошлых лет,
Словно комнаты нежилые,
Брезжит отсвет в них – но не свет.
Не несут они с собой радости
И душе покой не дают.
Доверяю им разны – разности,
Но немногое, чем живу.
Разлучили нас, нет, не во́роги,
Разлучила жизнь. Но поверь:
Твои письма мне были дороги,
Они дороги и теперь.
Пусть не частые и короткие,
Словно некогда написать…
Стали в жизни мы – неторо́пкие,
Я могу теперь подождать.
Я умею ждать их неделями,
И обиды не затаить…
Как недавно мы еще верили,
Что нам порознь не прожить.
Но надеяться понапрасну-то, —
Ты идешь своей стороной.
И чем дальше, тем ясней-ясного,
Что не свидеться нам с тобой.
И за го́дами все рассеянней
Счастья прежнего долгий свет.
За заставами, за Россиею
Затерялся твой лёгкий след.
Вот и письма – как неживые,
Но те годы не сведены —
Они резами ножевыми
По живому проведены…
«Нас пеленают во младенчестве»
1965
Нас пеленают во младенчестве,
Нам шепчут нежные слова.
И, упакованных нас, – женщины
Спокойно носят на руках.
Встаём на ноги неокрепшие —
Освобождаемся от пут —
И нас, чуть-чуть волнуясь, – женщины
Впервые за руку ведут.
Но мы мужаем – и, конечно же, —
Нам станет тесен их уют.
И вот уже тоскуют женщины
И слишком долго писем ждут.
А нас уводят все апрели,
И повидаться – недосуг…
А дома женщины седеют
И превращаются в старух.
Мы возвращаемся – не прежними
И вдруг читаем в их глазах:
Нас, осчастливленные женщины,
Носить готовы на руках.
«Бывает, бывает – чего не бывает»
1965
Бывает, бывает – чего не бывает —
Бывает, старинный Ваш друг исчезает,
И в память о прошлом он Вас предаёт —
Бывает, сбивают и сокола влёт.
Бывает, бывает – ну как не бывает —
Любимая женщина Вас покидает.
Вам ночь среди белого дня настаёт —
Бывает, сбивают и горлицу влёт.
Бывает, бывает – так часто бывает —
Ваш первый учитель себе изменяет.
Свеча оплывает и свет не даёт —
Бывает, когда соловей не поёт…
Бывает, бывает – конечно, бывает —
Ваш первенец крылья свои обретает.
Он Вас забывает и вести не шлёт,
И в редкие встречи молчит или – врёт.
Бывает, бывает… Но вот как бывает —
Когда на руках Ваших мать умирает,
О Вас она слёзы последние льёт
И Вам свое благословенье даёт.
Бывает…
Бывает…
«Не уходите, тётя Сарра»
Памяти Сарры Самуиловны Столяровой
2006
Не уходите, тётя Сарра,
Не угасайте с каждым днём,
Не улыбайтесь так устало,
Не умолкайте о своём…
Мы всё к Вам тянемся упрямо, —
Вы знали каждого с пелён,
Давно Вы стали – наша мама.
Вы – связь семьи, Вы – связь времён.
Ваш добрый дом нас детством дразнит.
Переступая Ваш порог,
Мы попадаем в детский праздник,
Где чай, варенье и пирог.
Где мы – с седыми головами —
Всё вспоминаем о былом,
Где наше детство снова с нами,
Когда Вы с нами за столом.
Здесь срок сиротства нам отсро́чен, —
Вы наша Старшая в семье, —
И дом Ваш стал нам Домом Отчим —
Последним – Отчим – на земле.
Не уходите, тётя Сарра,
Не угасайте с каждым днём,
Не улыбайтесь так устало,
Не умолкайте о своём…
Туфельки хрустальные – принцессе
2004
В нашей жизни принцы не водились —
Были просто-юноши – в процессе.
Оттого, как видно, не случились
Туфельки хрустальные – принцессе.
И к тому ж при стойком бездорожье, —
Что определяло интересы, —
Выбирал сапожки подороже
Стоящий мужчина – для принцессы.
Только есть на свете Гусь-Хрустальный, —
Городок, – а в нём художник пришлый.
Бедный Принц, – единственный, печальный,
Что-то этой жизни не простивший.
Юношей – он счастлив был и весел,
И боготворил любимой ножки.
Но его оставили – принцессе
Снились недоступные сапожки.
И с тех пор, – как бесы хороводят, —
Что бы ни задумал, но на деле
Всё из рук художника выходят
Туфелек хрустальные модели.
Вот и рассылает Гусь Хрустальный
Те шедевры – в города и веси.
Может, попадут они случайно
В руки зачарованной принцессе.
И когда возьмёт она в поклоне
Хрупкое пленительное чудо,
Может быть, напомнят ей ладони,
Кто она такая и откуда.
И забыв текущие невзгоды,
И отдав ладонь хрустальной ласке,
Может быть, поймёт она сквозь годы
Принца, задержавшегося в сказке…
«Не говори о женщине: мила́…»
О. Б-ой
1988
Не говори о женщине: мила́, —
В мечтах своих она всегда красива.
О многом ли она тебя просила?
Но этого признания – ждала…
Не говори о женщине: мила́, —
Есть в этом слове тайная небрежность.
Свою любовь, и ласковость, и нежность
Она тебе навеки отдала.
Не говори о женщине: мила́, —
Атавистичен комплекс превосходства.
Пусть о́тдал Бог мужчине первородство,
Продлить твой род лишь женщина могла.
Не говори о женщине: мила́, —
Но назови её своею милой.
Она тебе заранее простила
Неловкость слов и грустные дела.
И если в час предчувствия заката
Ты умиротворен и грусть твоя светла,
То это вопреки тому, что ты когда-то
О женщине своей сказал: она мила́…
Не говори о женщине: мила́, —
Но назови ее своею милой,
Любимой, упоительно красивой —
Ведь этих слов она всегда ждала.
И только этих слов она всю жизнь ждала…
Пью твой воздух – не напьюсь
(Шлягер)
1986
Vana Tallinn —
Серый камень, жёлтый лист.
Vana Tallinn —
Алый пламень черепиц.
Vana Tallinn —
Твой булыжник крутобо́к,
Ты – Вышгород,
Ты в душе моей – высок.
В эту осень
Ты мне даришь только день,
Твоих сосен
На меня ложится тень,
Твои стены,
Как ладони, надо мной.
Неизменным
Да пребудет облик твой:
Башни конус,
Островерхий силуэт,
Старый Томас,
Дух преданий и легенд,
Паутина
Узких улочек твоих
И пати́на
Тонких шпилей вековых.
Опоённый,
Пью твой воздух – не напьюсь.
Все фронтоны
Твои знаю наизусть.
Твоей сказкой
Я пленяюсь, как дитя.
Ты так ласков —
Мне так трудно без тебя!…
Твои шпили
Мне звенят: дружок, пора!…
Город милый,
Не бродить мне до утра.
Дым вокзальный
Тает, тает за спиной.
Vana Tallinn —
Я беру тебя с собой…
Vana Tallinn —
Серый камень, жёлтый лист.
Vana Tallinn —
Алый пламень черепиц.
Vana Tallinn —
Мое детство, моя новь.
Vana Tallinn —
Ты – моя любовь…
Звон серебряный – венчальный
(Вальс)
2002
Пусть серебряный звон
Освещает су́дьбы.
Льёт высокий амвон
Истину и свет.
Не прижизненный сон
Ей судили судьи,
И блаженный покой —
Не её сюжет.
Заведут чехарду
Гены окаянные —
Если только в виду
Не иметь судьбы́.
Из Москвы наведу
Юношу с окраины
Ехать в Питер, в бреду,
В чаяньи гульбы.
Где случится и как —
Не понять заранее.
Невка Малая – знак
Им не подаёт.
Но юлою – пятак —
Имитатор знания,
По асфальту кружа,
На орла падёт.
Льёт высокий амвон
Истину на каждого:
Не прижизненный сон,
Не покой храня,
Про серебряный звон
Надо помнить, граждане,
До конца, навсегда, —
С нынешнего дня…
Китайская фарфоровая чашка
(Романс)
Кольцами льются незлые ручные драконы —
по чашке —
Синие с золотом
символы счастья Востока.
Это Конька-Горбунка
просто братья-близняшки,
И различать их, поверь мне,
пустая морока.
Ну-ка, поймай – злато-гри…, огне-ды… —
с золотыми крыла́ми
И полети по прозрачным и хрупким
просторам фольклора —
Все предсказания детства
и всё, что не сбудется с нами, —
Всё ты увидишь
сквозь синюю дымку фарфора.
Я отдаю тебе
хрупкое, синее с золотом чудо,
Нежное чудо —
в немом церемонном поклоне.
Чувствуешь? Про́житой жизни тепло,
неизвестно откуда,
Льётся и льётся,
и ласково греет ладони.
И ничего, не беда, не грусти,
что у жизни законы
Вовсе не те, что у сказок —
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента