Страница:
Юрий Иосифович Коваль
Приключения Васи Куролесова
Что мне нравится в черных лебедях, так это их красный нос.
Впрочем, к нашему рассказу это не имеет никакого отношения. Хотя в тот вечер я сидел на лавочке у Чистых прудов и смотрел как раз на черных лебедей.
Солнце укатилось за почтамт.
В кинотеатре «Колизей» грянул веселый марш и тут же сменился пулеметной очередью.
Из стеклянного кафе вышел молодой человек и, распугивая с асфальта сизарей, направился прямо к моей скамейке. Усевшись рядом, он достал из кармана часы-луковицу, больше похожие на репу, щелкнул крышкой, и в тот же миг раздалась мелодия:
Я люблю тебя, жизнь, И надеюсь, что это взаимно…
Скосив глаза, я глянул на часы и увидел надпись, искусно вырезанную на крышке: «ЗА ХРАБРОСТЬ».
Под надписью был выцарапан маленький поросенок.
Между тем неизвестный захлопнул крышку часов и сказал себе под нос:
— Без двадцати девятнадцать.
— Сколько?
— Без двадцати девятнадцать. Или восемнадцать часов сорок минут. А что?
Передо мной сидел парень, худой, широкоплечий. Нос у него был несколько великоват, глаза прищуренные, а щеки загорелые и крепкие, как грецкий орех.
— Где же вы достали такие часики? — завистливо спросил я.
— Да так, купил по случаю. В одном магазинчике.
Это была, конечно, ерунда. Часы с надписью «За храбрость» не продаются. Неизвестный просто не хотел рассказывать, за что его наградили часами. Он стеснялся.
— Что мне нравится в черных лебедях, — сказал я дружелюбно, — так это их красный нос.
Владелец часов засмеялся.
— А мне, — сказал он, — черные лебеди вообще не нравятся. Лебедь должен быть белым.
Слово за слово — мы разговорились.
— Интересно, — толковал я, — почему это у вас на часах поросенок нарисован?
— Да это так просто — шутка. Ничего интересного.
— Ну, а все-таки?
— Дело давнее. Я ведь тогда жил еще у мамы. В деревне Сычи.
— Ну, и что там произошло?
— Да ничего особенного…
Впрочем, к нашему рассказу это не имеет никакого отношения. Хотя в тот вечер я сидел на лавочке у Чистых прудов и смотрел как раз на черных лебедей.
Солнце укатилось за почтамт.
В кинотеатре «Колизей» грянул веселый марш и тут же сменился пулеметной очередью.
Из стеклянного кафе вышел молодой человек и, распугивая с асфальта сизарей, направился прямо к моей скамейке. Усевшись рядом, он достал из кармана часы-луковицу, больше похожие на репу, щелкнул крышкой, и в тот же миг раздалась мелодия:
Я люблю тебя, жизнь, И надеюсь, что это взаимно…
Скосив глаза, я глянул на часы и увидел надпись, искусно вырезанную на крышке: «ЗА ХРАБРОСТЬ».
Под надписью был выцарапан маленький поросенок.
Между тем неизвестный захлопнул крышку часов и сказал себе под нос:
— Без двадцати девятнадцать.
— Сколько?
— Без двадцати девятнадцать. Или восемнадцать часов сорок минут. А что?
Передо мной сидел парень, худой, широкоплечий. Нос у него был несколько великоват, глаза прищуренные, а щеки загорелые и крепкие, как грецкий орех.
— Где же вы достали такие часики? — завистливо спросил я.
— Да так, купил по случаю. В одном магазинчике.
Это была, конечно, ерунда. Часы с надписью «За храбрость» не продаются. Неизвестный просто не хотел рассказывать, за что его наградили часами. Он стеснялся.
— Что мне нравится в черных лебедях, — сказал я дружелюбно, — так это их красный нос.
Владелец часов засмеялся.
— А мне, — сказал он, — черные лебеди вообще не нравятся. Лебедь должен быть белым.
Слово за слово — мы разговорились.
— Интересно, — толковал я, — почему это у вас на часах поросенок нарисован?
— Да это так просто — шутка. Ничего интересного.
— Ну, а все-таки?
— Дело давнее. Я ведь тогда жил еще у мамы. В деревне Сычи.
— Ну, и что там произошло?
— Да ничего особенного…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. УСЫ И ПОРОСЯТА
Глава первая. В деревне Сычи
Вместе со своей мамой Евлампьевной жил Вася в деревне Сычи. Мама Евлампьевна держала кур с петухом и уток, а Вася учился на механизатора.
Как-то весной, в начале мая, мама Евлампьевна и говорит Васе:
— Васьк, кур у нас много. И утки есть. А вот поросят нету. Не купить ли?
— Мам, — говорит Вася, — на что нам поросята? Вырастут — свиньями станут. В грязи будут валяться. Противно-то как.
— Васьк, — говорит Евлампьевна, — да пусть валяются, тебе-то чего? Давай купим!
— Мам, — говорит Вася, — да ну их! Хрюкать начнут — отбою от них не будет.
— Васьк, — говорит Евлампьевна, — да много ли тебе надо отбою! Похрюкают и перестанут. А мы их будем помойкой кормить.
Они поговорили еще и решили все-таки купить двух поросят.
И в выходной день Вася взял мешок из-под картошки, вытряхнул из него пыль и поехал на рынок в районный центр. В город Карманов.
Как-то весной, в начале мая, мама Евлампьевна и говорит Васе:
— Васьк, кур у нас много. И утки есть. А вот поросят нету. Не купить ли?
— Мам, — говорит Вася, — на что нам поросята? Вырастут — свиньями станут. В грязи будут валяться. Противно-то как.
— Васьк, — говорит Евлампьевна, — да пусть валяются, тебе-то чего? Давай купим!
— Мам, — говорит Вася, — да ну их! Хрюкать начнут — отбою от них не будет.
— Васьк, — говорит Евлампьевна, — да много ли тебе надо отбою! Похрюкают и перестанут. А мы их будем помойкой кормить.
Они поговорили еще и решили все-таки купить двух поросят.
И в выходной день Вася взял мешок из-под картошки, вытряхнул из него пыль и поехал на рынок в районный центр. В город Карманов.
Глава вторая. Тертый калач
А народу на рынке было полно.
У ворот, на которых было написано «Кармановский колхозный рынок», стояли женщины, толстые и румяные.
Они продавали с рук цветные платки и белое белье.
— Купи! — кричали они Васе. — Купи платок — чистый кумак!
Вася только проталкивался через толпу.
Он увидел, что рынок стоит во дворе бывшего монастыря, весь обнесен каменной стеной, а по углам — башни с резными крестами.
— А вот стекло двойное, бэмское! — кричал у входа стекольщик, который боялся со своим товаром лезть в середину рынка.
Вместе с толпой Вася прошел в ворота, и сразу же под нос ему сунулось блюдо с красными вареными раками. Раки были кривобокими, с перепутанными клешнями. Их усы свешивались с блюда, как соломины.
— А ну, — крикнул Вася продавцу раков, — сторонись, раковщик!
За раковщиком пошла сразу рыба. Некрасивый дядя вытаскивал из корзины лобастых язей, надавливал им на пузо. Язи открывали рот и делали «хм». И дядя бросал язя в корзину, в которой были и другие язи, переложенные крапивой.
Вася то застревал в толпе, то прокапывался дальше. Развернулись перед ним морковь и петрушка, зеленый лук — веником, репчатый — косицами.
— Каротель! Каротель! — покрикивала женщина-морковница.
— Ре-па! — ухал парень-долговяз.
Прохожие покупатели хватали-покупали кому чего в голову взбредет: кому — репа, кому — рыба, кому — каротель.
«А мне бы поросят, — думал Вася. — Только где же они?»
В самом углу рынка под башней Вася увидел, чего искал. Здесь продавали кур, гусей, телят — всякую живность. И поросят было много.
Вася долго подыскивал подходящих, не очень маленьких, да и не слишком больших.
«Мне бы средних, — думал он. — И покрепче!»
Наконец у одного черноусого мужичишки Вася увидел парочку поросят.
— Славные! — сказал черноусый, пальцем указывая на них.
— Пятачки-то у них что-то маленькие.
— У этих-то маленькие? — удивился продавец. — Каких же тебе пятачков надо? С пластинку патефонную?
— Патефона у меня нету, — сказал Вася. — А все ж пятачок хотелось бы покрупнее.
— Балда ты! — сказал черноусый. — Нет у тебя толку в поросятах. Лучше патефон себе купи.
— Тебя не спросил! — сказал Вася, грозно посмотрел на продавца и обошел его.
«А что, — думал он, — может, и вправду патефон купить?»
Вася еще повертелся на рынке, поискал других поросят, а издали все поглядывал на тех, что ему приглянулись. Он видел, как мужичишка то и дело вытаскивал их из мешка и совал под нос покупателям, уверяя каждого, что поросята славные. И правда они были славные, с небольшими по размеру пятачками. Вася покрутился, покрутился да и завернул снова к черноусому.
— Ага! — крикнул тот. — Вернулся!
— Говори цену.
Мужичишка сказал, но цена Васе не понравилась.
— Высока.
— Какой же ты человек плохой! То пятачки не подходят, то цена высока. Угрюмый ты.
— Ты сам угрюмый, вон усы-то как повисли.
— Новое дело! Теперь усы ему не нравятся! Ай да парень! Откуда только такие берутся?
— Из деревни Сычи, — весело сказал Вася. — Говори новую цену. Пониженную.
Черноусый сказал, и новая цена Васе понравилась, но он так подумал: «Поторгуюсь еще для блезиру, пусть знает, что я — тертый калач».
Вася поторговался еще, и черноусый сказал:
— Вижу, ты тертый калач. Ладно уж, скину трешник. Только для тебя.
— Держи деньги. И суй поросят в мой мешок.
— Э, да чего там, — ответил продавец, сосчитав деньги. — Забирай их прямо в мешке, а мне свой пустой отдай.
Вася отдал ему свой мешок, вжик — перетянул мешок с поросятами веревочкой.
«Дело сделано», — подумал Вася и пошел к выходу.
— Стой-ка, — обиделся вслед ему черноусый, — хоть бы «до свидания» сказал.
— Ничего, — ответил Вася, — обойдешься.
Он шел к выходу и думал: «Хоть я и деревенский парень, а грубиян».
Это ему нравилось. Ему хотелось быть грубияном и тертым калачом, да, пожалуй, и от стреляного воробья он бы не отказался.
Вася чувствовал спиной, как трепыхаются в мешке поросята, и это ему нравилось, потому что было щекотно, да и поросята, в конце концов, были, конечно, славные, правда, с маленькими по размеру пятачками.
У ворот, на которых было написано «Кармановский колхозный рынок», стояли женщины, толстые и румяные.
Они продавали с рук цветные платки и белое белье.
— Купи! — кричали они Васе. — Купи платок — чистый кумак!
Вася только проталкивался через толпу.
Он увидел, что рынок стоит во дворе бывшего монастыря, весь обнесен каменной стеной, а по углам — башни с резными крестами.
— А вот стекло двойное, бэмское! — кричал у входа стекольщик, который боялся со своим товаром лезть в середину рынка.
Вместе с толпой Вася прошел в ворота, и сразу же под нос ему сунулось блюдо с красными вареными раками. Раки были кривобокими, с перепутанными клешнями. Их усы свешивались с блюда, как соломины.
— А ну, — крикнул Вася продавцу раков, — сторонись, раковщик!
За раковщиком пошла сразу рыба. Некрасивый дядя вытаскивал из корзины лобастых язей, надавливал им на пузо. Язи открывали рот и делали «хм». И дядя бросал язя в корзину, в которой были и другие язи, переложенные крапивой.
Вася то застревал в толпе, то прокапывался дальше. Развернулись перед ним морковь и петрушка, зеленый лук — веником, репчатый — косицами.
— Каротель! Каротель! — покрикивала женщина-морковница.
— Ре-па! — ухал парень-долговяз.
Прохожие покупатели хватали-покупали кому чего в голову взбредет: кому — репа, кому — рыба, кому — каротель.
«А мне бы поросят, — думал Вася. — Только где же они?»
В самом углу рынка под башней Вася увидел, чего искал. Здесь продавали кур, гусей, телят — всякую живность. И поросят было много.
Вася долго подыскивал подходящих, не очень маленьких, да и не слишком больших.
«Мне бы средних, — думал он. — И покрепче!»
Наконец у одного черноусого мужичишки Вася увидел парочку поросят.
— Славные! — сказал черноусый, пальцем указывая на них.
— Пятачки-то у них что-то маленькие.
— У этих-то маленькие? — удивился продавец. — Каких же тебе пятачков надо? С пластинку патефонную?
— Патефона у меня нету, — сказал Вася. — А все ж пятачок хотелось бы покрупнее.
— Балда ты! — сказал черноусый. — Нет у тебя толку в поросятах. Лучше патефон себе купи.
— Тебя не спросил! — сказал Вася, грозно посмотрел на продавца и обошел его.
«А что, — думал он, — может, и вправду патефон купить?»
Вася еще повертелся на рынке, поискал других поросят, а издали все поглядывал на тех, что ему приглянулись. Он видел, как мужичишка то и дело вытаскивал их из мешка и совал под нос покупателям, уверяя каждого, что поросята славные. И правда они были славные, с небольшими по размеру пятачками. Вася покрутился, покрутился да и завернул снова к черноусому.
— Ага! — крикнул тот. — Вернулся!
— Говори цену.
Мужичишка сказал, но цена Васе не понравилась.
— Высока.
— Какой же ты человек плохой! То пятачки не подходят, то цена высока. Угрюмый ты.
— Ты сам угрюмый, вон усы-то как повисли.
— Новое дело! Теперь усы ему не нравятся! Ай да парень! Откуда только такие берутся?
— Из деревни Сычи, — весело сказал Вася. — Говори новую цену. Пониженную.
Черноусый сказал, и новая цена Васе понравилась, но он так подумал: «Поторгуюсь еще для блезиру, пусть знает, что я — тертый калач».
Вася поторговался еще, и черноусый сказал:
— Вижу, ты тертый калач. Ладно уж, скину трешник. Только для тебя.
— Держи деньги. И суй поросят в мой мешок.
— Э, да чего там, — ответил продавец, сосчитав деньги. — Забирай их прямо в мешке, а мне свой пустой отдай.
Вася отдал ему свой мешок, вжик — перетянул мешок с поросятами веревочкой.
«Дело сделано», — подумал Вася и пошел к выходу.
— Стой-ка, — обиделся вслед ему черноусый, — хоть бы «до свидания» сказал.
— Ничего, — ответил Вася, — обойдешься.
Он шел к выходу и думал: «Хоть я и деревенский парень, а грубиян».
Это ему нравилось. Ему хотелось быть грубияном и тертым калачом, да, пожалуй, и от стреляного воробья он бы не отказался.
Вася чувствовал спиной, как трепыхаются в мешке поросята, и это ему нравилось, потому что было щекотно, да и поросята, в конце концов, были, конечно, славные, правда, с маленькими по размеру пятачками.
Глава третья. Парочка поросят
На станции Вася выпил квасу в честь хорошей покупки, а потом сел в электричку. Поросята шевелились в мешке, а когда поезд тронулся, стали повизгивать.
Вася стоял в тамбуре и глядел в окошко на пробегающие поля, дачи, елочки, телеграфные столбы. Пассажиры в тамбуре что-то кричали друг другу, махали руками и курили, выпуская изо рта тяжелые махровые кольца, колеса стучали под вагоном — иэх! — мчался поезд в деревню Сычи и еще дальше… К дому Вася добрался под вечер, когда солнце уже стало садиться и покачивалось над деревней Сычи.
Мама Евлампьевна стояла у ворот и еще издали крикнула:
— Васьк! Неужто не купил?
Вася промолчал. Ему не хотелось орать на всю деревню.
— Чего у тебя в мешке-то? — кричала Евлампьевна. — Говори скорей! Неужели поросенок! Слышь, Марусенька, Васька-то поросенка несет!
— Бум, бум-бум! — отвечала ей соседка Марусенька из-за оконного стекла.
— Пара поросенков, мам, — сказал Вася, кладя мешок на землю.
— Да неси их скорей в избу! Застудишь. Они небось махонькие.
— Это еще как сказать, — говорил Вася, внося мешок в избу. — Не такие уж махонькие, да и не слишком большие. В самый раз, крепенькие.
Пока Вася развязывал мешок, поросята шевелились в нем и повизгивали.
— И куры у нас есть, — кричала Евлампьевна, обращаясь к подоспевшей поглядеть поросят Марусеньке, — и утки! А поросят нету. Встану утром и грущу. Вот бы, думаю, поросеночка завесть.
— То-то я и говорю, — басовито бубнила в ответ Марусенька. — Без свиньи какой двор. Со свиньей жить веселее.
— Да развязывай же скорее! — кричала Евлампьевна.
— Куда спешить-то, мам?.. — отвечал Вася, развязав мешок. Он встряхнул его, и из мешка, ощерясь и вроде даже противно улыбаясь, вылез рыжий облезлый пес.
Вася стоял в тамбуре и глядел в окошко на пробегающие поля, дачи, елочки, телеграфные столбы. Пассажиры в тамбуре что-то кричали друг другу, махали руками и курили, выпуская изо рта тяжелые махровые кольца, колеса стучали под вагоном — иэх! — мчался поезд в деревню Сычи и еще дальше… К дому Вася добрался под вечер, когда солнце уже стало садиться и покачивалось над деревней Сычи.
Мама Евлампьевна стояла у ворот и еще издали крикнула:
— Васьк! Неужто не купил?
Вася промолчал. Ему не хотелось орать на всю деревню.
— Чего у тебя в мешке-то? — кричала Евлампьевна. — Говори скорей! Неужели поросенок! Слышь, Марусенька, Васька-то поросенка несет!
— Бум, бум-бум! — отвечала ей соседка Марусенька из-за оконного стекла.
— Пара поросенков, мам, — сказал Вася, кладя мешок на землю.
— Да неси их скорей в избу! Застудишь. Они небось махонькие.
— Это еще как сказать, — говорил Вася, внося мешок в избу. — Не такие уж махонькие, да и не слишком большие. В самый раз, крепенькие.
Пока Вася развязывал мешок, поросята шевелились в нем и повизгивали.
— И куры у нас есть, — кричала Евлампьевна, обращаясь к подоспевшей поглядеть поросят Марусеньке, — и утки! А поросят нету. Встану утром и грущу. Вот бы, думаю, поросеночка завесть.
— То-то я и говорю, — басовито бубнила в ответ Марусенька. — Без свиньи какой двор. Со свиньей жить веселее.
— Да развязывай же скорее! — кричала Евлампьевна.
— Куда спешить-то, мам?.. — отвечал Вася, развязав мешок. Он встряхнул его, и из мешка, ощерясь и вроде даже противно улыбаясь, вылез рыжий облезлый пес.
Глава четвертая. Темная ночь
Ночь стояла на дворе.
Лунный облик мерцал через окошко. В темноте тикали на стенке ходики: тик, тик, тик…
«Ну, дьявол черноусый! — думал Вася, ворочаясь на кровати. — Ловко обманул».
— Ладно, Васьк, — вздыхала Евлампьевна, — спи. Обойдемся и без свиньи. Вон у людей даже кур нету — живут.
Но Вася не мог спать. Только закроет глаза — видится ему рынок в Карманове, толпа народу, грызущая семечки, а вдалеке, под башней, — черноусый, противный-противный. И все подмигивает: «Купи поросеночка!»
«Как же пес оказался в мешке? — думал Вася. — Не через дырку же пролез! Значит, черноусый мешки переменил, пока я деньги считал. Вместо мешка с поросятами подсунул мешок со псом».
— Ты куда пса девал? — спросила Евлампьевна. Она все ворочалась на печке, переставляя валенки, которые там сушились.
— На улицу выгнал.
«А пес-то какая свинья! — думал Вася. — Сидел в мешке и нарочно похрюкивал. Надо было его поленом огреть… А я-то хорош! — думал Вася далее. — Развесил уши: мол, я — тертый калач! А сам лопух лопухом».
Наконец Вася заснул и спал мрачно, без снов, вздрагивая и огорчаясь. И ночь над Васей, над деревней Сычи была темная, совсем темная, весенняя, когда снег уже сошел, а земля под ним оказалась такой же черной, как и в прошлом году.
Лунный облик мерцал через окошко. В темноте тикали на стенке ходики: тик, тик, тик…
«Ну, дьявол черноусый! — думал Вася, ворочаясь на кровати. — Ловко обманул».
— Ладно, Васьк, — вздыхала Евлампьевна, — спи. Обойдемся и без свиньи. Вон у людей даже кур нету — живут.
Но Вася не мог спать. Только закроет глаза — видится ему рынок в Карманове, толпа народу, грызущая семечки, а вдалеке, под башней, — черноусый, противный-противный. И все подмигивает: «Купи поросеночка!»
«Как же пес оказался в мешке? — думал Вася. — Не через дырку же пролез! Значит, черноусый мешки переменил, пока я деньги считал. Вместо мешка с поросятами подсунул мешок со псом».
— Ты куда пса девал? — спросила Евлампьевна. Она все ворочалась на печке, переставляя валенки, которые там сушились.
— На улицу выгнал.
«А пес-то какая свинья! — думал Вася. — Сидел в мешке и нарочно похрюкивал. Надо было его поленом огреть… А я-то хорош! — думал Вася далее. — Развесил уши: мол, я — тертый калач! А сам лопух лопухом».
Наконец Вася заснул и спал мрачно, без снов, вздрагивая и огорчаясь. И ночь над Васей, над деревней Сычи была темная, совсем темная, весенняя, когда снег уже сошел, а земля под ним оказалась такой же черной, как и в прошлом году.
Глава пятая. Рыжий
С рассветом Вася хмуро проснулся, попил чаю из холодного самовара и пошел на улицу.
Он вышел на крыльцо, и тут же под ступеньками что-то затрещало, зашуршало, и оттуда выскочил рыжий пес. Вид у него был неважный. Одно ухо стояло, другое висело, третьего, как говорится, вообще не было! Хвостишко у пса тоже был не ахти какой — рогулька в репейниках.
— Ну что, мешочник, — сказал Вася, — совсем совесть потерял? Свинью в мешке изображаешь! Поди сюда!
Пес не подошел, а только задней лапой стал яростно чесать ухо. Ясно было, что он действительно потерял совесть. Вдруг он увидел петуха, вылезшего из-под сарая. Тут же рыжий кинулся на него и в мгновение ока загнал на крышу.
— А ну! — грозно сказал Вася. — Иди сюда!
Рыжий лениво двинулся к Васе. Но потом оглянулся и увидел собственный хвост. Клацнув зубами, он хотел его поймать. Но хвост увильнул. Рыжий бешено закрутился на месте, а хвост никак не поддавался.
— А ну! — еще грознее сказал Вася.
И тут же рыжий поймал хвост. Поймал, пожевал, выплюнул. Нехотя он пошел к Васе, все время оглядываясь на свой хвост.
— Твое счастье, что у меня от сердца отлегло. Иначе не миновать бы тебе по башке поленом. Смотри, какой у меня кулак.
— Вася показал псу кулак. — Ужас просто, а не кулак, — сказал он и сам поглядел на свой кулак.
Вообще-то кулак был не такой уж безумно большой. Скорее средних размеров. Балалаечный кулачок. Но на рыжего он, видно, произвел впечатление.
Тут Вася взял пса за ухо, потому что заметил в нем какую-то штуковину. Вывернув ухо наизнанку, он вытащил эту штуковину, запутавшуюся в шерсти.
— Смотри-ка! — удивился он. — Пчела!
Рыжий понюхал пчелу и вроде как плюнул.
— Ухом пчелу поймал. Ну и ушки!
Вася выбросил пчелу и тут же почувствовал какой-то знакомый запах. Он пошмыгал носом, принюхиваясь.
— Что такое? Чем это от тебя пахнет?
От рыжего, конечно, пахло собакой, а еще травой, пуганым петухом, но что удивительно — от него пахло медом.
Он вышел на крыльцо, и тут же под ступеньками что-то затрещало, зашуршало, и оттуда выскочил рыжий пес. Вид у него был неважный. Одно ухо стояло, другое висело, третьего, как говорится, вообще не было! Хвостишко у пса тоже был не ахти какой — рогулька в репейниках.
— Ну что, мешочник, — сказал Вася, — совсем совесть потерял? Свинью в мешке изображаешь! Поди сюда!
Пес не подошел, а только задней лапой стал яростно чесать ухо. Ясно было, что он действительно потерял совесть. Вдруг он увидел петуха, вылезшего из-под сарая. Тут же рыжий кинулся на него и в мгновение ока загнал на крышу.
— А ну! — грозно сказал Вася. — Иди сюда!
Рыжий лениво двинулся к Васе. Но потом оглянулся и увидел собственный хвост. Клацнув зубами, он хотел его поймать. Но хвост увильнул. Рыжий бешено закрутился на месте, а хвост никак не поддавался.
— А ну! — еще грознее сказал Вася.
И тут же рыжий поймал хвост. Поймал, пожевал, выплюнул. Нехотя он пошел к Васе, все время оглядываясь на свой хвост.
— Твое счастье, что у меня от сердца отлегло. Иначе не миновать бы тебе по башке поленом. Смотри, какой у меня кулак.
— Вася показал псу кулак. — Ужас просто, а не кулак, — сказал он и сам поглядел на свой кулак.
Вообще-то кулак был не такой уж безумно большой. Скорее средних размеров. Балалаечный кулачок. Но на рыжего он, видно, произвел впечатление.
Тут Вася взял пса за ухо, потому что заметил в нем какую-то штуковину. Вывернув ухо наизнанку, он вытащил эту штуковину, запутавшуюся в шерсти.
— Смотри-ка! — удивился он. — Пчела!
Рыжий понюхал пчелу и вроде как плюнул.
— Ухом пчелу поймал. Ну и ушки!
Вася выбросил пчелу и тут же почувствовал какой-то знакомый запах. Он пошмыгал носом, принюхиваясь.
— Что такое? Чем это от тебя пахнет?
От рыжего, конечно, пахло собакой, а еще травой, пуганым петухом, но что удивительно — от него пахло медом.
Глава шестая. Обыкновенный мешок
«Так-так-так-так-так, — думал Вася. — Что же это получается? Пчела и запах меда!.. Это, конечно, неспроста. Ну-ка посмотрим мешочек, в котором пса привезли».
— Сиди здесь, — сказал Вася рыжему, а сам пошел в дом. «Вдруг на нем знаки какие-нибудь есть», — думал Вася, разглядывая мешок.
Нет, никаких знаков не было — обыкновенный мешок, серый да заляпанный, с заплаткой на боку. Тогда Вася встряхнул мешок, и из него посыпались соломенная труха, пыль и опилки. Вася присел на корточки.
— Ты что это, Васьк? — спросила Евлампьевна.
— Вот она, — сказал Вася и вытащил из сора пчелу. Он положил ее на сундук, а сам принялся нюхать мешок.
— Люди добрые! — напугалась Евлампьевна. — Васька мешок нюхает!
— Погоди, мам, кричать. Ты лучше понюхай, чем пахнет.
— Вот напасть-то! Сроду я мешков не нюхала!
— Да ладно, мам. Ты скажи, чем пахнет.
— Известно чем, — кричала Евлампьевна, — псом паршивым пахнет!
— Да нет, мам, не псом. Ты понюхай.
— Я, Вась, издали понюхаю, — согласилась наконец Евлампьевна и стала нюхать примерно с двух шагов.
— Подойди же ближе, мам, — уговаривал Вася. — Понюхай и, в случае чего, сразу отскочи в сторону.
Евлампьевна так и сделала.
— Ну что, мама, чем пахнет?
— Известно чем, мешком собачьим.
— Ну нет, — сказал Вася, — медом пахнет!
И верно, от мешка пахло медом, а еще воском, пчелами.
— Вот то-то и оно, — сказал Вася. — Медом мешочек пахнет. По этому мешку я и найду черноусого!
— Господи, — сказала Евлампьевна, — прости нас и помилуй!
— Сиди здесь, — сказал Вася рыжему, а сам пошел в дом. «Вдруг на нем знаки какие-нибудь есть», — думал Вася, разглядывая мешок.
Нет, никаких знаков не было — обыкновенный мешок, серый да заляпанный, с заплаткой на боку. Тогда Вася встряхнул мешок, и из него посыпались соломенная труха, пыль и опилки. Вася присел на корточки.
— Ты что это, Васьк? — спросила Евлампьевна.
— Вот она, — сказал Вася и вытащил из сора пчелу. Он положил ее на сундук, а сам принялся нюхать мешок.
— Люди добрые! — напугалась Евлампьевна. — Васька мешок нюхает!
— Погоди, мам, кричать. Ты лучше понюхай, чем пахнет.
— Вот напасть-то! Сроду я мешков не нюхала!
— Да ладно, мам. Ты скажи, чем пахнет.
— Известно чем, — кричала Евлампьевна, — псом паршивым пахнет!
— Да нет, мам, не псом. Ты понюхай.
— Я, Вась, издали понюхаю, — согласилась наконец Евлампьевна и стала нюхать примерно с двух шагов.
— Подойди же ближе, мам, — уговаривал Вася. — Понюхай и, в случае чего, сразу отскочи в сторону.
Евлампьевна так и сделала.
— Ну что, мама, чем пахнет?
— Известно чем, мешком собачьим.
— Ну нет, — сказал Вася, — медом пахнет!
И верно, от мешка пахло медом, а еще воском, пчелами.
— Вот то-то и оно, — сказал Вася. — Медом мешочек пахнет. По этому мешку я и найду черноусого!
— Господи, — сказала Евлампьевна, — прости нас и помилуй!
Глава седьмая. Вася бьет черноусого
Всю неделю не давали Васе в деревне проходу.
— А ну-ка, Вася, — говорили ему, — расскажи, как ты поросят покупал!
Вася мрачно молчал и только старательно учился на механизатора — целыми днями копался в моторе старенького трактора «Беларусь».
Рыжий пес к Васе привязался и все время бегал за ним. Был он, видимо, пес уличный, приблудный.
— Ну и поросеночек, — донимали Васю на улице, — а где же у него пятачок?
— За мной, Матрос! — гордо говорил Вася. Он решил рыжего назвать Матросом и оставить себе, раз уж за него деньги плачены. Кроме того, планировал Вася из этого рыжего Матроса сделать себе друга на всю жизнь.
Пока шла неделя, Вася обдумывал, как бы поймать черноусого. К субботе созрел у него в голове небольшой планчик:
«Заведу-ка я себе тоже усы. Замаскируюсь и поеду на рынок. Подойду к черноусому, скажу: „Привет!“ — „Ах, — скажет черноусый. — Я вас не знаю!“ Но тут я сыму усы и хлоп ему по зубам!»
От старого полушубка отстриг Вася бараньих волос, налепил их на тряпочку. Получились неплохие усы, которые осталось приклеить под нос казеиновым клеем.
«Приду завтра на рынок, — думал Вася, — суну Матроса в мешок и пойду искать черноусого. А как только найду, сразу — раз по зубам!»
Вася прищуривал глаз и покручивал кулаками перед зеркалом, воображая, как будет лупить черноусого. Хрясь! Хрясь!
В субботу утром он взял Матроса на веревку и пошел на поезд. Через всю деревню бежали за ним братья Барановы и неприятно хрюкали вдогонку.
— А ну-ка, Вася, — говорили ему, — расскажи, как ты поросят покупал!
Вася мрачно молчал и только старательно учился на механизатора — целыми днями копался в моторе старенького трактора «Беларусь».
Рыжий пес к Васе привязался и все время бегал за ним. Был он, видимо, пес уличный, приблудный.
— Ну и поросеночек, — донимали Васю на улице, — а где же у него пятачок?
— За мной, Матрос! — гордо говорил Вася. Он решил рыжего назвать Матросом и оставить себе, раз уж за него деньги плачены. Кроме того, планировал Вася из этого рыжего Матроса сделать себе друга на всю жизнь.
Пока шла неделя, Вася обдумывал, как бы поймать черноусого. К субботе созрел у него в голове небольшой планчик:
«Заведу-ка я себе тоже усы. Замаскируюсь и поеду на рынок. Подойду к черноусому, скажу: „Привет!“ — „Ах, — скажет черноусый. — Я вас не знаю!“ Но тут я сыму усы и хлоп ему по зубам!»
От старого полушубка отстриг Вася бараньих волос, налепил их на тряпочку. Получились неплохие усы, которые осталось приклеить под нос казеиновым клеем.
«Приду завтра на рынок, — думал Вася, — суну Матроса в мешок и пойду искать черноусого. А как только найду, сразу — раз по зубам!»
Вася прищуривал глаз и покручивал кулаками перед зеркалом, воображая, как будет лупить черноусого. Хрясь! Хрясь!
В субботу утром он взял Матроса на веревку и пошел на поезд. Через всю деревню бежали за ним братья Барановы и неприятно хрюкали вдогонку.
Глава восьмая. По следу
А народу на рынке было снова полно. Издали видна была большая толпа. Над толпой покачивалось в воздухе серое облако — пара, пыли, табачного дыма.
Вася отошел в укромную подворотню и раскрыл мешок.
— Полезай! — сказал он Матросу.
Но Матросу даже и глядеть на мешок было противно, он фыркнул и замотал головой.
— Можешь повеселиться в одиночестве, — сказал Вася и кинул в мешок колотого сахару. — А мне еще надо усы на клей посадить.
Засунув Матроса в мешок, он приладил усы и только тогда вышел из укромной подворотни. Закинул мешок на спину, прищурил глаза, поднял воротник и, воткнувшись в базарную толпу, стал приглядываться направо и налево.
И направо и налево были все покупатели и продавцы, и Вася прохаживался по базару, как будто он сыщик.
«Я будто бы сыщик, — думал он, — и теперь иду по следу черноусого».
Вася даже нарочно зорко вглядывался в землю и видел много следов от женских туфель, от мужских полуботинок. Одной рукой он придерживал мешок, а другую держал в кармане тяжело и увесисто, как будто бы там лежит наган.
Наконец Вася протолкался в угол, под башенку. И здесь народу было полно.
Какая-то старуха привела продавать бычка. Бычок все время мычал, а старуха ругала его:
— Не мычи, бычок! Не мычи, говорю, а то не купят.
Но бычок все равно мычал, и от его рева кролики прижимали уши.
Вася глядел туда-сюда, все выискивал, нет ли черноусого. Иногда казалось, что в толпе мелькает что-то черноусое. Он кидался в ту сторону, но находил какого-нибудь чернобрового или, к примеру, красноносого.
Вася отошел в укромную подворотню и раскрыл мешок.
— Полезай! — сказал он Матросу.
Но Матросу даже и глядеть на мешок было противно, он фыркнул и замотал головой.
— Можешь повеселиться в одиночестве, — сказал Вася и кинул в мешок колотого сахару. — А мне еще надо усы на клей посадить.
Засунув Матроса в мешок, он приладил усы и только тогда вышел из укромной подворотни. Закинул мешок на спину, прищурил глаза, поднял воротник и, воткнувшись в базарную толпу, стал приглядываться направо и налево.
И направо и налево были все покупатели и продавцы, и Вася прохаживался по базару, как будто он сыщик.
«Я будто бы сыщик, — думал он, — и теперь иду по следу черноусого».
Вася даже нарочно зорко вглядывался в землю и видел много следов от женских туфель, от мужских полуботинок. Одной рукой он придерживал мешок, а другую держал в кармане тяжело и увесисто, как будто бы там лежит наган.
Наконец Вася протолкался в угол, под башенку. И здесь народу было полно.
Какая-то старуха привела продавать бычка. Бычок все время мычал, а старуха ругала его:
— Не мычи, бычок! Не мычи, говорю, а то не купят.
Но бычок все равно мычал, и от его рева кролики прижимали уши.
Вася глядел туда-сюда, все выискивал, нет ли черноусого. Иногда казалось, что в толпе мелькает что-то черноусое. Он кидался в ту сторону, но находил какого-нибудь чернобрового или, к примеру, красноносого.
Глава девятая. Усы
Самые разные лица и личности крутились на рынке и около. Серые, черные, зеленые, голубые глаза глядели на Васю или мимо него. Вася же смотрел в основном на носы и на то, что под ними: нет ли усов? Но усов попадалось мало и все больше чепуховые — мышиные хвостики.
Носы были, конечно, гораздо разнообразнее — и свистулькой, и репкой, и фунтиком. У одного дяди нос оказался вычурным, как шахматная фигура ферзь, а у другого такой дивный нос, который иначе не назвать, кроме как рубильник.
Все эти носы совсем запутали Васю.
«Зачем мне они? — думал он, отмахиваясь от носов. — Меня усы интересуют».
Вася и сам покручивал свои усы, как будто он старый усач вроде товарища Буденного.
Вася покручивал усы и щекотал пальцем Матроса, чтоб тому не было скучно сидеть в мешке, а сам все поглядывал по сторонам. Поглядывать-то поглядывал, а не замечал, что в стороне стоят два человека и тоже рассматривают его.
— Кажись, это он, — сказал один из этих двоих, разглядел Васю, — только усы прилепил, замаскировался.
— А чего ему надо?
— Пришел за поросятами.
Тут они грубо засмеялись, и второй сказал:
— Смотри-ка, в мешке-то у него что-то шевелится. Наверно, пса туда запхнул!
— Надо нам отсюда смываться.
— Погоди, зачем же? Парень-то лопух — усы нацепил, пса в мешок засунул. Сейчас я ему устрою концерт.
— А не опасно?
— Чего же опасно? Документы у меня в порядке. Сейчас я его навеки отучу поросят искать.
Тут эти два человека пошептались еще и разошлись в стороны.
«И зачем только люди носят усы? — думал в это время Вася.
— Какой в них толк? Нос, к примеру, нюхает, рот жует, глаза глядят, а чего делают усы?.. Возьмем, к примеру, таракана, — размышлял он дальше. — Вот у него усы на месте. Или Матрос. Обрежь ему усы, он и колбасу не учует. А мне-то зачем усы? Разве для красоты? Но я и так парень ничего себе — нос крупный, глаза маленькие. Я и так, наверно, красивый».
Вася потолкался еще немного, поискал черноусого, но не заметил ничего похожего.
«Да и то сказать, — думал он, — не такой дурак черноусый, чтоб снова на рынок прийти. Он теперь дома сидит, деньги считает».
Вася выбрался из толпы и остановился у входа, возле стекольщика, который все покрикивал: «Вот стекло двойное, бэмское…»
— Чего у тебя в мешке-то? — спросил стекольщик. — Чем торгуешь?
— Не твое стеклянное дело.
— Тебе стекла не надо?
— Не надо.
— Напрасно, — сказал стекольщик, — неплохое стекло. К тому же двойное, бэмское.
Он достал из заплечного ящика кусочек стекла и чпокнул его два раза ногтем. И стекло сказало: «Бэмс, бэмс».
Но Вася не слушал.
— Ты скажи лучше, стеклянная душа, черноусого не видел?
— Да ты сам черноусый, — сказал стекольщик и ткнул Васе пальцем под нос. И так противно ткнул, что Вася обиделся.
Он сердито глянул на стекольщика и увидел, что тот — мужчина неприятный: глазки тусклые, стеклянные, спрятались под ржавыми бровями, а лицо рябое, так изрыто оспой, что напоминает рашпиль, которым обтачивают деревянные болванки.
Вася уже хотел сказать стекольщику что-нибудь тяжелое, но после махнул рукой и решил двигать к дому.
В этот момент кто-то тронул его за рукав:
— Ваши документы!
Вася огляделся. Перед ним стоял милиционер с такими огромными рыжими усами, как будто он их отращивал с самого дня рождения.
Носы были, конечно, гораздо разнообразнее — и свистулькой, и репкой, и фунтиком. У одного дяди нос оказался вычурным, как шахматная фигура ферзь, а у другого такой дивный нос, который иначе не назвать, кроме как рубильник.
Все эти носы совсем запутали Васю.
«Зачем мне они? — думал он, отмахиваясь от носов. — Меня усы интересуют».
Вася и сам покручивал свои усы, как будто он старый усач вроде товарища Буденного.
Вася покручивал усы и щекотал пальцем Матроса, чтоб тому не было скучно сидеть в мешке, а сам все поглядывал по сторонам. Поглядывать-то поглядывал, а не замечал, что в стороне стоят два человека и тоже рассматривают его.
— Кажись, это он, — сказал один из этих двоих, разглядел Васю, — только усы прилепил, замаскировался.
— А чего ему надо?
— Пришел за поросятами.
Тут они грубо засмеялись, и второй сказал:
— Смотри-ка, в мешке-то у него что-то шевелится. Наверно, пса туда запхнул!
— Надо нам отсюда смываться.
— Погоди, зачем же? Парень-то лопух — усы нацепил, пса в мешок засунул. Сейчас я ему устрою концерт.
— А не опасно?
— Чего же опасно? Документы у меня в порядке. Сейчас я его навеки отучу поросят искать.
Тут эти два человека пошептались еще и разошлись в стороны.
«И зачем только люди носят усы? — думал в это время Вася.
— Какой в них толк? Нос, к примеру, нюхает, рот жует, глаза глядят, а чего делают усы?.. Возьмем, к примеру, таракана, — размышлял он дальше. — Вот у него усы на месте. Или Матрос. Обрежь ему усы, он и колбасу не учует. А мне-то зачем усы? Разве для красоты? Но я и так парень ничего себе — нос крупный, глаза маленькие. Я и так, наверно, красивый».
Вася потолкался еще немного, поискал черноусого, но не заметил ничего похожего.
«Да и то сказать, — думал он, — не такой дурак черноусый, чтоб снова на рынок прийти. Он теперь дома сидит, деньги считает».
Вася выбрался из толпы и остановился у входа, возле стекольщика, который все покрикивал: «Вот стекло двойное, бэмское…»
— Чего у тебя в мешке-то? — спросил стекольщик. — Чем торгуешь?
— Не твое стеклянное дело.
— Тебе стекла не надо?
— Не надо.
— Напрасно, — сказал стекольщик, — неплохое стекло. К тому же двойное, бэмское.
Он достал из заплечного ящика кусочек стекла и чпокнул его два раза ногтем. И стекло сказало: «Бэмс, бэмс».
Но Вася не слушал.
— Ты скажи лучше, стеклянная душа, черноусого не видел?
— Да ты сам черноусый, — сказал стекольщик и ткнул Васе пальцем под нос. И так противно ткнул, что Вася обиделся.
Он сердито глянул на стекольщика и увидел, что тот — мужчина неприятный: глазки тусклые, стеклянные, спрятались под ржавыми бровями, а лицо рябое, так изрыто оспой, что напоминает рашпиль, которым обтачивают деревянные болванки.
Вася уже хотел сказать стекольщику что-нибудь тяжелое, но после махнул рукой и решил двигать к дому.
В этот момент кто-то тронул его за рукав:
— Ваши документы!
Вася огляделся. Перед ним стоял милиционер с такими огромными рыжими усами, как будто он их отращивал с самого дня рождения.
Глава десятая. Появление гражданина Курочкина
Глаза его мерцали синим светом, на фуражке полыхали кокарда и красный форменный кант, а усы над строгими губами стояли грозно и торжественно, как радуга над рекой. Широкоплечий и сияющий милиционер навис над Васей.
— Документики! — повторил он, протягивая к Васе толстый палец.
— Да они в деревне.
— Тогда пройдемте.
— Куда это?
— Пройдемте, пройдемте.
— Нет, но это куда же?
— Пройдемте, пройдемте, — повторил милиционер и уже крепко держал Васю за руку повыше локтя и вел его куда-то вправо, через толпу и покрикивал: — Посторонись! Посторонись! Пррра-ппу-сти!
Этот милиционер был знаменитый старшина Тараканов. Мелкие рыночные жулики и карманные воры так боялись его, что вместо «старшины» называли его «страшиной». Кроме того, прозывали его «Тараканий Ус» или просто «Тараканиус». Но это, конечно, мелким жуликам не помогало.
— Посторонись! — все покрикивал старшина и жесткой рукой подтягивал Васю за собою.
Кокарда на его форменной фуражке ослепительно вспыхивала, как зеркало на лбу врача-носовика.
Матрос, который тихо до этого сидел в мешке, вдруг стал взбрыкивать, уперся в Васину спину, заелозил, заскулил.
— Куда мы то есть? — говорил Вася, совсем запутавшись в таких делах, и не мог ничего сообразить: за руку его дергал милиционер, в спину толкался Матрос, в вдогонку хихикал стекольщик и прохожие болтали: «Смотри-кось, мелкого жулика повели!»
Старшина Тараканов взвел Васю на какое-то крыльцо, открыл коричневую дверь, и они оказались в большой коричневой комнате. И не успел Вася разглядеть, что это за комната и сколько в ней народу находится, как на него кинулся какой-то плоский, невзрачный человек, ткнул его со всего маху в бок и завопил:
— Ага! Попался, проклятый!
И трах — кулак этого человека прилип к Васиному носу.
Матрос завыл в мешке, а милиционер сжал Васину руку.
— А ну, — крикнул старшина, — успокойтесь, гражданин Курочкин! Отойдите! Сядьте! Разговаривать с применением кулаков законом не дозволено!
И тут Вася увидел, что гражданин Курочкин, этот самый невзрачный и плоский, который накинулся на него, есть не кто иной, как черноусый. Да только под носом у него нету никаких усов — одни губы!
— Документики! — повторил он, протягивая к Васе толстый палец.
— Да они в деревне.
— Тогда пройдемте.
— Куда это?
— Пройдемте, пройдемте.
— Нет, но это куда же?
— Пройдемте, пройдемте, — повторил милиционер и уже крепко держал Васю за руку повыше локтя и вел его куда-то вправо, через толпу и покрикивал: — Посторонись! Посторонись! Пррра-ппу-сти!
Этот милиционер был знаменитый старшина Тараканов. Мелкие рыночные жулики и карманные воры так боялись его, что вместо «старшины» называли его «страшиной». Кроме того, прозывали его «Тараканий Ус» или просто «Тараканиус». Но это, конечно, мелким жуликам не помогало.
— Посторонись! — все покрикивал старшина и жесткой рукой подтягивал Васю за собою.
Кокарда на его форменной фуражке ослепительно вспыхивала, как зеркало на лбу врача-носовика.
Матрос, который тихо до этого сидел в мешке, вдруг стал взбрыкивать, уперся в Васину спину, заелозил, заскулил.
— Куда мы то есть? — говорил Вася, совсем запутавшись в таких делах, и не мог ничего сообразить: за руку его дергал милиционер, в спину толкался Матрос, в вдогонку хихикал стекольщик и прохожие болтали: «Смотри-кось, мелкого жулика повели!»
Старшина Тараканов взвел Васю на какое-то крыльцо, открыл коричневую дверь, и они оказались в большой коричневой комнате. И не успел Вася разглядеть, что это за комната и сколько в ней народу находится, как на него кинулся какой-то плоский, невзрачный человек, ткнул его со всего маху в бок и завопил:
— Ага! Попался, проклятый!
И трах — кулак этого человека прилип к Васиному носу.
Матрос завыл в мешке, а милиционер сжал Васину руку.
— А ну, — крикнул старшина, — успокойтесь, гражданин Курочкин! Отойдите! Сядьте! Разговаривать с применением кулаков законом не дозволено!
И тут Вася увидел, что гражданин Курочкин, этот самый невзрачный и плоский, который накинулся на него, есть не кто иной, как черноусый. Да только под носом у него нету никаких усов — одни губы!
Глава одиннадцатая. Искры из глаз
Круги поплыли у Васи перед глазами — кривые, в красную крапинку. И в кругах этих стоял черноусый, у которого не было теперь усов. Он издали показывал на Васю пальцем:
— Это он! Я узнаю его!
Старшина Тараканов по-прежнему держал Васю повыше локтя и тянул его в угол, где стояла лавка, похожая на желтое пианино. Вася сел, а мешок поставил в ноги. Матрос, видно, почувствовал, что дела идут неладные, свернулся в мешке и лежал неподвижно, как пять кило картошки.
— Рассказывайте по порядку, Курочкин, — сказал старшина, обернувшись к черноусому, у которого не было теперь усов.
— Сейчас, — сказал Курочкин. — Попью только.
Он подошел к настольному графину и попил, булькая горлом, как голубь-горлица.
— Прошлое воскресенье, — сказал Курочкин, попив, — я купил поросят, как раз вот у этого типа. Приехал домой, гляжу
— в мешке пес. Он, рожа кривая, мешки подменил, пока я деньги считал.
— Чего? — крикнул Вася, вскакивая с лавки. — Кто купил? Ты купил?!
— А ну-ка сядь! — сказал старшина, хватая Васю за плечо.
— Сядь! Разберемся!
Он подождал, пока Вася усядется, и дальше спрашивал Курочкина:
— Какой именно был в мешке пес? Какой породы?
— Бандитской породы, — ответил Курочкин и поглядел на Васю. — Весь мохнатый.
И Вася поглядел на Курочкина. Нет, не было у него теперь усов, голые губы синели под курочкинским носом и шевелились, выговаривая слова. А по словам этим выходило все наоборот, как будто Вася обманул Курочкина и подсунул пса вместо поросят.
«Вон как, — думал Вася ошеломленно, — вон как честного Васю обвиняют!»
У Васи заныла голова. Он сидел на лавке тупо и неподвижно, как сидел бы фонарный столб.
«Ну ладно, — думал Вася, — болтай, болтай, Курочкин. Я пока помолчу, а потом и открою рот. Погоди, куриная слепота, только закроешь рот — я свой живо открою!»
Но рта открыть не удавалось, потому что Курочкин своего никак не закрывал, он молол и молол, как приехал покупать поросят, а Вася его обманул.
Поскрипев пером, старшина наконец поставил точку.
— Фамилия?
Вася сказал.
— Где проживаете?
Вася отвечал, а сам глядел на старшину. Он старался глядеть так, чтобы не бегали глаза, чтоб Тараканов понял, что Вася — невинная душа. Но ничего не получалось — глаза у Васи бегали, он краснел и пугался, и старшина Тараканов, как видно, понял, что душа у Васи черная.
— Это он! Я узнаю его!
Старшина Тараканов по-прежнему держал Васю повыше локтя и тянул его в угол, где стояла лавка, похожая на желтое пианино. Вася сел, а мешок поставил в ноги. Матрос, видно, почувствовал, что дела идут неладные, свернулся в мешке и лежал неподвижно, как пять кило картошки.
— Рассказывайте по порядку, Курочкин, — сказал старшина, обернувшись к черноусому, у которого не было теперь усов.
— Сейчас, — сказал Курочкин. — Попью только.
Он подошел к настольному графину и попил, булькая горлом, как голубь-горлица.
— Прошлое воскресенье, — сказал Курочкин, попив, — я купил поросят, как раз вот у этого типа. Приехал домой, гляжу
— в мешке пес. Он, рожа кривая, мешки подменил, пока я деньги считал.
— Чего? — крикнул Вася, вскакивая с лавки. — Кто купил? Ты купил?!
— А ну-ка сядь! — сказал старшина, хватая Васю за плечо.
— Сядь! Разберемся!
Он подождал, пока Вася усядется, и дальше спрашивал Курочкина:
— Какой именно был в мешке пес? Какой породы?
— Бандитской породы, — ответил Курочкин и поглядел на Васю. — Весь мохнатый.
И Вася поглядел на Курочкина. Нет, не было у него теперь усов, голые губы синели под курочкинским носом и шевелились, выговаривая слова. А по словам этим выходило все наоборот, как будто Вася обманул Курочкина и подсунул пса вместо поросят.
«Вон как, — думал Вася ошеломленно, — вон как честного Васю обвиняют!»
У Васи заныла голова. Он сидел на лавке тупо и неподвижно, как сидел бы фонарный столб.
«Ну ладно, — думал Вася, — болтай, болтай, Курочкин. Я пока помолчу, а потом и открою рот. Погоди, куриная слепота, только закроешь рот — я свой живо открою!»
Но рта открыть не удавалось, потому что Курочкин своего никак не закрывал, он молол и молол, как приехал покупать поросят, а Вася его обманул.
Поскрипев пером, старшина наконец поставил точку.
— Фамилия?
Вася сказал.
— Где проживаете?
Вася отвечал, а сам глядел на старшину. Он старался глядеть так, чтобы не бегали глаза, чтоб Тараканов понял, что Вася — невинная душа. Но ничего не получалось — глаза у Васи бегали, он краснел и пугался, и старшина Тараканов, как видно, понял, что душа у Васи черная.