Крафт Александр Александрович
И загремела сталь..
В этот день Милану Вайновски исполнилось тридцать три года. За всю свою жизнь он никогда не выезжал из Праги, да не очень-то и хотел. Ему вполне хватало того мира, который его окружал с детства. Любимая улица, любимое кафе, любимый магазин, любимый кинотеатр - вот пожалуй и все, что ему было нужно. Все необходимое разнообразие Милану приносила его работа. "Актер средней руки" - говорили про него знакомые.
Милан отдавался работе с головой. Перевоплощение в новую роль было для него единственной страстью. Не имея актерского таланта, он подходил к работе как ремесленник. Старался изучить персонаж со всех сторон: как он одевается, как разговаривает, что при этом думает. Милан составлял для себя мысленные диалоги и разыгрывал в одиночестве небольшие сценки от имени своего персонажа. В результате он так наполнялся духом роли и атмосферой времени действия, что в актерской игре отпадала необходимость. Милан не играл - он жил на сцене.
И вот сегодня, в день тридцать третьей годовщины его рождения ему предстояло пройти пробы на роль Арамиса. Недавно режиссер театра, где работал Милан, объявил о новой постановке "Трех мушкетеров", но никто не предполагал, что одним из кандидатов на ведущие роли станет "перманентный второплановик" Вайновски. Для самого Милана это не было неожиданностью. Он знал, что рано или поздно кому-то понадобится его умение вживаться в роль. Его беспокоило только одно: его конкурентом был признанный прима-актер Стасек Гажмиль.
Обаяние, кошачья пластика, которая неведомым образом сочеталась с мужественностью и холеность, видная даже с галерки, сделали Гажмиля кумиром не только зрителей, но и театрального руководства. Ему совсем не обязательно было играть. Ему было достаточно просто говорить текст, и зал был его. Роль элегантного Арамиса подходила Стасеку, как гайка к болту, но в выписке значилось ясно: С.Гажмиль, М.Вайновски.
Милан готовился к просмотру уже неделю. За это время были перечитаны горы исторических книг по французским нравам и подробностям двора при правлении Людовика XVI. Стены были увешаны фотографиями различного оружия тех времен, а мысли актера были заняты вопросами типа: "...а настолько ли Арамис был элегантным, как это принято сейчас считать?.." или "... что тогда считалось "изыскано одет" в среде гвардейцев короля, то есть - мушкетеров?..".
Постепенно выяснилось, что галантность того времени в армейских кругах в основном заключалась в замене прямых предложений женщинам на не менее прямые намеки. Впрочем, в большинстве случаев и это не требовалось. Достаточно было проявить маломальское внимание к интересу женщины, чтобы прослыть ловеласом. Несколько фраз: "...какой симпатичный бантик...", "...это английские кружева?..." или "...атлас хорошо сочетается с бархатом.." - и вы уже удостоены определения "галантный".
Были трудности с одеждой и оружием, но так или иначе, работа продолжалась. Вот только Милан знал: чтобы обойти соперника, ему потребуется все умение, которое он нарабатывал годами. Актер часами представлял себе детали...
Он зажимал в кулак одновременно линейку и ручку утюга. Так Милан привыкал к шпаге.
...Она тяжела и на первый взгляд неуклюжа, но это не только боевое оружие, - это то, что ежедневно спасает Арамису жизнь...
Через некоторое время перед глазами появлялась настоящая шпага с "элегантной" гардой грубой ковки и "сверкающим" лезвием - куском железа, старательно выправленным после последней драки, помутневшим и с множеством вмятин. Важно было другое: Милан видел все изъяны шпаги так, как будто действительно держал ее в руке, но в то же время для него - Арамиса это была действительно элегантная шпага со сверкающим лезвием. Он любил свое оружие так, как можно любить только отца, как символ защиты и поддержки. Как можно любить только шпагу в XVII веке.
Вайновски просто бредил мушкетерами, гвардейцами, тавернами, дуэлями, дамами и всем прочим, что нес в себе тот век. Он ходил так, как ходили мушкетеры, он говорил как они, он ел то, что они, а главное -- он думал как они. Милан не играл, он действительно заставил себя поверить, что он - Арамис.
Оставалось заставить поверить в это режиссера.
Накануне просмотра Милан решил сходить к бывшему однокласснику Янушу Вейсу. Януш работал психологом, и Милан надеялся, что сможет получить пару советов по еще более глубинному вживанию в образ.
Януш предложил неожиданный трюк. Он попросил нарисовать герб Арамиса, который был выдуман и воспроизведен Миланом за пять минут, а потом актер почему-то заснул. Проснувшись он помнил только фразу "это все - правда". Януш улыбался и сказал, что если Милан почувствует, что не может поверить в происходящее, то ему достаточно будет представить "свой герб" и вспомнить эту фразу - "это все - правда". А дальше - вера сама придет.
В театре Милан переоделся в костюм мушкетера. Костюм был плохой. Арамиса раздражали машинные швы. По его представлению такой шов не мог быть прочным, да и сама ткань была слишком тонкой и слишком обтягивала фигуру. Накладные плечи сковывали движения рук, что наверняка скажется при поединке. Плащ же вообще не выдерживал никакой критики. Он не мог защитить от ветра, не говоря уже о дожде. Но Арамис привык к лишениям армейской жизни. Так НАДО. Сказал он себе и прицепил на пояс ножны с бутафорской рапирой.
Пристальный взгляд - и через пять минут лезвие стало длинней и тяжелей, гарда зазмеилась ковкой, а обтянутая кожей рукоятка, потертая от частого пользования, перестала раздражать острыми пластиковыми углами.
Неторопясь Арамис спустился на сцену. Ему с двумя друзьями и незнакомым юношей предстояло участвовать в драке против патруля гвардейцев. Оказавшись на подмостках, Арамис несколько удивился от вида кулис и странных ярких свечей, льющих свет сверху. Впрочем, его замешательство было недолгим. Через несколько минут из дымки небытия проступила роща, задняя стена монастыря и пожухлая трава под ногами. Старая чугунная изгородь была поломана и зияла дырами, в которые пролез бы не только человек, но и всадник. Картину дополняли поленница у стены да несколько коричневых холмиков конского происхождения.
В нескольких шагах стояли его друзья.
Надменный Атос, не терпящий возражений и провозглашающий что либо, как истину в последней инстанции. Казалось, что даже слушая короля он не кривит губы и не произносит свое: "Вы несете чушь, мсье. Я даже не потружусь отвечать на нее, так как вы не в состоянии понять мои объяснения", исключительно из-за предписанной вежливости. Впрочем, за друзьями он всегда оставлял право на другое мнение и легко мирился с этим. Просто не нужно было пытаться его переубедить.
Жизнелюб и циник Портос, крупный и неуклюжий на вид, но не обремененный ни каплей жира в своем уже далеко не мальчиковом возрасте.
Против них стоял невысокий подросток в мятых штанах из грубого полотна и с длинной, но какой-то неправильной шпагой. "У нее просто не может быть круглой чашки. Таких чашек не бывает", - подумал Милан, и Арамис, присмотревшись, заметил, что эта гарда выкована из таких мелких полос, что он и принял ее за цельнолитую.
- Я к вашим услугам, - произнес птенец и неуклюжим движением вынул шпагу.
- Всем стоять, - раздался грубый голос, и из-за угла монастыря выбежали гвардейцы. Глаженные красные мундиры явно не могли быть форменными, сапоги были неуклюжими, а шпаги легкими и неопасными.
"Дьявол, как много несоответствий", подумал Милан, и закрыв глаза вспомнил свой родовой герб и спокойный голос Януша: "это все - правда..."
Перед лицом находилась мерзкая рожа с засаленными усами. Пахло от нее чесноком и потом. Рожа выражала, вернее, пыталась выразить надменное спокойствие и издевательство одновременно. Получалось плохо. На дне глаз явственно виделся страх.
- Чего ты на меня уставился, защищайся! - Проорал он вдруг, и перед лицом Арамиса появилась совершенно натуральная шпага.
"А ведь он говорил по-французски", подумал Милан, заученным жестом выхватывая оружие, но встать в стойку не успел, получив ногой в пах.
"Так гвардейцы у Дюма не дрались", - пробежала мысль в голове актера, пока он сгибался к траве - настоящей траве Франции семнадцатого века.
- Арамис, что с тобой! - Раздался незнакомый голос Атоса.
- Вставай, а то ведь и убить могут! - Рассмеялся Портос.
- А ведь действительно убьют. - Понял Милан. Он не сможет противостоять настоящим воякам из войнолюбивой Франции прошлого. Для этого мало быть актером, пусть даже настолько хорошим, что смог оказаться внутри своей роли. Милан закрыл глаза и сжался, как только ему позволял камзол из грубой шерсти.
И тогда над его головой загремела сталь...
Милан отдавался работе с головой. Перевоплощение в новую роль было для него единственной страстью. Не имея актерского таланта, он подходил к работе как ремесленник. Старался изучить персонаж со всех сторон: как он одевается, как разговаривает, что при этом думает. Милан составлял для себя мысленные диалоги и разыгрывал в одиночестве небольшие сценки от имени своего персонажа. В результате он так наполнялся духом роли и атмосферой времени действия, что в актерской игре отпадала необходимость. Милан не играл - он жил на сцене.
И вот сегодня, в день тридцать третьей годовщины его рождения ему предстояло пройти пробы на роль Арамиса. Недавно режиссер театра, где работал Милан, объявил о новой постановке "Трех мушкетеров", но никто не предполагал, что одним из кандидатов на ведущие роли станет "перманентный второплановик" Вайновски. Для самого Милана это не было неожиданностью. Он знал, что рано или поздно кому-то понадобится его умение вживаться в роль. Его беспокоило только одно: его конкурентом был признанный прима-актер Стасек Гажмиль.
Обаяние, кошачья пластика, которая неведомым образом сочеталась с мужественностью и холеность, видная даже с галерки, сделали Гажмиля кумиром не только зрителей, но и театрального руководства. Ему совсем не обязательно было играть. Ему было достаточно просто говорить текст, и зал был его. Роль элегантного Арамиса подходила Стасеку, как гайка к болту, но в выписке значилось ясно: С.Гажмиль, М.Вайновски.
Милан готовился к просмотру уже неделю. За это время были перечитаны горы исторических книг по французским нравам и подробностям двора при правлении Людовика XVI. Стены были увешаны фотографиями различного оружия тех времен, а мысли актера были заняты вопросами типа: "...а настолько ли Арамис был элегантным, как это принято сейчас считать?.." или "... что тогда считалось "изыскано одет" в среде гвардейцев короля, то есть - мушкетеров?..".
Постепенно выяснилось, что галантность того времени в армейских кругах в основном заключалась в замене прямых предложений женщинам на не менее прямые намеки. Впрочем, в большинстве случаев и это не требовалось. Достаточно было проявить маломальское внимание к интересу женщины, чтобы прослыть ловеласом. Несколько фраз: "...какой симпатичный бантик...", "...это английские кружева?..." или "...атлас хорошо сочетается с бархатом.." - и вы уже удостоены определения "галантный".
Были трудности с одеждой и оружием, но так или иначе, работа продолжалась. Вот только Милан знал: чтобы обойти соперника, ему потребуется все умение, которое он нарабатывал годами. Актер часами представлял себе детали...
Он зажимал в кулак одновременно линейку и ручку утюга. Так Милан привыкал к шпаге.
...Она тяжела и на первый взгляд неуклюжа, но это не только боевое оружие, - это то, что ежедневно спасает Арамису жизнь...
Через некоторое время перед глазами появлялась настоящая шпага с "элегантной" гардой грубой ковки и "сверкающим" лезвием - куском железа, старательно выправленным после последней драки, помутневшим и с множеством вмятин. Важно было другое: Милан видел все изъяны шпаги так, как будто действительно держал ее в руке, но в то же время для него - Арамиса это была действительно элегантная шпага со сверкающим лезвием. Он любил свое оружие так, как можно любить только отца, как символ защиты и поддержки. Как можно любить только шпагу в XVII веке.
Вайновски просто бредил мушкетерами, гвардейцами, тавернами, дуэлями, дамами и всем прочим, что нес в себе тот век. Он ходил так, как ходили мушкетеры, он говорил как они, он ел то, что они, а главное -- он думал как они. Милан не играл, он действительно заставил себя поверить, что он - Арамис.
Оставалось заставить поверить в это режиссера.
Накануне просмотра Милан решил сходить к бывшему однокласснику Янушу Вейсу. Януш работал психологом, и Милан надеялся, что сможет получить пару советов по еще более глубинному вживанию в образ.
Януш предложил неожиданный трюк. Он попросил нарисовать герб Арамиса, который был выдуман и воспроизведен Миланом за пять минут, а потом актер почему-то заснул. Проснувшись он помнил только фразу "это все - правда". Януш улыбался и сказал, что если Милан почувствует, что не может поверить в происходящее, то ему достаточно будет представить "свой герб" и вспомнить эту фразу - "это все - правда". А дальше - вера сама придет.
В театре Милан переоделся в костюм мушкетера. Костюм был плохой. Арамиса раздражали машинные швы. По его представлению такой шов не мог быть прочным, да и сама ткань была слишком тонкой и слишком обтягивала фигуру. Накладные плечи сковывали движения рук, что наверняка скажется при поединке. Плащ же вообще не выдерживал никакой критики. Он не мог защитить от ветра, не говоря уже о дожде. Но Арамис привык к лишениям армейской жизни. Так НАДО. Сказал он себе и прицепил на пояс ножны с бутафорской рапирой.
Пристальный взгляд - и через пять минут лезвие стало длинней и тяжелей, гарда зазмеилась ковкой, а обтянутая кожей рукоятка, потертая от частого пользования, перестала раздражать острыми пластиковыми углами.
Неторопясь Арамис спустился на сцену. Ему с двумя друзьями и незнакомым юношей предстояло участвовать в драке против патруля гвардейцев. Оказавшись на подмостках, Арамис несколько удивился от вида кулис и странных ярких свечей, льющих свет сверху. Впрочем, его замешательство было недолгим. Через несколько минут из дымки небытия проступила роща, задняя стена монастыря и пожухлая трава под ногами. Старая чугунная изгородь была поломана и зияла дырами, в которые пролез бы не только человек, но и всадник. Картину дополняли поленница у стены да несколько коричневых холмиков конского происхождения.
В нескольких шагах стояли его друзья.
Надменный Атос, не терпящий возражений и провозглашающий что либо, как истину в последней инстанции. Казалось, что даже слушая короля он не кривит губы и не произносит свое: "Вы несете чушь, мсье. Я даже не потружусь отвечать на нее, так как вы не в состоянии понять мои объяснения", исключительно из-за предписанной вежливости. Впрочем, за друзьями он всегда оставлял право на другое мнение и легко мирился с этим. Просто не нужно было пытаться его переубедить.
Жизнелюб и циник Портос, крупный и неуклюжий на вид, но не обремененный ни каплей жира в своем уже далеко не мальчиковом возрасте.
Против них стоял невысокий подросток в мятых штанах из грубого полотна и с длинной, но какой-то неправильной шпагой. "У нее просто не может быть круглой чашки. Таких чашек не бывает", - подумал Милан, и Арамис, присмотревшись, заметил, что эта гарда выкована из таких мелких полос, что он и принял ее за цельнолитую.
- Я к вашим услугам, - произнес птенец и неуклюжим движением вынул шпагу.
- Всем стоять, - раздался грубый голос, и из-за угла монастыря выбежали гвардейцы. Глаженные красные мундиры явно не могли быть форменными, сапоги были неуклюжими, а шпаги легкими и неопасными.
"Дьявол, как много несоответствий", подумал Милан, и закрыв глаза вспомнил свой родовой герб и спокойный голос Януша: "это все - правда..."
Перед лицом находилась мерзкая рожа с засаленными усами. Пахло от нее чесноком и потом. Рожа выражала, вернее, пыталась выразить надменное спокойствие и издевательство одновременно. Получалось плохо. На дне глаз явственно виделся страх.
- Чего ты на меня уставился, защищайся! - Проорал он вдруг, и перед лицом Арамиса появилась совершенно натуральная шпага.
"А ведь он говорил по-французски", подумал Милан, заученным жестом выхватывая оружие, но встать в стойку не успел, получив ногой в пах.
"Так гвардейцы у Дюма не дрались", - пробежала мысль в голове актера, пока он сгибался к траве - настоящей траве Франции семнадцатого века.
- Арамис, что с тобой! - Раздался незнакомый голос Атоса.
- Вставай, а то ведь и убить могут! - Рассмеялся Портос.
- А ведь действительно убьют. - Понял Милан. Он не сможет противостоять настоящим воякам из войнолюбивой Франции прошлого. Для этого мало быть актером, пусть даже настолько хорошим, что смог оказаться внутри своей роли. Милан закрыл глаза и сжался, как только ему позволял камзол из грубой шерсти.
И тогда над его головой загремела сталь...