Морис Леблан
 
Денежный шкаф мадам Эмбер

I. НАПАДЕНИЕ.
НЕОЖИДАННЫЙ ИЗБАВИТЕЛЬ

 
   Несмотря на то, что было уже три часа утра, перед одним из особняков бульвара Бертье стояло еще несколько экипажей. Но вот из подъезда вышла группа гостей, мужчин и дам. Четыре экипажа направились в разные стороны, а на улице осталось только двое мужчин, которые дошли вместе до угла улицы, где жил один из них. Другой решил идти пешком дальше. Было приятно прогуляться в эту зимнюю ночь, такую ясную и холодную. Его шаги громко раздавались на пустынной улице.
   Но через несколько минут у него явилось неприятное ощущение, как будто кто-то за ним шел. Действительно, оглянувшись, он заметил человека, который крался между деревьями. Он совсем не был трусом, но тем не менее прибавил шагу, чтобы как можно скорее дойти до более людных мест. Но и незнакомец побежал. Встревоженный этим, он решил, что будет благоразумнее выждать его и вынуть из кармана револьвер, но не успел он этого сделать, как человек внезапно набросился на него и на пустынном бульваре между ними завязалась борьба, в которой он сразу почувствовал себя более слабым. Он начал звать на помощь, отбивался, но его противник повалил его на кучу камней, схватил за горло и чуть не задушил платком, который засунул ему в рот. Глаза его закрылись, в ушах зашумело, и он уже был близок к потере сознания, как вдруг он почувствовал себя свободнее, и человек, под тяжестью которого он задыхался, вскочил, чтобы в свою очередь защищаться от внезапного нападения.
   Получив удар палкой по руке и сапогом по ноге, он застонал от боли и, произнося проклятия, убежал, прихрамывая.
   Не обращая на него ни малейшего внимания, неожиданный избавитель наклонился и спросил:
   — Вы не ранены?
   Ранен он не был, но все происшедшее настолько его ошеломило, что он совершенно не мог держаться на ногах. К счастью, крики привлекли несколько прохожих. Нашли карету, и пострадавший сел туда со своим спасителем, который отвез его в отель. Перед подъездом, уже совершенно придя в себя, спасенный рассыпался в благодарностях:
   — Я вам обязан жизнью! Будьте уверены, что я этого никогда не забуду. Я не хочу сейчас тревожить мою жену, но мне хотелось бы, чтобы она сама выразила вам свою благодарность.
   Он пригласил его на следующий день позавтракать и назвал свое имя — Людовик Эмбер, прибавив:
   — Могу я узнать, с кем имею честь?..
   — Арсен Люпен.

II. КАК ДОСТИГАЮТ СВОЕЙ ЦЕЛИ ВЕЛИКИЕ ЛЮДИ

 
   Арсен Люпен еще не пользовался тогда — это было пять лет назад — той громкой известностью, которую доставили ему дело Кагорна, бегство из тюрьмы Санте и целый ряд других известных приключений.
   Какую радость поэтому испытывал он, проснувшись на другой день и вспомнив о приглашении, полученном ночью! Наконец-то он близок к цели! Миллионы Эмберов — какая великолепная добыча для человека с таким аппетитом, как у него! Он оделся совершенно особенно: на нем было поношенное платье, порыжевшая шелковая шляпа, манжеты и воротничок, тоже несколько потертые, в общем все очень чистое, но говорящее о нищете. Одетый так странно, он спустился по лестнице из квартиры, которую он занимал на Монмартре. На третьем этаже, не останавливаясь, он постучал набалдашником своей палки в закрытую дверь. Он дошел до наружного бульвара. Проходил трамвай. Он сел в него, а человек, шедший за ним, жилец третьего этажа, поместился около него. Через некоторое время этот человек сказал ему.
   — Ну, как дела?
   — Я там завтракаю.
   — Неужели завтракаете?
   — Ты не хочешь, надеюсь, чтобы я даром тратил драгоценное для меня время? Я спас Людовика Эмбера от верной смерти, которую ты ему готовил. Как человек признательный, он приглашает меня завтракать.
   После некоторого молчания тот спросил:
   — Значит, вы от этого не отказываетесь?
   — Друг мой, — сказал Арсен, — если я устроил сегодня это маленькое ночное нападение, если я дал себе труд в три часа утра, у укреплений, ударить тебя палкой по руке и по ноге, рискуя таким образом нанести вред моему единственному другу, так это вовсе не для того, чтобы отказаться от выгод так хорошо устроенного спасения.
   — Но дурные слухи, которые ходят о состоянии…
   — Пусть ходят. Вот уже шесть месяцев, как я навожу справки, разузнаю, расспрашиваю прислугу, кредиторов, пользуюсь подставными лицами, шесть месяцев, как я, словно тень, слежу за мужем и женой. Получено ли их состояние от старого Крафорда, как они в этом уверяют, или из какого-нибудь другого источника, я, во всяком случае, утверждаю, что оно существует. А если оно существует, оно мое.
   — Черт возьми, сто миллионов!
   — Допустим, что десять или пять. Не все ли равно? В несгораемом шкафу лежат целые пачки процентных бумаг; и не будь я Арсен Люпен, если когда-нибудь ключ от этого шкафа не будет в моих руках.
   Трамвай остановился на площади Этуаль.
   — Итак, — бормотал спутник Арсена, — сейчас нечего делать?
   — Нет. Когда будет дело, я скажу.
   Через пять минут Арсен Люпен подымался по роскошной лестнице дома Эмберов; Людовик представил его своей жене. Жервеза была маленькая полная дама, очень разговорчивая. Она очень любезно приняла Люпена.
   — Я хотела, чтобы никто не мешал нам чествовать нашего спасителя, — сказала она.
   Они сразу же стали обращаться с «нашим спасителем», как со старым другом. К концу завтрака дружба была уже полная и даже дошло до откровенностей. Арсен рассказал о своей жизни, о жизни своего отца, сурового и неподкупного судьи, о своем печальном детстве и теперешних затруднениях. Жервеза, в свою очередь, рассказала о своей молодости, о своем замужестве, о благодеяниях старого Крафорда, о ста миллионах, полученных ею от него в наследство, о причинах, которые замедлили ввод во владение, о займах под огромные проценты, к которым они должны были прибегать, о бесконечных препирательствах с племянниками Крафорда, о наложении ареста, одним словом — все!
   — Подумайте только, документы здесь, рядом, в шкафу моего мужа, но если мы отрежем хотя бы один купон, мы теряем все!..
   Люпен почувствовал легкую дрожь.
   — Ах, они здесь! — сказал он, и у него захватило дыхание.
   Отношения, завязавшиеся при таких условиях, могли сделаться только еще более близкими. Арсен Люпен, спрошенный очень деликатно, признался в своей бедности и неудачах. Сейчас же молодой человек был сделан личным секретарем обоих супругов с вознаграждением в полтораста франков в месяц. Он должен был по-прежнему жить у себя, но чтобы ему было удобнее работать, в его распоряжение предоставили в качестве кабинета одну из комнат второго этажа.
   Он сам ее выбрал. По какой-то счастливой случайности, она оказалась как раз над кабинетом Людовика. Арсен сразу заметил, что его секретарская служба очень похожа на синекуру. В продолжение двух месяцев ему пришлось переписать только четыре незначительных письма и только один раз его позвали в кабинет патрона. Это позволило ему в первый раз официально посмотреть на несгораемый шкаф. Кроме того, он заметил, что, как ни почетна была его должность, все-таки она была недостаточно достойна того, чтобы он бывал в обществе лиц, посещавших дом Эмберов.
   Но он об этом нисколько не жалел, предпочитая держаться в тени. Однако он не терял даром времени. Он сделал несколько тайных визитов в кабинет и даже предлагал свои услуги несгораемому шкафу, который все-таки не сделался от этого более доступным. Это была очень внушительного вида громада из чугуна и стали, против которой были бессильны напильник и клещи.
   Арсен Люпен не был упрям.
   Он снял необходимые мерки и после тщательных, кропотливых исследований провел под полом своей комнаты свинцовую трубку, которая кончалась в потолке кабинета между двумя выступами карниза[1]. Через это отверстие, служившее ему и зрительной и слуховой трубкой, он надеялся все видеть и все слышать.
   С тех пор он жил в своей комнате, лежа все время на полу. Он часто видел Эмберов, которые совещались перед шкафом, делая справки и перебирая дела. Когда они, перед тем как открыть замок, поворачивали одну за другой четыре кнопки, то для того, чтобы знать условное число, он старался запомнить количество передвигающихся зарубок. Он следил за их движениями и подслушивал их слова. Что они делали с ключом?
   Однажды увидев, что они вышли из комнаты, не закрыв за собой двери, он поспешно спустился и решительно вошел в комнату. Они уже были там.
   — Извините, я ошибся.
   Но Жервеза быстро подбежала к нему и сказала:
   — Войдите же, разве вы здесь не у себя? Вы дадите нам совет. Какие бумаги нам продать? Внешнего займа или ренту?
   — А запрещение? — спросил удивленно Люпен.
   — О! Оно касается не всех бумаг.
   Она открыла дверцу. На полках кипами лежали перевязанные ремнями папки. Она схватила одну из них. Но муж запротестовал.
   — Нет, нет, Жервеза, было бы безумно продавать заем: он все время поднимается. Что вы думаете об этом, милый друг?
   Милый друг не имел никакого мнения, но все-таки он посоветовал принести в жертву ренту. Тогда она взяла другую связку и вынула из нее наудачу одну бумагу. Это был трехпроцентный билет. Людовик положил бумагу в свой карман. После полудня он вместе с секретарем продал этот билет и получил сорок шесть тысяч франков.
   Несмотря на то, что говорила Жервеза, Арсен Люпен не чувствовал себя у Эмберов как дома. Напротив того: его положение у них доставляло ему много неприятностей. Многие обстоятельства убедили его в том, что слуги не знали его имени. Людовик говорил о нем всегда так: «Вы предупредите этого господина… Приехал ли этот господин?»
   После энтузиазма первого знакомства они с ним едва разговаривали и, обращаясь с ним с уважением, которое обыкновенно оказывается благодетелю, никогда им, однако, не интересовались. Однажды, когда он проходил через переднюю, он слышал, как Жервеза говорила двум гостям:
   — Это такой дикарь!
   «Пусть! — подумал он. — Будем дикарем!» И, не стараясь объяснить себе некоторых странностей этих людей, он продолжал заниматься выполнением своего плана. Усиленные нападки некоторых журналов на Эмберов ускорили дело. Арсен, присутствуя при всех перипетиях драмы, при всех тревогах и волнениях супругов, понял, что, откладывая еще дальше, он может все потерять.
   Пять дней подряд, вместо того, чтобы уходить в шесть часов, как он это делал обыкновенно, он запирался у себя в комнате. Все думали про него, что он ушел. Он же ложился на пол и наблюдал за кабинетом Людовика.
   Пять вечеров подряд не представлялось благоприятного случая, которого он так ждал. Он уходил поздно ночью через маленькую дверь во дворе, от которой у него был ключ. На шестой день он узнал, что Эмберы, в ответ на злые нападки своих врагов, предложили открыть шкаф.
   «Надо действовать сегодня вечером», — подумал Люпен. И действительно, после обеда Людовик расположился у себя в кабинете. Жервеза была с ним. Они принялись перелистывать бывшие в шкафу книги. Прошел час, затем другой. Он слышал, как ложились спать слуги. Теперь в первом этаже уже никого не было. Полночь. Эмберы продолжали свою работу.
   — Пора начинать, — прошептал Люпен.
   Он открыл свое окно. Оно выходило во двор. На небе не было ни луны, ни звезд, и двор был совершенно темен. Он вынул из своего шкафа веревку с приготовленными заранее узлами, прикрепил ее к перилам балкона, перелез через них и, придерживаясь за водосточную трубу, тихо скользнул вниз к окну, находившемуся как раз под его комнатой. Это было окно кабинета. Плотная ткань занавесок скрывала комнату. Спрыгнув на балкон, он постоял некоторое время неподвижно, внимательно прислушиваясь.
   Успокоенный царившей тишиной, он тихонько толкнул обе рамы. Если никто не дал себе труда их осмотреть, то они должны были поддаться его усилию, так как после полудня он сам открыл задвижки.
   Рамы подались. Тогда с бесконечными предосторожностями он открыл их еще больше. Как только он был в состоянии просунуть через них голову, он остановился. Слабый свет проходил сквозь плохо сдвинутые портьеры. Он увидел Жервезу и Людовика, сидевших около шкафа.
   Погруженные в свою работу, они только изредка и совсем тихо перекидывались словами. Арсен рассчитал пространство, которое отделяло его от них, и точно определил движения, нужные ему для того, чтобы сделать их безвредными для себя прежде, чем они могли бы позвать на помощь. Вдруг Жервеза сказала:
   — Как холодно вдруг стало в комнате. Я думаю лечь спать. А ты?
   — Я хотел бы кончить.
   — Кончить? Но ведь у тебя хватит работы на всю ночь.
   — О, нет! Самое большее на час.
   Она ушла. Прошло двадцать, тридцать минут. Арсен толкнул еще немного окно. Занавеси зашевелились. Он толкнул еще. Людовик обернулся и, увидев, что занавеси надулись от ветра, встал, чтобы закрыть окно. Не было слышно крика, не было даже никаких признаков борьбы.
   Несколькими уверенными движениями, не причиняя своей жертве ни малейшего вреда, Арсен оглушил Эмбера, окутал его голову портьерой и связал так, что Людовик не успел даже рассмотреть лица того, кто на него напал.
   Потом он быстро направился к шкафу, схватил два портфеля, взял их под мышку, вышел из кабинета, спустился по лестнице и открыл дверь. На улице стоял экипаж.
   — Возьми это, — сказал он кучеру, — и ступай за мной.
   Он вернулся в кабинет. В два приема они совершенно очистили шкаф. Затем Арсен поднялся в свою комнату, снял веревку и уничтожил все следы своего путешествия.
   Все было кончено.

III. ПОСЛЕДСТВИЯ

 
   Несколько часов спустя Арсен при помощи своего товарища вынул все содержимое из портфелей. Он не испытал никакого разочарования, узнав, что богатство Эмберов не было так велико, как про него говорили. Он предвидел это раньше. Миллионы считались не сотнями, даже не десятками, но тем не менее общая сумма определялась внушительной цифрой.
   Он признал себя удовлетворенным.
   — Конечно, — сказал он, — я понесу большой убыток, когда наступит время их продавать. Придется натолкнуться на препятствия и не один раз продать их за бесценок. Все равно. С этим первым заработком я берусь жить так, как я это понимаю… и осуществить некоторые заветные мечты.
   На другой день Арсен решил, что ничто не мешает ему вернуться в отель Эмберов. Но, читая газеты, он узнал неожиданную новость: Людовик и Жервеза исчезли!
   Открытие шкафа было обставлено большой торжественностью. Прибывшие власти нашли в нем только то, что оставил Арсен Люпен, то есть очень немного. Таковы факты и таково объяснение участия в некоторых из них Арсена Люпена. Я слышал этот рассказ от него самого в один из тех дней, когда он был расположен пооткровенничать.
   В этот день он ходил по моему рабочему кабинету; в его глазах появился лихорадочный блеск, которого я раньше у него никогда не замечал.
   — Словом, — сказал я ему, — это ваше лучшее дело?
   Не отвечая мне прямо, он продолжал:
   — В этом деле была непроницаемая тайна: к чему это бегство? Почему они не воспользовались помощью, которую я им оказал? Ведь было так просто сказать: «Сто миллионов находились в шкафу. Их там больше нет, потому что их украли?»
   — Не приходилось ли вам испытывать чувство жалости по отношению к этим несчастным?
   — Мне?! — воскликнул он, вскакивая. — Угрызения совести? Ведь вы их мне приписываете, не правда ли?
   — Называйте это угрызением совести или сожалением, одним словом, какое-нибудь чувство…
   — Чувство к людям…
   — К людям, у которых вы отняли состояние.
   — Какое состояние?
   — Эти две или три связки процентных бумаг…
   — Эти две или три связки процентных бумаг? Я похитил у них процентные бумаги, не правда ли? Часть их наследства? И в этом мое преступление? Но, черт возьми, мой дорогой, вы, значит, не догадались, что эти бумаги были фальшивые? Вы слышите? Они были фальшивые.
   Я смотрел на него совершенно ошеломленный.
   — Фальшивые! — с яростью воскликнул он. — Архифальшивые! Все эти облигации, парижские, городские, государственные, — это была просто бумага, только одна бумага! А вы еще спрашиваете, испытываю ли я угрызения совести? Но я думаю, что они должны быть у этих плутов? Они обманули меня, как самого обыкновенного простофилю! Они обокрали меня, как последнего дурака! С начала до конца я терпел поражения, с первой же минуты! Знаете ли вы, какую роль я играл в этом деле, или, вернее, роль, которую они заставили меня играть в нем? Роль Андрея Крафорда! А я об этом даже не догадывался. В то время, как я принял на себя роль благодетеля, человека, который рисковал своей жизнью, чтобы спасти Эмбера, они меня выдавали за одного из Крафордов! Не изумительно ли это? Этот оригинал, комната которого была во втором этаже, этот дикарь, которого показывали только издали, был Крафорд, а Крафорд был я! И, благодаря мне, благодаря доверию, которое я внушал под именем Крафорда, банкиры устраивали им займы, а нотариусы убеждали своих клиентов давать им в долг!
   Он вдруг остановился, схватил меня за руку и возмущенным голосом сказал мне следующие неожиданные слова:
   — Мой дорогой, в настоящее время Жервеза Эмбер должна мне полторы тысячи франков!
   Это походило на великолепную шутку, и ему самому стало весело.
   — Да, мой милый, тысячу пятьсот франков! Я не только не видел ни гроша из моего жалованья, но еще она заняла у меня тысячу пятьсот франков! Все мои сбережения! И знаете ли вы, для чего? Будто бы для несчастного, которому она помогала без ведома Людовика! И я попался на это! Не смешно ли это? Арсен Люпен, обокраденный на тысячу пятьсот франков и обокраденный дамой, у которой он украл на четыре миллиона фальшивых бумаг! А сколько соображений, усилий и гениальных хитростей понадобилось мне, чтобы достигнуть такого блестящего результата! Это единственный случай в моей жизни, когда я был обманут. Но, черт возьми, я действительно хорошо был обманут, в полном смысле этого слова!