Лавкрафт Говард Филипс & Дерлет Август Уильям
Лампа Альхазреда
Ховард Филипс Лавкрафт
Авгус Уильям Дерлет
ЛАМПА АЛЬХАЗРЕДА
Прошло семь лет со дня таинственного исчезновения старого Уиппла, и Уард Филлипс, его внук, стал обладателем лампы. Филлипс поселился в доме, принадлежащем деду, на Энгел-стрит сразу после его исчезновения. Однако лампа хранилась у поверенного в делах Уиппла до истечения семилетнего срока, который требуется по закону для подтверждения смерти ее владельца и передачи наследнику. По воле деда лампа была надежно застрахована на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств, его смерти или какой-либо случайности, У Филлипса было достаточно времени, чтоб вволю порыться в необъятной библиотеке старого Уиппла, где его ожидали настоящие сокровища и где он мог почерпнуть много нового и интересного. И только тогда, когда большинство книг библиотеки были им прочитаны, Филлипс оказался готовым принять по наследству "наиболее ценное сокровище", как сам Уиппл назвал в завещании лампу.
К этому времени Филлипсу исполнилось тридцать лет. Он был человеком слабого здоровья, что являлось следствием болезней, перенесенных им в детстве, и, видимо, из-за них навсегда остался одиноким и несчастным.
Родился он в семье среднего достатка, а все деньги, оставленные дедом, были потеряны из-за неразумного размещения капитала, Филлипсу досталась только недвижимость: дом и несколько акров земли.
Он работал журналистом в небольших журналах. Чтобы свести концы с концами, Филлипс подрабатывал, занимаясь редактированием рукописей малоизвестных авторов, которые, мечтая увидеть свои произведения опубликованными. надеялись, что его перо придаст им необходимый блеск. Сидячий образ жизни еще больше ослабил его здоровье, и был он склонен ко всевозможным заболеваниям. Филлипс был высок, худ и носил очки. Он часто простужался, а однажды по собственной неосмотрительности даже заболел корью.
В теплые дни Филлипс любил бродить в окрестностях города, где играл еще ребенком, и часто сидел на том же самом лесистом берегу реки, который был излюбленным местом его детства.
Этот участок реки Сикон почти не изменился за последние годы, и Филлипс, который практически жил в прошлом, искренне верил в то, что можно победить время, если почаще бывать в любимых местах своего детства. Однажды он так объяснил эту точку зрения одному из своих друзей:
- Среди множества лесных тропинок, которые знаешь с самого детства, совершенно исчезает ощущение прошедших лет. Поэтому я иногда почти удивляюсь, когда вижу, как за эти годы изменился и разросся город.
Помимо берегов реки Сикон, он часто посещал Нентаконхонт - один из холмов, со склона которого подолгу глядел на родной город и сидел там в тишине в ожидании заката. Его приводила в восторг панорама погружавшегося в сумерки города с его бесконечными крышами, темнеющими на фоне оранжевого или ярко-красного от заката неба или утопающими в перламутровых изумрудных красках вечерней зари. А потом, один за другим, в городе зажигались огни, которые делали его похожим на неведомую волшебную страну. Поэтому вечерний город Филлипс любил больше всего.
Из-за экскурсий Филлипс работал по ночам, и лампа, поскольку в целях экономии он решил отказаться от электричества, пришлась как нельзя кстати. В письме, которым сопровождал этот последний дар старый Уиппл, - а дед был всегда привязан к внуку, и после смерти его родителей, которые умерил, когда Филлипс был еще ребенком, любил его еще больше, - говорилось, что лампа была найдена в одной из гробниц Аравии и являлась очень древней. Когда-то ею владел безумный араб по имени Абдула Альхазред.
Скорее всего, лампа была изготовлена мастерами старинного племени - по названию Ад. Это было одно из четырех малоизвестных, почти мифических племен Аравии, в которой Ады жили на юге, Самулы - на севере, Тазмы и Ядисы - в центральной части Аравийского полуострова. Впоследствии лампа была найдена в разрушенном городе Ирем, столице Пиллара, воздвигнутом Шададом, последним деспотом Адов, Он был известен также под названием Безымянный город и находился в Хадраманте, а потом был занесен вечно кочующими песками Аравийской пустыни. Город стал невидим для глаз простого смертного, но иногда открывался любимцам Пророка.
В заключение длинного письма Уиппл написал следующие странные слова: "Лампа может доставить неизъяснимую радость, независимо оттого, горит она или нет. Но она может принести и огромную боль. Это источник восторга и ужаса".
У лампы Альхазреда был необычный внешний вид. Казалось, что она сделана из чистого золота. Она имела форму продолговатого сосуда, с одной стороны которого находилась витая ручка, а с другой - отверстие для фитиля и пламени. Лампа была расписана таинственными знаками, где буквы и рис рисунки складывались в слова на языке, неизвестном Филлипсу, который, надо отдать ему должное, свободно владел несколькими арабскими диалектами, но этого языка не знал. Не был язык похож и на санскрит. Филлипс пришел к выводу, что это, видимо, очень древний язык, состоящий из букв, иероглифов и пиктограмм. Он потратил почти полдня, чтобы отполировать лампу снаружи и внутри, после чего налил в нее масло.
В эту ночь, отставив в сторону свечи в подсвечниках и керосиновую лампу, при свете которых он работал в течение многих лет, Филлипс зажег лампу Альхазреда. Он несказанно удивился теплоте ее горения, постоянству пламени и силе света, но поскольку его ждала работа, он не стал задумываться о чудесных свойствах лампы, а склонился над рукописью. На этот раз перед ним лежали стихи, и начинались они со следующих строк:
"О, это было ясным и ранним утром,
Задолго до моего рождения,
Когда Землю раздирали раздоры,
От которых она утомилась..."
И так далее, в таком же архаичном, давно вышедшем из употребления стиле. Правда, обычно старинный стиль нравился Филлипсу. Он настолько был погружен в мечты о прошлом, что у него выработалась своя философия относительно влияния прошлого на жизнь человека.
Кроме того, по мнению Филлипса, очарование фантазии заключалось в том, что она существовала сама по себе и не подчинялась ни времени, ни пространству. Эта идея настолько тесно переплелась с мыслями и чувствами Филлипса, что любая попытка исследовать его настроения дала бы странную смесь экзотики и нереальности, переплетенных с обычными образами повседневной жизни. Ему самому трудно было бы разобраться, что в его настроениях реальность, а что - плод воображения.
Все мечты Филлипса в течение десятилетий занимало интуитивное чувство приближения необычного приключения, связанного с расстилающимся перед ним видом города, его архитектурой и явлениями природы. Навсегда в его памяти запечатлелась картина того, как он, трехлетний мальчик, стоял на железнодорожном мосту в самой густонаселенной части города и смотрел вдаль. Филлипс ощущал тогда близость чуда, которое он не мог ни понять, ни объяснить словами.
У него часто возникало предчувствие чего-то таинственного и необыкновенного, а, может быть, это было ощущением будущей свободы, которая ждала там, вдали, в лабиринте старинных улиц. Но еще больше Филлипс любил мечтать о том времени, когда мир был юным и не таким суетливым. Это мог быть восемнадцатый век или более ранние времена, когда люди обладали умением вести неторопливые беседы, элегантно одевались, когда не было принято осуждать соседа или смотреть на него с подозрительностью.
Отсутствие смысла в стихах, над которыми Филлипс трудился, неизбывная усталость вконец доконали его в этот поздний час, и он понял, что не может больше работать и быть объективным к этим бездушным строчкам. Он откинулся на спинку стула и оттолкнул от себя рукопись.
Именно в этот момент он заметил, что окружающие его предметы изменились. Знакомые стеллажи с книгами в простенках окон, шторы на которых были плотно задернуты, залил какой-то радужный свет. Он струился не только от лампы Альхазреда, но и от странных фантомов, которые вдруг появились в комнате. То была широкая панорама, куда вплелись пейзажи, чудесные картины с четко очерченной, заманчивой перспективой. На фоне книг, стоящих рядами, возникли такие видения, которых Филлипс не мог себе представить даже в самых смелых своих фантазиях. Но там, где змеилась тень, например от спинки стула, не было ничего, там только сгущалась темнота и угадывались смутные очертания книг на полках.
Филлипс завороженно следил за разворачивающейся перед ним панорамой. Сначала он подумал, что является жертвой странной оптической галлюцинации, но потом он отбросил в сторону такое объяснение. Но Филлипс и не хотел никаких объяснений, он просто не нуждался в них. Наконец, в его жизни свершилось чудо, и он смотрел на него, не задавая никаких вопросов. Мир, который открывался его взору в свете лампы, был огромен и прекрасен. Это не было похоже ни на что, виденное Филлипсом раньше, и не встречалось никогда ни в книгах, ни в мечтах.
Казалось, перед ним возникла картина мира, юного мира, когда еще продолжались процессы формирования Земли, когда бурлящие потоки воды выбивались из расщелин в скалах и на мокрой земле можно было увидеть следы змееподобных животных. Высоко в небе кружили огромные хищные ящеры, сражаясь и побеждая, а на берегу моря лежал огромный отросток какого-то фантастического животного, напоминающий щупальце, которое то сворачивалось, то разворачивалось в красном мареве солнечного дня.
Затем очень медленно картина сменилась другой. Скалистые горы уступили место незащищенным от ветра пустыням, в центре которых, как мираж, возник пустынный и затерянный город - столица Пиллара, мифический Ирем. Филлипс чувствовал, что хотя нога живого человека больше не ступала по улицам древнего города, странные ужасные существа все еще прячутся среди каменных громад зданий. Эти здания не были разрушены и предстали перед его взором такими, какими их воздвигли искусные строители, прежде чем жители Ирема были уничтожены или изгнаны оттуда существами, пришедшими с небес. Филлипс не видел их, но его охватило леденящее душу чувство незримого присутствия этих привидений, бродящих по городу.
Далеко за расстилающейся пустыней поднимались горы со снежными вершинами. И когда Филлипс смотрел на них, в его сознании возникли названия всего, что он наблюдал. Город в пустыне являлся тем самым Безымянным городом, а снежные пики гор были Горами безумия, горами Кадах в Холодной пустыне.
Ему ужасно нравились все эти названия, которые так точно подходили ко всему, что он видел. Они так легко всплывали в его мозгу, как будто всегда таились в потайных уголках его памяти, ожидая подходящего момента, чтобы он их вспомнил.
Филлипс сидел так уже довольно долго, воображение работало безостановочно, но постепенно им стало овладевать чувство тревоги. Проходящие перед глазами молодого человека картины не могли быть плодом его фантазий. Вокруг ощущалось присутствие чего-то зловещего, каких-то ужасных существ, населявших эти картины. Поэтому он решил, наконец, потушить лампу, и зажечь свечу, чтобы немного успокоиться в ее мерцающем знакомом свете.
Он сидел и размышлял над тем, что увидел несколько минут назад. Его дед называл лампу "самым драгоценным сокровищем". Значит, старый Уиппл знал о ее необычайных свойствах. Видимо, главное свойство лампы - это память поколений и магический дар откровения. Поэтому каждый человек, сидящий перед нею, был способен видеть прекрасное или ужасное в зависимости от того, какие мысли и чувства обуревают владельца. А Филлипс был уверен: то, что он видел, были картины, знакомые Альхазреду.
Но каким же пресным было это объяснение! И каким ошеломительным являлось все, что он наблюдал! Однако жизнь брала свое, и Филлипс, наконец, вернулся к прерванной работе, забыв на время свои фантазии и тревоги, которые требовали серьезного размышления и осмысления.
На следующий день Филлипс решил побродить в окрестностях города, порадоваться последним солнечным дням октября. Он проехал мимо небольших домов, стоящих на окраине города, и свернул на дорогу, ведущую к холмам. Он ехал по местам, где еще никогда не был. Эта дорога вела на северо-запад от Плейнфилд Пайка и затем слегка поднималась вверх, опоясывая западную часть подножья Нентаконхонта, откуда открывалась изумительная панорама холмистых лугов, древних каменных стен, старых рощ. К западу и югу тянулись бесконечные крыши коттеджей. Филлипс был всего в каких-то трех милях от центра города, но как бы погрузился в мирную сельскую жизнь Новой Англии времен первых колонистов.
Еще до захода солнца он взобрался по крутой проселочной дороге на холм, и с головокружительной высоты холма перед ним открылся изумительный вид: сверкающие ручьи, далекие леса и мистическое оранжевое небо, на котором стоял огромный диск солнца, погружающийся в окрашенные красным цветом перистые облака.
Войдя в лес, Филлипс увидел закат солнца через стоящие вокруг деревья, а затем повернул на восток, пересек холм и выбрался к знакомым местам, на склон холма, спускающийся к городу. Никогда раньше он не думал, что Нентаконхонт занимает такое большое пространство. Это было миниатюрное плато, или плоскогорье, с долинами, хребтами и собственными вершинами, что придавало ему неизъяснимое своеобразие. Находясь в одной из внутренних долин, где не ощущалось присутствие человека, Филлипс наслаждался поистине незабываемым зрелищем городского пейзажа на фоне неба, грезил наяву об остроконечных башнях и куполах, плавающих в воздухе, и его окружала атмосфера таинственности и волшебства.
Затем он увидел огромный полный диск луны, плывущей над городом, а на западной части небосклона, в отблесках закатного солнца засверкали Венера и Юпитер. Филлипс никогда не пользовался одной и той же дорогой. Иногда он проходил по плоскогорью, а иногда шел тропинкой вдоль леса и спускался к равнинам, лежащим внизу, где огромные валуны напоминали языческих божеств, стоящих на вершинах холмов в неясном свете луны.
Наконец, Филлипс добрался до хорошо известного ему места. Это был знакомый еще с детства восточный склон холма. Поросший травой старый разрушенный акведук создавал иллюзию давно исчезнувшей римской дороги. В раскинувшемся под ним городе быстро зажигались огни, и в сгущающихся сумерках он был похож теперь на сказочное созвездие. Луна изливала на землю потоки бледножелтых лучей, а мерцание Венеры и Юпитера становилось ярче. Наступила пора собираться домой; сначала вниз, затем сесть в машину и поехать по шоссе, которое вернет его к прозе жизни.
Но и в эти безмятежные часы отдыха Филлипс ни на минуту не забывал о том, что пережил прошедшей ночью. И он не мог отрицать, что с нетерпением ждет темноты. Смутная тревога, которую он испытал вчера, исчезла, а впереди его ждало новое ночное приключение.
Вернувшись домой, Филлипс, как всегда, чтобы поскорее уединиться в кабинете, быстро в одиночестве съел свой скромный ужин. В эту ночь он даже не дотронулся до ожидавшей его работы, а сразу зажег лампу Альхазреда. Потом уселся поудобнее и стал ждать, что произойдет дальше.
Мягкий свет лампы упал на стеллажи с книгами. Лампа горела ровно, не мигая, а Филлипс, как ив первый раз, подивился этой успокаивающей теплоте. Затем постепенно книжные полки стали исчезать, растворяться, а вместо них появились картины другого мира и другого времени.
Проходил час за часом, а Филлипс сидел и смотрел. Он давал названия картинам и местам, которые представали перед ним, открывая для себя новые, доселе неведомые возможности своего воображения. Все это дарила ему горящая лампа Альхазреда. Сквозь клубившийся туман Филлипс увидел здание необыкновенной красоты. Оно стояло на мысе, похожем на мыс около Глостера, и Филлипс назвал его странным высоким домом в тумане. Вдруг перед ним возник город с домами под черепичными крышами, а рядом протекала темная река. Город был похож на Салем, но казался более старинным и жутким, и он назвал его Эркхам, а реку - Мискатоник.
Шло время. Одни видения сменялись другими, еще более увлекательными. Вот теснящийся, как ласточкины гнезда, прибрежный город Инсмут, а под ним риф Дьявола. Он увидел водные глубины Рлиха, где спал мертвым сном Цтулху. Открытая всем ветрам земля Ленг и темные острова Южных морей - все это было воплощением его мечтаний; другие земли, другое время, существа, которые жили в далекие-далекие времена, самое начало возникновения человечества, а также время, предшествующее этому. Филлипсу казалось, что все эти картины он видит через какое-то окно или дверь, будто кто-то настойчиво приглашает его покинуть мир прозы и войти в царство волшебства и магии. Искушение росло, он трепетал от возрастающего желания подчиниться этому приглашению, отбросить свою прежнюю жизнь и попытать счастья там, куда его манила лампа Альхазреда. Но, как и в прошедшую ночь, Филлипс потушил ее, и в комнате вновь воцарились книжные полки его деда Уиппла.
Филлипс зажег свечи и до самого утра, отложив редактирование стихов, увлеченно сочинял небольшие сказки, в которых описывал пейзажи и существ, которых видел в свете лампы Альхазреда.
Он писал всю ночь, а весь следующий день проспал, потому что утомился до бесконечности.
Когда наступила ночь, он опять сидел за письменным столом и писал, хотя и нашел время, чтобы ответить одному из своих корреспондентов. В письме Филлипс сообщил о своих "грезах", о своих попытках понять действительно ли он видел их, или это было игрой воображения. В одном лишь он был почти уверен: все эти миры, которыми он грезил наяву, навеяны лампой и принадлежат ей. Они просто переплетались с его собственными желаниями и мечтами юности, с полетом его творческой мысли. Свет лампы позволил ему заглянуть в самые потаенные уголки своего сердца, где зрело желание увидеть далекие миры Вселенной.
В течение многих ночей Филлипс не зажигал лампу.
Ночи перешли в месяцы, а месяцы в годы.
Он стал старше, а его произведения были напечатаны. В них нашли свое место мифы о Цтулху и Асторе Невероятном! Гипноз, бог сновидений, великие древние цивилизации и их пророки - все стали персонажами фантастических сказок Филлипса. Он описал увиденный им город Эркхам и странный высокий дом в клубящемся тумане; он поведал о призраке Инсмута и неясном шепоте, раздающемся в темноте. И в прозе, и в стихах Филлипса ярко горел свет лампы Альхазреда, хотя с тех пор он больше не зажигал ее ни разу.
Так прошло шестнадцать лет, и однажды ночью Уард Филлипс нашел лампу там, где он ее поставил много лет назад: за книгами, на одной из полок в библиотеке своего деда Уиппла. Он вынул ее и сейчас же вспомнил то чудо и ожидание прекрасного, которое она дала ему. Филлипс почистил лампу, налил в нее масло и поставил на стол. За прошедшие годы здоровье Филлипса существенно ухудшилось. Он был неизлечимо болен и знал, что дни его сочтены. Ему страстно захотелось еще раз увидеть странный мир красоты и ужаса, который оживал в свете лампы Альхазреда.
Он зажег лампу и стал ждать.
Но на сей раз картины были иными. Если раньше перед ним возникали места и существа, принадлежащие воображению Альхазреда, то теперь он узнавал до боли знакомую страну его грез, но не сегодняшнюю, а ту, которая существовала в такие милые прошлые времена, когда он ребенком играл в героев греческой мифологии на берегу реки Сикон. Это были поляны его детства, знакомые пещеры на берегу реки, где он проводил свои юные годы, здесь была даже беседка, которую он построил в честь великого Пана. И что самое удивительное, Филлипс, поскольку лампа вызвала в нем воспоминания его юности, ощутил счастье свободы, которое человек испытывает в раннем детстве.
Он подумал, что, вероятно, лампа обладает способностью передавать память поколений. Ведь разве во времена юности старого Уиппла или юности его предков кто-нибудь из предшественников Уарда Филлипса мог видеть эти места, вызванные сейчас к жизни светом лампы?
Вдруг ему почудилось, что он смотрит на все через открытую дверь. Его опять неудержимо стало манить все, что он видел. Тогда Филлипс с трудом поднялся на ноги и подошел к стене.
На мгновение он замер, а затем решительно шагнул вперед.
Внезапно яркий солнечный свет озарил все вокруг, Филлипс почувствовал, что с него как бы спали кандалы, и он вдруг легко побежал вдоль берега реки Сикон туда, где ожили наяву картины его детства. Он понял, что сможет возродиться, начать все сначала, вернуться к безмятежному счастью в те времена, когда мир был таким юным...
Исчезновение Уарда Филлипса обнаружили совершенно случайно, когда один из почитателей его таланта приехал в город, чтобы нанести ему визит. Было высказано предположение, что в одной из прогулок по лесу ему стало плохо, и он умер. Все соседи по Энгел-стрит хорошо знали его пристрастие к прогулкам в одиночестве по окрестностям города, а также были осведомлены о слабом здоровье писателя.
Были организованы группы поиска, которые осмотрели склоны холма Нентаконханта и берега реки Сикон. Но нигде не было следов Уарда Филлипса. Полиция была уверена, что останки Филлипса скоро будут найдены, но этого так и не случилось, и через некоторое время о его таинственном исчезновении забыли, а дело было запрятано в архив полицейского управления.
Прошли годы. Старый дом на Энгел-стрит был снесен, библиотека куплена книжными магазинами, вещи распроданы по дешевке, включая антикварную арабскую лампу. Но в том сумасшедшем мире, пришедшем на смену романтическому миру Филлипса, не нашлось ни одного человека, которому бы захотелось ее зажечь.
Авгус Уильям Дерлет
ЛАМПА АЛЬХАЗРЕДА
Прошло семь лет со дня таинственного исчезновения старого Уиппла, и Уард Филлипс, его внук, стал обладателем лампы. Филлипс поселился в доме, принадлежащем деду, на Энгел-стрит сразу после его исчезновения. Однако лампа хранилась у поверенного в делах Уиппла до истечения семилетнего срока, который требуется по закону для подтверждения смерти ее владельца и передачи наследнику. По воле деда лампа была надежно застрахована на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств, его смерти или какой-либо случайности, У Филлипса было достаточно времени, чтоб вволю порыться в необъятной библиотеке старого Уиппла, где его ожидали настоящие сокровища и где он мог почерпнуть много нового и интересного. И только тогда, когда большинство книг библиотеки были им прочитаны, Филлипс оказался готовым принять по наследству "наиболее ценное сокровище", как сам Уиппл назвал в завещании лампу.
К этому времени Филлипсу исполнилось тридцать лет. Он был человеком слабого здоровья, что являлось следствием болезней, перенесенных им в детстве, и, видимо, из-за них навсегда остался одиноким и несчастным.
Родился он в семье среднего достатка, а все деньги, оставленные дедом, были потеряны из-за неразумного размещения капитала, Филлипсу досталась только недвижимость: дом и несколько акров земли.
Он работал журналистом в небольших журналах. Чтобы свести концы с концами, Филлипс подрабатывал, занимаясь редактированием рукописей малоизвестных авторов, которые, мечтая увидеть свои произведения опубликованными. надеялись, что его перо придаст им необходимый блеск. Сидячий образ жизни еще больше ослабил его здоровье, и был он склонен ко всевозможным заболеваниям. Филлипс был высок, худ и носил очки. Он часто простужался, а однажды по собственной неосмотрительности даже заболел корью.
В теплые дни Филлипс любил бродить в окрестностях города, где играл еще ребенком, и часто сидел на том же самом лесистом берегу реки, который был излюбленным местом его детства.
Этот участок реки Сикон почти не изменился за последние годы, и Филлипс, который практически жил в прошлом, искренне верил в то, что можно победить время, если почаще бывать в любимых местах своего детства. Однажды он так объяснил эту точку зрения одному из своих друзей:
- Среди множества лесных тропинок, которые знаешь с самого детства, совершенно исчезает ощущение прошедших лет. Поэтому я иногда почти удивляюсь, когда вижу, как за эти годы изменился и разросся город.
Помимо берегов реки Сикон, он часто посещал Нентаконхонт - один из холмов, со склона которого подолгу глядел на родной город и сидел там в тишине в ожидании заката. Его приводила в восторг панорама погружавшегося в сумерки города с его бесконечными крышами, темнеющими на фоне оранжевого или ярко-красного от заката неба или утопающими в перламутровых изумрудных красках вечерней зари. А потом, один за другим, в городе зажигались огни, которые делали его похожим на неведомую волшебную страну. Поэтому вечерний город Филлипс любил больше всего.
Из-за экскурсий Филлипс работал по ночам, и лампа, поскольку в целях экономии он решил отказаться от электричества, пришлась как нельзя кстати. В письме, которым сопровождал этот последний дар старый Уиппл, - а дед был всегда привязан к внуку, и после смерти его родителей, которые умерил, когда Филлипс был еще ребенком, любил его еще больше, - говорилось, что лампа была найдена в одной из гробниц Аравии и являлась очень древней. Когда-то ею владел безумный араб по имени Абдула Альхазред.
Скорее всего, лампа была изготовлена мастерами старинного племени - по названию Ад. Это было одно из четырех малоизвестных, почти мифических племен Аравии, в которой Ады жили на юге, Самулы - на севере, Тазмы и Ядисы - в центральной части Аравийского полуострова. Впоследствии лампа была найдена в разрушенном городе Ирем, столице Пиллара, воздвигнутом Шададом, последним деспотом Адов, Он был известен также под названием Безымянный город и находился в Хадраманте, а потом был занесен вечно кочующими песками Аравийской пустыни. Город стал невидим для глаз простого смертного, но иногда открывался любимцам Пророка.
В заключение длинного письма Уиппл написал следующие странные слова: "Лампа может доставить неизъяснимую радость, независимо оттого, горит она или нет. Но она может принести и огромную боль. Это источник восторга и ужаса".
У лампы Альхазреда был необычный внешний вид. Казалось, что она сделана из чистого золота. Она имела форму продолговатого сосуда, с одной стороны которого находилась витая ручка, а с другой - отверстие для фитиля и пламени. Лампа была расписана таинственными знаками, где буквы и рис рисунки складывались в слова на языке, неизвестном Филлипсу, который, надо отдать ему должное, свободно владел несколькими арабскими диалектами, но этого языка не знал. Не был язык похож и на санскрит. Филлипс пришел к выводу, что это, видимо, очень древний язык, состоящий из букв, иероглифов и пиктограмм. Он потратил почти полдня, чтобы отполировать лампу снаружи и внутри, после чего налил в нее масло.
В эту ночь, отставив в сторону свечи в подсвечниках и керосиновую лампу, при свете которых он работал в течение многих лет, Филлипс зажег лампу Альхазреда. Он несказанно удивился теплоте ее горения, постоянству пламени и силе света, но поскольку его ждала работа, он не стал задумываться о чудесных свойствах лампы, а склонился над рукописью. На этот раз перед ним лежали стихи, и начинались они со следующих строк:
"О, это было ясным и ранним утром,
Задолго до моего рождения,
Когда Землю раздирали раздоры,
От которых она утомилась..."
И так далее, в таком же архаичном, давно вышедшем из употребления стиле. Правда, обычно старинный стиль нравился Филлипсу. Он настолько был погружен в мечты о прошлом, что у него выработалась своя философия относительно влияния прошлого на жизнь человека.
Кроме того, по мнению Филлипса, очарование фантазии заключалось в том, что она существовала сама по себе и не подчинялась ни времени, ни пространству. Эта идея настолько тесно переплелась с мыслями и чувствами Филлипса, что любая попытка исследовать его настроения дала бы странную смесь экзотики и нереальности, переплетенных с обычными образами повседневной жизни. Ему самому трудно было бы разобраться, что в его настроениях реальность, а что - плод воображения.
Все мечты Филлипса в течение десятилетий занимало интуитивное чувство приближения необычного приключения, связанного с расстилающимся перед ним видом города, его архитектурой и явлениями природы. Навсегда в его памяти запечатлелась картина того, как он, трехлетний мальчик, стоял на железнодорожном мосту в самой густонаселенной части города и смотрел вдаль. Филлипс ощущал тогда близость чуда, которое он не мог ни понять, ни объяснить словами.
У него часто возникало предчувствие чего-то таинственного и необыкновенного, а, может быть, это было ощущением будущей свободы, которая ждала там, вдали, в лабиринте старинных улиц. Но еще больше Филлипс любил мечтать о том времени, когда мир был юным и не таким суетливым. Это мог быть восемнадцатый век или более ранние времена, когда люди обладали умением вести неторопливые беседы, элегантно одевались, когда не было принято осуждать соседа или смотреть на него с подозрительностью.
Отсутствие смысла в стихах, над которыми Филлипс трудился, неизбывная усталость вконец доконали его в этот поздний час, и он понял, что не может больше работать и быть объективным к этим бездушным строчкам. Он откинулся на спинку стула и оттолкнул от себя рукопись.
Именно в этот момент он заметил, что окружающие его предметы изменились. Знакомые стеллажи с книгами в простенках окон, шторы на которых были плотно задернуты, залил какой-то радужный свет. Он струился не только от лампы Альхазреда, но и от странных фантомов, которые вдруг появились в комнате. То была широкая панорама, куда вплелись пейзажи, чудесные картины с четко очерченной, заманчивой перспективой. На фоне книг, стоящих рядами, возникли такие видения, которых Филлипс не мог себе представить даже в самых смелых своих фантазиях. Но там, где змеилась тень, например от спинки стула, не было ничего, там только сгущалась темнота и угадывались смутные очертания книг на полках.
Филлипс завороженно следил за разворачивающейся перед ним панорамой. Сначала он подумал, что является жертвой странной оптической галлюцинации, но потом он отбросил в сторону такое объяснение. Но Филлипс и не хотел никаких объяснений, он просто не нуждался в них. Наконец, в его жизни свершилось чудо, и он смотрел на него, не задавая никаких вопросов. Мир, который открывался его взору в свете лампы, был огромен и прекрасен. Это не было похоже ни на что, виденное Филлипсом раньше, и не встречалось никогда ни в книгах, ни в мечтах.
Казалось, перед ним возникла картина мира, юного мира, когда еще продолжались процессы формирования Земли, когда бурлящие потоки воды выбивались из расщелин в скалах и на мокрой земле можно было увидеть следы змееподобных животных. Высоко в небе кружили огромные хищные ящеры, сражаясь и побеждая, а на берегу моря лежал огромный отросток какого-то фантастического животного, напоминающий щупальце, которое то сворачивалось, то разворачивалось в красном мареве солнечного дня.
Затем очень медленно картина сменилась другой. Скалистые горы уступили место незащищенным от ветра пустыням, в центре которых, как мираж, возник пустынный и затерянный город - столица Пиллара, мифический Ирем. Филлипс чувствовал, что хотя нога живого человека больше не ступала по улицам древнего города, странные ужасные существа все еще прячутся среди каменных громад зданий. Эти здания не были разрушены и предстали перед его взором такими, какими их воздвигли искусные строители, прежде чем жители Ирема были уничтожены или изгнаны оттуда существами, пришедшими с небес. Филлипс не видел их, но его охватило леденящее душу чувство незримого присутствия этих привидений, бродящих по городу.
Далеко за расстилающейся пустыней поднимались горы со снежными вершинами. И когда Филлипс смотрел на них, в его сознании возникли названия всего, что он наблюдал. Город в пустыне являлся тем самым Безымянным городом, а снежные пики гор были Горами безумия, горами Кадах в Холодной пустыне.
Ему ужасно нравились все эти названия, которые так точно подходили ко всему, что он видел. Они так легко всплывали в его мозгу, как будто всегда таились в потайных уголках его памяти, ожидая подходящего момента, чтобы он их вспомнил.
Филлипс сидел так уже довольно долго, воображение работало безостановочно, но постепенно им стало овладевать чувство тревоги. Проходящие перед глазами молодого человека картины не могли быть плодом его фантазий. Вокруг ощущалось присутствие чего-то зловещего, каких-то ужасных существ, населявших эти картины. Поэтому он решил, наконец, потушить лампу, и зажечь свечу, чтобы немного успокоиться в ее мерцающем знакомом свете.
Он сидел и размышлял над тем, что увидел несколько минут назад. Его дед называл лампу "самым драгоценным сокровищем". Значит, старый Уиппл знал о ее необычайных свойствах. Видимо, главное свойство лампы - это память поколений и магический дар откровения. Поэтому каждый человек, сидящий перед нею, был способен видеть прекрасное или ужасное в зависимости от того, какие мысли и чувства обуревают владельца. А Филлипс был уверен: то, что он видел, были картины, знакомые Альхазреду.
Но каким же пресным было это объяснение! И каким ошеломительным являлось все, что он наблюдал! Однако жизнь брала свое, и Филлипс, наконец, вернулся к прерванной работе, забыв на время свои фантазии и тревоги, которые требовали серьезного размышления и осмысления.
На следующий день Филлипс решил побродить в окрестностях города, порадоваться последним солнечным дням октября. Он проехал мимо небольших домов, стоящих на окраине города, и свернул на дорогу, ведущую к холмам. Он ехал по местам, где еще никогда не был. Эта дорога вела на северо-запад от Плейнфилд Пайка и затем слегка поднималась вверх, опоясывая западную часть подножья Нентаконхонта, откуда открывалась изумительная панорама холмистых лугов, древних каменных стен, старых рощ. К западу и югу тянулись бесконечные крыши коттеджей. Филлипс был всего в каких-то трех милях от центра города, но как бы погрузился в мирную сельскую жизнь Новой Англии времен первых колонистов.
Еще до захода солнца он взобрался по крутой проселочной дороге на холм, и с головокружительной высоты холма перед ним открылся изумительный вид: сверкающие ручьи, далекие леса и мистическое оранжевое небо, на котором стоял огромный диск солнца, погружающийся в окрашенные красным цветом перистые облака.
Войдя в лес, Филлипс увидел закат солнца через стоящие вокруг деревья, а затем повернул на восток, пересек холм и выбрался к знакомым местам, на склон холма, спускающийся к городу. Никогда раньше он не думал, что Нентаконхонт занимает такое большое пространство. Это было миниатюрное плато, или плоскогорье, с долинами, хребтами и собственными вершинами, что придавало ему неизъяснимое своеобразие. Находясь в одной из внутренних долин, где не ощущалось присутствие человека, Филлипс наслаждался поистине незабываемым зрелищем городского пейзажа на фоне неба, грезил наяву об остроконечных башнях и куполах, плавающих в воздухе, и его окружала атмосфера таинственности и волшебства.
Затем он увидел огромный полный диск луны, плывущей над городом, а на западной части небосклона, в отблесках закатного солнца засверкали Венера и Юпитер. Филлипс никогда не пользовался одной и той же дорогой. Иногда он проходил по плоскогорью, а иногда шел тропинкой вдоль леса и спускался к равнинам, лежащим внизу, где огромные валуны напоминали языческих божеств, стоящих на вершинах холмов в неясном свете луны.
Наконец, Филлипс добрался до хорошо известного ему места. Это был знакомый еще с детства восточный склон холма. Поросший травой старый разрушенный акведук создавал иллюзию давно исчезнувшей римской дороги. В раскинувшемся под ним городе быстро зажигались огни, и в сгущающихся сумерках он был похож теперь на сказочное созвездие. Луна изливала на землю потоки бледножелтых лучей, а мерцание Венеры и Юпитера становилось ярче. Наступила пора собираться домой; сначала вниз, затем сесть в машину и поехать по шоссе, которое вернет его к прозе жизни.
Но и в эти безмятежные часы отдыха Филлипс ни на минуту не забывал о том, что пережил прошедшей ночью. И он не мог отрицать, что с нетерпением ждет темноты. Смутная тревога, которую он испытал вчера, исчезла, а впереди его ждало новое ночное приключение.
Вернувшись домой, Филлипс, как всегда, чтобы поскорее уединиться в кабинете, быстро в одиночестве съел свой скромный ужин. В эту ночь он даже не дотронулся до ожидавшей его работы, а сразу зажег лампу Альхазреда. Потом уселся поудобнее и стал ждать, что произойдет дальше.
Мягкий свет лампы упал на стеллажи с книгами. Лампа горела ровно, не мигая, а Филлипс, как ив первый раз, подивился этой успокаивающей теплоте. Затем постепенно книжные полки стали исчезать, растворяться, а вместо них появились картины другого мира и другого времени.
Проходил час за часом, а Филлипс сидел и смотрел. Он давал названия картинам и местам, которые представали перед ним, открывая для себя новые, доселе неведомые возможности своего воображения. Все это дарила ему горящая лампа Альхазреда. Сквозь клубившийся туман Филлипс увидел здание необыкновенной красоты. Оно стояло на мысе, похожем на мыс около Глостера, и Филлипс назвал его странным высоким домом в тумане. Вдруг перед ним возник город с домами под черепичными крышами, а рядом протекала темная река. Город был похож на Салем, но казался более старинным и жутким, и он назвал его Эркхам, а реку - Мискатоник.
Шло время. Одни видения сменялись другими, еще более увлекательными. Вот теснящийся, как ласточкины гнезда, прибрежный город Инсмут, а под ним риф Дьявола. Он увидел водные глубины Рлиха, где спал мертвым сном Цтулху. Открытая всем ветрам земля Ленг и темные острова Южных морей - все это было воплощением его мечтаний; другие земли, другое время, существа, которые жили в далекие-далекие времена, самое начало возникновения человечества, а также время, предшествующее этому. Филлипсу казалось, что все эти картины он видит через какое-то окно или дверь, будто кто-то настойчиво приглашает его покинуть мир прозы и войти в царство волшебства и магии. Искушение росло, он трепетал от возрастающего желания подчиниться этому приглашению, отбросить свою прежнюю жизнь и попытать счастья там, куда его манила лампа Альхазреда. Но, как и в прошедшую ночь, Филлипс потушил ее, и в комнате вновь воцарились книжные полки его деда Уиппла.
Филлипс зажег свечи и до самого утра, отложив редактирование стихов, увлеченно сочинял небольшие сказки, в которых описывал пейзажи и существ, которых видел в свете лампы Альхазреда.
Он писал всю ночь, а весь следующий день проспал, потому что утомился до бесконечности.
Когда наступила ночь, он опять сидел за письменным столом и писал, хотя и нашел время, чтобы ответить одному из своих корреспондентов. В письме Филлипс сообщил о своих "грезах", о своих попытках понять действительно ли он видел их, или это было игрой воображения. В одном лишь он был почти уверен: все эти миры, которыми он грезил наяву, навеяны лампой и принадлежат ей. Они просто переплетались с его собственными желаниями и мечтами юности, с полетом его творческой мысли. Свет лампы позволил ему заглянуть в самые потаенные уголки своего сердца, где зрело желание увидеть далекие миры Вселенной.
В течение многих ночей Филлипс не зажигал лампу.
Ночи перешли в месяцы, а месяцы в годы.
Он стал старше, а его произведения были напечатаны. В них нашли свое место мифы о Цтулху и Асторе Невероятном! Гипноз, бог сновидений, великие древние цивилизации и их пророки - все стали персонажами фантастических сказок Филлипса. Он описал увиденный им город Эркхам и странный высокий дом в клубящемся тумане; он поведал о призраке Инсмута и неясном шепоте, раздающемся в темноте. И в прозе, и в стихах Филлипса ярко горел свет лампы Альхазреда, хотя с тех пор он больше не зажигал ее ни разу.
Так прошло шестнадцать лет, и однажды ночью Уард Филлипс нашел лампу там, где он ее поставил много лет назад: за книгами, на одной из полок в библиотеке своего деда Уиппла. Он вынул ее и сейчас же вспомнил то чудо и ожидание прекрасного, которое она дала ему. Филлипс почистил лампу, налил в нее масло и поставил на стол. За прошедшие годы здоровье Филлипса существенно ухудшилось. Он был неизлечимо болен и знал, что дни его сочтены. Ему страстно захотелось еще раз увидеть странный мир красоты и ужаса, который оживал в свете лампы Альхазреда.
Он зажег лампу и стал ждать.
Но на сей раз картины были иными. Если раньше перед ним возникали места и существа, принадлежащие воображению Альхазреда, то теперь он узнавал до боли знакомую страну его грез, но не сегодняшнюю, а ту, которая существовала в такие милые прошлые времена, когда он ребенком играл в героев греческой мифологии на берегу реки Сикон. Это были поляны его детства, знакомые пещеры на берегу реки, где он проводил свои юные годы, здесь была даже беседка, которую он построил в честь великого Пана. И что самое удивительное, Филлипс, поскольку лампа вызвала в нем воспоминания его юности, ощутил счастье свободы, которое человек испытывает в раннем детстве.
Он подумал, что, вероятно, лампа обладает способностью передавать память поколений. Ведь разве во времена юности старого Уиппла или юности его предков кто-нибудь из предшественников Уарда Филлипса мог видеть эти места, вызванные сейчас к жизни светом лампы?
Вдруг ему почудилось, что он смотрит на все через открытую дверь. Его опять неудержимо стало манить все, что он видел. Тогда Филлипс с трудом поднялся на ноги и подошел к стене.
На мгновение он замер, а затем решительно шагнул вперед.
Внезапно яркий солнечный свет озарил все вокруг, Филлипс почувствовал, что с него как бы спали кандалы, и он вдруг легко побежал вдоль берега реки Сикон туда, где ожили наяву картины его детства. Он понял, что сможет возродиться, начать все сначала, вернуться к безмятежному счастью в те времена, когда мир был таким юным...
Исчезновение Уарда Филлипса обнаружили совершенно случайно, когда один из почитателей его таланта приехал в город, чтобы нанести ему визит. Было высказано предположение, что в одной из прогулок по лесу ему стало плохо, и он умер. Все соседи по Энгел-стрит хорошо знали его пристрастие к прогулкам в одиночестве по окрестностям города, а также были осведомлены о слабом здоровье писателя.
Были организованы группы поиска, которые осмотрели склоны холма Нентаконханта и берега реки Сикон. Но нигде не было следов Уарда Филлипса. Полиция была уверена, что останки Филлипса скоро будут найдены, но этого так и не случилось, и через некоторое время о его таинственном исчезновении забыли, а дело было запрятано в архив полицейского управления.
Прошли годы. Старый дом на Энгел-стрит был снесен, библиотека куплена книжными магазинами, вещи распроданы по дешевке, включая антикварную арабскую лампу. Но в том сумасшедшем мире, пришедшем на смену романтическому миру Филлипса, не нашлось ни одного человека, которому бы захотелось ее зажечь.