Корнев Павел Николаевич
Нож и топор
Четверть первая: Разбойник
Пролог
Полная луна заливает серебристым сиянием широкую булыжную мостовую. Ласка холодного света и легкий ветерок пробудили деревья: тени листьев пляшут на железных прутьях решетки, шепчутся о недоступных людям тайнах. В полной тишине игры света и тени у кладбищенской ограды притягивают взгляд, манят задуматься о вечном.
Я стою, прислонившись спиной к железным прутьям, и тень моего плаща тоже участвует в танце черного пламени на мостовой. Близкое соседство погоста не беспокоит: зачем бояться мертвых, ведь люди могут причинить гораздо больше неприятностей?
Кое-кто и меня считает усопшим. А раз так — зачем расстраивать хороших людей своим внезапным воскрешением? Пусть спят спокойно. Поэтому я и выбрал место, где никто не выскочит из-за угла, а топот стражи можно услышать за пару минут до ее появления. Впрочем, даже самому ретивому служаке не придет в голову мысль пройтись в полнолуние по улицам рядом с кладбищем. Если только не попросят. Очень хорошо не попросят.
На этот случай в ограде отогнуты два прута.
Неестественно тихо. Не слышно ни сверчков, ни цикад и даже шелест листьев словно принадлежит другому миру. Поэтому я услышал стук подкованных ботинок по мостовой задолго до того, как с соседней улицы на перекрёсток вышел широкоплечий человек с туго набитыми мешками в каждой руке. Судя по фигуре и поступи, это именно тот, кого я жду, но рука по привычке опускается на топор у пояса. Впрочем, опасения тают, когда лунный свет очерчивает лицо полуночника. Здороваюсь первым.
— Привет, Молот.
— Привет Николо, — отвечает он, кидая мне один из мешков. Я ловлю мех левой и, наклонившись, протискиваюсь меж прутьев ограды:
— Вино?
— Ага. Анри не появлялся ещё? — Молот сует меж прутьев второй мешок и молот на короткой рукояти, которому он обязан прозвищем.
— Там уже, — я закидываю мех с вином за спину и с интересом наблюдаю, как бывший ученик кузнеца собирается пролезть сквозь ограду. Мы примерно одного роста, но Молот шире в плечах раза в полтора. Он легко разгибает железные прутья на необходимое расстояние, пролезает, затем сдвигает обратно.
— И давно сидит?
— С вечера.
— Ох, мать… Не мог ему мозги вправить, что ли?
Я пожимаю плечами и, проскользнув под ветвями, выхожу на посыпанную гравием тропинку. Вперед — со всех сторон из молочной дымки тумана наблюдают старые надгробия, стерегут от посетителей покой мертвых. Мерный шаг, сухой стук камешков. Мы приближаемся к свежей могиле, возле которой на расстеленном плаще сидит молодой парень. На звук шагов он не оборачивается.
Я кидаю на землю плащ и топор, сажусь рядом и делаю долгий глоток из меха. Вино кислое, но сейчас мне все равно. Передаю мех Анри и молча смотрю на белое мраморное надгробие. Даже если бы лунный свет не падал на камень, я мог бы по памяти сказать, что там написано.
Антуанетта де Бризе
Длинные титулы не имеют значения, как не имеет значения дата смерти. Главное, что она уже наступила.
Так и сидим: молча передаем мех по кругу, избегая взглядов глаза в глаза. Говорить нет необходимости: мы любили её, пусть не так сильно, как Анри, но всё-таки любили. И вот теперь её нет. Можно ли было сделать так, чтобы она осталась жить? Даже ценой наших жизней? Думаю, именно этот вопрос задавал себе каждый из выживших. Я начинаю перебирать в памяти события, начиная с момента, когда случай свел нас вместе.
Я стою, прислонившись спиной к железным прутьям, и тень моего плаща тоже участвует в танце черного пламени на мостовой. Близкое соседство погоста не беспокоит: зачем бояться мертвых, ведь люди могут причинить гораздо больше неприятностей?
Кое-кто и меня считает усопшим. А раз так — зачем расстраивать хороших людей своим внезапным воскрешением? Пусть спят спокойно. Поэтому я и выбрал место, где никто не выскочит из-за угла, а топот стражи можно услышать за пару минут до ее появления. Впрочем, даже самому ретивому служаке не придет в голову мысль пройтись в полнолуние по улицам рядом с кладбищем. Если только не попросят. Очень хорошо не попросят.
На этот случай в ограде отогнуты два прута.
Неестественно тихо. Не слышно ни сверчков, ни цикад и даже шелест листьев словно принадлежит другому миру. Поэтому я услышал стук подкованных ботинок по мостовой задолго до того, как с соседней улицы на перекрёсток вышел широкоплечий человек с туго набитыми мешками в каждой руке. Судя по фигуре и поступи, это именно тот, кого я жду, но рука по привычке опускается на топор у пояса. Впрочем, опасения тают, когда лунный свет очерчивает лицо полуночника. Здороваюсь первым.
— Привет, Молот.
— Привет Николо, — отвечает он, кидая мне один из мешков. Я ловлю мех левой и, наклонившись, протискиваюсь меж прутьев ограды:
— Вино?
— Ага. Анри не появлялся ещё? — Молот сует меж прутьев второй мешок и молот на короткой рукояти, которому он обязан прозвищем.
— Там уже, — я закидываю мех с вином за спину и с интересом наблюдаю, как бывший ученик кузнеца собирается пролезть сквозь ограду. Мы примерно одного роста, но Молот шире в плечах раза в полтора. Он легко разгибает железные прутья на необходимое расстояние, пролезает, затем сдвигает обратно.
— И давно сидит?
— С вечера.
— Ох, мать… Не мог ему мозги вправить, что ли?
Я пожимаю плечами и, проскользнув под ветвями, выхожу на посыпанную гравием тропинку. Вперед — со всех сторон из молочной дымки тумана наблюдают старые надгробия, стерегут от посетителей покой мертвых. Мерный шаг, сухой стук камешков. Мы приближаемся к свежей могиле, возле которой на расстеленном плаще сидит молодой парень. На звук шагов он не оборачивается.
Я кидаю на землю плащ и топор, сажусь рядом и делаю долгий глоток из меха. Вино кислое, но сейчас мне все равно. Передаю мех Анри и молча смотрю на белое мраморное надгробие. Даже если бы лунный свет не падал на камень, я мог бы по памяти сказать, что там написано.
Антуанетта де Бризе
Длинные титулы не имеют значения, как не имеет значения дата смерти. Главное, что она уже наступила.
Так и сидим: молча передаем мех по кругу, избегая взглядов глаза в глаза. Говорить нет необходимости: мы любили её, пусть не так сильно, как Анри, но всё-таки любили. И вот теперь её нет. Можно ли было сделать так, чтобы она осталась жить? Даже ценой наших жизней? Думаю, именно этот вопрос задавал себе каждый из выживших. Я начинаю перебирать в памяти события, начиная с момента, когда случай свел нас вместе.
1
Ключ бил у склона холма, заросшего высокой травой. Чистый ручей с тихим радостным журчанием плескался меж камней. Через десяток шагов он вливался в речушку с ивами по берегам: у холма через неё можно перейти по укрепленному над водой бревну, но ниже по течению речка раздавалась вширь, и для переправы пришлось бы искать брод.
Жаркое полуденное солнце пекло нещадно, но мне было все равно. Я умылся ледяной водой и, взбодрившись, сел спиной к стволу. Достал узелок с приготовленной заранее снедью. Толстая посконная рубаха лениво впитывала капельки, сползавшие с мокрых волос на шею. Зачем возвращаться по солнцепёку домой, если можно пообедать в прохладной тени деревьев?
Шагов Анри я не услышал: не зря в детстве его звали Лисом, да и подкрадываться к лесной дичи он умел лучше всех в деревне. Заметил я его, только когда он перепрыгнул через ручей и оказался рядом. Анри кинул мне котомку, аккуратно положил на землю лук и тул, полный стрел. Оправил зелёную рубаху, перехваченную широким кожаным ремнём, и стащил охотничьи сапоги. Высокий светловолосый Анри пользовался немалым уважением: его семья была одной из самых зажиточных в деревне, он прекрасно стрелял и выслеживал зверя, да и в драке спуску никому не давал
Голубоглазый красавец, блин. Недаром половина деревенских девок по нему сохнет.
— Что, Николо, совсем мышей не ловишь? — поинтересовался Анри, устроившись в тени рядом со мной. — А если бы это был большой голодный волк?
— Нашлось бы, чем встретить, — я похлопал по колуну под рукой. — Чего без дела шляешься? Есть будешь?
— Без дела, как же. Надо пару силков проверить. А поесть не откажусь, у меня тоже кое-что есть, — Анри вытянул ноги и положил на колени котомку. — Так, посмотрим, что я прихватил, а то темно было, когда из дома уходил. Что под руку попалось, то и взял.
На двоих — краюха хлеба, два яйца, сваренных вкрутую, и немного сыра. Кроме того, котомка Анри была полна спелых стручков гороха.
— Ох, поймают тебя, Анри, когда горох рвать будешь, мало не покажется, — с припасами мы расправились быстро и приступили к гороху.
— Типун тебе на язык. Не поймают, куда им, — Анри фыркнул, выкинул пустой стручок и потянулся, хрустя суставами. — Пойдешь вечером в Старый Лог?
— Зачем ещё?
— Пацаны собираются сходить рыло кое-кому начистить, а то местные совсем нюх потеряли.
— Сходить можно, отчего не сходить. Если по хозяйству не запрягут, ясно дело. Где встречаемся?
— У брода, — Анри достал из-за голенища сапога нож, ловко крутанул его меж пальцев, метнул в дерево неподалеку. Лезвие с глухим стуком вошло в ствол и задрожало, стравливая энергию броска.
Среди деревенских парней никто не мог похвастаться лучшим умением метать ножи. Я встал и вытащил нож: такого у Анри раньше не было. Крутить ножик в пальцах и не пытался — еще порежусь с непривычки. Вместо этого прицелился в дерево, у которого сидел Анри: заметив это, он отпрыгнул в сторону.
Попасть, я попал, но о ствол ударилось не лезвие, а рукоять.
— Сколько можно учить? Лучше топор кидай, — Анри стряхнул землю с ножа и сунул за сапог.
Я пожал плечами. С топором действительно получалось лучше.
— Чего он кружит? — Анри прикрыл глаза ладонью и посмотрел в небо. — Подстрелить, что ли?
Мне с трудом удалось понять, кого он имеет в виду: над деревьями кружил ворон. Смотреть приходилось против солнца, и разглядеть что-либо было очень непросто.
— Чего привязался к птице?
— Не люблю этих чёрных тварей. Спорим, тремя стрелами собью?
Я мысленно измерил высоту и кивнул:
— Что на кону?
— Пару кружек пива поставишь, когда в следующий раз в забегаловке старого Зима будем, — и Анри принялся натягивать тетиву на лук.
— Скорее тебе ставить придется, — на таком расстоянии что три стрелы, что сто, всё равно не попасть. Анри достал тул и принялся сосредоточенно выбирать подходящую стрелу. На что рассчитывает, непонятно.
Но узнать, кто поставит выпивку, так и не удалось: со стороны брода раздалось конское ржание, чуть позже донеслись крики. Анри на мгновение замер, склонив голову набок, а потом сорвался с места в сторону поляны, откуда доносился шум. Я подхватил топор и побежал следом.
Мы выбежали на заросшую травой поляну и увидели четырех всадников, несущихся на нас со стороны брода: два вырвались вперёд, еще два немного отстали. Не успел я их рассмотреть, как один из тех, что скакал впереди, нагнулся, пытаясь стащить второго с коня. Всадник ухватил беглеца за плащ, но застежка не выдержала рывка и накидка осталась в руках преследователя.
Беглец ещё сильнее прижался к шее лошади. Ветер растрепал длинные волосы, ранее скрытые капюшоном: их попытался поймать первый наездник, уже отбросивший плащ, но за моей спиной щелкнула тетива и мгновением позже стрела разорвала гортань преследователя. Он выпрямился, и только теперь его одежду удалось разглядеть. Ничего особенного. Синее и красное. Обычный мундир королевского солдата, одного из расплодившихся в последнее время приграничных гарнизонов.
Ужас осознания произошедшего мгновенно приморозил меня к месту. Человек несомненно мёртв, а наказанием за убийство королевского солдата может быть только повешение. За соучастие — в лучшем случае пожизненная каторга. Из ступора меня не вывела даже промчавшаяся рядом лошадь беглянки. И только когда из-за спины вылетела новая стрела и, ударившись, отскочила от доспехов второго солдата, ко мне вернулась способность действовать.
Был ли у меня выбор, когда солдаты направили на нас лошадей? Позволить себя затоптать или отпрыгнуть в ивовые заросли? Умирать я не собирался, но и бросить Анри мне в голову не пришло. Мелькнула мысль, что если убьём этих, то никто не узнает… На раздумья времени не оставалось: необходимо было действовать.
Я отбежал от деревьев и, сжимая в руках колун, стал ждать наездников. Первый достал из петли у седла широкий боевой топор и уже примеривался, как половчей снести мне голову. Когда он приблизился, я прыгнул в сторону и, падая на колени, успел ударить обухом топора по колену солдата. Массивное лезвие топора со свистом пронеслось над головой, и топор, вылетев из руки всадника, глубоко воткнулся в землю.
Я вскочил на ноги, но второй всадник уже рядом. Он замахнулся мечом, но стрела, свистнувшая перед лицом, заставила солдата дернуться назад. Я прыгнул вперёд, нацелившись ему в грудь колуном, словно копьем. Удар отшвырнул меня в сторону, падение на землю выбило воздух из легких, и несколько долгих мгновений вдохнуть не получалось.
Когда мне удалось встать, стало видно, что всадник не удержался в седле и сейчас валяется в паре шагов от места столкновения. Перехватив топор поудобнее, я подошёл к солдату, который начал приходить в сознание. На замахе рёбра обожгло огнём, но дело уже было сделано — колун упал вниз и разрубил шею солдата. Брызнула кровь.
В голове зашумело, а ноги перестали держать. Я упал на землю с изяществом мешка требухи.
Из оцепенения вывела мысль, что один из солдат мог остаться в живых. До гарнизона расстояние приличное, но если нет желания отправиться на виселицу, надо отсюда убираться.
Куда Анри подевался? Перед тем, как отправиться на поиски, я снял с солдата ремень и сунул выпавший меч в ножны — на всякий случай. Пересекая луг, увидел воткнувшийся в землю топор. Да уж, не чета колуну. Его тоже прихватить не помешает.
Проходя через ивовые заросли, наткнулся на труп лошади. Похоже, бедное животное оступилось, сломало ногу, и кто-то избавил его от страданий, перерезав горло. Туман в голове понемногу начал рассеиваться, и я заметил Анри, который сидел на корточках и с кем-то беседовал. Его собеседник, та самая беглянка, прислонилась спиной к дереву, и ее лица видно не было.
— Анри, урод, что ты наделал? — я остановился в паре шагов от них. Швырнул трофеи на землю.
— Николо, это Антуанетта, — Анри даже не обернулся. Я хотел сказать, что у него поехала крыша, но не успел.
— Здравствуй, Николо. Извини, что так получилось.
Только тогда я увидел лицо беглеца — старая знакомая, дочь нашего сеньора, Антуанетта де Бризе.
Она поправила упавшие на лицо волосы цвета созревших пшеничных колосьев и попыталась улыбнуться. Ее обычно веселые зеленые глаза были непривычно грустны, а темно-синий костюм для верховой езды и сапоги покрыты пылью. Не было одной из серебряных пуговиц на воротнике.
Взгляд привлекла пара покрасневших царапин на тыльной стороне ладони. Впрочем, кто станет обращать на это внимание, если изящные пальцы украшает пара колец: массивная платиновая печатка с родовым гербом и искрящаяся капелька бриллианта на узком золотом ободке. Впрочем, чтобы рассказать о своих благородных предках, ей не требовались драгоценности: тонкие черты лица говорили о родовитости лучше любого генеалогического дерева.
У меня словно камень с души свалился: одно дело, когда королевских солдат убивает крестьянин, и совсем другое дело, когда он делает это, защищая графскую дочку.
Мою глупую улыбку стерли слова Анри:
— Давайте собираться, скоро сюда полгарнизона нагрянет.
— Я всё по дороге объясню, — беглянка выжидающе посмотрела на меня, но я еще не отошёл от удара о землю и соображал туго.
— Николо, пошевеливайся, ты же не собираешься стражников дожидаться? — Анри закончил собрать вещи, натянул сапоги и помог подняться Антуанетте.
— Не собираюсь, — пробормотал я и направился вслед за ними.
Жаркое полуденное солнце пекло нещадно, но мне было все равно. Я умылся ледяной водой и, взбодрившись, сел спиной к стволу. Достал узелок с приготовленной заранее снедью. Толстая посконная рубаха лениво впитывала капельки, сползавшие с мокрых волос на шею. Зачем возвращаться по солнцепёку домой, если можно пообедать в прохладной тени деревьев?
Шагов Анри я не услышал: не зря в детстве его звали Лисом, да и подкрадываться к лесной дичи он умел лучше всех в деревне. Заметил я его, только когда он перепрыгнул через ручей и оказался рядом. Анри кинул мне котомку, аккуратно положил на землю лук и тул, полный стрел. Оправил зелёную рубаху, перехваченную широким кожаным ремнём, и стащил охотничьи сапоги. Высокий светловолосый Анри пользовался немалым уважением: его семья была одной из самых зажиточных в деревне, он прекрасно стрелял и выслеживал зверя, да и в драке спуску никому не давал
Голубоглазый красавец, блин. Недаром половина деревенских девок по нему сохнет.
— Что, Николо, совсем мышей не ловишь? — поинтересовался Анри, устроившись в тени рядом со мной. — А если бы это был большой голодный волк?
— Нашлось бы, чем встретить, — я похлопал по колуну под рукой. — Чего без дела шляешься? Есть будешь?
— Без дела, как же. Надо пару силков проверить. А поесть не откажусь, у меня тоже кое-что есть, — Анри вытянул ноги и положил на колени котомку. — Так, посмотрим, что я прихватил, а то темно было, когда из дома уходил. Что под руку попалось, то и взял.
На двоих — краюха хлеба, два яйца, сваренных вкрутую, и немного сыра. Кроме того, котомка Анри была полна спелых стручков гороха.
— Ох, поймают тебя, Анри, когда горох рвать будешь, мало не покажется, — с припасами мы расправились быстро и приступили к гороху.
— Типун тебе на язык. Не поймают, куда им, — Анри фыркнул, выкинул пустой стручок и потянулся, хрустя суставами. — Пойдешь вечером в Старый Лог?
— Зачем ещё?
— Пацаны собираются сходить рыло кое-кому начистить, а то местные совсем нюх потеряли.
— Сходить можно, отчего не сходить. Если по хозяйству не запрягут, ясно дело. Где встречаемся?
— У брода, — Анри достал из-за голенища сапога нож, ловко крутанул его меж пальцев, метнул в дерево неподалеку. Лезвие с глухим стуком вошло в ствол и задрожало, стравливая энергию броска.
Среди деревенских парней никто не мог похвастаться лучшим умением метать ножи. Я встал и вытащил нож: такого у Анри раньше не было. Крутить ножик в пальцах и не пытался — еще порежусь с непривычки. Вместо этого прицелился в дерево, у которого сидел Анри: заметив это, он отпрыгнул в сторону.
Попасть, я попал, но о ствол ударилось не лезвие, а рукоять.
— Сколько можно учить? Лучше топор кидай, — Анри стряхнул землю с ножа и сунул за сапог.
Я пожал плечами. С топором действительно получалось лучше.
— Чего он кружит? — Анри прикрыл глаза ладонью и посмотрел в небо. — Подстрелить, что ли?
Мне с трудом удалось понять, кого он имеет в виду: над деревьями кружил ворон. Смотреть приходилось против солнца, и разглядеть что-либо было очень непросто.
— Чего привязался к птице?
— Не люблю этих чёрных тварей. Спорим, тремя стрелами собью?
Я мысленно измерил высоту и кивнул:
— Что на кону?
— Пару кружек пива поставишь, когда в следующий раз в забегаловке старого Зима будем, — и Анри принялся натягивать тетиву на лук.
— Скорее тебе ставить придется, — на таком расстоянии что три стрелы, что сто, всё равно не попасть. Анри достал тул и принялся сосредоточенно выбирать подходящую стрелу. На что рассчитывает, непонятно.
Но узнать, кто поставит выпивку, так и не удалось: со стороны брода раздалось конское ржание, чуть позже донеслись крики. Анри на мгновение замер, склонив голову набок, а потом сорвался с места в сторону поляны, откуда доносился шум. Я подхватил топор и побежал следом.
Мы выбежали на заросшую травой поляну и увидели четырех всадников, несущихся на нас со стороны брода: два вырвались вперёд, еще два немного отстали. Не успел я их рассмотреть, как один из тех, что скакал впереди, нагнулся, пытаясь стащить второго с коня. Всадник ухватил беглеца за плащ, но застежка не выдержала рывка и накидка осталась в руках преследователя.
Беглец ещё сильнее прижался к шее лошади. Ветер растрепал длинные волосы, ранее скрытые капюшоном: их попытался поймать первый наездник, уже отбросивший плащ, но за моей спиной щелкнула тетива и мгновением позже стрела разорвала гортань преследователя. Он выпрямился, и только теперь его одежду удалось разглядеть. Ничего особенного. Синее и красное. Обычный мундир королевского солдата, одного из расплодившихся в последнее время приграничных гарнизонов.
Ужас осознания произошедшего мгновенно приморозил меня к месту. Человек несомненно мёртв, а наказанием за убийство королевского солдата может быть только повешение. За соучастие — в лучшем случае пожизненная каторга. Из ступора меня не вывела даже промчавшаяся рядом лошадь беглянки. И только когда из-за спины вылетела новая стрела и, ударившись, отскочила от доспехов второго солдата, ко мне вернулась способность действовать.
Был ли у меня выбор, когда солдаты направили на нас лошадей? Позволить себя затоптать или отпрыгнуть в ивовые заросли? Умирать я не собирался, но и бросить Анри мне в голову не пришло. Мелькнула мысль, что если убьём этих, то никто не узнает… На раздумья времени не оставалось: необходимо было действовать.
Я отбежал от деревьев и, сжимая в руках колун, стал ждать наездников. Первый достал из петли у седла широкий боевой топор и уже примеривался, как половчей снести мне голову. Когда он приблизился, я прыгнул в сторону и, падая на колени, успел ударить обухом топора по колену солдата. Массивное лезвие топора со свистом пронеслось над головой, и топор, вылетев из руки всадника, глубоко воткнулся в землю.
Я вскочил на ноги, но второй всадник уже рядом. Он замахнулся мечом, но стрела, свистнувшая перед лицом, заставила солдата дернуться назад. Я прыгнул вперёд, нацелившись ему в грудь колуном, словно копьем. Удар отшвырнул меня в сторону, падение на землю выбило воздух из легких, и несколько долгих мгновений вдохнуть не получалось.
Когда мне удалось встать, стало видно, что всадник не удержался в седле и сейчас валяется в паре шагов от места столкновения. Перехватив топор поудобнее, я подошёл к солдату, который начал приходить в сознание. На замахе рёбра обожгло огнём, но дело уже было сделано — колун упал вниз и разрубил шею солдата. Брызнула кровь.
В голове зашумело, а ноги перестали держать. Я упал на землю с изяществом мешка требухи.
Из оцепенения вывела мысль, что один из солдат мог остаться в живых. До гарнизона расстояние приличное, но если нет желания отправиться на виселицу, надо отсюда убираться.
Куда Анри подевался? Перед тем, как отправиться на поиски, я снял с солдата ремень и сунул выпавший меч в ножны — на всякий случай. Пересекая луг, увидел воткнувшийся в землю топор. Да уж, не чета колуну. Его тоже прихватить не помешает.
Проходя через ивовые заросли, наткнулся на труп лошади. Похоже, бедное животное оступилось, сломало ногу, и кто-то избавил его от страданий, перерезав горло. Туман в голове понемногу начал рассеиваться, и я заметил Анри, который сидел на корточках и с кем-то беседовал. Его собеседник, та самая беглянка, прислонилась спиной к дереву, и ее лица видно не было.
— Анри, урод, что ты наделал? — я остановился в паре шагов от них. Швырнул трофеи на землю.
— Николо, это Антуанетта, — Анри даже не обернулся. Я хотел сказать, что у него поехала крыша, но не успел.
— Здравствуй, Николо. Извини, что так получилось.
Только тогда я увидел лицо беглеца — старая знакомая, дочь нашего сеньора, Антуанетта де Бризе.
Она поправила упавшие на лицо волосы цвета созревших пшеничных колосьев и попыталась улыбнуться. Ее обычно веселые зеленые глаза были непривычно грустны, а темно-синий костюм для верховой езды и сапоги покрыты пылью. Не было одной из серебряных пуговиц на воротнике.
Взгляд привлекла пара покрасневших царапин на тыльной стороне ладони. Впрочем, кто станет обращать на это внимание, если изящные пальцы украшает пара колец: массивная платиновая печатка с родовым гербом и искрящаяся капелька бриллианта на узком золотом ободке. Впрочем, чтобы рассказать о своих благородных предках, ей не требовались драгоценности: тонкие черты лица говорили о родовитости лучше любого генеалогического дерева.
У меня словно камень с души свалился: одно дело, когда королевских солдат убивает крестьянин, и совсем другое дело, когда он делает это, защищая графскую дочку.
Мою глупую улыбку стерли слова Анри:
— Давайте собираться, скоро сюда полгарнизона нагрянет.
— Я всё по дороге объясню, — беглянка выжидающе посмотрела на меня, но я еще не отошёл от удара о землю и соображал туго.
— Николо, пошевеливайся, ты же не собираешься стражников дожидаться? — Анри закончил собрать вещи, натянул сапоги и помог подняться Антуанетте.
— Не собираюсь, — пробормотал я и направился вслед за ними.
2
Лучи заходящего солнца окрашивали кучевые облака в ярко алые оттенки. Кажется, что край неба скрыт кровавым туманом. Я вздохнул и отложил точильный камень в сторону. Неудивительно, что всякая чушь в голову лезет: денёк выдался, хоть в петлю лезь. Легкое дуновение тёплого и густого, как сметана, летнего ветерка взъерошило волосы, выгоняя из головы нелёгкие думы. Ничего, переживем. Я похлопал рукой по топорищу, любуясь блеском солнечных лучей на выправленном лезвии.
Надежда на то, что всё разрешится само собой, не оправдалась. Напротив, помимо убийства королевских солдат на нас с Анри «повисла» ещё и помощь человеку вне закона, что приравнивалось к мятежу. Как поступают с мятежниками, всем прекрасно известно. Для простолюдина петля в этом случае — невиданное проявление монаршей милости.
После смерти короля Энрике II, не оставившего прямых наследников, на престол стал претендовать герцог Лоран. Отец Антуанетты, граф де Бризе, не поддержал герцога, которого таки короновали три месяца назад. Само по себе это не так уж и страшно, многие старые аристократические фамилии вначале не приняли северного выскочку всерьёз. Но граф впутался в заговор, который вскоре разоблачили. Теперь он с супругой сидит в крепости Зорк — столичной тюрьме.
Непонятно, каким образом их единственной дочери удалось ускользнуть от королевской стражи и проехать полстраны. Тем не менее, ей это удалось. Родни в столице у неё не осталось, а знакомые отца, которые ещё были на свободе, всеми силами старались избежать внимания королевских дознавателей. Единственной надеждой было добраться до малых королевств, где жили дальние родственники из «младшей» ветви рода де Бризе. Но одной, почти без денег, пересечь две границы — сначала Арланской империи, а потом и малых королевств — практически невозможно. Вот и решила Антуанетта поискать помощь в знакомых с детства владениях семьи.
Надо же было встретиться ей Анри, который с детства в неё безнадёжно влюблён. Анри, который получил возможность стать рыцарем, спасающим принцессу от дракона. Что ж, принцессу он спас. Только в довесок к благодарности спасённой девицы, получил не рыцарский титул, а клеймо «Мятежник короны». Вместе с ним клеймо получил и я. В отличие от Анри, меня это беспокоило.
Впрочем, не настолько, чтобы лезть в петлю. Ничего, уйдём потаёнными тропами в Арланскую империю или даже в малые королевства. Жаль срываться с родной земли, но всё равно здесь уже не жить. Вот и сидел я, прислонившись спиной к стене охотничьей избы, а не прилаживал на шею петлю с камнем, стоя на мосту. Какой смысл казнить себя, понимая, что ещё недавно была возможность всё переиграть? Жизнь не игра в карты. Задним умом все сильны, но выбор уже сделан.
Когда я, Анри и Антуанетта добрались до лесной избушки, о которой даже в нашей деревне мало кто знал, Анри без промедления отправился за припасами. В том, что он останется незамеченным, никто не сомневался. К моему удивлению, Анри притащил с собой трёх деревенских парней: стало понятно, почему он так загадочно улыбался, уходя. Тогда я и узнал, что раненому солдату удалось благополучно добраться до гарнизона: по его описанию нас сразу же опознали. Моя последняя надежда погибла, как цыплёнок в зубах кошки.
Братьев Ардо и Фримо, худощавых коротышек, я знал хорошо. Рыжеволосые, одетые в застиранные рубахи и полотняные штаны с заплатами на коленях, братья были удивительно похожи друг на друга. Только у старшего брата Фримо, к которому давным-давно прилипла кличка Конокрад, нос был заметно длиннее. И глаза не серые, как у Ардо, а зелёные. Учитывая их давнюю мечту прибиться к какой-нибудь труппе бродячих артистов, Анри не составило труда уговорить их отправиться с нами.
Непонятно, что заставило покинуть деревню хмурого и неразговорчивого ученика кузнеца, но я был рад его присутствию. Если нам придётся драться, то этот здоровяк будет незаменим. Мрачный взгляд и тяжёлые кулаки отпугивали даже самых заядлых деревенских драчунов; его мускулистая фигура едва вмещалась в короткую кожаную куртку, местами прожженную, местами протёртую до дыр.
Сейчас они обсуждали, куда следует отправиться в первую очередь. Я в совете не участвовал. Какой смысл? Вряд ли я знаю больше, чем Анри или Конокрад. К тому же Анри наверняка уже всё решил, а обсуждение затеял только для того, чтобы покрасоваться перед Антуанеттой. Поэтому я и выправлял лезвие топора, о котором его бывший владелец совсем не заботился.
Надежда на то, что всё разрешится само собой, не оправдалась. Напротив, помимо убийства королевских солдат на нас с Анри «повисла» ещё и помощь человеку вне закона, что приравнивалось к мятежу. Как поступают с мятежниками, всем прекрасно известно. Для простолюдина петля в этом случае — невиданное проявление монаршей милости.
После смерти короля Энрике II, не оставившего прямых наследников, на престол стал претендовать герцог Лоран. Отец Антуанетты, граф де Бризе, не поддержал герцога, которого таки короновали три месяца назад. Само по себе это не так уж и страшно, многие старые аристократические фамилии вначале не приняли северного выскочку всерьёз. Но граф впутался в заговор, который вскоре разоблачили. Теперь он с супругой сидит в крепости Зорк — столичной тюрьме.
Непонятно, каким образом их единственной дочери удалось ускользнуть от королевской стражи и проехать полстраны. Тем не менее, ей это удалось. Родни в столице у неё не осталось, а знакомые отца, которые ещё были на свободе, всеми силами старались избежать внимания королевских дознавателей. Единственной надеждой было добраться до малых королевств, где жили дальние родственники из «младшей» ветви рода де Бризе. Но одной, почти без денег, пересечь две границы — сначала Арланской империи, а потом и малых королевств — практически невозможно. Вот и решила Антуанетта поискать помощь в знакомых с детства владениях семьи.
Надо же было встретиться ей Анри, который с детства в неё безнадёжно влюблён. Анри, который получил возможность стать рыцарем, спасающим принцессу от дракона. Что ж, принцессу он спас. Только в довесок к благодарности спасённой девицы, получил не рыцарский титул, а клеймо «Мятежник короны». Вместе с ним клеймо получил и я. В отличие от Анри, меня это беспокоило.
Впрочем, не настолько, чтобы лезть в петлю. Ничего, уйдём потаёнными тропами в Арланскую империю или даже в малые королевства. Жаль срываться с родной земли, но всё равно здесь уже не жить. Вот и сидел я, прислонившись спиной к стене охотничьей избы, а не прилаживал на шею петлю с камнем, стоя на мосту. Какой смысл казнить себя, понимая, что ещё недавно была возможность всё переиграть? Жизнь не игра в карты. Задним умом все сильны, но выбор уже сделан.
Когда я, Анри и Антуанетта добрались до лесной избушки, о которой даже в нашей деревне мало кто знал, Анри без промедления отправился за припасами. В том, что он останется незамеченным, никто не сомневался. К моему удивлению, Анри притащил с собой трёх деревенских парней: стало понятно, почему он так загадочно улыбался, уходя. Тогда я и узнал, что раненому солдату удалось благополучно добраться до гарнизона: по его описанию нас сразу же опознали. Моя последняя надежда погибла, как цыплёнок в зубах кошки.
Братьев Ардо и Фримо, худощавых коротышек, я знал хорошо. Рыжеволосые, одетые в застиранные рубахи и полотняные штаны с заплатами на коленях, братья были удивительно похожи друг на друга. Только у старшего брата Фримо, к которому давным-давно прилипла кличка Конокрад, нос был заметно длиннее. И глаза не серые, как у Ардо, а зелёные. Учитывая их давнюю мечту прибиться к какой-нибудь труппе бродячих артистов, Анри не составило труда уговорить их отправиться с нами.
Непонятно, что заставило покинуть деревню хмурого и неразговорчивого ученика кузнеца, но я был рад его присутствию. Если нам придётся драться, то этот здоровяк будет незаменим. Мрачный взгляд и тяжёлые кулаки отпугивали даже самых заядлых деревенских драчунов; его мускулистая фигура едва вмещалась в короткую кожаную куртку, местами прожженную, местами протёртую до дыр.
Сейчас они обсуждали, куда следует отправиться в первую очередь. Я в совете не участвовал. Какой смысл? Вряд ли я знаю больше, чем Анри или Конокрад. К тому же Анри наверняка уже всё решил, а обсуждение затеял только для того, чтобы покрасоваться перед Антуанеттой. Поэтому я и выправлял лезвие топора, о котором его бывший владелец совсем не заботился.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента