-----------------------------------------------------------------------
Пер. - Е.Суриц.
В кн.: "Джойс Кэри. Радость и страх. Рассказы". М., "Прогресс", 1980.
OCR & spellcheck by HarryFan, 5 November 2001
-----------------------------------------------------------------------
Тьютин, отец троих детей, после шестнадцати лет брака сошелся со своей
секретаршей, восемнадцатилетней Филлис, и попросил развода. Жена, Клэр,
женщина разумная, сразу покорилась судьбе.
- Если ты считаешь, что нам надо расстаться, - сказала она печально, но
без всякой горечи, - тут уж ничего не поделаешь. Глупо удерживать тебя
силой. Ты бы только возненавидел меня, и никому бы лучше не стало.
Но когда известие о предполагаемом мероприятии дошло до тещи в далеком
Йоркшире, та тут же разразилась письмом, что-де это ужасно и гнусно и
она-де этого не потерпит. Старая миссис Бир была вдова священника,
низенькая, крепкая, с тяжелой челюстью и красным лицом - очень склочным и
сердитым лицом. Правда, было в ней, конечно, и что-то жалкое. Блеклые
глазки сразу выдавали, что старуха давно догадалась, что по-настоящему она
никому не нужна.
Похожие лица встречаешь на боксе кой у кого из секундантов и среди
публики, такие всю жизнь провели на ринге, ничего не достигли, кроме
сплошных нокаутов, но не отстают от игры - заключают пари, нашептывают
советы либо подставляются в спарринге под кулаки восходящей звезде.
Зять относился к ней с юмором, если только она не доводила его бог
знает до какого состояния своими внезапными налетами и нелепыми
указаниями. Всякий раз, например, когда рождался ребенок, она застревала в
доме и влезала буквально во все - распоряжалась, не желала никого слушать
и со всеми спорила, начиная с врача и кончая временной нянькой.
Ну а с этим разводом она просто превзошла себя. Уж кажется, Клэр ей все
объяснила в письме, но нет, примчалась без всякого предупреждения,
ворвалась к Тьютину на службу и - прямиком к столу с зонтиком наперевес:
- Что это еще за глупости насчет развода?
И притом в присутствии секретарши - та как раз писала под диктовку, -
не Филлис, конечно, Филлис уже не была секретаршей. Положение будущей
миссис Тьютин ее обязывало. Она поселилась в милой квартирке в новом доме
в Мейфэре и занялась покупками. Новая секретарша выдвинулась из простых
машинисток, она была пятидесятилетняя вдова - миссис Бейтмен, - у нее были
черные усы, и она основательно косила. Филлис считала, что на нее вполне
можно положиться.
Но все равно Тьютину не хотелось обсуждать при ней такие деликатные
вещи. Он открыл уже рот, чтобы попросить ее выйти, но не тут-то было,
миссис Бир ткнула зонтиком в стол и раскричалась:
- Разводу не бывать!
- Мамочка, успокойтесь, мы все обсудили с Клэр и пришли к общему
выводу, что так продолжаться не может"
- Очень даже может! Придется - и прекрасно будете продолжать!
Миссис Бейтмен все еще держала блокнот; тут она выронила ручку. Тьютин,
человек добродушный, терпеть не мог ни с кем ссориться, он взял себя в
руки и сказал:
- Конечно, все не так-то просто.
Фрэнк Тьютин был человек добрый, гуманный человек. Его ужасно
нервировали семейные неприятности. Он сознавал, как мучается жена,
сознавал, что все может еще отразиться на детях. Он просто дрожал, он
говорил, как бы распад семьи им не повредил. Он очень ответственно
относился к разводу.
Он часами советовался с Клэр, взвешивал все "за" и "против" - чувства
Клэр, свои чувства, чувства детей, чувства Филлис и право каждого на
бережный подход. Сначала он иной раз просто терялся, сомневался, что
развод может что-то решить. Но потом успокоился; второстепенные мелочи
отступили перед основополагающими принципами - выяснилось, во-первых, что,
если родители не ладят, но остаются вместе, как объяснил Фрэнку психиатр,
с которым он консультировался лично, - это хуже для детей, чем жизнь с тем
или иным родителем, всецело посвятившим себя их воспитанию после развода;
во-вторых, что обстановка дома делается для Тьютина с каждым днем все
более трудной, ненормальной, невыносимой; далее, что нельзя обижать
единственное безвинное существо - бедную крошку Филлис; и наконец, у
Фрэнка с Клэр позади были долгие годы счастья, и не могло же так
продолжаться вечно.
Клэр в эти трудные дни оправдала все ожидания Фрэнка. Будучи женщиной
умной и тонкой, она глубоко его понимала.
И вот, когда с разводом все так культурно утряслось, когда Клэр
согласилась позвать Филлис в дом и подробно с ней переговорить (Клэр
изумительно приняла Филлис, такую юную, озабоченную, растерянную,
влюбленную до безумия, Филлис в ней уже просто души не чаяла), когда она
согласилась на скромную денежную поддержку и разрешила Тьютину в любое
время видеться с детьми, вламывается эта миссис Бир, как допотопное
какое-то чудище, удивительно толстокожая, резкая, нечуткая. Вламывается и
обзывает его эгоистом.
Собственно, к несчастной старухе и претензий быть не могло. Она выросла
в ту суровую, грубую эпоху, когда о психологии и не слыхивали, когда
нравственные критерии буквально отбрасывали, как мякину, когда людей
делили только на хороших и плохих и знали один-единственный вид брака -
без всяких осложнений, разве что характер кухарки, испорченная канализация
и в крайнем случае месячные счета.
Он решил было не обращать внимания на миссис Вир, но тут он
почувствовал какие-то неполадки с желудком. Что такое? Опять расстройство.
В самом начале этого кошмарного периода у него уже было расстройство
желудка. Клэр за него очень беспокоилась, вызывала врача, врач сказал, что
ему совершенно нельзя волноваться. Но как тут не волноваться? Он же не
каменный. Опять неприятности, сплошные неприятности. Старуха, наверно, уже
виделась с Клэр. И мало ли чего она ей наговорила! Клэр, конечно, не
принимает ее всерьез, но она привязана к матери. А миссис Бир никогда еще
не вела себя так невозможно. У него совсем схватило живот; он вдруг
вскочил и бросился домой. Он ужасно гнал машину, два раза вырвался на
красный свет. Ему почему-то взбрело в голову, что Клэр забрала детей и
ушла. Он влетел в дом, как из пушки.
Ох, слава богу!.. Клэр, как всегда, сидела в углу гостиной за счетами.
Она подняла на него кроткий, слегка озадаченный взгляд, покраснела,
спросила:
- Что случилось? Я тебе зачем-то нужна?
- Нет, милая. - Тьютин перевел дух и взял себя в руки. - Нет, ничего.
Между прочим, твоя мама в городе. Она недавно заскакивала ко мне на
службу.
- Да, она и тут была.
- О, представляю, она, конечно, тебе расписывала, какой я гнусный
эгоист.
Клэр молчала. Тьютина наконец взорвало:
- Эгоист, ничтожество, маменькин сынок!
- Ну, мама вообще-то довольно...
- Значит, ты считаешь меня гнусным эгоистом?
- Конечно, нет, Фрэнк, ты же знаешь. Ты с самого начала проявлял
чуткость. Ты старался никого не обидеть.
- Да, но особенно себя, маменькиного сынка.
- Причем тут это? Я ничего такого...
- И все же ты не стала с ней спорить.
- Мама в ужасном состоянии.
Но Фрэнк знал свою Клэр. Он замечал, когда ей хоть чуть-чуть бывало не
по себе, и он угадал по ней, что она не совсем готова признать полное
отсутствие эгоизма в его побуждениях.
Собственно, он и не отрицал, что исходил отчасти из личных своих
интересов. Но ведь и Клэр соблюдала свои. Кто-кто, а он не собирался ее
осуждать. А как же иначе? Это уж был бы вызов современным моральным
требованиям; теперь просто не принято пренебрегать душевным здоровьем,
психически распускаться, это как элементарная гигиена. Тот, кто поступает
наперекор общим устоям, кто не заботится о своем нравственном состоянии,
как о состоянии физическом, - по существу, дурак и вдобавок еще эгоист.
Человек обязан беречь себя не только ради себя, но и ради близких, а ведь
никто, как он сам, не знает его внутренних насущных запросов.
Они с Клэр уже давно договорились, что ничего бы не было, если б не
Филлис. А тут уж дело решенное, он не в силах ее потерять, это немыслимо.
Она его обожает. Бедная девочка на него не надышится. На шестом, слава
богу, десятке его посетило новое, трепетное чувство и озарило всю его
жизнь.
Он даже забыл, что такое любовь, пока не явилась Филлис. И вот он обрел
вторую молодость, еще лучше, прекраснее первой, ибо теперь он научился
ценить свое счастье.
И он заявил Клэр резким, можно сказать, угрожающим тоном:
- Ну, я вижу, она тебя обработала, но мне совершенно безразлично, что
ты обо мне думаешь. Учти, если ты не дашь развода, я просто уйду - Филлис,
бедняжечка, на все готова.
- Что ты, я тебе дам развод. Это мама не понимает насчет... ну,
современных взглядов.
Тьютин ее даже не поблагодарил. Он совершенно разочаровался в Клэр.
Конечно, она во многом разделяла тещино мнение. Шестнадцать лет
счастливого брака показались ему годами сплошного обмана. Он ужасно
расстроился. Мысль, что Клэр все время смотрела на него критически, была
непереносима. Он больше не мог оставаться в этом доме.
Он выскочил на улицу и бросился к Филлис. Он вдруг испугался, как бы
несносная теща уже не побывала у нее, и сейчас ему во что бы то ни стало
нужно было устранить малейшую возможность размолвки с Филлис из-за
пустячного расхождения в вопросе о покупке норкового манто. Филлис
считала, что будущей миссис Тьютин норковое манто совершенно необходимо.
Тьютин был в этом не вполне убежден.
Он столкнулся с миссис Бир в дверях. Филлис же была в ужасном
состоянии. Красная, заплаканная, возбужденная и даже, надо признать,
несправедливая. Она, например, на него набросилась. Зачем он напустил на
нее эту старую стерву? Полчаса тут сшивалась, торчала бы еще, если бы он
не прискакал, орала на нее буквально как на уличную девку. Этот номер не
пройдет!
- Минуточку, Фил, я даже не знал, что она собирается в Лондон.
- Так откуда ж она адрес взяла?
- На службе, наверное.
- Ну да, ты всегда ни причем... Ну чего уставился? Сделай что-нибудь.
Меня шлюхой обзывают! Она сказала, я тебя только на том словила, что ты
слаб на передок!!
- Не обращай внимания, она просто старая ду...
- Да, не обращай! - завизжала Филлис. Она надвигалась на него, скрючив
пальцы. - У-у, старый, жирный идиот...
Была ужасно неприятная секунда, когда он подумал, что она начнет его
царапать. Но она не стала, наверное ноготь побоялась сломать; только еще
раз взвизгнула и забилась в истерике.
Потом даже норковое манто не показалось ей достаточным возмещением
ущерба, нанесенного тещей Тьютина.
Филлис очень тонко чувствовала свои права. Она не раз спрашивала у
Тьютина, согласен ли он, что они живут в свободной стране, и он горячо
соглашался. Он не забыл этих ужасных слов - "старый, жирный идиот". Он
боялся снова обидеть Филлис. В душу его вообще даже закралась тень
сомнения в их будущем блаженстве с этим очаровательным ребенком.
Правда, планов своих он не менял. Чувство собственного достоинства не
позволяло ему примириться с коварной Клэр.
А Клэр оказалась человеком слова. На развод они подали, и миссис Бир,
опять несолоно хлебавши, пришлось убраться восвояси, в берлогу в северных
лесах. Через три недели, еще до рассмотрения дела в суде, Филлис
познакомилась с одним молодым помощником режиссера, который взялся сделать
ее кинозвездой. На мебель Тьютина они уехали в Италию и сняли домик прямо
рядом с любимой киностудией помощника режиссера на норковое манто.
Тьютин не вернулся к Клэр; взаимопонимание было подорвано. Уже не было
прочной основы для душевной близости, а без взаимного доверия отношения
становятся вымученными, натянутыми; брак превращается в фарс. Клэр сама
пришла к нему с повинной. В конце концов ей удалось его убедить, что
необходимо за ним присмотреть после этой ужасной катастрофы.
Он был совершенно сломлен. Он людям в глаза боялся смотреть, ни с кем
не виделся. Он пренебрегал моционом и слишком много ел. Он весь поседел,
сразу обрюзг, испортил фигуру, стал выглядеть пожилым каким-то пентюхом.
Но благодаря заботам Клэр сон и пищеварение у него постепенно наладились.
Все это было семь лет назад. На днях один гость, новый знакомый,
проведя у них уик-энд, поздравлял Тьютина с тем, что у него такая
счастливая семья, очаровательная жена, милые детки. И в пьяно-восторженном
письме благодарил за неизгладимое впечатление.
Юнец, видно, метил в фирму к Тьютину и хотел к нему подольститься.
Тьютина только насмешили его комплименты. Но вдруг он сообразил, что в них
есть известная доля правды.
В конце концов, счастье его в основном заключалось в домашней жизни, а
счастье у него было, бесспорно, было. Как и когда все начало
восстанавливаться, он не мог бы сказать. Он этого не заметил. Он вообще
ничего не заметил. Романтики тут не было никакой - никакой трепетности.
Ничего похожего на мечты жениха и невесты, на вечный медовый месяц с
роскошными вечерами для разнообразия и на зависть друзьям; в общем-то,
даже наоборот - все было принятое, привычное, простое, обыкновенное, когда
привязанность сама собой разумеется, а страстные порывы излишни и даже
никому не нужны. Ну а вечера-то, они, может, и нужны, но какая же это
скучища, потеря времени, в общем-то, в ущерб семейному равновесию, покою и
счастью.
Пожалуй, Тьютин успешно справился с важнейшей задачей - построением
семьи. Как тонко он наладил отношения с Клэр, чтобы их совместная жизнь
могла продолжаться.
Ну а Филлис он однажды видел в кино, на выходной роли. Дело происходит
в ночном клубе, она хозяйка - он замирает, сердце ускоренно бьется, он
думает: "Я бы мог сейчас быть ее мужем и жил бы, как все эти пьяницы". Его
пробирает дрожь с головы до пят, и душу охватывает безграничное чувство
облегчения. Он благодарит свою счастливую звезду, что так удачно
отделался.
Миссис Бир стукнуло семьдесят восемь лет, она сгорбилась, стала щуплой
старушонкой, и личико у нее теперь маленькое, как у младенчика. Щеки уже
не горят сердито, а отдают румянцем загорелого сельского ребенка, не
трясутся, как у побитого, но задиристого мопса, а отражают какое-то
кроткое недоумение. Поднятые бровки, наморщенный лоб и поджатые губы будто
спрашивают: "И отчего молодежь так слепа и глупа, все с ума посходили, что
дальше-то будет?"
В Лондон она наведывается редко, да и то никому не мешает. Тьютины
пригревают ее, ни в чем ей не отказывают; она все больше раскладывает
пасьянс. Один только раз как-то, поцеловав на ночь детей и, видимо,
чересчур веселая, потому что пасьянс у нее получился подряд два раза, она
что-то такое бормочет Фрэнку, что вот, мол, как все опять хорошо после
того, как он отказался от своей затеи с разводом. Фрэнк даже вздрагивает -
он совсем забыл ее тогдашние штучки. Но она уже снова раскладывает карты,
и по выражению лица и даже по жестам ее он замечает, что она собою очень
довольна. Будто наслаждается победой.
Фрэнку это странно и обидно, он просто поражен. Неужели же несчастная
старушенция в самом деле вбила себе в голову, будто ее идеи хоть какое-то
отношение имели к "сохранению семьи" - ведь она, безусловно, так это
называет? Неужели она всерьез воображает, будто люди не изменились за
последние пятьдесят лет, и не может взять в толк, что представления ее
сверстников конца века, когда психологии еще и в помине не было, теперь по
меньшей мере несколько устарели? Да имеет ли она хоть малейшее понятие о
комплексах, в каких пришлось им с Клэр разбираться, о чисто индивидуальных
мотивах, вообще о задачах, для решения которых ее допотопная моральная
элементарщина пригодна, как гаечный ключ для часовщика?
Старуха все раскладывает карты, и Фрэнка даже подмывает ей сказать, что
в вопросе о разводе он с ней совершенно не согласен, но тут же он думает:
"Пускай себе тешится иллюзиями, бедняжка".
Миссис Бир кладет красную десятку на черного валета, открывает туза,
поднимает взгляд и ловит взгляд Фрэнка. Она улыбается и кивает с
откровенным торжеством.
Фрэнк улыбается ей, как ребенку, живущему в мире фантазий.
Пер. - Е.Суриц.
В кн.: "Джойс Кэри. Радость и страх. Рассказы". М., "Прогресс", 1980.
OCR & spellcheck by HarryFan, 5 November 2001
-----------------------------------------------------------------------
Тьютин, отец троих детей, после шестнадцати лет брака сошелся со своей
секретаршей, восемнадцатилетней Филлис, и попросил развода. Жена, Клэр,
женщина разумная, сразу покорилась судьбе.
- Если ты считаешь, что нам надо расстаться, - сказала она печально, но
без всякой горечи, - тут уж ничего не поделаешь. Глупо удерживать тебя
силой. Ты бы только возненавидел меня, и никому бы лучше не стало.
Но когда известие о предполагаемом мероприятии дошло до тещи в далеком
Йоркшире, та тут же разразилась письмом, что-де это ужасно и гнусно и
она-де этого не потерпит. Старая миссис Бир была вдова священника,
низенькая, крепкая, с тяжелой челюстью и красным лицом - очень склочным и
сердитым лицом. Правда, было в ней, конечно, и что-то жалкое. Блеклые
глазки сразу выдавали, что старуха давно догадалась, что по-настоящему она
никому не нужна.
Похожие лица встречаешь на боксе кой у кого из секундантов и среди
публики, такие всю жизнь провели на ринге, ничего не достигли, кроме
сплошных нокаутов, но не отстают от игры - заключают пари, нашептывают
советы либо подставляются в спарринге под кулаки восходящей звезде.
Зять относился к ней с юмором, если только она не доводила его бог
знает до какого состояния своими внезапными налетами и нелепыми
указаниями. Всякий раз, например, когда рождался ребенок, она застревала в
доме и влезала буквально во все - распоряжалась, не желала никого слушать
и со всеми спорила, начиная с врача и кончая временной нянькой.
Ну а с этим разводом она просто превзошла себя. Уж кажется, Клэр ей все
объяснила в письме, но нет, примчалась без всякого предупреждения,
ворвалась к Тьютину на службу и - прямиком к столу с зонтиком наперевес:
- Что это еще за глупости насчет развода?
И притом в присутствии секретарши - та как раз писала под диктовку, -
не Филлис, конечно, Филлис уже не была секретаршей. Положение будущей
миссис Тьютин ее обязывало. Она поселилась в милой квартирке в новом доме
в Мейфэре и занялась покупками. Новая секретарша выдвинулась из простых
машинисток, она была пятидесятилетняя вдова - миссис Бейтмен, - у нее были
черные усы, и она основательно косила. Филлис считала, что на нее вполне
можно положиться.
Но все равно Тьютину не хотелось обсуждать при ней такие деликатные
вещи. Он открыл уже рот, чтобы попросить ее выйти, но не тут-то было,
миссис Бир ткнула зонтиком в стол и раскричалась:
- Разводу не бывать!
- Мамочка, успокойтесь, мы все обсудили с Клэр и пришли к общему
выводу, что так продолжаться не может"
- Очень даже может! Придется - и прекрасно будете продолжать!
Миссис Бейтмен все еще держала блокнот; тут она выронила ручку. Тьютин,
человек добродушный, терпеть не мог ни с кем ссориться, он взял себя в
руки и сказал:
- Конечно, все не так-то просто.
Фрэнк Тьютин был человек добрый, гуманный человек. Его ужасно
нервировали семейные неприятности. Он сознавал, как мучается жена,
сознавал, что все может еще отразиться на детях. Он просто дрожал, он
говорил, как бы распад семьи им не повредил. Он очень ответственно
относился к разводу.
Он часами советовался с Клэр, взвешивал все "за" и "против" - чувства
Клэр, свои чувства, чувства детей, чувства Филлис и право каждого на
бережный подход. Сначала он иной раз просто терялся, сомневался, что
развод может что-то решить. Но потом успокоился; второстепенные мелочи
отступили перед основополагающими принципами - выяснилось, во-первых, что,
если родители не ладят, но остаются вместе, как объяснил Фрэнку психиатр,
с которым он консультировался лично, - это хуже для детей, чем жизнь с тем
или иным родителем, всецело посвятившим себя их воспитанию после развода;
во-вторых, что обстановка дома делается для Тьютина с каждым днем все
более трудной, ненормальной, невыносимой; далее, что нельзя обижать
единственное безвинное существо - бедную крошку Филлис; и наконец, у
Фрэнка с Клэр позади были долгие годы счастья, и не могло же так
продолжаться вечно.
Клэр в эти трудные дни оправдала все ожидания Фрэнка. Будучи женщиной
умной и тонкой, она глубоко его понимала.
И вот, когда с разводом все так культурно утряслось, когда Клэр
согласилась позвать Филлис в дом и подробно с ней переговорить (Клэр
изумительно приняла Филлис, такую юную, озабоченную, растерянную,
влюбленную до безумия, Филлис в ней уже просто души не чаяла), когда она
согласилась на скромную денежную поддержку и разрешила Тьютину в любое
время видеться с детьми, вламывается эта миссис Бир, как допотопное
какое-то чудище, удивительно толстокожая, резкая, нечуткая. Вламывается и
обзывает его эгоистом.
Собственно, к несчастной старухе и претензий быть не могло. Она выросла
в ту суровую, грубую эпоху, когда о психологии и не слыхивали, когда
нравственные критерии буквально отбрасывали, как мякину, когда людей
делили только на хороших и плохих и знали один-единственный вид брака -
без всяких осложнений, разве что характер кухарки, испорченная канализация
и в крайнем случае месячные счета.
Он решил было не обращать внимания на миссис Вир, но тут он
почувствовал какие-то неполадки с желудком. Что такое? Опять расстройство.
В самом начале этого кошмарного периода у него уже было расстройство
желудка. Клэр за него очень беспокоилась, вызывала врача, врач сказал, что
ему совершенно нельзя волноваться. Но как тут не волноваться? Он же не
каменный. Опять неприятности, сплошные неприятности. Старуха, наверно, уже
виделась с Клэр. И мало ли чего она ей наговорила! Клэр, конечно, не
принимает ее всерьез, но она привязана к матери. А миссис Бир никогда еще
не вела себя так невозможно. У него совсем схватило живот; он вдруг
вскочил и бросился домой. Он ужасно гнал машину, два раза вырвался на
красный свет. Ему почему-то взбрело в голову, что Клэр забрала детей и
ушла. Он влетел в дом, как из пушки.
Ох, слава богу!.. Клэр, как всегда, сидела в углу гостиной за счетами.
Она подняла на него кроткий, слегка озадаченный взгляд, покраснела,
спросила:
- Что случилось? Я тебе зачем-то нужна?
- Нет, милая. - Тьютин перевел дух и взял себя в руки. - Нет, ничего.
Между прочим, твоя мама в городе. Она недавно заскакивала ко мне на
службу.
- Да, она и тут была.
- О, представляю, она, конечно, тебе расписывала, какой я гнусный
эгоист.
Клэр молчала. Тьютина наконец взорвало:
- Эгоист, ничтожество, маменькин сынок!
- Ну, мама вообще-то довольно...
- Значит, ты считаешь меня гнусным эгоистом?
- Конечно, нет, Фрэнк, ты же знаешь. Ты с самого начала проявлял
чуткость. Ты старался никого не обидеть.
- Да, но особенно себя, маменькиного сынка.
- Причем тут это? Я ничего такого...
- И все же ты не стала с ней спорить.
- Мама в ужасном состоянии.
Но Фрэнк знал свою Клэр. Он замечал, когда ей хоть чуть-чуть бывало не
по себе, и он угадал по ней, что она не совсем готова признать полное
отсутствие эгоизма в его побуждениях.
Собственно, он и не отрицал, что исходил отчасти из личных своих
интересов. Но ведь и Клэр соблюдала свои. Кто-кто, а он не собирался ее
осуждать. А как же иначе? Это уж был бы вызов современным моральным
требованиям; теперь просто не принято пренебрегать душевным здоровьем,
психически распускаться, это как элементарная гигиена. Тот, кто поступает
наперекор общим устоям, кто не заботится о своем нравственном состоянии,
как о состоянии физическом, - по существу, дурак и вдобавок еще эгоист.
Человек обязан беречь себя не только ради себя, но и ради близких, а ведь
никто, как он сам, не знает его внутренних насущных запросов.
Они с Клэр уже давно договорились, что ничего бы не было, если б не
Филлис. А тут уж дело решенное, он не в силах ее потерять, это немыслимо.
Она его обожает. Бедная девочка на него не надышится. На шестом, слава
богу, десятке его посетило новое, трепетное чувство и озарило всю его
жизнь.
Он даже забыл, что такое любовь, пока не явилась Филлис. И вот он обрел
вторую молодость, еще лучше, прекраснее первой, ибо теперь он научился
ценить свое счастье.
И он заявил Клэр резким, можно сказать, угрожающим тоном:
- Ну, я вижу, она тебя обработала, но мне совершенно безразлично, что
ты обо мне думаешь. Учти, если ты не дашь развода, я просто уйду - Филлис,
бедняжечка, на все готова.
- Что ты, я тебе дам развод. Это мама не понимает насчет... ну,
современных взглядов.
Тьютин ее даже не поблагодарил. Он совершенно разочаровался в Клэр.
Конечно, она во многом разделяла тещино мнение. Шестнадцать лет
счастливого брака показались ему годами сплошного обмана. Он ужасно
расстроился. Мысль, что Клэр все время смотрела на него критически, была
непереносима. Он больше не мог оставаться в этом доме.
Он выскочил на улицу и бросился к Филлис. Он вдруг испугался, как бы
несносная теща уже не побывала у нее, и сейчас ему во что бы то ни стало
нужно было устранить малейшую возможность размолвки с Филлис из-за
пустячного расхождения в вопросе о покупке норкового манто. Филлис
считала, что будущей миссис Тьютин норковое манто совершенно необходимо.
Тьютин был в этом не вполне убежден.
Он столкнулся с миссис Бир в дверях. Филлис же была в ужасном
состоянии. Красная, заплаканная, возбужденная и даже, надо признать,
несправедливая. Она, например, на него набросилась. Зачем он напустил на
нее эту старую стерву? Полчаса тут сшивалась, торчала бы еще, если бы он
не прискакал, орала на нее буквально как на уличную девку. Этот номер не
пройдет!
- Минуточку, Фил, я даже не знал, что она собирается в Лондон.
- Так откуда ж она адрес взяла?
- На службе, наверное.
- Ну да, ты всегда ни причем... Ну чего уставился? Сделай что-нибудь.
Меня шлюхой обзывают! Она сказала, я тебя только на том словила, что ты
слаб на передок!!
- Не обращай внимания, она просто старая ду...
- Да, не обращай! - завизжала Филлис. Она надвигалась на него, скрючив
пальцы. - У-у, старый, жирный идиот...
Была ужасно неприятная секунда, когда он подумал, что она начнет его
царапать. Но она не стала, наверное ноготь побоялась сломать; только еще
раз взвизгнула и забилась в истерике.
Потом даже норковое манто не показалось ей достаточным возмещением
ущерба, нанесенного тещей Тьютина.
Филлис очень тонко чувствовала свои права. Она не раз спрашивала у
Тьютина, согласен ли он, что они живут в свободной стране, и он горячо
соглашался. Он не забыл этих ужасных слов - "старый, жирный идиот". Он
боялся снова обидеть Филлис. В душу его вообще даже закралась тень
сомнения в их будущем блаженстве с этим очаровательным ребенком.
Правда, планов своих он не менял. Чувство собственного достоинства не
позволяло ему примириться с коварной Клэр.
А Клэр оказалась человеком слова. На развод они подали, и миссис Бир,
опять несолоно хлебавши, пришлось убраться восвояси, в берлогу в северных
лесах. Через три недели, еще до рассмотрения дела в суде, Филлис
познакомилась с одним молодым помощником режиссера, который взялся сделать
ее кинозвездой. На мебель Тьютина они уехали в Италию и сняли домик прямо
рядом с любимой киностудией помощника режиссера на норковое манто.
Тьютин не вернулся к Клэр; взаимопонимание было подорвано. Уже не было
прочной основы для душевной близости, а без взаимного доверия отношения
становятся вымученными, натянутыми; брак превращается в фарс. Клэр сама
пришла к нему с повинной. В конце концов ей удалось его убедить, что
необходимо за ним присмотреть после этой ужасной катастрофы.
Он был совершенно сломлен. Он людям в глаза боялся смотреть, ни с кем
не виделся. Он пренебрегал моционом и слишком много ел. Он весь поседел,
сразу обрюзг, испортил фигуру, стал выглядеть пожилым каким-то пентюхом.
Но благодаря заботам Клэр сон и пищеварение у него постепенно наладились.
Все это было семь лет назад. На днях один гость, новый знакомый,
проведя у них уик-энд, поздравлял Тьютина с тем, что у него такая
счастливая семья, очаровательная жена, милые детки. И в пьяно-восторженном
письме благодарил за неизгладимое впечатление.
Юнец, видно, метил в фирму к Тьютину и хотел к нему подольститься.
Тьютина только насмешили его комплименты. Но вдруг он сообразил, что в них
есть известная доля правды.
В конце концов, счастье его в основном заключалось в домашней жизни, а
счастье у него было, бесспорно, было. Как и когда все начало
восстанавливаться, он не мог бы сказать. Он этого не заметил. Он вообще
ничего не заметил. Романтики тут не было никакой - никакой трепетности.
Ничего похожего на мечты жениха и невесты, на вечный медовый месяц с
роскошными вечерами для разнообразия и на зависть друзьям; в общем-то,
даже наоборот - все было принятое, привычное, простое, обыкновенное, когда
привязанность сама собой разумеется, а страстные порывы излишни и даже
никому не нужны. Ну а вечера-то, они, может, и нужны, но какая же это
скучища, потеря времени, в общем-то, в ущерб семейному равновесию, покою и
счастью.
Пожалуй, Тьютин успешно справился с важнейшей задачей - построением
семьи. Как тонко он наладил отношения с Клэр, чтобы их совместная жизнь
могла продолжаться.
Ну а Филлис он однажды видел в кино, на выходной роли. Дело происходит
в ночном клубе, она хозяйка - он замирает, сердце ускоренно бьется, он
думает: "Я бы мог сейчас быть ее мужем и жил бы, как все эти пьяницы". Его
пробирает дрожь с головы до пят, и душу охватывает безграничное чувство
облегчения. Он благодарит свою счастливую звезду, что так удачно
отделался.
Миссис Бир стукнуло семьдесят восемь лет, она сгорбилась, стала щуплой
старушонкой, и личико у нее теперь маленькое, как у младенчика. Щеки уже
не горят сердито, а отдают румянцем загорелого сельского ребенка, не
трясутся, как у побитого, но задиристого мопса, а отражают какое-то
кроткое недоумение. Поднятые бровки, наморщенный лоб и поджатые губы будто
спрашивают: "И отчего молодежь так слепа и глупа, все с ума посходили, что
дальше-то будет?"
В Лондон она наведывается редко, да и то никому не мешает. Тьютины
пригревают ее, ни в чем ей не отказывают; она все больше раскладывает
пасьянс. Один только раз как-то, поцеловав на ночь детей и, видимо,
чересчур веселая, потому что пасьянс у нее получился подряд два раза, она
что-то такое бормочет Фрэнку, что вот, мол, как все опять хорошо после
того, как он отказался от своей затеи с разводом. Фрэнк даже вздрагивает -
он совсем забыл ее тогдашние штучки. Но она уже снова раскладывает карты,
и по выражению лица и даже по жестам ее он замечает, что она собою очень
довольна. Будто наслаждается победой.
Фрэнку это странно и обидно, он просто поражен. Неужели же несчастная
старушенция в самом деле вбила себе в голову, будто ее идеи хоть какое-то
отношение имели к "сохранению семьи" - ведь она, безусловно, так это
называет? Неужели она всерьез воображает, будто люди не изменились за
последние пятьдесят лет, и не может взять в толк, что представления ее
сверстников конца века, когда психологии еще и в помине не было, теперь по
меньшей мере несколько устарели? Да имеет ли она хоть малейшее понятие о
комплексах, в каких пришлось им с Клэр разбираться, о чисто индивидуальных
мотивах, вообще о задачах, для решения которых ее допотопная моральная
элементарщина пригодна, как гаечный ключ для часовщика?
Старуха все раскладывает карты, и Фрэнка даже подмывает ей сказать, что
в вопросе о разводе он с ней совершенно не согласен, но тут же он думает:
"Пускай себе тешится иллюзиями, бедняжка".
Миссис Бир кладет красную десятку на черного валета, открывает туза,
поднимает взгляд и ловит взгляд Фрэнка. Она улыбается и кивает с
откровенным торжеством.
Фрэнк улыбается ей, как ребенку, живущему в мире фантазий.