Клавдия Владимировна Лукашевич
Бедный родственник

I

   Дело было под вечер. По снежной почтовой дороге ехала кибитка. Уныло позвякивал колокольчик; пара чахлых лошадок плелась тихо; ямщик дремал на козлах; кажется, дремал и седок, плотно закутавшись в шубу.
   Дорога была ровная; снег пушистый и ослепительно белый: он, вероятно, только что выпал и не успел почернеть от езды. Воздух был прозрачный, с легким морозцем. В такую пору ехать – одно наслаждение. Но не так думали седок и ямщик.
   Темнело. На далеком синем небе загорались ранние звезды, по белому снегу виднелась дорога, по сторонам ее – мелкие кустарники, вдали обрисовывались темные силуэты не то гор, не то леса.
   Ямщик вдруг встрепенулся на козлах и подогнал лошадей. Седок тоже оправился и сел поудобнее. Он не спал и из-за приподнятого воротника зорко следил за ямщиком. Тот, покрикивая на лошадей, повернулся и посмотрел на седока из-под рукава своего кафтана. Лицо у него было круглое, с бородкой, черты лица крупные; сам он был коренастый детина, широкоплечий, высокого роста.
   – Как он на меня странно смотрит, – подумал седок, приподнялся с сиденья, опустил воротник и закашлялся.
   Ямщик замахал кнутом и звонко свистнул на лошадей.
   «Свистит… Дает о себе знать», – подумал седок.
   – Послушай, любезный, – сказал он. – Ты у меня так свистеть не смей!
   Ямщик ничего не ответил, но, проехав с версту, снова обернулся и в упор посмотрел на седока.
   «Опять смотрит, – подумал тот. – Ну, погоди ж ты! – Я тебя приструню, приятель»
   Ямщик, кажется, хотел свистнуть, но как бы вспомнил что-то, и из его рта вылетел неопределенный звук вроде шипения, который моментально замер.
   Седок завертелся в кибитке и сильно крякнул.
   Ямщик быстро обернулся и посмотрел на него пристально и долга.
   Тогда седок привстал в кибитке и, положив руку на плечо ямщика, сказал отрывистым и резким тоном:
   – Послушай, любезный, если ты еще раз обернешься и станешь так на меня смотреть, то я всажу тебе в спину пулю. Слышишь? У меня ведь в руках револьвер. Так и знай!
   Ямщик опять ничего не ответил, но как-то весь съежился на козлах и погнал шибко лошадей. Откуда у тех и прыть взялась!
   Кибитка, подпрыгивая, пролетела стремглав по мосту, поднялась на гору и спустилась в лощину. Дороги была глухая: ни прохожих, ни приезжих; по обеим сторонам темнел густой лес. Деревья, запорошенные снегом, стояли близко друг к другу и, раскинув широко ветви, казались сказочными великанами.
   – Что ты гонишь лошадей как сумасшедший? – крикнул сердито седок.
   Ямщик молчал и, не обращая внимания на слова барина, стал еще сильнее хлестать кнутом по худым бокам лошадей. Кибитка неслась, как стрела, по темной лощине.
   – Не смей так гнать лошадей! Слышишь!? Тебе я говорю! Поезжай тише… Ты что же это?! Тише! – кричал барин, привстав в кибитке и схватив ямщика за плечи.
   – Сидите себе, барин. Я знаю, что делаю… Не впервые…Тут место нехорошее. В этой лощине всяко бывает. Поскорей бы из нее выехать, – тревожным голосом ответил ямщик, не оборачиваясь.
   Не успел он это сказать, как в то же мгновение на повороте, из кустов, с правой стороны дороги выскочили двое людей; они громко закричали, чем-то махнули и бросились к кибитке. Испуганные лошади шарахнулись в сторону и остановились, так как зацепились постромками за кусты. Затем произошло что-то ужасное: крики, возгласы, брань, возня, грохот, борьба. В темноте ничего нельзя было разобрать. Седок беспомощно кричал, порываясь выскочить из кибитки, но его толкали в грудь, стягивали с него шубу, тащили шапку, рылись в его вещах. Наконец сильные руки закрыли ему рот и сдавили горло; в то мгновение в его голове мелькнуло, что все уже кончено; затем он потерял сознание…
   Сколько времени прошло – неизвестно, но когда барин очнулся и пришел в себя, то почувствовал, что кто-то его сильно трясет, шевелит, а над ним раздается басистый испуганный голос:
   – Барин, а барин! Да ты жив аль нет? Барин! Живы ли вы?!
   – Жив, – ответил тихо седок и пошевелился.
   – Ну, слава Богу! А кок я-то испугался! Думал, вы померши!
   – А ты кто такой?
   – Ямщик ваш! Аль еще не признаете?
   – Где же мы? Что со мной случилось? – очнулся седок и вздрогнул: ему стало жутко.
   – Едем по дороге… Такая беда вышла. Говорил ведь я. Это место такое проклятое! Тут «они» прячутся. Всякое бывает.
   – А теперь-то мы где? – снова переспросил седок, тревожно оглядываясь кругом.
   – По дороге едем. Не бойтесь. Действительно, они ехали по ровной дороге в той же самой кибитке. В вышине ярко горели звезды; кругом расстилалось снежное поле; было тихо и морозно.
   Седок, совершенно пришедший в себя, увидел, что на козлах сидит тот же ямщик: он повернулся к лошадям спиной, нагнулся к барину и смотрит на него участливо и улыбается, причем на круглом лице сверкают белые зубы.
   – Что это было такое? – содрогнувшись, спросил седок.
   – Напали бродяги… Они часто в этой лощине прячутся…Тут им лафа… Мост близко, лес, овраг, крутой поворот… Место скверное…
   – А ты-то как же? – спросил барин. Он хотел этим сказать: «А разве ты не был с ними заодно?» Но ямщик его не понял.
   – Я-то ничего. Здорово им всыпал, – отвечал он. – Будут меня помнить. Не на таковского напали… – Я и на медведя один на один хаживал, а таких-то дохлых и еще бы с десяток отделал… Тот, что вас придушил, у ценя кубарем в овраг скатился. Не знаю, жив ли…
   – Спасибо тебе, голубчик, большое спасибо… Никогда не забуду твоей помощи… Ты, может быть, меня от смерти спас… Век не забуду, – проговорил барии, и у него на душе стали радостно и весело.
   – Что тут за благодарность? Я шибко испугался, думал, что вы померши… С вами такой оморок вышел.
   – Еще бы! Негодяй так стиснул мне горло, что казалось – и дух вон… Я человек больной, слабый… Где же мне с ними бороться!.. Спасибо тебе, голубчик, что спас… Если бы не ты, не знаю, что теперь бы со мной было…
   – Вещи ваши я все собрал и в кибитку сложил… Они их повытаскали да по снегу раскидали… Кажись, что ничего не пропало…
   – Что вещи…Дело шло о жизни! Вещей не жаль…
   – Как не жаль, – возразил ямщик. – Все, поди, трудом нажито… Как не жалеть!
   Ямщик задумался и долго молчал, потом обернулся к седоку и, улыбнувшись, проговорил:
   – Барин, а знаете ли, что л вам скажу?! Ведь я вас боялся…
   – Ты боялся меня? – удивился барин.
   – Да. На прошлой неделе один такой же барин, как вы, в этой же лощине ямщика убил и лошадей его угнал… И посейчас не нашли…
   – Может ли быть? – поразился барин.
   – Верно. Спросите в городе – все скажут.
   – Оттого-то ты на меня так подозрительно смотрел?
   – Так, так. Боязно было, – подтвердил ямщик.
   Барин громко рассмеялся. Ямщик посмотрел на него с удивлением.
   – Ну, братец мой, скажу тебе откровенно, а я ведь тебя боялся, – сказал седок.
   – Меня? Вот тебе и раз!
   – Да. Мне казалось, что ты и свистишь кому-то, и лошадей гонишь нарочно, и на меня подозрительно смотришь…
   – То-то вы всё сердились…То не гляди, то не свисти, то тише… Я думаю, – тут не ладно… Да еще вы меня пулей припугнули… Боязно было.
   – Какая там пуля! Я и стрелять-то не умею.
   Седок и ямщик громко и весело смеялись, вспоминая, как они трусили друг друга.
   Вдали, немного в стороне, замелькали огни.
   – Это моя деревня. Растеряево называется, – сказал ямщик. – Тут у меня избенка. Семейство живет. Завернули бы вы, барин, обогреться и с перепугу оправиться. У меня и самоварчик есть. Моя баба живо все справит.
   – Ладно, голубчик, согласен.
   Барин чувствовал большое расположение к этому ямщику и охотно согласился на его предложение, думай его этим порадовать.
   Кибитка свернула с тракта и, проехав несколько десятков саженей, промчалась по деревенской улице и вскоре остановилась около маленькой избы в три окна, занесенной снегом. Изба находилась посреди бедной, тихой деревни. Две собаки бросились с лаем к приехавшим, кое-где показались люди, и на звук почтового колокольчика из избы выбежала женщина и мальчик лет восьми.
   – Тятенька! – радостно воскликнул мальчик, бросаясь к ямщику.
   – Молчи, молчи, сынок, – сказал приехавший, погладил мальчика по голове и указал на барина, вылезавшего из кибитки.
   – Маша, поставь-ка нам скорее самоварчик. Мы с барином в снегу побывали, – сказал ямщик жене.
   – Неужели ты барина вывалил? Кажется, Степа, за тобой этого не водилось. Что за грех такой?! – укоризненно проговорила женщина, скрываясь за калитку.
   Приехавшие вошли в избу. Здесь было низко, душно, бедно, – как в тысячах подобных изб на Руси.
   Хозяйка хлопотала около стола; барина усадили на скамейку в красном углу; ребятишки обступили ямщика, ласкались к нему и что-то шептали, искоса поглядывая на барина.
   Когда ямщик рассказал жене о том, что с ними случилось дорогой, – она сначала остановилась как окаменелая, вся побледнела, потом заплакала и стала быстро креститься.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента