Кинг Стивен
Дом на повороте
Стивен КИНГ
ДОМ НА ПОВОРОТЕ
Новая Англия ждет снега, который выпадет не раньше, чем через четыре недели. Сквозь заросли травянистой амброзии и золотарника местами проглядывает осенняя почва. Кюветы, протянувшиеся вдоль дорог, полны опавших листьев, небо постоянно серое, и стебли кукурузы стоят рядами, склонившись друг к другу, подобно солдатам, сумевшим найти фантастический способ умереть стоя. Горы тыкв, подгнивших с нижней стороны, навалены у сумрачных сараев, и их запах похож на дыхание старух. В это время года не жарко и не холодно. Ветер беспрестанно проносится по голым полям под белесыми небесами, где птицы стаями, похожими на уголки сержантских нашивок, летят к югу. Ветер сдувает пыль с мягких обочин проселочных дорог, образуя танцующие вихри, разделяет жнивье, словно расческа пробор в волосах, и проникает в старые автомобили, стоящие на задних дворах без колес, на срубленных пеньках.
Дом Ньюаллов на городском шоссе № 3 навис над той частью Касл-Рока, которая зовется Бендом. Непонятно почему, но представить себе, что с этим домом может быть связано что-то хорошее, невозможно. У него умирающий вид, что только отчасти можно объяснить облупившейся краской на стенах. Лужайка перед ним покрыта глыбами высохшей земли, которым надвигающийся мороз придаст еще более гротескные формы.
Тонкая струйка дыма поднимается из трубы над лавкой Брауни, что у подножия холма. Когда-то Бенд был довольно важной частью Касл-Рока, но это время кануло в небытие одновременно с окончанием корейской войны. В старой открытой раковине для оркестра двое малышей Брауни гоняют между собой красную пожарную машинку. Их лица, алые и бледные, почти стариковские, руки, кажется, Раздают воздух, когда они толкают друг другу автомобиль, останавливаясь порой лишь для того, чтобы вытереть сопливые носы.
В лавке председательствует Харли Макиссик, круглый и краснолицый, а старый Джон Клаттербак и Ленни Партридж сидят у печи, положив на нее ноги. Пол Корлисс стоит, опершись о стойку. В лавке извечный запах - пахнет салями и липкой бумагой от мух, кофе и табаком, потом и темно-коричневой кока-колой, перцем, гвоздикой и тонизирующим средством для волос "О'Делл", с виду похожим на семенную жидкость и превращающим волосы в произведения скульптуры. Засиженный мухами плакат 1986 года, рекламирующий ужин из вареных бобов, все еще приклеен углом к окну рядом с еще одним плакатом, объявляющим о приезде Кена Корривью на ярмарку графства Касл 1984 года. Свет и жара почти десять лет трудились над ним, и теперь Кен Корривью (ушедший из музыкального мира кантри по крайней мере половину этого срока назад и ныне торгующий "фордами" в Чемберлене) выглядит одновременно выцветшим и прожаренным. В задней части лавки стоит огромная мороженица, привезенная из Нью-Йорка в 1933 году, и повсюду ощущается неопределенный, но характерный запах кофейных зерен.
Старики следят за детьми и переговариваются тихими прерывистыми голосами. Джон Клаттербак, чей внук Энди этой осенью находится в немыслимом запое, говорит об участке города, засыпаемом привозной землей. По его мнению, привозной грунт пахнет как бродяга жарким летом. Никто с ним не спорит - это правда, но особого интереса к этой теме не проявляется - сейчас не лето, а осень, и тепло от огромной печи на мазуте расслабляет Термометр Уинстона за стойкой показывает почти двадцать восемь градусов по Цельсию. На лбу Клаттербака, над левой бровью, видна огромная вмятина - след автокатастрофы, случившейся в 1963 году. Детишки иногда просят разрешения прикоснуться к ней. Старый Клат выиграл немало денег у "летних людей", тех, что приезжают сюда летом на отдых, - они не верили, что во вмятину в его голове входит столько жидкости, сколько и в стакан средних размеров.
- Полсон, - тихо говорит Харли Макиссик.
Старый "шевроле" останавливается за развалюхой Ленин Партриджа. Сбоку на машине картонный плакат, приклеенный плотной маскировочной лентой, гласит:
ГЭРИ ПОЛСОН
ПЕРЕТЯЖКА КРЕСЕЛ
АНТИКВАРИАТ ПОКУПАЕТСЯ И ПРОДАЕТСЯ,
а ниже номер телефона, по которому звонить. Гэри Полсон медленно выбирается из своей машины - старый человек в выцветших зеленых штанах с огромным мешкообразным задом. За собой он вытаскивает сучковатую трость. Крепко держится за автомобиль и не отпускает его до тех пор, пока трость не поставлена именно так, как он хочет. На конец трости натянута белая пластиковая ручка от детского велосипеда, напоминающая презерватив. Трость оставляет маленькие ямки в безжизненной пыли, когда Полсон начинает свое осторожное путешествие от машины к дверям лавки Брауни.
Дети на оркестровой площадке смотрят на него, а затем следом переводят взгляд (похоже, не без страха) к покосившемуся и потрескивающему зданию Ньюалла на холме над ними. Потом снова принимаются за пожарную машину.
Джо Ньюалл поселился здесь, в Касл-Роке, в 1904 году и оставался владельцем до 1929 года. Он составил себе состояние на ближайшей фабрике в Гейтс-Фоллзе. Это был тощий, вечно раздраженный мужчина с беспокойным лицом и желтыми глазами. Он купил огромный участок незастроенной земли на Бенде - в то время это была цветущая деревня с весьма прибыльной фабрикой по обработке дерева и изготовлению мебели - у Первого Национального оксфордского банка. Сам банк получил этот участок от Фила Бадроу за неуплату задолженности не без помощи шерифа графства Никерсона Кэмпбелла. Фил Бадроу - славный парень, он пользовался общей любовью, но, по мнению соседей, был несколько глуповат. Позже Фил переехал в Киттери, где провел следующие двенадцать лет, занимаясь автомобилями и мотоциклами. Затем он отправился во Францию воевать против немцев. Во время разведывательного полета вывалился из самолета (по крайней мере ходили такие слухи) и разбился насмерть.
Участок Бадроу оставался незанятым и необработанным в течение всех этих лет, а Джо Ньюалл жил в арендованном доме в Гейтс-Фоллзе и занимался сколачиванием состояния. Он был больше известен увольнением своих рабочих, чем умелым управлением фабрикой, которая была близка к банкротству, когда он купил ее в 1902 году. Рабочие фабрики прозвали его Джо-Увольнитель, потому что, пропусти человек одну смену, его тут же выбрасывали за ворота, не слушая и не принимая никаких оправданий.
В 1914 году он женился на Коре Леонард, племяннице Карла Стоува. Это был весьма выгодный брак - с точки зрения Джо Ньюалла, конечно, - потому что Кора была единственной родственницей Карла. Она, вне сомнения, должна была унаследовать немалое состояние после его смерти (разумеется, если Джо сохранит с ним хорошие отношения, а он и не собирался их менять: старик Стоув был в прошлом чертовски хитер, однако с годами стал немного глуповат). В этом районе были и другие фабрики, которые можно было купить по дешевке, а затем модернизировать и получать прибыль.., если, конечно, у покупателя имелись деньги для необходимых перемен. Джо скоро получил эти деньги: не прошло и года после свадьбы, как богатый дядя его жены умер.
Таким образом, брак имел свои достоинства - о да, в этом не было сомнений. Однако сама Кора была лишена каких-либо достоинств. Она походила скорее на мешок с зерном, чем на женщину, - невероятно широкие бедра и почти мальчишеская грудь. На абсурдно тонкой шее была насажена уродливо большая голова, словно странный бледный подсолнух. Ее щеки словно тесто свисали вниз, губы походили на полоски ливерной колбасы, а лицо всегда казалось неподвижным и бесстрастным, словно полная луна зимней ночью. Даже в феврале под мышками ее платьев расплывались огромные темные пятна, и от нее исходил неприятный влажный запах пота.
ДОМ НА ПОВОРОТЕ
Новая Англия ждет снега, который выпадет не раньше, чем через четыре недели. Сквозь заросли травянистой амброзии и золотарника местами проглядывает осенняя почва. Кюветы, протянувшиеся вдоль дорог, полны опавших листьев, небо постоянно серое, и стебли кукурузы стоят рядами, склонившись друг к другу, подобно солдатам, сумевшим найти фантастический способ умереть стоя. Горы тыкв, подгнивших с нижней стороны, навалены у сумрачных сараев, и их запах похож на дыхание старух. В это время года не жарко и не холодно. Ветер беспрестанно проносится по голым полям под белесыми небесами, где птицы стаями, похожими на уголки сержантских нашивок, летят к югу. Ветер сдувает пыль с мягких обочин проселочных дорог, образуя танцующие вихри, разделяет жнивье, словно расческа пробор в волосах, и проникает в старые автомобили, стоящие на задних дворах без колес, на срубленных пеньках.
Дом Ньюаллов на городском шоссе № 3 навис над той частью Касл-Рока, которая зовется Бендом. Непонятно почему, но представить себе, что с этим домом может быть связано что-то хорошее, невозможно. У него умирающий вид, что только отчасти можно объяснить облупившейся краской на стенах. Лужайка перед ним покрыта глыбами высохшей земли, которым надвигающийся мороз придаст еще более гротескные формы.
Тонкая струйка дыма поднимается из трубы над лавкой Брауни, что у подножия холма. Когда-то Бенд был довольно важной частью Касл-Рока, но это время кануло в небытие одновременно с окончанием корейской войны. В старой открытой раковине для оркестра двое малышей Брауни гоняют между собой красную пожарную машинку. Их лица, алые и бледные, почти стариковские, руки, кажется, Раздают воздух, когда они толкают друг другу автомобиль, останавливаясь порой лишь для того, чтобы вытереть сопливые носы.
В лавке председательствует Харли Макиссик, круглый и краснолицый, а старый Джон Клаттербак и Ленни Партридж сидят у печи, положив на нее ноги. Пол Корлисс стоит, опершись о стойку. В лавке извечный запах - пахнет салями и липкой бумагой от мух, кофе и табаком, потом и темно-коричневой кока-колой, перцем, гвоздикой и тонизирующим средством для волос "О'Делл", с виду похожим на семенную жидкость и превращающим волосы в произведения скульптуры. Засиженный мухами плакат 1986 года, рекламирующий ужин из вареных бобов, все еще приклеен углом к окну рядом с еще одним плакатом, объявляющим о приезде Кена Корривью на ярмарку графства Касл 1984 года. Свет и жара почти десять лет трудились над ним, и теперь Кен Корривью (ушедший из музыкального мира кантри по крайней мере половину этого срока назад и ныне торгующий "фордами" в Чемберлене) выглядит одновременно выцветшим и прожаренным. В задней части лавки стоит огромная мороженица, привезенная из Нью-Йорка в 1933 году, и повсюду ощущается неопределенный, но характерный запах кофейных зерен.
Старики следят за детьми и переговариваются тихими прерывистыми голосами. Джон Клаттербак, чей внук Энди этой осенью находится в немыслимом запое, говорит об участке города, засыпаемом привозной землей. По его мнению, привозной грунт пахнет как бродяга жарким летом. Никто с ним не спорит - это правда, но особого интереса к этой теме не проявляется - сейчас не лето, а осень, и тепло от огромной печи на мазуте расслабляет Термометр Уинстона за стойкой показывает почти двадцать восемь градусов по Цельсию. На лбу Клаттербака, над левой бровью, видна огромная вмятина - след автокатастрофы, случившейся в 1963 году. Детишки иногда просят разрешения прикоснуться к ней. Старый Клат выиграл немало денег у "летних людей", тех, что приезжают сюда летом на отдых, - они не верили, что во вмятину в его голове входит столько жидкости, сколько и в стакан средних размеров.
- Полсон, - тихо говорит Харли Макиссик.
Старый "шевроле" останавливается за развалюхой Ленин Партриджа. Сбоку на машине картонный плакат, приклеенный плотной маскировочной лентой, гласит:
ГЭРИ ПОЛСОН
ПЕРЕТЯЖКА КРЕСЕЛ
АНТИКВАРИАТ ПОКУПАЕТСЯ И ПРОДАЕТСЯ,
а ниже номер телефона, по которому звонить. Гэри Полсон медленно выбирается из своей машины - старый человек в выцветших зеленых штанах с огромным мешкообразным задом. За собой он вытаскивает сучковатую трость. Крепко держится за автомобиль и не отпускает его до тех пор, пока трость не поставлена именно так, как он хочет. На конец трости натянута белая пластиковая ручка от детского велосипеда, напоминающая презерватив. Трость оставляет маленькие ямки в безжизненной пыли, когда Полсон начинает свое осторожное путешествие от машины к дверям лавки Брауни.
Дети на оркестровой площадке смотрят на него, а затем следом переводят взгляд (похоже, не без страха) к покосившемуся и потрескивающему зданию Ньюалла на холме над ними. Потом снова принимаются за пожарную машину.
Джо Ньюалл поселился здесь, в Касл-Роке, в 1904 году и оставался владельцем до 1929 года. Он составил себе состояние на ближайшей фабрике в Гейтс-Фоллзе. Это был тощий, вечно раздраженный мужчина с беспокойным лицом и желтыми глазами. Он купил огромный участок незастроенной земли на Бенде - в то время это была цветущая деревня с весьма прибыльной фабрикой по обработке дерева и изготовлению мебели - у Первого Национального оксфордского банка. Сам банк получил этот участок от Фила Бадроу за неуплату задолженности не без помощи шерифа графства Никерсона Кэмпбелла. Фил Бадроу - славный парень, он пользовался общей любовью, но, по мнению соседей, был несколько глуповат. Позже Фил переехал в Киттери, где провел следующие двенадцать лет, занимаясь автомобилями и мотоциклами. Затем он отправился во Францию воевать против немцев. Во время разведывательного полета вывалился из самолета (по крайней мере ходили такие слухи) и разбился насмерть.
Участок Бадроу оставался незанятым и необработанным в течение всех этих лет, а Джо Ньюалл жил в арендованном доме в Гейтс-Фоллзе и занимался сколачиванием состояния. Он был больше известен увольнением своих рабочих, чем умелым управлением фабрикой, которая была близка к банкротству, когда он купил ее в 1902 году. Рабочие фабрики прозвали его Джо-Увольнитель, потому что, пропусти человек одну смену, его тут же выбрасывали за ворота, не слушая и не принимая никаких оправданий.
В 1914 году он женился на Коре Леонард, племяннице Карла Стоува. Это был весьма выгодный брак - с точки зрения Джо Ньюалла, конечно, - потому что Кора была единственной родственницей Карла. Она, вне сомнения, должна была унаследовать немалое состояние после его смерти (разумеется, если Джо сохранит с ним хорошие отношения, а он и не собирался их менять: старик Стоув был в прошлом чертовски хитер, однако с годами стал немного глуповат). В этом районе были и другие фабрики, которые можно было купить по дешевке, а затем модернизировать и получать прибыль.., если, конечно, у покупателя имелись деньги для необходимых перемен. Джо скоро получил эти деньги: не прошло и года после свадьбы, как богатый дядя его жены умер.
Таким образом, брак имел свои достоинства - о да, в этом не было сомнений. Однако сама Кора была лишена каких-либо достоинств. Она походила скорее на мешок с зерном, чем на женщину, - невероятно широкие бедра и почти мальчишеская грудь. На абсурдно тонкой шее была насажена уродливо большая голова, словно странный бледный подсолнух. Ее щеки словно тесто свисали вниз, губы походили на полоски ливерной колбасы, а лицо всегда казалось неподвижным и бесстрастным, словно полная луна зимней ночью. Даже в феврале под мышками ее платьев расплывались огромные темные пятна, и от нее исходил неприятный влажный запах пота.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента