Иван Федорович Горбунов
Сара Бернар
В одном из петербургских клубов, в столовой, сидит несколько человек и ведут беседу.
– Приехала?
– Нет еще, в ожидании. Секретарь ихний приехал, орудует, чтобы как лучше… Книжку сочинил, все там обозначено: какого она звания, по каким землям ездила, какое вино кушает…
– Нашего, должно быть, не употребляет, потому от нашего одна меланхолия, а игры настоящей быть не может.
– По Невскому теперича мальчишки с патретами ее бегают…
– А какая у них игра: куплеты поют, али что?..
– Игра разговорная. Очень, говорят, чувствительно делает. Такие поступки производит – на удивление!.. Ты то возьми: раз по двенадцати в представление переодевается!..
– Пожалуй, на чугунке встреча будет.
– Уж теперь народ разгорячился! Теперь его не уймешь! Давай ходу!.. Билеты-то выправляли – у конторы три ночи ночевали. Верно говорю: три ночи у конторы народ стоял, словно на Святой у заутрени. Насчет телесного сложения, говорят, не совсем, а что игра – на совесть! Убедит! Дарья Семеновна, на что уж женщина равнодушная, слов никаких понимать не может, а и та ложу купила.
– Которые ежели непонимающие…
– Да она не за понятием и идет, а больше для близиру, образованность свою показать. Капитал-то виден, а все прочее-то доказывать надо.
– Сырой-то женщине, словно, не пристало…
– Пущай попреет, за то говорить будут: Дарья Семеновна Сару Бернар смотрела. Лестно! Опять и цыганы-то в доме надоели. Ведь сам-то, окромя цыганов, никаких театров переносить не может. Ему чтоб дьякон многолетие сказывал, а цыганы величальную пели. В театре сиди, говорит, сложимши руки – ни выпить тебе по-настоящему, в полную душу, ни развернуться как следует; а цыганы свои люди – командуй как тебе угодно.
– Ну, да ведь не Рашель же, даже и не Ристори!
– Да ведь ты не видал ни ту, ни другую: как же ты можешь судить?
– Нет, видел… То есть, Рашель не видал, а Ристори видел.
– А Сару Бернар не видал: как же ты можешь их сравнивать?
– Приехала?
– Нет еще, в ожидании. Секретарь ихний приехал, орудует, чтобы как лучше… Книжку сочинил, все там обозначено: какого она звания, по каким землям ездила, какое вино кушает…
– Нашего, должно быть, не употребляет, потому от нашего одна меланхолия, а игры настоящей быть не может.
– По Невскому теперича мальчишки с патретами ее бегают…
– А какая у них игра: куплеты поют, али что?..
– Игра разговорная. Очень, говорят, чувствительно делает. Такие поступки производит – на удивление!.. Ты то возьми: раз по двенадцати в представление переодевается!..
– Пожалуй, на чугунке встреча будет.
– Уж теперь народ разгорячился! Теперь его не уймешь! Давай ходу!.. Билеты-то выправляли – у конторы три ночи ночевали. Верно говорю: три ночи у конторы народ стоял, словно на Святой у заутрени. Насчет телесного сложения, говорят, не совсем, а что игра – на совесть! Убедит! Дарья Семеновна, на что уж женщина равнодушная, слов никаких понимать не может, а и та ложу купила.
– Которые ежели непонимающие…
– Да она не за понятием и идет, а больше для близиру, образованность свою показать. Капитал-то виден, а все прочее-то доказывать надо.
– Сырой-то женщине, словно, не пристало…
– Пущай попреет, за то говорить будут: Дарья Семеновна Сару Бернар смотрела. Лестно! Опять и цыганы-то в доме надоели. Ведь сам-то, окромя цыганов, никаких театров переносить не может. Ему чтоб дьякон многолетие сказывал, а цыганы величальную пели. В театре сиди, говорит, сложимши руки – ни выпить тебе по-настоящему, в полную душу, ни развернуться как следует; а цыганы свои люди – командуй как тебе угодно.
– Ну, да ведь не Рашель же, даже и не Ристори!
– Да ведь ты не видал ни ту, ни другую: как же ты можешь судить?
– Нет, видел… То есть, Рашель не видал, а Ристори видел.
– А Сару Бернар не видал: как же ты можешь их сравнивать?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента