Леонид Николаевич Андреев
SOS[1]
To, что ныне по отношению к истерзанной России совершают правительства союзников, есть либо предательство, либо безумиие.
Или: они знают, что такое большевики, которых они приглашают на Принцевы острова для примирения их с растерзанной их же руками и окровавленной, умирающей Россией, – тогда это простое предательство, отличающееся от других случаев такого же рода лишь своим мировым масштабом.
Тот элемент неожиданности, что так остро поразил всех верующих в благость и справедливость союзников, есть также вещь обычная для таких случаев: все предательства неожиданны, и если божественный Иисус прекрасно знает, куда и зачем отправляется Иуда, то все ученики его продолжают оставаться в счастливом неведении вплоть до самого классического поцелуя. Впрочем, я не намерен входить в психологию предательства: она всем нам хорошо известна; что же касается обстановки, – вместо нежного поцелуя – радио и Эйфелева башня, – то она естественно меняется и прогрессирует со временем, не создавая никаких новых ценностей по существу. Нет надобности останавливаться на целях предательства, они все те же со времени Иуды: Голгофа для одного, серебреники для другого. Иногда, впрочем, и веревка… Но это уже относится к патологии предательства, а не к его нормальной и здоровой психологии.
Либо другой случай: союзники не знают, что такое большевики, которых они приглашают для дружеской беседы, – и тогда это безумиие.
Ибо теперь, после полуторагодичного властвования большевиков в России, их выступления в Германии и других странах, только безумный может не знать, какую силу зла и разрушения представляют собой эти дикари Европы, восставшие против ее культуры, законов и морали. Нужно совсем не иметь Разума, чтобы не понять простых и ясных поступков, действий и вожделений большевизма. Надо не иметь глаз, как слепому – или иметь глаза, но ничего ими не видеть, – чтобы не различить на поверхности земли этой огромной России, сплошь превращенной в пепел, огонь, убийство, разрушение, кладбище, темницы и сумасшедшие дома, каким стал от голода и ужаса целый город Петроград, да с ним и многие другие. Надо совсем не иметь ушей – или иметь, но ничего ими не слышать, – чтобы не услыхать этих воплей и стонов, воя женщин, писка детей, хрипения удушенных, треска непрерывных расстрелов, что составляют неумолчную песню России в течение последних полутора лет. Надо совсем не знать разницы между правдой и ложью, между возможным и невероятным, как не знают ее сумасшедшие, чтобы не почувствовать социалистического бахвальства большевиков в их неистощимой лжи: то тупой и мертвой, как мычание пьяного, как декреты Ленина, то звонкой и виртуозной, как речи кровавого шута Троцкого, то беспритязательно простой и наивной, как та ложь, какою обманывают маленьких детей, животных… и народы. Что-нибудь вроде клока сена, которым животное заманивают в стойло, или официального заявления Советов, что через Атлантический океан можно перейти вброд, или человеколюбивого приказа: в виду отмены смертной казни, немедленно расстрелять такую-то кучку буржуев. В частности, слух союзных правительств должен быть поражен особым и смертельным недугом, чтобы не слышать не только воплей России (нынче весь мир вопит), но и тех вразумительных и ясных докладов о сущности большевизма, что делались им г. Нюлансом, г. Скавенниусом и другими, очень многими другими, достойными доверия людьми.
Далее: надо совсем не иметь памяти, как не имеют ее умалишенные, чтобы забыть о пломбированных вагонах, о происхождении русского большевизма из недр германского имперского банка и преступной души Вильгельма, о Брестском мире, который германские агенты совершали с теми же германскими агентами, как последнюю возможность победы над Согласием. При этом попутно следует забыть Пруссию и Галицию, до насыщения пропитанные русской кровью, и Корниловых – Калединых, павших одиноко жертвою долга и союзной верности, и адмирала Щастного, и Духонина, и разрушенный Ярославль, и мальчиков юнкеров и студентов, доверчиво погибавших во имя России и ваше, дорогие союзники, и те многие тысячи русских офицеров, которых по той же причине гонят, убивают и преследуют, как собак, и которых вы – бессознательно, конечно! – ныне так безбожно оскорбили вашей нежностью с убийцами и палачами. Для полноты беспамятства надо забыть и то, что завтракать в Париже собирался Вильгельм – Вильгельм II, германский император, а г. Вильсон завтракает лишь по счастливому случаю, переплыв два океана: Атлантический и океан русской крови, пролитой в защиту союзного дела.
Далее: надо совсем не иметь чувства достоинства и даже простой опрятности, надо совсем не знать различия между чистым и грязным, как не знают его умалишенные, употреблять в пищу нечистоты, умываться помоями вместо воды, чтобы с приятной улыбкой проглотить, как подсахаренный ананас, все те оскорбления, насмешки, глумливые издевательства и откровенные чистосердечные пинки, какими награждались представители всех союзных народов в большевистском Петрограде. Я не говорю об аресте румынского посла г. Диаманди, против которого в свое время протестовали даже абиссинцы: г. Диаманди настолько не «великая держава», что ему незачем сходить с ума, чтобы скромно и с достоинством молчать. Не говорю о швейцарском посланнике и других малых сих, невинная нейтральность которых также пострадала от беззастенчивой руки большевика. Не смею говорить и о г. Вильсоне, который своевременно, в ответ на свою сочувственную радиотелеграмму свежей Советской Власти, получил совсем дикую и горячую «пощечину» от Зиновьева: для христианина и гуманиста это лишь повод подставить другую щеку, что ныне и исполняется! Но – нападение и убийство в английском посольстве? Но соответственное объявление большевиков стоящими вне закона?
И наконец: имея глаза и уши, имея разум и волю, – надо быть или таким же дикарем, как сами большевики, или человеком, который страдает нравственным помешательством, чтобы остаться равнодушным к бесчеловечной деятельности большевиков и называть ее каким-нибудь другим именем, кроме преступления, убийства, лжи и грабежа. Нужно быть самому нечеловечески, скотски или безумно безнравственным, чтобы называть «внутренними делами» тот случай, когда здоровенный мерзавец насилует женщину или жестокая мать истязает ребенка, – и не вмешиваться под тем предлогом, что упомянутые действия некоторой группой людей называются «социализмом» или «коммунизмом». Есть слова священные, и велико их очарование для живой человеческой души, но когда эти зловещие шуты своих темных и злых китайцев, нанятых для убийства, называют «авангардом китайской революционной демократии», – то нужно иметь не живую, а мертвую душу, чтобы пойти на эту жалкую и постыдную приманку. Здесь наглою шумихою ходячих терминов нагло замазывается преступное существо дела: наем желтолицых убийц для истребления европейцев – случай, доселе небывалый в летописях самой злой европейской тирании!.. И страшно сказать: одурелая Европа уже год смотрит во все глаза на этих экзотических зверей, которых кормят нашим телом, – и все еще не может сообразить, что такое перед нею: «авангард демократии» – или авангард чертей, выброшенных адом для уничтожения несчастной земли. Зовут на Принцевы острова!
Или: они знают, что такое большевики, которых они приглашают на Принцевы острова для примирения их с растерзанной их же руками и окровавленной, умирающей Россией, – тогда это простое предательство, отличающееся от других случаев такого же рода лишь своим мировым масштабом.
Тот элемент неожиданности, что так остро поразил всех верующих в благость и справедливость союзников, есть также вещь обычная для таких случаев: все предательства неожиданны, и если божественный Иисус прекрасно знает, куда и зачем отправляется Иуда, то все ученики его продолжают оставаться в счастливом неведении вплоть до самого классического поцелуя. Впрочем, я не намерен входить в психологию предательства: она всем нам хорошо известна; что же касается обстановки, – вместо нежного поцелуя – радио и Эйфелева башня, – то она естественно меняется и прогрессирует со временем, не создавая никаких новых ценностей по существу. Нет надобности останавливаться на целях предательства, они все те же со времени Иуды: Голгофа для одного, серебреники для другого. Иногда, впрочем, и веревка… Но это уже относится к патологии предательства, а не к его нормальной и здоровой психологии.
Либо другой случай: союзники не знают, что такое большевики, которых они приглашают для дружеской беседы, – и тогда это безумиие.
Ибо теперь, после полуторагодичного властвования большевиков в России, их выступления в Германии и других странах, только безумный может не знать, какую силу зла и разрушения представляют собой эти дикари Европы, восставшие против ее культуры, законов и морали. Нужно совсем не иметь Разума, чтобы не понять простых и ясных поступков, действий и вожделений большевизма. Надо не иметь глаз, как слепому – или иметь глаза, но ничего ими не видеть, – чтобы не различить на поверхности земли этой огромной России, сплошь превращенной в пепел, огонь, убийство, разрушение, кладбище, темницы и сумасшедшие дома, каким стал от голода и ужаса целый город Петроград, да с ним и многие другие. Надо совсем не иметь ушей – или иметь, но ничего ими не слышать, – чтобы не услыхать этих воплей и стонов, воя женщин, писка детей, хрипения удушенных, треска непрерывных расстрелов, что составляют неумолчную песню России в течение последних полутора лет. Надо совсем не знать разницы между правдой и ложью, между возможным и невероятным, как не знают ее сумасшедшие, чтобы не почувствовать социалистического бахвальства большевиков в их неистощимой лжи: то тупой и мертвой, как мычание пьяного, как декреты Ленина, то звонкой и виртуозной, как речи кровавого шута Троцкого, то беспритязательно простой и наивной, как та ложь, какою обманывают маленьких детей, животных… и народы. Что-нибудь вроде клока сена, которым животное заманивают в стойло, или официального заявления Советов, что через Атлантический океан можно перейти вброд, или человеколюбивого приказа: в виду отмены смертной казни, немедленно расстрелять такую-то кучку буржуев. В частности, слух союзных правительств должен быть поражен особым и смертельным недугом, чтобы не слышать не только воплей России (нынче весь мир вопит), но и тех вразумительных и ясных докладов о сущности большевизма, что делались им г. Нюлансом, г. Скавенниусом и другими, очень многими другими, достойными доверия людьми.
Далее: надо совсем не иметь памяти, как не имеют ее умалишенные, чтобы забыть о пломбированных вагонах, о происхождении русского большевизма из недр германского имперского банка и преступной души Вильгельма, о Брестском мире, который германские агенты совершали с теми же германскими агентами, как последнюю возможность победы над Согласием. При этом попутно следует забыть Пруссию и Галицию, до насыщения пропитанные русской кровью, и Корниловых – Калединых, павших одиноко жертвою долга и союзной верности, и адмирала Щастного, и Духонина, и разрушенный Ярославль, и мальчиков юнкеров и студентов, доверчиво погибавших во имя России и ваше, дорогие союзники, и те многие тысячи русских офицеров, которых по той же причине гонят, убивают и преследуют, как собак, и которых вы – бессознательно, конечно! – ныне так безбожно оскорбили вашей нежностью с убийцами и палачами. Для полноты беспамятства надо забыть и то, что завтракать в Париже собирался Вильгельм – Вильгельм II, германский император, а г. Вильсон завтракает лишь по счастливому случаю, переплыв два океана: Атлантический и океан русской крови, пролитой в защиту союзного дела.
Далее: надо совсем не иметь чувства достоинства и даже простой опрятности, надо совсем не знать различия между чистым и грязным, как не знают его умалишенные, употреблять в пищу нечистоты, умываться помоями вместо воды, чтобы с приятной улыбкой проглотить, как подсахаренный ананас, все те оскорбления, насмешки, глумливые издевательства и откровенные чистосердечные пинки, какими награждались представители всех союзных народов в большевистском Петрограде. Я не говорю об аресте румынского посла г. Диаманди, против которого в свое время протестовали даже абиссинцы: г. Диаманди настолько не «великая держава», что ему незачем сходить с ума, чтобы скромно и с достоинством молчать. Не говорю о швейцарском посланнике и других малых сих, невинная нейтральность которых также пострадала от беззастенчивой руки большевика. Не смею говорить и о г. Вильсоне, который своевременно, в ответ на свою сочувственную радиотелеграмму свежей Советской Власти, получил совсем дикую и горячую «пощечину» от Зиновьева: для христианина и гуманиста это лишь повод подставить другую щеку, что ныне и исполняется! Но – нападение и убийство в английском посольстве? Но соответственное объявление большевиков стоящими вне закона?
И наконец: имея глаза и уши, имея разум и волю, – надо быть или таким же дикарем, как сами большевики, или человеком, который страдает нравственным помешательством, чтобы остаться равнодушным к бесчеловечной деятельности большевиков и называть ее каким-нибудь другим именем, кроме преступления, убийства, лжи и грабежа. Нужно быть самому нечеловечески, скотски или безумно безнравственным, чтобы называть «внутренними делами» тот случай, когда здоровенный мерзавец насилует женщину или жестокая мать истязает ребенка, – и не вмешиваться под тем предлогом, что упомянутые действия некоторой группой людей называются «социализмом» или «коммунизмом». Есть слова священные, и велико их очарование для живой человеческой души, но когда эти зловещие шуты своих темных и злых китайцев, нанятых для убийства, называют «авангардом китайской революционной демократии», – то нужно иметь не живую, а мертвую душу, чтобы пойти на эту жалкую и постыдную приманку. Здесь наглою шумихою ходячих терминов нагло замазывается преступное существо дела: наем желтолицых убийц для истребления европейцев – случай, доселе небывалый в летописях самой злой европейской тирании!.. И страшно сказать: одурелая Европа уже год смотрит во все глаза на этих экзотических зверей, которых кормят нашим телом, – и все еще не может сообразить, что такое перед нею: «авангард демократии» – или авангард чертей, выброшенных адом для уничтожения несчастной земли. Зовут на Принцевы острова!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента