Кантор Владимир
Пугач
Владимир Кантор
Пугач
- Звери здесь все невидимые, кроме птичек, пташек-канареечек, черт их побери!
Длинный малый с худым, темным лицом огляделся зло и сплюнул на траву, стараясь, чтоб плевок попал как можно дальше от его вытянутых ног. Зашаталась травинка. Сидевший неподалеку толстячок с пухлыми бледными щеками передернулся от отвращения, но постарался сделать вид, будто ничего не заметил. Он робел, и не хотелось ему ссориться, тем более что длинный заметно превосходил его шириною плеч.
Было жарко, солнце пробивалось сквозь листву и яркими пятнами ложилось на траву. Пахло нагретой землей. От мелких луж, оставшихся после вчерашнего дождя, подымался пар.
Толстяку было тоскливо и страшно. Положение, в котором он очутился, представлялось ему безвыходным. Никогда раньше не попадал он в такие переделки, во всю жизнь не попадал, да и не верил, что на их наезженной космической трассе что-либо может произойти. Но произошло все-таки, из-за пустячной, в сущности, неполадки, и вот, торопясь домой после затянувшейся сверх меры командировки, с подарками для жены и четырехлетнего сына, предвкушая уже радость встречи, он вынужден был приземлиться на незнакомой лесистой планете...
Собственно, не в планете дело, планета как раз ему понравилась, и воздух годен для дыхания, и лес хорош настолько, что, за полчаса починив двигатель, он выбрался наружу размять ноги и глотнуть живого воздуха. И тут на дальнем краю опушки увидел чужую ракету, которую раньше, в торопливой ремонтной горячке, и не заметил. От нее тянулась нерасчищенная просека, словно деревья только что повалили. Он подошел к просеке, а потом... Потом он бежал все дальше и дальше в лес, прочь от опушки, потому что там самое опасное место. Это втолковывал ему на ходу длинный малый в космическом комбинезоне. И тащил за руку, подгонял. Сутки уже почти, как они плутают в лесу, и просто счастье, что долговязый перехватил его на полпути...
Длинный последний раз затянулся и щелчком отбросил сигарету. Был он небрит и неопрятен, комбинезон порван на груди, серебристые волокна жаростойкой ткани вылезли наружу. Ноги - от больших, с рубчатой подошвой башмаков до самых колен - в засохшей болотной грязи, длинный и не пытался ее счистить. Он сидел спиной к стволу дерева, вытянув ноги в тяжелых ботинках, и на коленях у него лежал карабин.
- Шевели мозгами, - сказал длинный. - Если мы не придумаем, как отсюда смыться, нам конец. Понял?
Упала шишка. Они одновременно посмотрели вверх. По веткам прыгала маленькая розовая птичка, постукивала клювом о кору и, казалось, разглядывала их. Длинный поднял карабин.
- Прибью стерву!
- Зачем? - робко спросил толстяк.
- Затем! Ты что думаешь, она тут просто так? Наводчица она, понял? На, пальни сам, если хочешь.
- Нет, - поспешно, словно испугавшись такой возможности, ответил пухлощекий. - Разве обязательно чуть что, так стрелять?
- А ты думал? Оружие, приятель, не для красоты носят.
Птичка вспорхнула, зависла в воздухе на мгновенье, будто разглядывая их, и скрылась в густой кроне. Длинный опустил карабин и сказал раздраженно:
- Дело надо делать, а не языком молоть.
То, что этот малый готов стрелять по любому поводу, толстяк понял еще раньше, из ночных рассказов. Они лежали на мху, под низкими мокрыми ветвями большой ели - или, во всяком случае, чего-то очень похожего на ель, - и длинный рассказывал полушепотом: "Нас было шестеро, мы все там работали по контракту, катались взад-вперед на паршивом грейдере три часа в день, а потом? Вина безалкогольные, охота запрещена. Скука, понял? А я мужчина! Вот мы и решили мотануть на эту гадскую планету, посмотреть, что здесь к чему".
При каждом шорохе длинный замолкал и напряженно сжимал карабин. Но все это были или порывы ветра, или тяжелые капли, которые гулко шлепались с хвои на влажную землю. "Их все равно не увидишь и не услышишь, зверей этих, - продолжал длинный в тишине. - Просто ты был, был, и вдруг тебя нет. Не видно, и все тут. А где-то, наверно, твои косточки хрустят. И, главное, куда стрелять - неясно. Мы сразу, как сели, шарахнули из лазерной пушки, чтобы дорогу расчистить и вообще для порядку. Просеку видел? Пальнули, сошли, и вдруг - бац! - исчез наш бомбардир. Был и нету. Мы не сообразили сразу, что, понимаешь, происходит, пошли его искать. Идем, постреливаем для острастки, а вокруг ни души. И тут еще двое пропало..."
Он рассказывал, а толстяк щупал в кармане игрушечный пистолет-пугач, купленный для сына, и думал, что, если и вправду на них нападут, от него будет мало проку. Да и настоящим пистолетом вряд ли сумел бы воспользоваться: слишком неповоротлив, слишком привык к мирной жизни...
Как ни странно, присутствие толстячка в чистеньком комбинезоне снова придало длинному духу. Когда пропали один за другим все его спутники, он как безумный бегал по лесу, не смея подойти к ракете: невидимые звери, казалось ему, караулят у входа. Люк был открыт, будто крышка капкана, и так тянуло, к смертельной приманке. Его последний дружок, пытаясь ворваться внутрь, стрелял в дверь на бегу разрывными пулями - и исчез. А потом на чертовом этом васильковом лугу опустилась ракета, из нее вылез человечек и направился к капкану как ни в чем не бывало...
- Насиделись, - длинный легко вскочил на ноги. - Надо двигать.
- Куда?
Язык плохо слушался толстяка, да и ноги тоже. Он только жалобно скривился, не двигаясь с места.
- Куда, куда... К твоей ракете, куда же еще!
- А как же эти...
- Кто эти?
- Звери.
Длинный быстро огляделся. Толстяк прав, звери могут быть везде. И здесь тоже. Так чего, спрашивается, ждать? Надо прорываться, пока есть попутчик.
- Хватит рассуждать. Вставай и потопали.
Толстяк покачал головой. Он сидел на траве, упираясь локтями в колени, и пугач во внутреннем кармане впивался ему в бок. Толстяк боялся шевельнуться. Он почти физически ощущал свое скорое исчезновение в чреве неведомого зверя, и его тошнило. Длинный навел на него карабин.
- Мне это раз плюнуть, понял?
Толстяк поднял голову. Дуло было черненькое, небольшое и страшное, но он все равно остался сидеть. Не все ли равно, думал он, где и как умирать? И все же отвел глаза, потому что очень уж безжизненной была темная дырка, набиравшая черноты от глубины ствола.
Очнулся он от удара башмаков в ребра, скорчился, перевернулся на бок. По щеке стекала изо рта струйка крови, голова гудела, но резкой боли не было - наверное, опрокинулся на мягкий мох у подножия дерева. Толстяк приоткрыл глаза и совсем рядом, возле лица, увидел большие башмаки с засохшей грязью. В их тяжелой неподвижности было что-то ужасное и безжалостное. И никто не придет на помощь.
Длинный занес ногу для удара, но неожиданно поскользнулся на мокрой траве и грохнулся нескладно, боком, выронив карабин. А толстяк, увернувшись, с трудом встал на колени, потом на ноги, разогнулся и сунул руку во внутренний карман. Длинный потянулся было к карабину, но замер. Толстячок стоял в двух шагах, направив ему в лоб пистолет. Оказывается, он тоже малый не промах. На длинного пистолет направляли не впервой, и он знал - если сразу выстрела не было, то и не будет. И все же, и все же... Он напряженно следил за подрагивающей рукой. Хмырь не стрелял, кровь запеклась у него на щеке, и он свободной рукой пытался ее стереть. Если все образуется, с ним можно делать дела. Конечно, тем ребятам, что тут пропали, он и в подметки не годится, но выбора-то нет. Лишь бы не нажал на спусковой крючок. Я же его не убил. И не собирался, хотел только поучить малость. Моя промашка, не понял, с кем имею дело...
На голову ему посыпалась с дерева труха. Розовая птичка устроилась на ветке как раз над ним и по-прежнему долбила кору. Он судорожно дернулся, но поднять руку, чтобы стряхнуть с волос древесный мусор, не посмел. Толстячок заметил это и немного опустил пистолет.
- Ты сильная личность, - сказал он. - А я нет. И это дает тебе право бить меня ногами. Но у меня есть оружие, и я пущу его в ход, если потребуется.
- Понял, - сказал длинный. - Не горячись. Мир.
Он стряхнул с головы труху и сел, скрестив ноги. Но к карабину уже не тянулся.
- Слушай, - обратился он к молчавшему толстяку. - Есть богатая идея. Точно, богатая.
Идея представилась ему удивительно простой и даже честной. Главное убедить толстяка, тогда они спасены. Раньше он что хотел? Запустить толстяка вперед и проверить, есть ли звери в ракете. Но теперь я сам пойду, подумал длинный. Пусть только даст пистолет. Не понимает он, что ли, остолоп непуганный, что нельзя здесь оставаться, сожрут бесследно. Как пить дать сожрут. И не заметишь, откуда подлезут.
Он и не подозревал, что спутник его уже решился. Надо возвращаться, чего бы это ни стоило. Домой. Туда, где его ждут. Риск велик, но бездействие еще хуже. Правда, как только он вспоминал о зверях, в груди делалось нехорошо; но вдруг они ушли? И бандюга этот вроде бы присмирел. Вот тебе и пугач, и вправду пугач.
- Эй, парень, - снова начал длинный, - ты только послушай.
Он говорил медленно, осторожно подбирая слова, чтобы они звучали убедительно и не страшно.
- Я понял, в чем дело. Звери эти для нас невидимые, а сами-то, небось, видят. И оружие наше видят. И скрываются. Может, в воздух подымаются, может, еще куда. Мы стреляем, понимаешь, и все мимо, а они потом - бац! И будь здоров. А пистолет - это тебе не карабин и не автомат, с ним вплотную можно подойти, и прямо у дверей из кармана шарахнуть. Это верняк, только спокойно, не промазать.
Толстяк молчал.
- Эй, ты не думай, - заторопился длинный, боясь, что толстяк откажется. - Я первый с пистолетом пойду.
- Нет, - сказал толстяк. - Я сам. Только у меня с глушителем пистолет, выстрела можешь и не услышать.
- Понял.
Длинный вскочил на ноги, покосился на спутника.
- Карабин подбери, - разрешил тот.
Вечерело. Птицы попримолкли, но несколько пташек, свиристя, неотступно следовали за ними, перепархивали с дерева на дерево. И больше - ни живой души, до самой опушки, до василькового поля.
Ракета толстяка стояла совсем близко к деревьям, можно добежать одним рывком, если только хватит сил. Длинный остался ждать, а толстяк медленно пошел вперед, сжимая в кармане пугач. На рывок сил не осталось. "Пусть не будет зверей, - думал он. - Пусть их не будет. Не мог же я дать пугач этому малому, он бы сразу понял. Только бы не было зверей!"
Руки плохо слушались его, люк никак не хотел открываться. С трудом он откинул его и вошел внутрь. И внутри тоже никого не было. Никто не нападал. Оставив люк открытым, толстяк быстро прошел в рубку управления, захлопнул за собой дверь и прижался лицом к смотровому стеклу.
Он сразу увидел длинного. Озираясь, тот стоял на опушке, потом медленно пошел к ракете. Карабин наизготовке. Остановился. Побежал. Снова шагом. Васильки, растоптанные огромными ботинками, отмечали его путь. Опять побежал. В нескольких шагах от ракеты вскинул карабин и выстрелил вверх, вперед, вниз. Одна пуля чиркнула по обшивке. Длинный рванулся к люку.
Толстяк вышел из рубки, чтобы запереть люк. И обмер. Длинного не было.
- Эй, парень, где ты? - спросил он.
Никто не отозвался. Люк открыт, снаружи светло. Толстяк осторожно выглянул. Никого. Он вылез из ракеты и обошел ее кругом. Никого. Только птички посвистывают.
Он вернулся, не торопясь запер люк, прошел в рубку и запустил двигатель.
- Домой, - сказал он себе, - домой.
Пугач
- Звери здесь все невидимые, кроме птичек, пташек-канареечек, черт их побери!
Длинный малый с худым, темным лицом огляделся зло и сплюнул на траву, стараясь, чтоб плевок попал как можно дальше от его вытянутых ног. Зашаталась травинка. Сидевший неподалеку толстячок с пухлыми бледными щеками передернулся от отвращения, но постарался сделать вид, будто ничего не заметил. Он робел, и не хотелось ему ссориться, тем более что длинный заметно превосходил его шириною плеч.
Было жарко, солнце пробивалось сквозь листву и яркими пятнами ложилось на траву. Пахло нагретой землей. От мелких луж, оставшихся после вчерашнего дождя, подымался пар.
Толстяку было тоскливо и страшно. Положение, в котором он очутился, представлялось ему безвыходным. Никогда раньше не попадал он в такие переделки, во всю жизнь не попадал, да и не верил, что на их наезженной космической трассе что-либо может произойти. Но произошло все-таки, из-за пустячной, в сущности, неполадки, и вот, торопясь домой после затянувшейся сверх меры командировки, с подарками для жены и четырехлетнего сына, предвкушая уже радость встречи, он вынужден был приземлиться на незнакомой лесистой планете...
Собственно, не в планете дело, планета как раз ему понравилась, и воздух годен для дыхания, и лес хорош настолько, что, за полчаса починив двигатель, он выбрался наружу размять ноги и глотнуть живого воздуха. И тут на дальнем краю опушки увидел чужую ракету, которую раньше, в торопливой ремонтной горячке, и не заметил. От нее тянулась нерасчищенная просека, словно деревья только что повалили. Он подошел к просеке, а потом... Потом он бежал все дальше и дальше в лес, прочь от опушки, потому что там самое опасное место. Это втолковывал ему на ходу длинный малый в космическом комбинезоне. И тащил за руку, подгонял. Сутки уже почти, как они плутают в лесу, и просто счастье, что долговязый перехватил его на полпути...
Длинный последний раз затянулся и щелчком отбросил сигарету. Был он небрит и неопрятен, комбинезон порван на груди, серебристые волокна жаростойкой ткани вылезли наружу. Ноги - от больших, с рубчатой подошвой башмаков до самых колен - в засохшей болотной грязи, длинный и не пытался ее счистить. Он сидел спиной к стволу дерева, вытянув ноги в тяжелых ботинках, и на коленях у него лежал карабин.
- Шевели мозгами, - сказал длинный. - Если мы не придумаем, как отсюда смыться, нам конец. Понял?
Упала шишка. Они одновременно посмотрели вверх. По веткам прыгала маленькая розовая птичка, постукивала клювом о кору и, казалось, разглядывала их. Длинный поднял карабин.
- Прибью стерву!
- Зачем? - робко спросил толстяк.
- Затем! Ты что думаешь, она тут просто так? Наводчица она, понял? На, пальни сам, если хочешь.
- Нет, - поспешно, словно испугавшись такой возможности, ответил пухлощекий. - Разве обязательно чуть что, так стрелять?
- А ты думал? Оружие, приятель, не для красоты носят.
Птичка вспорхнула, зависла в воздухе на мгновенье, будто разглядывая их, и скрылась в густой кроне. Длинный опустил карабин и сказал раздраженно:
- Дело надо делать, а не языком молоть.
То, что этот малый готов стрелять по любому поводу, толстяк понял еще раньше, из ночных рассказов. Они лежали на мху, под низкими мокрыми ветвями большой ели - или, во всяком случае, чего-то очень похожего на ель, - и длинный рассказывал полушепотом: "Нас было шестеро, мы все там работали по контракту, катались взад-вперед на паршивом грейдере три часа в день, а потом? Вина безалкогольные, охота запрещена. Скука, понял? А я мужчина! Вот мы и решили мотануть на эту гадскую планету, посмотреть, что здесь к чему".
При каждом шорохе длинный замолкал и напряженно сжимал карабин. Но все это были или порывы ветра, или тяжелые капли, которые гулко шлепались с хвои на влажную землю. "Их все равно не увидишь и не услышишь, зверей этих, - продолжал длинный в тишине. - Просто ты был, был, и вдруг тебя нет. Не видно, и все тут. А где-то, наверно, твои косточки хрустят. И, главное, куда стрелять - неясно. Мы сразу, как сели, шарахнули из лазерной пушки, чтобы дорогу расчистить и вообще для порядку. Просеку видел? Пальнули, сошли, и вдруг - бац! - исчез наш бомбардир. Был и нету. Мы не сообразили сразу, что, понимаешь, происходит, пошли его искать. Идем, постреливаем для острастки, а вокруг ни души. И тут еще двое пропало..."
Он рассказывал, а толстяк щупал в кармане игрушечный пистолет-пугач, купленный для сына, и думал, что, если и вправду на них нападут, от него будет мало проку. Да и настоящим пистолетом вряд ли сумел бы воспользоваться: слишком неповоротлив, слишком привык к мирной жизни...
Как ни странно, присутствие толстячка в чистеньком комбинезоне снова придало длинному духу. Когда пропали один за другим все его спутники, он как безумный бегал по лесу, не смея подойти к ракете: невидимые звери, казалось ему, караулят у входа. Люк был открыт, будто крышка капкана, и так тянуло, к смертельной приманке. Его последний дружок, пытаясь ворваться внутрь, стрелял в дверь на бегу разрывными пулями - и исчез. А потом на чертовом этом васильковом лугу опустилась ракета, из нее вылез человечек и направился к капкану как ни в чем не бывало...
- Насиделись, - длинный легко вскочил на ноги. - Надо двигать.
- Куда?
Язык плохо слушался толстяка, да и ноги тоже. Он только жалобно скривился, не двигаясь с места.
- Куда, куда... К твоей ракете, куда же еще!
- А как же эти...
- Кто эти?
- Звери.
Длинный быстро огляделся. Толстяк прав, звери могут быть везде. И здесь тоже. Так чего, спрашивается, ждать? Надо прорываться, пока есть попутчик.
- Хватит рассуждать. Вставай и потопали.
Толстяк покачал головой. Он сидел на траве, упираясь локтями в колени, и пугач во внутреннем кармане впивался ему в бок. Толстяк боялся шевельнуться. Он почти физически ощущал свое скорое исчезновение в чреве неведомого зверя, и его тошнило. Длинный навел на него карабин.
- Мне это раз плюнуть, понял?
Толстяк поднял голову. Дуло было черненькое, небольшое и страшное, но он все равно остался сидеть. Не все ли равно, думал он, где и как умирать? И все же отвел глаза, потому что очень уж безжизненной была темная дырка, набиравшая черноты от глубины ствола.
Очнулся он от удара башмаков в ребра, скорчился, перевернулся на бок. По щеке стекала изо рта струйка крови, голова гудела, но резкой боли не было - наверное, опрокинулся на мягкий мох у подножия дерева. Толстяк приоткрыл глаза и совсем рядом, возле лица, увидел большие башмаки с засохшей грязью. В их тяжелой неподвижности было что-то ужасное и безжалостное. И никто не придет на помощь.
Длинный занес ногу для удара, но неожиданно поскользнулся на мокрой траве и грохнулся нескладно, боком, выронив карабин. А толстяк, увернувшись, с трудом встал на колени, потом на ноги, разогнулся и сунул руку во внутренний карман. Длинный потянулся было к карабину, но замер. Толстячок стоял в двух шагах, направив ему в лоб пистолет. Оказывается, он тоже малый не промах. На длинного пистолет направляли не впервой, и он знал - если сразу выстрела не было, то и не будет. И все же, и все же... Он напряженно следил за подрагивающей рукой. Хмырь не стрелял, кровь запеклась у него на щеке, и он свободной рукой пытался ее стереть. Если все образуется, с ним можно делать дела. Конечно, тем ребятам, что тут пропали, он и в подметки не годится, но выбора-то нет. Лишь бы не нажал на спусковой крючок. Я же его не убил. И не собирался, хотел только поучить малость. Моя промашка, не понял, с кем имею дело...
На голову ему посыпалась с дерева труха. Розовая птичка устроилась на ветке как раз над ним и по-прежнему долбила кору. Он судорожно дернулся, но поднять руку, чтобы стряхнуть с волос древесный мусор, не посмел. Толстячок заметил это и немного опустил пистолет.
- Ты сильная личность, - сказал он. - А я нет. И это дает тебе право бить меня ногами. Но у меня есть оружие, и я пущу его в ход, если потребуется.
- Понял, - сказал длинный. - Не горячись. Мир.
Он стряхнул с головы труху и сел, скрестив ноги. Но к карабину уже не тянулся.
- Слушай, - обратился он к молчавшему толстяку. - Есть богатая идея. Точно, богатая.
Идея представилась ему удивительно простой и даже честной. Главное убедить толстяка, тогда они спасены. Раньше он что хотел? Запустить толстяка вперед и проверить, есть ли звери в ракете. Но теперь я сам пойду, подумал длинный. Пусть только даст пистолет. Не понимает он, что ли, остолоп непуганный, что нельзя здесь оставаться, сожрут бесследно. Как пить дать сожрут. И не заметишь, откуда подлезут.
Он и не подозревал, что спутник его уже решился. Надо возвращаться, чего бы это ни стоило. Домой. Туда, где его ждут. Риск велик, но бездействие еще хуже. Правда, как только он вспоминал о зверях, в груди делалось нехорошо; но вдруг они ушли? И бандюга этот вроде бы присмирел. Вот тебе и пугач, и вправду пугач.
- Эй, парень, - снова начал длинный, - ты только послушай.
Он говорил медленно, осторожно подбирая слова, чтобы они звучали убедительно и не страшно.
- Я понял, в чем дело. Звери эти для нас невидимые, а сами-то, небось, видят. И оружие наше видят. И скрываются. Может, в воздух подымаются, может, еще куда. Мы стреляем, понимаешь, и все мимо, а они потом - бац! И будь здоров. А пистолет - это тебе не карабин и не автомат, с ним вплотную можно подойти, и прямо у дверей из кармана шарахнуть. Это верняк, только спокойно, не промазать.
Толстяк молчал.
- Эй, ты не думай, - заторопился длинный, боясь, что толстяк откажется. - Я первый с пистолетом пойду.
- Нет, - сказал толстяк. - Я сам. Только у меня с глушителем пистолет, выстрела можешь и не услышать.
- Понял.
Длинный вскочил на ноги, покосился на спутника.
- Карабин подбери, - разрешил тот.
Вечерело. Птицы попримолкли, но несколько пташек, свиристя, неотступно следовали за ними, перепархивали с дерева на дерево. И больше - ни живой души, до самой опушки, до василькового поля.
Ракета толстяка стояла совсем близко к деревьям, можно добежать одним рывком, если только хватит сил. Длинный остался ждать, а толстяк медленно пошел вперед, сжимая в кармане пугач. На рывок сил не осталось. "Пусть не будет зверей, - думал он. - Пусть их не будет. Не мог же я дать пугач этому малому, он бы сразу понял. Только бы не было зверей!"
Руки плохо слушались его, люк никак не хотел открываться. С трудом он откинул его и вошел внутрь. И внутри тоже никого не было. Никто не нападал. Оставив люк открытым, толстяк быстро прошел в рубку управления, захлопнул за собой дверь и прижался лицом к смотровому стеклу.
Он сразу увидел длинного. Озираясь, тот стоял на опушке, потом медленно пошел к ракете. Карабин наизготовке. Остановился. Побежал. Снова шагом. Васильки, растоптанные огромными ботинками, отмечали его путь. Опять побежал. В нескольких шагах от ракеты вскинул карабин и выстрелил вверх, вперед, вниз. Одна пуля чиркнула по обшивке. Длинный рванулся к люку.
Толстяк вышел из рубки, чтобы запереть люк. И обмер. Длинного не было.
- Эй, парень, где ты? - спросил он.
Никто не отозвался. Люк открыт, снаружи светло. Толстяк осторожно выглянул. Никого. Он вылез из ракеты и обошел ее кругом. Никого. Только птички посвистывают.
Он вернулся, не торопясь запер люк, прошел в рубку и запустил двигатель.
- Домой, - сказал он себе, - домой.