Андрей Корф
Эротический этюд № 33
Я позвонил Крысе и сказал, что выезжаю.
Стоял уже в коридоре, когда ключ заскребся в замке – Папик. Больше некому. Ма дома как всегда сидит. И точно. Зашел, дверь притворил – и смотрит. Странно как-то. И пальто не снимает. Пьяный, что ли, думаю…
Тут Ма из кухни приплелась, тоже смотрит внимательно. Но это – обычное дело, она всегда на Папика так смотрит, сколько себя помню. Даже когда он ест, она тоже так смотрит. Как будто сама с собой поспорила – подавится или не подавится…
А меня будто нет. Стоят и смотрят друг на друга… Тут Папик вдруг всхлипнул как-то, потом улыбнулся и говорит:
– Хорошие новости…
– Неужели, – говорит Ма и напрягается. Прям вижу, как напрягается.
– Да, – говорит Папик. – Взяли.
– На испытательный? На месяц? – уточняет Ма.
– Нет. Сразу на год. Контракт.
– Поздравляю, – говорит Ма и улыбается. Хорошая такая улыбка, нежная, всех шуб в доме не хватит, чтобы от такой согреться. Да и шуб-то у нас нет. В общем, стоим, мерзнем.
– Ах, милая моя… – говорит Папик и открывает портфель. Там – банка икры, кусок вырезки, бутылка вина и бутылка водки.
Я звоню Крысе и говорю, что приеду через часок. Давно с предками не выпивал. А тут чувствую – назревает. Крыса говорит, что потерпит, только, мол, не напивайся там без меня…
Ма – на кухню, я – к себе в закуток. Папик переоделся в домашнее – и ко мне. Давно не заходил, я даже обрадовался, но виду не подаю.
Он сел на кровать, глаза блестят. «Чего слушаешь?» – спрашивает. «Депеш мод», – говорю. Он покривился, но лекцию про своих «зепеллинов» читать не стал. Прилег ко мне на кровать, смотрит в потолок.
– Как Крыса? – спрашивает.
– Крыса как Крыса, – говорю. – А ты, правда, работу нашел? Теперь бабки будут?
Это у нас – больной вопрос. Из-за Ма. Мне – по барабану, Папику тоже. Но Ма у нас просто зверь по этому делу. Когда неделю на гречневой каше просидели, она Папику такого наговорила, что я потом заснуть не мог. А ему что? Всплакнул, в сортире бутылкой звякнул – и поехал на «жигуленке» бомбить. А Ма, как всегда, смотрит на него и непонятно, то ли убить хочет, то ли обнять. Такой у нее хуевый характер.
– Будут, – говорит Папик. Потом вдруг добавляет:
– Бабки – говно.
– Да, – говорю. И наушники снимаю. Я, честно, всегда рад с ним по душам поговорить.
– А что делать? – говорит он.
– Да ничего не делать, – говорю. – Прожили семнадцать лет без них, и еще сто проживем…
Тут он встает с кровати, ко мне подходит и кладет руку на голову. Гладит, типа. Странный у меня Папик, так посмотришь, вроде – дурак дураком, а друзья у него – крутые мужики, интересные. А у Ма друзей нет. Она такая, без друзей живет. Иногда и на меня так смотрит, будто жалеет, что аборт не сделала. Хотя – заботится, по врачам водит, сколько себя помню. Добрая она. Однажды бомжиху какую-то в дом притащила, дала отлежаться, накормила, денег сунула. Кто ее поймет, мою Ма… Люблю ее, конечно, хотя крута она с Папиком, ох, как крута…
Стоял уже в коридоре, когда ключ заскребся в замке – Папик. Больше некому. Ма дома как всегда сидит. И точно. Зашел, дверь притворил – и смотрит. Странно как-то. И пальто не снимает. Пьяный, что ли, думаю…
Тут Ма из кухни приплелась, тоже смотрит внимательно. Но это – обычное дело, она всегда на Папика так смотрит, сколько себя помню. Даже когда он ест, она тоже так смотрит. Как будто сама с собой поспорила – подавится или не подавится…
А меня будто нет. Стоят и смотрят друг на друга… Тут Папик вдруг всхлипнул как-то, потом улыбнулся и говорит:
– Хорошие новости…
– Неужели, – говорит Ма и напрягается. Прям вижу, как напрягается.
– Да, – говорит Папик. – Взяли.
– На испытательный? На месяц? – уточняет Ма.
– Нет. Сразу на год. Контракт.
– Поздравляю, – говорит Ма и улыбается. Хорошая такая улыбка, нежная, всех шуб в доме не хватит, чтобы от такой согреться. Да и шуб-то у нас нет. В общем, стоим, мерзнем.
– Ах, милая моя… – говорит Папик и открывает портфель. Там – банка икры, кусок вырезки, бутылка вина и бутылка водки.
Я звоню Крысе и говорю, что приеду через часок. Давно с предками не выпивал. А тут чувствую – назревает. Крыса говорит, что потерпит, только, мол, не напивайся там без меня…
Ма – на кухню, я – к себе в закуток. Папик переоделся в домашнее – и ко мне. Давно не заходил, я даже обрадовался, но виду не подаю.
Он сел на кровать, глаза блестят. «Чего слушаешь?» – спрашивает. «Депеш мод», – говорю. Он покривился, но лекцию про своих «зепеллинов» читать не стал. Прилег ко мне на кровать, смотрит в потолок.
– Как Крыса? – спрашивает.
– Крыса как Крыса, – говорю. – А ты, правда, работу нашел? Теперь бабки будут?
Это у нас – больной вопрос. Из-за Ма. Мне – по барабану, Папику тоже. Но Ма у нас просто зверь по этому делу. Когда неделю на гречневой каше просидели, она Папику такого наговорила, что я потом заснуть не мог. А ему что? Всплакнул, в сортире бутылкой звякнул – и поехал на «жигуленке» бомбить. А Ма, как всегда, смотрит на него и непонятно, то ли убить хочет, то ли обнять. Такой у нее хуевый характер.
– Будут, – говорит Папик. Потом вдруг добавляет:
– Бабки – говно.
– Да, – говорю. И наушники снимаю. Я, честно, всегда рад с ним по душам поговорить.
– А что делать? – говорит он.
– Да ничего не делать, – говорю. – Прожили семнадцать лет без них, и еще сто проживем…
Тут он встает с кровати, ко мне подходит и кладет руку на голову. Гладит, типа. Странный у меня Папик, так посмотришь, вроде – дурак дураком, а друзья у него – крутые мужики, интересные. А у Ма друзей нет. Она такая, без друзей живет. Иногда и на меня так смотрит, будто жалеет, что аборт не сделала. Хотя – заботится, по врачам водит, сколько себя помню. Добрая она. Однажды бомжиху какую-то в дом притащила, дала отлежаться, накормила, денег сунула. Кто ее поймет, мою Ма… Люблю ее, конечно, хотя крута она с Папиком, ох, как крута…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента