Артур Кларк
Специальный груз

   До сих пор помню, какое возбуждение царило в 1957 году, когда Советский Союз запустил первые искусственные спутники и сумел подвесить здесь, за пределами атмосферы, несколько фунтов приборов. Конечно, я тогда был ребенком, но как и все вечером спешил на улицу, старался высмотреть крохотные светила, которые мелькали в сумеречных небесах над моей головой, на высоте сотен миль. Странно, как подумаешь, что некоторые из них летают до сих пор, но теперь они подо мной, и чтобы увидеть их, надо смотреть вниз, на Землю…
   Да, многое переменилось за последние сорок лет. Иногда я начинаю даже опасаться, что для вас там, на Земле, космические станции нечто само собой разумеющееся, и вы забываете, сколько умения, знаний, отваги понадобилось, чтобы создать их. Часто ли вы задумываетесь над тем, что все ваши международные телефонные разговоры и большинство телевизионных программ передаются тем или иным спутником? И часто ли вспоминаете добрым словом здешних синоптиков, благодаря которым прогнозы погоды перестали быть предметом острот (как было во времена наших дедов) и попадают в самую точку в девяноста девяти случаях из ста?
   Да, не сладко нам приходилось, когда я начинал работать на дальних станциях… Мы гнали, торопились закончить сборку и ввести в действие миллионы новых телевизионных и радиоканалов, которые должны были открыться, как только в космосе появится аппаратура, способная послать направленную передачу в любую точку земного шара.
   Первые искусственные спутники летали сравнительно низко над Землей, тогда как три станции, образующие великий треугольник «Релейной Цепи», нужно было разместить на высоте двадцати двух тысяч миль, строго над экватором, на равном расстоянии друг от друга. На этой – и только на этой – высоте полный виток занимал бы ровно сутки, таким образом они всегда оставались бы над одной и той же точкой вращающегося земного шара.
   Мне довелось поработать на всех трех станциях, но начинал я на «Второй Релейной». Она расположена почти точно над Энтеббе в Уганде, обслуживает Европу, Африку и большую часть Азии. Ныне это огромное сооружение, несколько сот ярдов в поперечнике, которое одновременно шлет на свое полушарие тысячи программ, обеспечивая полмира радиосвязью. Но когда я впервые увидел станцию из иллюминатора транспортной ракеты, которая доставила меня на орбиту, она больше всего напоминала плывущую в космосе гору металлолома. Готовые части парили вперемешку, как попало, и казалось, из этого хаоса никогда не возникнет порядок.
   Жилые помещения для технического персонала и монтажников были примитивны: несколько отслуживших срок транспортных ракет, с которых сняли все, кроме регенераторов воздуха. Мы их окрестили «скорлупами»; каждому человеку было отведено минимально необходимое пространство для него самого и двух-трех кубических футов личного имущества. Забавно, не правда ли: живешь среди безграничного космоса, а тебе даже повернуться негде!
   Понятно, мы пришли в восторг, услышав, что нам отправлены герметичные квартиры со всеми удобствами, включая душ с игольчатыми форсунками, работающий даже там, где вода – как и все остальное – невесома. Если вы не жили сами на борту набитого битком космического корабля, вам не понять, как это дорого. Наконец-то мы выбросим губки для обтирания и вспомним, что такое настоящая чистота!
   И ведь нам обещали не одни только души. К нам с Земли летела надувная комната отдыха, в которой свободно могли разместиться восемь человек, библиотека с микрофильмами, магнитный бильярдный стол, портативные шахматы и прочие новинки для истомившихся космонавтов. Одна мысль обо всех этих удобствах делала наше спазматическое существование в «скорлупах» просто невыносимым, хотя каждый из нас получал тысячу долларов в неделю за то, чтобы выносить его.
   Покинув «Зону Второй Заправки», расположенную на высоте двух тысяч миль над Землей, долгожданная ракета с драгоценным грузом должна была за шесть часов дойти до нас. Я в это время был свободен от работы и прильнул к телескопу, у которого проводил большую часть своего скудного досуга. Было невозможно пресытиться изучением огромной планеты, висевшей в пространстве рядом с нами; если настроить телескоп на максимальную мощность, то впечатление такое, словно лишь несколько миль отделяет вас от поверхности Земли. При хорошей видимости, когда не было облаков, отчетливо различались объекты размером с маленький дом. Мне не довелось посетить Африку, однако я очень хорошо с ней ознакомился в свободное время на «Второй Релейной». Вы можете не поверить, но я часто видел в степи движущихся слонов, а огромные стада зебр или антилоп и подавно легко было различить – они перемещались на широких просторах резерватов, будто ожившие волны. Но больше всего я любил смотреть, как над горами в сердце континента занималась заря. Солнечный свет могучей полосой шел через Индийский океан, и новый день затмевал крохотные галактики городов, мерцающие во маке подо мной. Задолго до того, как лучи светила дотягивались до окружающих равнин, вершины Килиманджаро и Маунт-Кения начинали сверкать, точно алмазные звезды в окружении ночи. Но солнце поднималось все выше, и день стремительно скатывался по склонам, наводняя светом долины. Я видел Землю в первой четверти, затем наступало «полноземлие».
   Двенадцать часов спустя можно было наблюдать все в обратном порядке, и те же вершины улавливали последний луч заходящего солнца. Некоторое время они еще сияли над узкой полосой сумерек, потом Земля, вращаясь, уходила во мрак, и над Африкой спускалась ночь…
   Но сейчас меня занимала не красота земного шара. Я вообще не глядел на Землю, а только на бело-голубую звезду над западной каймой планетного диска. Транспортный корабль-автомат находился в тени Земли, и я видел жаркое пламя его ракетных двигателей, которые несли корабль на высоту двадцати тысяч миль.
   Мне так часто приходилось следить за подходом ракет, что я знал наизусть все их маневры. И когда я заметил, что ракетные двигатели, вместо того чтобы потухнуть, продолжают ярко светиться, мне тотчас стало ясно: что-то не так. С чувством бессильной ярости и отчаяния наблюдал я, как все наши долгожданные удобства – и, что хуже всего, наша почта! – набирая скорость, устремляются по непредусмотренной орбите. Автопилот отказал. Будь на борту человек, он взял бы на себя управление и выключил двигатели, теперь же все горючее, припасенное для возвращения, обратилось в непрерывный поток энергии.
   К тому времени, как баки опустели и далекая звезда, погаснув, пропала из поля зрения моего телескопа, следящие устройства уже подтвердили то, что я и без того знал. Транспорт летел слишком быстро, чтобы земное тяготение могло удержать его, он мчался в космические дебри за Плутоном…
   Мы надолго пали духом, а тут еще кому-то из вычислительного центра пришло в голову рассчитать, что будет дальше с заблудившимся транспортом. Ведь в космосе ничто не пропадает безвозвратно. Определите орбиту ракеты, и до скончания времен будет известно, где она находится в каждый момент. И глядя на то, как наша комната отдыха, наша библиотека, наши шахматы, наша почта удаляются по направлению к периферии солнечной системы, мы знали, что в один прекрасный день все вернется, вернется в полной сохранности. Если у нас будет наготове корабль, ничего не стоит перехватить транспорт, когда он снова приблизится к Солнцу – ранней весной 15 862 года нашей эры.