Коростелев Дмитрий
Последний Закат
Дмитрий Коростелев
Последний Закат
Рассказ
Окан размеренно парил высоко над землей, подставляя могучие крепкие крылья веселому, кричащему ветру и незабвенно наслаждался колючим воздухом, бьющим прямо в глаза, топорщущим яркие перья, превращая мысли и чувства в один, стремительно несущийся порыв, которому нет ни преград ни препятствий. Громадный диск солнца, багряный и пышущий жаром, словно крупный кусок угля, уже отгоревший, но тлея, дающий еще больше тепла, медленно уползал за горизонт. Мышцы под перьями напряглись, Окан чувствовал, как они играют, там под кожей, налитые дикой силой, первородной животной мощью. Все вокруг казалось таким мелким и незначительным, что в тот момент, когда где-то внизу громыхнуло, Окан даже не встрепнулся. Встрепенулся он чуть позже, когда правое крыло вдруг обожгла волна жарящей, саднящей боли. Это было так непривычно, что Окан даже на мгновение потерял орентацию, и выскользнул из обволакивающего потока ветра, пулей устремившись вниз. В груди клокотало, то бурлили ярость злость и... недоумение. Кто посмел тронуть могучего и непобедимого Окана? Кто осмелился?
С раннего детства, только вылупившись из яйца, еще не получив имени он осознал себя сильнейшим в племени. Это открытие поначалу поразило его, но свыкнуться с мыслью о своем превосходстве было просто. Через две недели после, когда у его собратьев только пробились первые перья, у молодого Окана уже было полностью сформировавшееся оперение, да такое красивое, что молодые самки, ищущие партнера бросали на него пылкие пытливые взоры. Окан поначалу смущался, но очень быстро привык и к этому. Первый любовный опыт у него случился уже через месяц, и конечно, все закончилось провалом, но Атага, не молодая уже самка восприняла это вполне сносно, дав сконфуженному Окану исправиться. И он исправился. Потом, спустя года Окан вспоминал Атагу с благодарностью. Его первая пассия не только научила его искусству любви, но и посвятила во многие, далекие от спаривания, житейские дела. Власть - это все, говорила она. Научись подчинять себе, и тебе будут подчиняться с радостью и благодарностью. Помни одно, слабые должны бояться, а сильные уважать.
И тогда твой жизненный путь будет ревущим и бурлящим, как река Токана, несущая свои воды далеко в низинной долине и давшая тебе часть имени. Окан хорошо усвоил этот урок.
С первых дней самостоятельной жизни он начал учиться самому главному выживанию. Спустя несколько месяцев, у Окана не было врагов как среди земных обитателей, так и среди равных себе. Горх, попытавшийся было оспорить право Окана на территорию, исчез, и через несколько дней был найден с порванной грудью на дне ущелья. С тех пор никто не мог составить Окану конкуренцию, а если кто и мог, то либо боялся, либо его попросту устраивало такое положение вещей.
Еще позже Окан наконец решил обзавестись законным потомством и обзавелся им с лихвой. В то время, как его сверстники только начали первые шаги на пути в совместную жизнь, он содержал уже четыре семьи, и собирался завести пятую. Да, природа поработала на славу, Окан был действительно лучшим. И он не боялся ни кого, ни обитателей воздуха, ни земных тварей, бывших по большей части жертвами. Исключения создавал лишь один вид уродливых обезьян.
Эти кошмарные животные чтобы скрыть свою голую, лишенную и шерсти и перьев кожу, одевали всевозможные лохмотья и тряпки, но это делало их еще более нелепыми и уродливыми. Как такие создания вообще могли появиться на свет? - неоднократно размышлял Окан. - Быть может, это всего лишь ошибка природы?
Наверное, он был прав, ибо существа эти, рожденные той же землей, что и Крылатые, были словно не от мира сего.
Вместо того, чтоб жить в гармонии с окружающим миром, они стали, будто черви забиваться в норы, ломая и круша все на своем пути.
Поначалу они делали это неуверенно, но потом все же вошли во вкус, и земля после их вмешательства стонала и тряслась в ужасной лихорадке.
Скрывая собственную беспомощность, они прикрывались порождениями рук своих - машинами, и делали это так искустно, что в скоре на всей земле не осталось живого существа, равного им по мощи. Исключением были лишь стихии, но если так пойдет и дальше, они поработят и их.
Крылатые тоже не сдаются, обезьяны называют их птицами, запирают в клетки, учат своей уродливой речи. Безумцы! Как можно навязывать свои недалекие мыслишки Крылатым! Впрочем, некоторые все же сдаются, и выполняют требование обезьян. Окану было стыдно за них, Крылатых, подчинившихся Земным.
Как бы то ни было, Окан старался держаться от этих обезьян, называющих себя людьми, подальше, помятуя их беспринципность и подлость, от порождения их пятипалых конечностей - огненных палок полегло немало Летящих, как Охотников, так и Собирателей. И теперь, Окан столкнулся с этой чудовищной мощью лично.
Крыло ужасно саднило, Окан вырвнялся в воздухе и сменил траекторию полета, а внизу маленькое, как муравей существо, суетливо ковырялось, вставляя в свою палку новые заряды огня. А почему Крылатые никогда не сопротивлялись им? - мелькнула в голове мысль, - почему позволяли себя уничтожить, убить? Ведь мы же не слабее их! С этой мыслью Окан сложил крылья, и стрелой устремился к обезьяне, уже поднявшей свою палку для нового залпа.
Громыхнуло. Окан почувствовал, как рядом, опалив перья на спине пронесся смертоносный заряд.
- Не достанут! - подумал Окан, и прибавил скорости.
Человек явно не ожидал нападения, и когда острые когти впились ему в лицо, лишь неловко взмахнул пятипалыми конечностями, выронив палку. Он еще успел громко вскрикнуть, когда острый клюв Окана пробил ему череп. Брызнула темная, цвета спелой вишни кровь, вперемешку с чем-то липким, серым, но удивительно приятным на вкус. Вероятно это и был мозг. Окан с наслаждением заглатывал серую массу. Такого прилива охотничьего азарта он не ощущал уже давно, сердце так и колотилось об ребра норовя сломать, сокрушить их. Окан вихрем сорвался с места, даже раненое крыло перестало болеть.
- Я побил человека! - кричал он, и крик его раскатывался по вечернему небу. - Слышьте все, я, Окан, сильнейший из Крылатых и я побил человека!
Небо дребезжало от грозного клича, тучи в ужасе расползались, лишь тлеющий диск солнца заплывшим красным глазом косился на Крылатого с усмешкой. Он зрел немало, и помнил, как зачастую губит самонадеянность самых сильных и смелых. Сколько было их, стремившихся покорить небо, но все они ныне лежат в земле, ибо там все будут, кто нарушил Закон. Не место змеям под небесным сводом, не место птицам средь равнин холодных...
Окрыленный невероятным чувством победы, он стрелой взмыл вверх, потом сложив крылья, обломком скалы рухнул вниз, и тут заметил еще одного. Этот человек был куда меньше предыдущего и у него в руках не было огненной палки. Тем легче будет победа! - решил Окан. Упоенный предыдущим успехом, он не раздумывая рванул вниз. Еще бурлила кровь, еще требовал выхода инстинкт охотника, и Окан бросился, позабыв про осторожность. Человек оказался глупым, лишь беспомощно взмахнул руками, когда когти Окана расцарапали ему одежду. Насколько успел заметить сам Окан, человек этот был маленький, с длинными волосами и большими, невероятно голубыми глазами. Похоже, это была самка обезьян, причем самка очень молодая. Ребенок. Беспомощный ребенок, который не может защититься от Крылатого. Который еще не носит в руках огненной палки. Нет, детей Окан убивать не мог. И хотя он хорошо знал, что этот ребенок вырастет во взрослую особь и тоже взяв в руки палку пойдет уничтожать Крылатых, внутренний запрет он переступить был не в состоянии. Честь превыше всего! - говорил кто-то умный внутри. - Если переступить черту, ты уподобишься им, и сам будешь ни чем не лучше человека.
А в это время человеческий детеныш жалостливо рыдал, закрывая лицо маленькими ладошками. Пусть живет, - снисходительно решил Окан, приземляясь в нескольких шагах от него.
Трава пахла росой и живыми соками. Окан сделал несколько неуверенных шагов, он так редко ступал по земле, все больше парил в небе. Зато здесь росли красивые цветы, стрекотали кузнечики. Окану это нравилось. Некстати вспомнились нравоучения отца. Никогда не садись на землю, если можешь этого избежать, - советовал он. Наше место небо, и никогда этого не забывай. Законы надо чтить, нарушивших их судьба карает нещадно.
Слова отца еще не стерлись из разума, когда вдруг, в голове взорвался сноп искр, перед глазами потемнело.
- Что это? - недовольно вскрикнул Окан, оглянувшись.
Человеческая самка стояла с горстью камней в руках. Один из кучи как раз только что ударил Окана в темечко.
- Да как ты посмела! - крикнул он, лишь спустя миг поняв, что человеческий детеныш не понимает речи Крылатых.
А в это время очередной камень сорвался с руки проклятого выродка.
Левый глаз сразу залило кровью, ноги подломились. Нет! - решил для себя Окан, - эти твари рождаются заведомо порочными. Даже их дети бьют сзади и в спину, уже осознав всю прелесть подлости. Только бы выбраться отсюда, и пусть не ждут пощады!
Крылья не подчинялись, зрачок залило красным. Окан тряхнул головой, и в черепе снова разразилась буря.
Потом что-то хлюпнуло, и он вообще перестал чувствовать собственное тело. Сломана спина - догадался Окан. В это время к маленькой самке подбежал здоровенный человек-самец.
- Папа! - закричал детеныш на своем уродливом языке. - Папа, я сама убила ястреба, слышишь, сама!
Самец что-то отвечал ей, но Окан больше не смотрел на них. Все еще послушную голову он повернул к небу, там, среди пепельно-серых облаков, ватных и рыхлых, кровавыми зигзагами небо пересекли отблески уходящего солнца. Окан не раз слышал про красоту заката, но таким видел его впервые. Старожилы рассказывали, что Последний Закат, он самый прекрасный. Окан слушал эти истории в полуха, но теперь, перед наползающей змеей смертью, холодом, сковавшим все ниже шеи он понимал, как правы были они, те, кто уже видели свой последний закат.
Что ж, так и должно быть, небо для сильных, смелых и отважных, а земля для убогих жалких тварей. И посему оставаться на веки вечные, и нарушать этот закон не позволено ни кому, - подумал Окан, и это была его последняя мысль, прежде, чем накатила щемещая волна неизвестного ранее ужаса, и ледяное забвение поглотило сознание Крылатого навсегда.
Последний Закат
Рассказ
Окан размеренно парил высоко над землей, подставляя могучие крепкие крылья веселому, кричащему ветру и незабвенно наслаждался колючим воздухом, бьющим прямо в глаза, топорщущим яркие перья, превращая мысли и чувства в один, стремительно несущийся порыв, которому нет ни преград ни препятствий. Громадный диск солнца, багряный и пышущий жаром, словно крупный кусок угля, уже отгоревший, но тлея, дающий еще больше тепла, медленно уползал за горизонт. Мышцы под перьями напряглись, Окан чувствовал, как они играют, там под кожей, налитые дикой силой, первородной животной мощью. Все вокруг казалось таким мелким и незначительным, что в тот момент, когда где-то внизу громыхнуло, Окан даже не встрепнулся. Встрепенулся он чуть позже, когда правое крыло вдруг обожгла волна жарящей, саднящей боли. Это было так непривычно, что Окан даже на мгновение потерял орентацию, и выскользнул из обволакивающего потока ветра, пулей устремившись вниз. В груди клокотало, то бурлили ярость злость и... недоумение. Кто посмел тронуть могучего и непобедимого Окана? Кто осмелился?
С раннего детства, только вылупившись из яйца, еще не получив имени он осознал себя сильнейшим в племени. Это открытие поначалу поразило его, но свыкнуться с мыслью о своем превосходстве было просто. Через две недели после, когда у его собратьев только пробились первые перья, у молодого Окана уже было полностью сформировавшееся оперение, да такое красивое, что молодые самки, ищущие партнера бросали на него пылкие пытливые взоры. Окан поначалу смущался, но очень быстро привык и к этому. Первый любовный опыт у него случился уже через месяц, и конечно, все закончилось провалом, но Атага, не молодая уже самка восприняла это вполне сносно, дав сконфуженному Окану исправиться. И он исправился. Потом, спустя года Окан вспоминал Атагу с благодарностью. Его первая пассия не только научила его искусству любви, но и посвятила во многие, далекие от спаривания, житейские дела. Власть - это все, говорила она. Научись подчинять себе, и тебе будут подчиняться с радостью и благодарностью. Помни одно, слабые должны бояться, а сильные уважать.
И тогда твой жизненный путь будет ревущим и бурлящим, как река Токана, несущая свои воды далеко в низинной долине и давшая тебе часть имени. Окан хорошо усвоил этот урок.
С первых дней самостоятельной жизни он начал учиться самому главному выживанию. Спустя несколько месяцев, у Окана не было врагов как среди земных обитателей, так и среди равных себе. Горх, попытавшийся было оспорить право Окана на территорию, исчез, и через несколько дней был найден с порванной грудью на дне ущелья. С тех пор никто не мог составить Окану конкуренцию, а если кто и мог, то либо боялся, либо его попросту устраивало такое положение вещей.
Еще позже Окан наконец решил обзавестись законным потомством и обзавелся им с лихвой. В то время, как его сверстники только начали первые шаги на пути в совместную жизнь, он содержал уже четыре семьи, и собирался завести пятую. Да, природа поработала на славу, Окан был действительно лучшим. И он не боялся ни кого, ни обитателей воздуха, ни земных тварей, бывших по большей части жертвами. Исключения создавал лишь один вид уродливых обезьян.
Эти кошмарные животные чтобы скрыть свою голую, лишенную и шерсти и перьев кожу, одевали всевозможные лохмотья и тряпки, но это делало их еще более нелепыми и уродливыми. Как такие создания вообще могли появиться на свет? - неоднократно размышлял Окан. - Быть может, это всего лишь ошибка природы?
Наверное, он был прав, ибо существа эти, рожденные той же землей, что и Крылатые, были словно не от мира сего.
Вместо того, чтоб жить в гармонии с окружающим миром, они стали, будто черви забиваться в норы, ломая и круша все на своем пути.
Поначалу они делали это неуверенно, но потом все же вошли во вкус, и земля после их вмешательства стонала и тряслась в ужасной лихорадке.
Скрывая собственную беспомощность, они прикрывались порождениями рук своих - машинами, и делали это так искустно, что в скоре на всей земле не осталось живого существа, равного им по мощи. Исключением были лишь стихии, но если так пойдет и дальше, они поработят и их.
Крылатые тоже не сдаются, обезьяны называют их птицами, запирают в клетки, учат своей уродливой речи. Безумцы! Как можно навязывать свои недалекие мыслишки Крылатым! Впрочем, некоторые все же сдаются, и выполняют требование обезьян. Окану было стыдно за них, Крылатых, подчинившихся Земным.
Как бы то ни было, Окан старался держаться от этих обезьян, называющих себя людьми, подальше, помятуя их беспринципность и подлость, от порождения их пятипалых конечностей - огненных палок полегло немало Летящих, как Охотников, так и Собирателей. И теперь, Окан столкнулся с этой чудовищной мощью лично.
Крыло ужасно саднило, Окан вырвнялся в воздухе и сменил траекторию полета, а внизу маленькое, как муравей существо, суетливо ковырялось, вставляя в свою палку новые заряды огня. А почему Крылатые никогда не сопротивлялись им? - мелькнула в голове мысль, - почему позволяли себя уничтожить, убить? Ведь мы же не слабее их! С этой мыслью Окан сложил крылья, и стрелой устремился к обезьяне, уже поднявшей свою палку для нового залпа.
Громыхнуло. Окан почувствовал, как рядом, опалив перья на спине пронесся смертоносный заряд.
- Не достанут! - подумал Окан, и прибавил скорости.
Человек явно не ожидал нападения, и когда острые когти впились ему в лицо, лишь неловко взмахнул пятипалыми конечностями, выронив палку. Он еще успел громко вскрикнуть, когда острый клюв Окана пробил ему череп. Брызнула темная, цвета спелой вишни кровь, вперемешку с чем-то липким, серым, но удивительно приятным на вкус. Вероятно это и был мозг. Окан с наслаждением заглатывал серую массу. Такого прилива охотничьего азарта он не ощущал уже давно, сердце так и колотилось об ребра норовя сломать, сокрушить их. Окан вихрем сорвался с места, даже раненое крыло перестало болеть.
- Я побил человека! - кричал он, и крик его раскатывался по вечернему небу. - Слышьте все, я, Окан, сильнейший из Крылатых и я побил человека!
Небо дребезжало от грозного клича, тучи в ужасе расползались, лишь тлеющий диск солнца заплывшим красным глазом косился на Крылатого с усмешкой. Он зрел немало, и помнил, как зачастую губит самонадеянность самых сильных и смелых. Сколько было их, стремившихся покорить небо, но все они ныне лежат в земле, ибо там все будут, кто нарушил Закон. Не место змеям под небесным сводом, не место птицам средь равнин холодных...
Окрыленный невероятным чувством победы, он стрелой взмыл вверх, потом сложив крылья, обломком скалы рухнул вниз, и тут заметил еще одного. Этот человек был куда меньше предыдущего и у него в руках не было огненной палки. Тем легче будет победа! - решил Окан. Упоенный предыдущим успехом, он не раздумывая рванул вниз. Еще бурлила кровь, еще требовал выхода инстинкт охотника, и Окан бросился, позабыв про осторожность. Человек оказался глупым, лишь беспомощно взмахнул руками, когда когти Окана расцарапали ему одежду. Насколько успел заметить сам Окан, человек этот был маленький, с длинными волосами и большими, невероятно голубыми глазами. Похоже, это была самка обезьян, причем самка очень молодая. Ребенок. Беспомощный ребенок, который не может защититься от Крылатого. Который еще не носит в руках огненной палки. Нет, детей Окан убивать не мог. И хотя он хорошо знал, что этот ребенок вырастет во взрослую особь и тоже взяв в руки палку пойдет уничтожать Крылатых, внутренний запрет он переступить был не в состоянии. Честь превыше всего! - говорил кто-то умный внутри. - Если переступить черту, ты уподобишься им, и сам будешь ни чем не лучше человека.
А в это время человеческий детеныш жалостливо рыдал, закрывая лицо маленькими ладошками. Пусть живет, - снисходительно решил Окан, приземляясь в нескольких шагах от него.
Трава пахла росой и живыми соками. Окан сделал несколько неуверенных шагов, он так редко ступал по земле, все больше парил в небе. Зато здесь росли красивые цветы, стрекотали кузнечики. Окану это нравилось. Некстати вспомнились нравоучения отца. Никогда не садись на землю, если можешь этого избежать, - советовал он. Наше место небо, и никогда этого не забывай. Законы надо чтить, нарушивших их судьба карает нещадно.
Слова отца еще не стерлись из разума, когда вдруг, в голове взорвался сноп искр, перед глазами потемнело.
- Что это? - недовольно вскрикнул Окан, оглянувшись.
Человеческая самка стояла с горстью камней в руках. Один из кучи как раз только что ударил Окана в темечко.
- Да как ты посмела! - крикнул он, лишь спустя миг поняв, что человеческий детеныш не понимает речи Крылатых.
А в это время очередной камень сорвался с руки проклятого выродка.
Левый глаз сразу залило кровью, ноги подломились. Нет! - решил для себя Окан, - эти твари рождаются заведомо порочными. Даже их дети бьют сзади и в спину, уже осознав всю прелесть подлости. Только бы выбраться отсюда, и пусть не ждут пощады!
Крылья не подчинялись, зрачок залило красным. Окан тряхнул головой, и в черепе снова разразилась буря.
Потом что-то хлюпнуло, и он вообще перестал чувствовать собственное тело. Сломана спина - догадался Окан. В это время к маленькой самке подбежал здоровенный человек-самец.
- Папа! - закричал детеныш на своем уродливом языке. - Папа, я сама убила ястреба, слышишь, сама!
Самец что-то отвечал ей, но Окан больше не смотрел на них. Все еще послушную голову он повернул к небу, там, среди пепельно-серых облаков, ватных и рыхлых, кровавыми зигзагами небо пересекли отблески уходящего солнца. Окан не раз слышал про красоту заката, но таким видел его впервые. Старожилы рассказывали, что Последний Закат, он самый прекрасный. Окан слушал эти истории в полуха, но теперь, перед наползающей змеей смертью, холодом, сковавшим все ниже шеи он понимал, как правы были они, те, кто уже видели свой последний закат.
Что ж, так и должно быть, небо для сильных, смелых и отважных, а земля для убогих жалких тварей. И посему оставаться на веки вечные, и нарушать этот закон не позволено ни кому, - подумал Окан, и это была его последняя мысль, прежде, чем накатила щемещая волна неизвестного ранее ужаса, и ледяное забвение поглотило сознание Крылатого навсегда.