Александр Кубалов
Афхардты Хасана(Нартовский эпос осетин)
ПОЭМА
Предисловие и перевод с осетинского Руслана Тотрова
0, несчастный Бибо! Ой, убогий слепец!
Свет померк для тебя, ночь глухая в очах,
В них ни сини небес, ни просторов земных:
Пала черная мгла, черным стал Божий мир.
Нету силы в руках, ноги еле влачишь…
До работы ль тебе? Сам не можешь поесть.
Все богатство твое – темный угол в дому.
Ни коня, ни вола! 0, несчастный старик!
Как же жалок твой вид! Люди прячут глаза…
0, всесильный Бибо! 0, счастливый старик!
Бог тебе даровал власть над звонкой струной.
Вот богатство твое – россыпь слов золотых,
Сказ о чести отцов, песнь о славе былой…
Лишь коснешься струны потемневшим смычком,
Все смолкают вокруг, слова вещего ждут,
Слова вещего ждут, песне внемлют твоей,
Песне внемлют твоей, слез не в силах сдержать,
Слез не в силах сдержать, утирают глаза…
0, счастливый Бибо! 0, великий слепец!
Слушайте, старые! Слушайте, малые!
Повесть старинную, песнь величальную.
Вторьте поющему, юноши славные!
I
В Куртатском ущелье, в дремучей дубраве,
На взгорье высоком, под черной скалою
Жилье из валежин корявых сложила,
Засыпала с крышей землей каменистой,
А пол застелила засохшим бурьяном Афхардты Госама, вдова Соламана.
Заливисто свищет в прогалинах ветер,
Взлетает к вершинам, на кручах рыдает,
Дубы вековые к земле пригибает.
Зловещие тучи льют черные слезы,
А Уацилла1 искры меж туч высекает!..
Ни ветра не чует, ни грома раскатов
Афхардты Госама, вдова Соламана.
При свете лучины склонилась над люлькой,
Склонилась над люлькой, над маленьким сыном,
Над маленьким сыном своим причитает,
И плач ее слышит ночная дубрава:
«Спи, сынок мой милый! Спи, мой птенчик малый!
Спи, пока не знаешь ты земных печалей…
Ты едва родился, как отца убили,
От врагов спасаясь, мы в лесу укрылись!
Пусть же дождь кровавый на убийц прольется,
И весь род Мулдарта кровью захлебнется!
Спи, сынок мой милый, спи, мой птенчик малый,
Спи, пока не знаешь ты земных печалей!..
В этот день пресветлый Уациллы святого
Доблестный отец твой – конь под ним горячий -
В путь пустился дальний, на охоту турью.
К поясу приладил саблю в черных ножнах,
Саблю в черных ножнах и кинжал булатный,
За плечо закинул добрую кремневку2,
Грозный пистолет свой взял ей на подмогу.
Я с шитьем привычным у окна сидела,
Штопала, чинила ветхую одежду.
(0 Святом забыла: я не помолилась.)
«Ой, очаг мой рухнул! Конь заржал тревожно!»
Глянула в окошко – конь дрожит в испуге,
Пену с губ роняет, землю бьет копытом.
На коне отец твой, весь залитый кровью.
Где былой румянец? Лик бледнее смерти.
Слово молвить хочет – сил уж не хватает,
Валится на гриву верного авсурга3.
Взвыла я, вскочила, щеки раздираю…
Так погиб Афхардты Соламан отважный!
Люди подоспели, взяли Соламана,
Бурку расстелили, наземь положили.
На другое утро, на родном погосте
В черный зев могилы с плачем опустили…
Спи-расти, сынок мой, спи, мой птенчик малый,
Спи, пока не знаешь ты земных печалей!..
Черное надела после его смерти.
Не прошло недели – Кудайнат Мулдарты4
В сумерках явился, вырос на пороге:
«Эй, краса-Госама! Гость перед тобою!
Сбрасывай свой траур, приглашай к постели.
Кинь щенка-младенца у дверей на веник!
Знай же, Кудайнат я! Это мы, Мулдарта,
Кровью Соламана землю окропили!»
Все во мне кипело от речей бесчинных,
Но с улыбкой, молча, я постель раскрыла
И легла покорно, от стыда сгорая.
(Я кинжал в постели притаить сумела.)
Я старалась в сердце нанести удар свой,
Целилась я в сердце – вскользь удар пришелся!
Он вскочил с проклятьем, за плечо схватился…
Мы с тобой бежали в этот лес дремучий…
Здесь отца оружье спрятано под кручей.
Не прощай обиды, не щади Мулдарта!
Ты за кровь отцову отомстить им должен!
Пусть за слезы вдовьи Кудайнат ответит…
Если ж не исполнишь ты свой долг сыновний,
То в загробном мире, в упряжи ослиной,
Под кнутом отцовским будешь надрываться!..
Спи-расти, мой мальчик, спи, мой птенчик малый,
Спи, пока не знаешь ты земных печалей!..
Пусть же дождь кровавый на убийц прольется,
И весь род Мулдарта кровью захлебнется!..»
Как яростно свищет в прогалинах ветер!
Взлетает к вершинам, на кручах рыдает,
Дубы вековые к земле пригибает.
Зловещие тучи льют черные слезы,
А Уацилла искры меж туч высекает!..
Госама то плачет, то вновь причитает,
И звери, жалея, ей в лад подвывают,
И прячутся на ночь в глухие берлоги…
Слушайте, старые! Слушайте, малые!
Повесть старинную, песнь величальную.
Вторьте поющему, юноши славные!
То не гром небесный среди скал высоких -
Выстрелы грохочут на лесистом взгорье.
Бьет охотник ловкий круторогих туров,
Бьет оленей быстрых и косуль беспечных.
Вышел на поляну, отдохнул немного,
Чистить стал кремневку: гарь пороховую
Снял песком шершавым, вытер ствол суконкой.
Тут случилось чудо: увидал охотник,
Как разверзлось небо, Уастырджи5 явился
И с высот небесных молвил златогласно:
«Эй, Хасана бедный! Сирота несчастный!
Отпрыск Соламана, молодой Хасана…
У тебя нет братьев, нет тебе защиты,
Твой отец в могиле, а очаг разрушен.
Мать живет вся в черном, излилась слезами…
Вот и твой час пробил: за тобою следом
По лесу крадутся хищные Мулдарта.
0, Хасана бедный! Сирота несчастный!
Кто же отомстит им за твою погибель?
Видишь, в чистом небе тучи появились,
Над твоею бедной головой сгустились!..»
Отвечал Хасана, отпрыск Соламана:
«Уастырджи пречистый! Всадник6 всемогущий!
Славен ты вовеки добрыми делами.
Бедным помогаешь путь пройти нелегкий,
Сирых защищаешь от людей жестоких…
Дай и мне немного: сбрось златой рукою
Облако на землю, лес накрой туманом!»
Пал туман молочный, начал расползаться,
Скалы пеленая, по лесу густому.
Вполз он на поляну, и уже не видно,
Где теперь Мулдарта, где их ждет Хасана.
Холодно вдруг стало, сыро, как в могиле…
Сел на черный камень удалой Хасана,
Затянул потуже пояс свой наборный,
Черную папаху на глаза надвинул,
Тронул саблю в ножнах, и кинжал поправил,
Зарядил кремневку, пистолет наладил…
Тут и появился Кудайнат Мулдарты.
Увидал Хасану, выстрелить собрался,
Щелк курка раздался, да осечка вышла…
«Здравствуй, Кудайнат мой! Как же постарел ты!
Порох отсырел твой, весь размок в тумане…
Раз мы повстречались, ты за все ответишь,
За отца заплатишь и за мать получишь!»
Грянул выстрел гулкий – пуля в грудь попала.
Сабля просвистала – череп раскроила.
Кудайнат пытался за кинжал схватиться,
То ли в бой ввязаться, то ли защититься,
Но упал внезапно, свой кинжал сжимая,
Свой кинжал сжимая, на траву сырую.
Ах ты, седоусый. Кудайнат-гуляка!
Жен чужих умел ты побеждать с наскока,
Но свою без прока ты вдовой оставил.
И никто б на свете по тебе не плакал,
Да хранят обычай осетины свято:
Хоть слезу-другую, но прольют над мертвым.
Слушайте, слушайте, старые, малые!
Вторьте поющему песнь величальную,
Вторьте поющему дружно и слаженно!
Бросились на выстрел близнецы Мулдарта,
Хундаджер с Ханджери, сыновья Саукудза.
Петухи пропели – родился Ханджерй.
Как вторые спели – Хундаджер родился.
С третьими скончалась мать, что родила их.
При козе молочной дети подрастали…
Первым на поляну, обогнавши брата,
Выскочил Ханджери, старший сын Саукудза.
Сшиблись два кинжала, два клинка булатных,
И Ханджери храбрый наземь пал, сраженный.
Шевельнул губами, вздох смешался с кровью:
«Хундаджер, о брат мой, что ж ты задержался?!»
Брат его ломился сквозь густой кустарник,
Поспешал на помощь, потеряв тропинку.
Вот уже поляна! Хундаджер рванулся,
Второпях споткнулся… В тот же миг Хасана
Рубанул кинжалом по открытой шее…
Голова скатилась по траве в ложбину.
Вы и жить не жили, близнецы несчастья,
И приют найдете лишь в могиле стылой!
Матери не знали, ласки не видали
С самого рожденья и до самой смерти.
Чужаками были вы в семье отцовой
С самого рожденья и до самой смерти.
Черствой коркой хлеба злобно вас корила,
Бросив вам подачку, мачеха скупая.
Как начнет смеркаться, с посохом привычным
Выйдет за ворота старый ваш родитель.
Сядет на скамейку, станет дожидаться,
Глядя на дорогу, сыновей к вечере.
Но не их увидит, а услышит голос:
«Светлая им память. От руки Хасаны
Пали они разом, Хундаджер с Ханджери.
Только что тела их подвезли к селенью».
Он услышит, взвоет, горестно, надрывно,
Посохом ударит голову седую,
Головой поникнет, затрясется в плаче:
«Ой, очаг мой рухнул, сыновья родные!
Рухнул, раскололся, Хундаджер, Ханджери!
Кто меня оплачет, все еще живого,
Отнесет к могиле и в нее зароет!..»
Слушайте, старые! Слушайте малые!
Вторьте поющему песнь величальную,
Вторьте поющему дружно и слаженно!
***
Заплутал в тумане Кабутдзав Мулдарты.
У ручья лесного он остановился
И стоял в раздумье, конокрад матерый.
(Воровал коней он в Кабарде богатой.)
Взял его на мушку, на прицел Хасана:
«Берегись, спасайся, Кабутдзав Мулдарты!»
Кабутдзав мгновенно пистолет свой вскинул,
Но еще скорее выстрелил Хасана.
Пуля угодила между газырями,
Грудь разворотила, меж лопаток вышла.
Крепок был огромный Кабутдзав Мулдарты:
Все стоял, не падал, на ногах держался.
Наконец свалился, как тот сноп тяжелый
С зернами литыми в золотых колосьях.
На траву свалился, на лесную зелень,
На земле лежал- он, Кабутдзав Мулдарты…
Не позвал он брата, мать свою не вспомнил,
О жене красивой думать не подумал,
Каменное сердце, Кабутдзав Мулдарты…
А жена в ту пору шнур сплетала тонкий,
Чтоб сметать застежки для его бешмета.
Солнце шло к закату. Косерхан Мулдарты
Дверь во двор открыла, на порог уселась,
Шелковые нити в тонкий шнур сплетая…
Подошел петух к ней, ражий, красноперый,
Подошел вплотную, к самому порогу,
Крыльями захлопал, заорал по-курьи,
Заорал истошно – не к добру такое!
Косерхан в испуге на ноги вскочила,
Петуха поймала, голову свернула
И в навоз лежалый птицу зашвырнула.
«Ой, беда случится в нашем отчем доме!..»
За отца не бойся, не за мать тревожься:
0 другом ты взвоешь, волосы повырвешь,
Раздерешь ты щеки в горести великой,
Головой о стену будешь долго биться.
Будешь выть волчицей, голосить безумно:
«Да сгореть в огне мне, в адовом кострище –
Был ты или не был, я теперь не знаю!
Умыкнул коней ты, но тебя, лихого,
Не достал кинжалом кабардинец быстрый!
Буйволов угнал ты – ускользнул, играя,
От ночной погони, от ингушской пули!
Пал средь бела дня ты от руки Хасаны…
Да сгореть в огне мне, в адовом кострище!
Кто ж ко мне вернется в сумраке рассветном,
В сумраке рассветном с лошадьми чужими?!..»
Слушайте, старые! Слушайте, малые!
Повесть старинную, песнь величальную.
Вторьте поющему, юноши славные!
III
Афхардты Хасана! Не хватит ли крови?
Убил четверых ты за гибель отцову,
За гибель отцову, за плач материнский…
Домой возвращайся: удача коварна,
Бедой обернуться умеет нежданно.
Но нрав-то Хасана имел осетинский,
А кровь осетина не враз закипает.
Но если вскипела, мои дорогие,
То так же нескоро она остывает.
Афхардты Хасана! Домой возвращайся!
Смотри, за туманом Мулдарта собрались,
Тебя они ищут, готовые к бою,
Они уже рядом, стрелять начинают!
Афхардты Хасана укрылся за камнем,
Стал ждать приближенья ретивых Мулдарта.
Два выстрела сделал, й двое упали,
Но трое сумели к нему подобраться.
Афхардты Хасана навстречу им вышел
С кинжалом и саблей, и бой завязался.
Вскочил он на камень, на черную глыбу,
Он сверху, те снизу – клинки засверкали,
Рассыпались искры, и кровь появилась.
Из черного красным стал камень гранитный…
Хасана не понял, что с ним приключилось:
В глазах все мелькали кинжалы да сабли,
А он уж свалился с кровавого камня,
Застыл недвижимый в кровавой осоке…
Потом, отдышавшись, глаза приоткрыл он,
Как смог огляделся: все трое Мулдарта
Покоились рядом, как бревна в подворье.
Один вдруг очнулся и голову поднял,
И с тягостным стоном опять повалился.
Афхардты Хасана подполз к нему сбоку,
Ударил кинжалом, рассек ему горло
И рядом затих, потерявши сознанье.
Вот так искупили вину Кудайната
Младые Мулдарта. Мечтая о жизни,
К Барастыру7 в царство отправились разом.
Сражен Урызмаг был в той схватке жестокой,
Погиб, не женившись на славной Аминат.
Ему не сыграет она на гармошке,
Пред ней не проскачет на резвом коне он…
Когда же к погосту коня препроводят,
Чтоб выполнить древний обряд посвященья,
Скакун благородный поймет, что случилось,
Заржет, как заплачет, он по Урызмагу,
И кровью людские сердца обольются.
Три брата у камня лежат рокового,
Три брата убитых, мертвей не бывает.
Несчастные братья, но трижды несчастна
Их мать, что осталась одна-одинока.
Погаснет очаг их. Зимой бесконечный,
Под вопли метели горючие слезы
Смешаются с пеплом, с холодной золою.
А ты, Хамурза!.. Где тебя нагуляла
Беспутная мать? 0, ублюдок спесивый,
Себя причислял ты к семейству Мулдарта!
Они ж человеком тебя не считали,
И даже убитый лежишь ты отдельно.
Какой же нечистыи попутал ввязаться
Тебя в эту бойню? Ты только вернулся
С удачной покражи… Увидел Мулдарта
И с ними собрался, весь гордый собою.
Но даже убитый лежишь ты отдельно.
Мулдарта, Мулдарта! Ну, что ж разлеглись вы
Средь леса глухого в траве шелковистой?!
Не ждали, конечно, что разом падете,
Когда вы толпою пошли на Хасану.
Но Уастырджи видит с небес осиянных,
Он все о нас знает, о всех и о каждом,
Он видит и знает, и судит по правде.
Мулдарта, Мулдарта! Не страшно погибнуть,
Страшней, если завтра о вас сложат песню,
Позорную песню о лихости вашей.
Расскажут, как девять ретивых Мулдарта
Пошли расправляться с одним человеком…
Пойти-то пошли, да назад не вернулись.
Мулдарта, Мулдарта! Ну вот, разлеглись вы,
А в небе над вами вороны кружатся,
Галдят исступленно в предчувствии пира…
В селе же внезапно собаки завоют,
И Скорой беды испугаются люди,
И девять упряжек воловьих увидят,
И девять убитых прибудут к селенью.
Мужчины их встретят и, слезы скрывая,
Пойдут за волами, проводят до дома…
А женщины в скорбных домах соберутся,
И горестный плач по селу разнесется.
Слушайте, старые! Слушайте, малые!
Вторьте поющему песнь величальную,
Вторьте поющему дружно и слаженно!
IV
В Куртатском ущелье, на взгорье высоком,
Под черной скалою сидит на пороге Афхардты Госама.
О, как постарела
И как поседела, достойная славы Афхардты Госама, вдова Соламана.
Сидит на пороге, уставилась в землю
И слезы роняет себе на колени.
Вот вышел из леса Афхардты Хасана.
Прикрыл свои раны полою черкески
И мать окликает. Но та и не смотрит,
Уставилась в землю и, слезы роняя,
Все сына ругает, его проклиная:
«Да чтоб оно кровью дурной обернулось
И гноем кровавым назад отрыгнулось,
Все то, чем вскормила тебя я напрасно:
Не сына, а труса, позор я взрастила!..
Недавно здесь были убийцы-Мулдарта,
Твой дом разорили, все враз перебили -
Ни кур, ни овец, ничего не осталось…
И цепь надочажную8 злобно сорвали!
Пинали ногами, стараясь, кто круче,
Потом зашвырнули в навозную кучу.
Меня ж потаскали за волосы вдосталь,
Спасибо, в навоз хоть меня не швырнули…
А ты где скрывался, где прятался, сын мой?!
0, бедный отец твой! Ведь если у мертвых
Есть жизнь на том свете, то как же он взвоет
От смертной обиды за сына такого!..
Да чтоб оно кровью дурной обернулось,
Все то, чем вскормила тебя я напрасно!..»
Хасана послушал, потом отвечал ей:
«Ну, хватит, не надо, довольно проклятий!
И кровью дурною, и гноем кровавым
Твое молоко мне уже отрыгнулось…
Я знаю, как трудно пришлось тебе в жизни,
Одна, без отца, ты меня поднимала,
Терпела обиды от подлых Мулдарта.
0б этом я помню, забыть не пытался,
Но долг свой исполнить хотел я не сразу,
А после того лишь, когда в свое время
Тебя схороню я и горько оплачу.
Не мог я оставить тебя в этом мире
Одну без присмотра, сыновней защиты
Влачить через силу убогую старость.
Вот так полагал я, но Бог по-другому
Решил наше дело… Восславим же Бога!
С утра я собрался, пошел на охоту,
Но вместо оленей набрел на Мулдарта…
Все девять убиты, лежат на поляне,
Взберись-ка повыше, сама их увидишь!..»
Вскочила Госама, на сына не глядя,
На скальный уступ, словно птица, взлетела.
Туман уж поднялся, и солнце сияло,
Госама ладонью глаза заслонила,
Окинула взглядом лесную поляну,
Врагов сосчитала Афхардты Госама,
И радостью очи ее засветились:
«Отмщен Соламан!.. Упокойся же с миром!
Убийца убит твой со всем своим родом!
Твой сын отомстил им, и в райские кущи
Душе твоей светлой открыта дорога!..»
Вернулась Госама. Отмщенье свершилось!
Ей больше не будет ночами являться
Израненный всадник в одежде кровавой…
Вошла она в дом, пироги сотворила,
С улыбкой, как прежде, позвала Хасану…
Хасаны не видно, Хасаны не слышно!
Она испугалась, в сарай заглянула:
В арбе распряженной лёжал бездыханно
Афхардты Хасана, свершивший отмщенье…
И кровь застывала внизу под арбою,
И в рай светозарный душа отлетела.
0, как закричала Афхардты Госама!
Схватилась за щеки, их в кровь раздирая,
Их в кровь раздирая, рыдала по сыну…
Ой, горе, Госама! Одна пропадешь ты
В безжалостном мире! Осталось тебе лишь
С собою покончить, уйти вместе с сыном!
Послушайте, люди, как встарь говорилось,
В сказаниях давних, в преданиях древних:
Один – одинок ты в изменчивом мире.
Без крепкого брата, без взрослого сына,
Без родичей дружных, один, без опоры,
В лишеньях и бедах погрязнешь, погибнешь.
И ворон угрюмый в лесу отдаленном
Не так беззащитен, как ты, одинокий.
Ну, все на сегодня! Вы слезы утрите,
А мне принесите из доброго дома
Арак подогретый, да с перцем, покрепче!..
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Уацилла – бог-громовержец в осетинской мифологии. 2 Кремневка – ружье с кремневым луком. 3 Авсург – полумистическая порода лошадей. 4 Мулдарты – фамильное имя конкретного представителя рода Мулдарта. 5 Уастырджи – бог-покровитель мужчин в осетинской мифологии. 6 Уастырджи всегда появляется на волшебном трехногом коне. 7 Барастыр – покровитель царства мертвых в осетинской мифологии. 8 Надочажная цепь – считалась символом нерушимости и благополучия дома.
* Александр Кубалов. «Дарьял», 1’1996.