Константин Николаевич Леонтьев
Панславизм
Варшава, 29 января
В последней статье нашей, говоря об Австрии и ее отношениях к нашему государству, мы заявляли, что верим искреннему желанию не только мира, но и согласия с обеих сторон{1}. Правда, что общественное мнение в Австрии нам не слишком благоприятно; правда также, что там есть сильные партии, мечтающие распространить и утвердить влияние Австро-Венгрии на весь Балканский полуостров; несомненно и то, что для Германии очень выгодно «толкать» своего южного соседа все дальше и дальше на восток и, разбив славянство пополам, держать эти две половины в постоянном антагонизме подозрительности и вражды.
Но г-н Гаймерле сказал ведь весьма кстати, что «история должна учить государственных людей умеренности». Мы же прибавим: «Особенно австрийских государственных людей!..» Приведенные в предыдущей нашей статье слова Cyprien Робера подтверждают наше мнение с простотой и выразительностью, быть может, даже немного грубой.
Это об Австрии… А о России что сказать?..
В публицистике до того все привыкли к известного рода лживости, к тонким намекам и заученному фразерству, что необходимо говорить ясно для того, чтобы нас поняли просто, и ничего бы лишнего, сверх сказанного нами, не искали.
Мы находим, что Россия должна со своей стороны (до поры до времени, впрочем) оберегать Австро-Венгрию, не обращая никакого внимания на раздражительность враждебных нам партий в этом государстве.
Та слегка оборонительная политическая система, которой мы, по-видимому, придерживаемся на Балканском полуострове, по нашему мнению, и есть самая лучшая для нас. «Разве большинство населения Австрии не славянского племени? Не родственного нам? Неужели Россия не выполнит никогда своего славянского призвания? Ведь слово никогда в политике произносить не надо; по крайней мере, искренно верить в это слово не годится: Руэр воскликнул три раза: «Jamais, jamais, jamais!» – а много ли протекло времени между этим энергическим «jamais!» и выходом французских войск из Рима?{2} Разве вы отвергаете органические, роковые силы в истории?»
Вот что могут нам возразить. Но мы скажем на это: нет, органических и роковых сил мы не отрицаем; мы, напротив, расположены, быть может, слишком часто о них напоминать. Но в числе роковых этих сил есть и сила личной воли действующих на политическом поприще людей, есть политическая вменяемость. Если отвергнуть это, то как же писать историю? Какая же будет тогда разница между Бисмарком и Эмилем Оливье?
Надо прежде всего понимать условия времени и, поняв их хорошо, сказать себе: «Fait се que doit – advienne ce qui pourra!»{3}
Вот в чем вопрос. И в этом-то смысле мы находим прекрасным делом бережное, так сказать, обращение наше с хрупкой Австро-Венгрией. Это наш долг не усиливать ничем расстройства этой и без нашей вины другими столько раз потрясенной державы. Наши собственные интересы должны делать нас в этом случае прямыми и твердыми, чтобы, по крайней мере, с нашей стороны, не было бы ни вины, ни самообольщения… «Но славяне?» – возразят нам опять… «Но наше великое призвание!» Мы же скажем на это сперва вот что.
Но г-н Гаймерле сказал ведь весьма кстати, что «история должна учить государственных людей умеренности». Мы же прибавим: «Особенно австрийских государственных людей!..» Приведенные в предыдущей нашей статье слова Cyprien Робера подтверждают наше мнение с простотой и выразительностью, быть может, даже немного грубой.
Это об Австрии… А о России что сказать?..
В публицистике до того все привыкли к известного рода лживости, к тонким намекам и заученному фразерству, что необходимо говорить ясно для того, чтобы нас поняли просто, и ничего бы лишнего, сверх сказанного нами, не искали.
Мы находим, что Россия должна со своей стороны (до поры до времени, впрочем) оберегать Австро-Венгрию, не обращая никакого внимания на раздражительность враждебных нам партий в этом государстве.
Та слегка оборонительная политическая система, которой мы, по-видимому, придерживаемся на Балканском полуострове, по нашему мнению, и есть самая лучшая для нас. «Разве большинство населения Австрии не славянского племени? Не родственного нам? Неужели Россия не выполнит никогда своего славянского призвания? Ведь слово никогда в политике произносить не надо; по крайней мере, искренно верить в это слово не годится: Руэр воскликнул три раза: «Jamais, jamais, jamais!» – а много ли протекло времени между этим энергическим «jamais!» и выходом французских войск из Рима?{2} Разве вы отвергаете органические, роковые силы в истории?»
Вот что могут нам возразить. Но мы скажем на это: нет, органических и роковых сил мы не отрицаем; мы, напротив, расположены, быть может, слишком часто о них напоминать. Но в числе роковых этих сил есть и сила личной воли действующих на политическом поприще людей, есть политическая вменяемость. Если отвергнуть это, то как же писать историю? Какая же будет тогда разница между Бисмарком и Эмилем Оливье?
Надо прежде всего понимать условия времени и, поняв их хорошо, сказать себе: «Fait се que doit – advienne ce qui pourra!»{3}
Вот в чем вопрос. И в этом-то смысле мы находим прекрасным делом бережное, так сказать, обращение наше с хрупкой Австро-Венгрией. Это наш долг не усиливать ничем расстройства этой и без нашей вины другими столько раз потрясенной державы. Наши собственные интересы должны делать нас в этом случае прямыми и твердыми, чтобы, по крайней мере, с нашей стороны, не было бы ни вины, ни самообольщения… «Но славяне?» – возразят нам опять… «Но наше великое призвание!» Мы же скажем на это сперва вот что.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента