Левин Владимир
Мастерская сознания
В. ЛЕВИН
Экспедиция уходит в поиск
МАСТЕРСКАЯ СОЗНАНИЯ
Петроглифы Онежского озера.
Эта экспедиция началась... 125 лет назад. В 1818 году консерватор Минералогического музея К. Гревингк по поручению Академии наук и Вольного экономического общества выехал из Санкт-Петербурга в губернии Архангельскую и Олонецкую на предмет обследования состояния туземных промыслов и обнаружения древностей, могущих пролить свет на историю этих отдаленных краев. Как и всякая поездка такого рода, вояж консерватора был неспешен, ибо свои личные наблюдения и выводы Гревингк сопоставлял с рассказами местножительствующих земледельцев, охотников и рыбаков: И вот в одной из деревень вблизи Онежского озера ученому рассказали о бесовских, языческих знаках и фигурах, выбитых в незапамятные времена на прибрежных озерных скалах. И действительно, на красноватом, отполированном временем и онежской водой граните, вдающемся узким мысом в озеро, исследователь увидел картины поистине необычайные.
...Двухметровое чудище с квадратной головой растопырило пальцы распахнутых рук. Рядом вытянулось некое пучеглазое животное наподобие сома и какой-то крысообразный зверь с длинным хвостом. Вокруг застыли лебеди с неимоверно вытянутыми шеями, странные человечки, кругообразные фигуры и прочие непонятного смысла начертания... Блеклое онежское солнце скользило по скале, высвечивая все новые и новые фигуры.
По возвращении в Санкт-Петербург Гревингк делает доклад об увиденном на Бесовом Носу - именно так называли местные жители эту скалу. Одновременно, видимо, с Гревингком, но независимо от него набрел на эту же скалу и учитель Петрозаводской гимназии П. Швед, который также обнародовал свои наблюдения.
Свои сообщения Гревингк и Швед сопроводили некоторыми размышлениями о времени появления этих изображений и их смысле.
"Бес" неолитического "храма" Онеги, на котором спустя тысячелетия монахи выбили крест.
Гревингк и Швед считали происхождение онежских петроглифов сравнительно недавним. Швед даже приводит в качестве доказательства этого одну бытующую финскую легенду о бесе и бесихе, живущих на берегу Онежского озера, считая, что изображения на скалах - иллюстрация к этой легенде. Гревингк провел анализ более грамотный, а в одном из выводов даже предвосхитил направление последующих расшифровок онежских петроглифов: рисунки, разбросанные по скалам в самом хаотическом, казалось бы, беспорядке, интуиция первооткрывателя объединила в стройные композиции. Он даже свои доклад так и озаглавил: "О групповых начертаниях, иссеченных на скалах..." Гревингк считал, что создатели петроглифов - охотники и рыболовы - увековечивали память о своем роде и его делах, о случившемся на их веку. Некоторые петроглифы, считал исследователь, выбиты в честь богов охоты и рыболовства с целью умилостивить их.
После публикаций Гревингка и Шведа на долгое время онежские писаницы выпадают из поля зрения исследователей, хотя упоминания о них иногда проскальзывали в работах, посвященных историческим древностям. Но и упоминания эти в большинстве своем были более игрой воображения, нежели научными толкованиями.
Стрелок из Залавруги.
Один исследователь, например, считал, что эти изображения оставили "гунны, известные своими курганами и загадочными истуканами", и вообще одна фигура на Бесовом Носу напоминала ему... крокодила. Другой автор, "принимая в соображение низкий уровень нравственного развития живших здесь финских племен", приписывает происхождение онежских петроглифов "более развитому новгородскому племени".
По сути дела, спустя лишь более полувека после открытия онежские изображения были отнесены к "доисторическим древностям", иными словами, "прописаны" в каменном веке.
Неизвестно, как бы дальше шло изучение карельских петроглифов, если бы не одно открытие, как писал впоследствии автор его, "случайное и непредвиденное". В 1926 году ленинградский студент-этнограф Александр Линевский, изучая быт поморов, посещает деревню Выгостров на побережье Белого моря. Местный житель - Линевский с признательностью упоминает его Григорий Павлович Матросов показал молодому этнографу на острове Шойрукшин скалу, буквально усеянную петроглифами. Науке о них ничего известно не было.
Десять лет неотрывно, тщательно и планомерно Линевский изучает, сопоставляет, копирует вновь открытые и онежские изображения, стремясь "выявить место петроглифов Карелии в цепи памятников доисторического искусства".
Трудно найти в науке о каменном веке явление более противоречивое, загадочное, труднопостижимое, чем неолитические наскальные рисунки. Причем эти рисунки казались настолько схематичными, что создавалось впечатление они не столько продукт художественного творчества, сколько своеобразный эквивалент летописных записей, предтеча письменности. И не случайно родилось и прочно закрепилось образное определение петроглифов "энциклопедия каменного века".
Постепенно, по мере накопления знаний о наскальных гравировках, все ясней и ясней вырисовывалась удивительная картина - на огромных пространствах Европы и Азии повсеместно, и с точки зрения исторической перспективы чрезвычайно быстро, на смену красочному реалистическому "пещерному" искусству охотников за мамонтами приходят изображения условные, символичные, орнаментальные. Как пишет академик А. П. Окладников, причина этой смены заключается, вероятнее всего, в коренной смене мировоззрения и мироощущения людей, перешедших от присваивающего, охотничье-собирательного хозяйства к производящему - земледелию и скотоводству. Это высказывание как бы формулирует общепринятую сейчас точку зрения о причинах появления неолитического искусства... Но...
Какой конкретный каждый раз смысл вкладывали неолитические художники в знаки на скалах? Какая жизненная необходимость заставляла создавать эти каменные полотна?
Работы Линевского можно, по существу, назвать первыми, в которых наука от поверхностных описаний и более или менее правдоподобных домыслов перешла к трезвому анализу карельских петроглифов.
Линевский выдвинул гипотезу, согласно которой карельские петроглифы рождены причинами узкопрактическими, утилитарными. В самом процессе изготовления петроглифов, ритуалах, которые, видимо, совершались рядом с ними, исследователь видел только отзвук так называемой охотничьей, промысловой магии. По мнению Линевского, создатели петроглифов были убеждены, что, "достаточно сделать рисунок животного или человека, проговорить определенные словесные формулы - и можно будет влиять на живой оригинал сделанного изображения". Иными словами, если на скале выбита лодка с людьми, это означает лишь то, что охотники плывут на реальный промысел, а единственный смысл изображения - обеспечить обильную добычу.
Совершенно по-иному увидел карельские петроглифы один из крупнейших советских исследователей первобытного общества В. И. Равдоникас. Не только реальную жизнь отображают петроглифы, считал исследователь, но и сложное мировоззрение и космическое миропонимание неолитического человека. Не просто конкретных животных или реальные сцены охоты изображал первобытный художник, но и воссоздавал на скалах сказочный, рожденный культовой фантазией потусторонний м.ир. Конечно, продолжает исследователь, в изначале причин появления петроглифов лежали реальные заботы об успешной охоте, но эти заботы оказались как бы перенесенными в мифологический мир. И там, где Линевский и его сторонники видели просто лодку с охотниками, В. И. Равдоникас видел мифологическую солнечную ладью, совершающую свой извечный и нескончаемый путь; там, где один видел схематическое изображение капканов, другой - символы Солнца.
Петроглифы начинали приобретать в глазах людей XX века некую эмоциональную объемность, смысловую глубину. Мысли Равдоникаса развил ленинградский ученый К. Д. Лаушкин. Его расшифровки петроглифов Карелии зачастую напоминают поэтическую реконструкцию исчезнувшей жизни - "Борьба за огонь", "Луна и ведьма", "Начало мира", "Солнце на закате", "Солнцева мать", "Сотворение человека", "Преступление и наказание злой лягушки"... Еще Равдоникас связывал смысл изображений с окружающей природой, пытался уловить какую-то психологическую закономерность в самом выборе неолитическим художником места для своей мастерской. Первозданный контраст между монументальностью каменных мысов Онежского озера и "непрестанно волнующейся, вечно живой и, как жизнь, безбрежной поверхностью озера с его постоянно меняющимися, почти неуловимыми цветовыми оттенками" первобытный художник, как считал исследователь, инстинктивно отождествлял с понятиями жизни и смерти.
К. Лаушкин развивает эти мысли до масштабов гипотезы. Он видит уже онежский берег как "грандиозный первобытный храм солнца, где куполом было само небо, иконостасом - гранитные скалы с петроглифами, а алтарем горизонт с живым солнечным богом".
...Как это почти всегда бывает, наука, дойдя до неких генеральных обобщений, вновь обязывает исследователей обратиться к конкретным фактам. И, чтобы разобраться в этом клубке мнений, гипотез, споров, дешифровок, необходимо было снова с учетом всех накопленных знаний, новейших открытий в области первобытной культуры вообще вернуться к кропотливой работе по исследованию каждого петроглифа. В 1962 году к такому исследованию наскальных рисунков Карелии приступила археологическая экспедиция Института языка, литературы и истории Карельского филиала АН СССР, возглавляемая кандидатом исторических наук Ю. А. Савватеевым.
К этому времени уже было открыто несколько новых групп беломорских и онежских петроглифов. На Онежском озере, как оказалось, наскальные рисунки были сосредоточены не только на Бесовом Носу, но и на некоторых прилегающих полуостровках. Обнаружены были новые группы петроглифов и на острове Шойрукшин, и на острове Ерпин Пудас, и самое к тому времени крупное скопление беломорских петроглифов - на острове Большой Малинин в местности, названной Залавруга. Всего со времен исследования Линевского были открыты сотни и сотни новых изображений. Число их тоже еще надо было уточнить, так как, во-первых, не было издано полного свода рисунков, а во-вторых, многие открытые ранее надо было отыскивать заново - заметные, видимые только при определенном освещении, которые, как писал Линевский, удавалось обнаружить, только ощупывая скалу... языком...
Но уже осенью 1963 года экспедиция обнаружила вблизи ранее известного "месторождения" рисунков в Залавруге новое скопление - оно было найдено под слоем неолитической стоянки. Это было только началом. Под слоем наносного песка открывались все новые и новые изображения.
...Длинная, украшенная головой лося лодка с людьми, плывущая на восток. Люди в лодке стоят во весь рост, один из них стреляет из лука, остальные вытянули руки вперед.
...Массивный длинноногий лось, идущий на запад.
...Какой-то зверек, пораженный стрелами.
...Лодка с тремя гребцами, также плывущая на восток. У лодки высоко поднято носовое украшение в виде головы зверя с загнутым рогом и длинной шеей.
...Лыжник, только что спустившийся со склона, - художник даже изобразил извилистую линию лыжни.
...Снова лодка с гребцами.
Их оказалось очень много, лодок с высоко поднятыми носовыми украшениями, с людьми, то кидающими гарпуны, то тянущими уже загарпуненных морских рыбин, то гребущими, то просто стоящими или сидящими.
Всего в Новой Залавруге экспедиция открыла 1176 изображений - вдвое больше того, что было найдено раньше в Карелии. Из них 428 рисунков лодок.
Первые же публикации поставили Новую Залавругу в ряд мировых научных открытий. Появилась возможность на новом огромном фактическом материале, позволяющем исключить, по сути дела, всякую субъективность, вновь вернуться к основным вопросам векового спора: так что же такое карельские петроглифы - следы магических заклинаний или запечатленный в камне космический эпос неолита?
Но опять же, как почти всегда бывает в науке, чем большим числом конкретных фактов имеет возможность оперировать исследователь, тем затруднительнее оказывается ему отвечать на подобные - монументально поставленные - вопросы. И может наступить такой момент, когда факты вообще начинают отрицать правомерность подобных вопросов, ибо вырисовывают столь сложную картину, что однозначно объяснить ее уже нельзя. Именно такая картина постепенно выявилась в результате десяти лет работы экспедиции.
Петроглифы в Карелии возникли еще в III тысячелетии до нашей эры. Первоначально это искусство и на Беломорье, и на Онежском озере имело много одинаковых черт, но со временем этих черт становилось все меньше и меньше. И если для онежских художников излюбленными мотивами стали образы сверхъестественные, мифологические, то творцы петроглифов Беломорья основное свое внимание обратили на изображение действия. Отсюда следует естественный вывод - нельзя рассматривать наскальное искусство как нечто застывшее. И, рассуждая о нем', нельзя резко отделять магическую сторону от космологической, упрощать каким бы то ни было однозначным определением тот сложный мир чувств и представлений, что скрывается за петроглифами...
Создатели беломорских петроглифов, пишет исследователь, изображали главным образом действие - в Залавруге были открыты уникальные для всего неолитического искусства композиции из десятков фигур. Но художник изображает всегда не просто сцены охоты, рыбной ловли - он запечатлевает победу человека надо всем, с чем сталкивает его нелегкая жизнь, будь то единоборство с медведем или лосем, охота на оленей или белух. Эти петроглифы - гимн отваге Человека.
Наскальные изображения Беломорья
Да, беломорский художник рассказывает о делах реальных, но за этой реальностью скрываются глобального масштаба обобщения самой сути человеческого бытия, осознание своего места на Земле.
Создателей же петроглифов Онеги, как показали результаты работы экспедиции, больше интересовал не показ окружающего мира, но мифологическое истолкование его - в наскальных "полотнах" они передавали свои представления о мироздании, мироустройстве и его движущих силах. Но в центр этого фантастического, ирреального мира, как и на беломорских петроглифах, человек поставил себя.
Петроглифы оказались не просто "энциклопедией", но, по образному определению советского исследователя А. Д. Столяра, "мастерскими сознания", где тысячелетиями накапливались и осмысливались духовные ценности человечества.
Исследователи лишь недавно переступили порог этой мастерской. Исчезли те, кто творил в ней, и некому рассказать о мыслях мастеров, чьи произведения остались на каменных панно. Эти панно надо расшифровывать, как расшифровывают мертвые языки. Первые слова этого языка прочитаны, нащупаны путеводные нити в ошеломляюще сложный, еще вчера неведомый мир.
О чем поведали эти слова, какие картины этого мира открываются перед исследователями, - об этом мы расскажем в следующий раз.
Экспедиция уходит в поиск
МАСТЕРСКАЯ СОЗНАНИЯ
Петроглифы Онежского озера.
Эта экспедиция началась... 125 лет назад. В 1818 году консерватор Минералогического музея К. Гревингк по поручению Академии наук и Вольного экономического общества выехал из Санкт-Петербурга в губернии Архангельскую и Олонецкую на предмет обследования состояния туземных промыслов и обнаружения древностей, могущих пролить свет на историю этих отдаленных краев. Как и всякая поездка такого рода, вояж консерватора был неспешен, ибо свои личные наблюдения и выводы Гревингк сопоставлял с рассказами местножительствующих земледельцев, охотников и рыбаков: И вот в одной из деревень вблизи Онежского озера ученому рассказали о бесовских, языческих знаках и фигурах, выбитых в незапамятные времена на прибрежных озерных скалах. И действительно, на красноватом, отполированном временем и онежской водой граните, вдающемся узким мысом в озеро, исследователь увидел картины поистине необычайные.
...Двухметровое чудище с квадратной головой растопырило пальцы распахнутых рук. Рядом вытянулось некое пучеглазое животное наподобие сома и какой-то крысообразный зверь с длинным хвостом. Вокруг застыли лебеди с неимоверно вытянутыми шеями, странные человечки, кругообразные фигуры и прочие непонятного смысла начертания... Блеклое онежское солнце скользило по скале, высвечивая все новые и новые фигуры.
По возвращении в Санкт-Петербург Гревингк делает доклад об увиденном на Бесовом Носу - именно так называли местные жители эту скалу. Одновременно, видимо, с Гревингком, но независимо от него набрел на эту же скалу и учитель Петрозаводской гимназии П. Швед, который также обнародовал свои наблюдения.
Свои сообщения Гревингк и Швед сопроводили некоторыми размышлениями о времени появления этих изображений и их смысле.
"Бес" неолитического "храма" Онеги, на котором спустя тысячелетия монахи выбили крест.
Гревингк и Швед считали происхождение онежских петроглифов сравнительно недавним. Швед даже приводит в качестве доказательства этого одну бытующую финскую легенду о бесе и бесихе, живущих на берегу Онежского озера, считая, что изображения на скалах - иллюстрация к этой легенде. Гревингк провел анализ более грамотный, а в одном из выводов даже предвосхитил направление последующих расшифровок онежских петроглифов: рисунки, разбросанные по скалам в самом хаотическом, казалось бы, беспорядке, интуиция первооткрывателя объединила в стройные композиции. Он даже свои доклад так и озаглавил: "О групповых начертаниях, иссеченных на скалах..." Гревингк считал, что создатели петроглифов - охотники и рыболовы - увековечивали память о своем роде и его делах, о случившемся на их веку. Некоторые петроглифы, считал исследователь, выбиты в честь богов охоты и рыболовства с целью умилостивить их.
После публикаций Гревингка и Шведа на долгое время онежские писаницы выпадают из поля зрения исследователей, хотя упоминания о них иногда проскальзывали в работах, посвященных историческим древностям. Но и упоминания эти в большинстве своем были более игрой воображения, нежели научными толкованиями.
Стрелок из Залавруги.
Один исследователь, например, считал, что эти изображения оставили "гунны, известные своими курганами и загадочными истуканами", и вообще одна фигура на Бесовом Носу напоминала ему... крокодила. Другой автор, "принимая в соображение низкий уровень нравственного развития живших здесь финских племен", приписывает происхождение онежских петроглифов "более развитому новгородскому племени".
По сути дела, спустя лишь более полувека после открытия онежские изображения были отнесены к "доисторическим древностям", иными словами, "прописаны" в каменном веке.
Неизвестно, как бы дальше шло изучение карельских петроглифов, если бы не одно открытие, как писал впоследствии автор его, "случайное и непредвиденное". В 1926 году ленинградский студент-этнограф Александр Линевский, изучая быт поморов, посещает деревню Выгостров на побережье Белого моря. Местный житель - Линевский с признательностью упоминает его Григорий Павлович Матросов показал молодому этнографу на острове Шойрукшин скалу, буквально усеянную петроглифами. Науке о них ничего известно не было.
Десять лет неотрывно, тщательно и планомерно Линевский изучает, сопоставляет, копирует вновь открытые и онежские изображения, стремясь "выявить место петроглифов Карелии в цепи памятников доисторического искусства".
Трудно найти в науке о каменном веке явление более противоречивое, загадочное, труднопостижимое, чем неолитические наскальные рисунки. Причем эти рисунки казались настолько схематичными, что создавалось впечатление они не столько продукт художественного творчества, сколько своеобразный эквивалент летописных записей, предтеча письменности. И не случайно родилось и прочно закрепилось образное определение петроглифов "энциклопедия каменного века".
Постепенно, по мере накопления знаний о наскальных гравировках, все ясней и ясней вырисовывалась удивительная картина - на огромных пространствах Европы и Азии повсеместно, и с точки зрения исторической перспективы чрезвычайно быстро, на смену красочному реалистическому "пещерному" искусству охотников за мамонтами приходят изображения условные, символичные, орнаментальные. Как пишет академик А. П. Окладников, причина этой смены заключается, вероятнее всего, в коренной смене мировоззрения и мироощущения людей, перешедших от присваивающего, охотничье-собирательного хозяйства к производящему - земледелию и скотоводству. Это высказывание как бы формулирует общепринятую сейчас точку зрения о причинах появления неолитического искусства... Но...
Какой конкретный каждый раз смысл вкладывали неолитические художники в знаки на скалах? Какая жизненная необходимость заставляла создавать эти каменные полотна?
Работы Линевского можно, по существу, назвать первыми, в которых наука от поверхностных описаний и более или менее правдоподобных домыслов перешла к трезвому анализу карельских петроглифов.
Линевский выдвинул гипотезу, согласно которой карельские петроглифы рождены причинами узкопрактическими, утилитарными. В самом процессе изготовления петроглифов, ритуалах, которые, видимо, совершались рядом с ними, исследователь видел только отзвук так называемой охотничьей, промысловой магии. По мнению Линевского, создатели петроглифов были убеждены, что, "достаточно сделать рисунок животного или человека, проговорить определенные словесные формулы - и можно будет влиять на живой оригинал сделанного изображения". Иными словами, если на скале выбита лодка с людьми, это означает лишь то, что охотники плывут на реальный промысел, а единственный смысл изображения - обеспечить обильную добычу.
Совершенно по-иному увидел карельские петроглифы один из крупнейших советских исследователей первобытного общества В. И. Равдоникас. Не только реальную жизнь отображают петроглифы, считал исследователь, но и сложное мировоззрение и космическое миропонимание неолитического человека. Не просто конкретных животных или реальные сцены охоты изображал первобытный художник, но и воссоздавал на скалах сказочный, рожденный культовой фантазией потусторонний м.ир. Конечно, продолжает исследователь, в изначале причин появления петроглифов лежали реальные заботы об успешной охоте, но эти заботы оказались как бы перенесенными в мифологический мир. И там, где Линевский и его сторонники видели просто лодку с охотниками, В. И. Равдоникас видел мифологическую солнечную ладью, совершающую свой извечный и нескончаемый путь; там, где один видел схематическое изображение капканов, другой - символы Солнца.
Петроглифы начинали приобретать в глазах людей XX века некую эмоциональную объемность, смысловую глубину. Мысли Равдоникаса развил ленинградский ученый К. Д. Лаушкин. Его расшифровки петроглифов Карелии зачастую напоминают поэтическую реконструкцию исчезнувшей жизни - "Борьба за огонь", "Луна и ведьма", "Начало мира", "Солнце на закате", "Солнцева мать", "Сотворение человека", "Преступление и наказание злой лягушки"... Еще Равдоникас связывал смысл изображений с окружающей природой, пытался уловить какую-то психологическую закономерность в самом выборе неолитическим художником места для своей мастерской. Первозданный контраст между монументальностью каменных мысов Онежского озера и "непрестанно волнующейся, вечно живой и, как жизнь, безбрежной поверхностью озера с его постоянно меняющимися, почти неуловимыми цветовыми оттенками" первобытный художник, как считал исследователь, инстинктивно отождествлял с понятиями жизни и смерти.
К. Лаушкин развивает эти мысли до масштабов гипотезы. Он видит уже онежский берег как "грандиозный первобытный храм солнца, где куполом было само небо, иконостасом - гранитные скалы с петроглифами, а алтарем горизонт с живым солнечным богом".
...Как это почти всегда бывает, наука, дойдя до неких генеральных обобщений, вновь обязывает исследователей обратиться к конкретным фактам. И, чтобы разобраться в этом клубке мнений, гипотез, споров, дешифровок, необходимо было снова с учетом всех накопленных знаний, новейших открытий в области первобытной культуры вообще вернуться к кропотливой работе по исследованию каждого петроглифа. В 1962 году к такому исследованию наскальных рисунков Карелии приступила археологическая экспедиция Института языка, литературы и истории Карельского филиала АН СССР, возглавляемая кандидатом исторических наук Ю. А. Савватеевым.
К этому времени уже было открыто несколько новых групп беломорских и онежских петроглифов. На Онежском озере, как оказалось, наскальные рисунки были сосредоточены не только на Бесовом Носу, но и на некоторых прилегающих полуостровках. Обнаружены были новые группы петроглифов и на острове Шойрукшин, и на острове Ерпин Пудас, и самое к тому времени крупное скопление беломорских петроглифов - на острове Большой Малинин в местности, названной Залавруга. Всего со времен исследования Линевского были открыты сотни и сотни новых изображений. Число их тоже еще надо было уточнить, так как, во-первых, не было издано полного свода рисунков, а во-вторых, многие открытые ранее надо было отыскивать заново - заметные, видимые только при определенном освещении, которые, как писал Линевский, удавалось обнаружить, только ощупывая скалу... языком...
Но уже осенью 1963 года экспедиция обнаружила вблизи ранее известного "месторождения" рисунков в Залавруге новое скопление - оно было найдено под слоем неолитической стоянки. Это было только началом. Под слоем наносного песка открывались все новые и новые изображения.
...Длинная, украшенная головой лося лодка с людьми, плывущая на восток. Люди в лодке стоят во весь рост, один из них стреляет из лука, остальные вытянули руки вперед.
...Массивный длинноногий лось, идущий на запад.
...Какой-то зверек, пораженный стрелами.
...Лодка с тремя гребцами, также плывущая на восток. У лодки высоко поднято носовое украшение в виде головы зверя с загнутым рогом и длинной шеей.
...Лыжник, только что спустившийся со склона, - художник даже изобразил извилистую линию лыжни.
...Снова лодка с гребцами.
Их оказалось очень много, лодок с высоко поднятыми носовыми украшениями, с людьми, то кидающими гарпуны, то тянущими уже загарпуненных морских рыбин, то гребущими, то просто стоящими или сидящими.
Всего в Новой Залавруге экспедиция открыла 1176 изображений - вдвое больше того, что было найдено раньше в Карелии. Из них 428 рисунков лодок.
Первые же публикации поставили Новую Залавругу в ряд мировых научных открытий. Появилась возможность на новом огромном фактическом материале, позволяющем исключить, по сути дела, всякую субъективность, вновь вернуться к основным вопросам векового спора: так что же такое карельские петроглифы - следы магических заклинаний или запечатленный в камне космический эпос неолита?
Но опять же, как почти всегда бывает в науке, чем большим числом конкретных фактов имеет возможность оперировать исследователь, тем затруднительнее оказывается ему отвечать на подобные - монументально поставленные - вопросы. И может наступить такой момент, когда факты вообще начинают отрицать правомерность подобных вопросов, ибо вырисовывают столь сложную картину, что однозначно объяснить ее уже нельзя. Именно такая картина постепенно выявилась в результате десяти лет работы экспедиции.
Петроглифы в Карелии возникли еще в III тысячелетии до нашей эры. Первоначально это искусство и на Беломорье, и на Онежском озере имело много одинаковых черт, но со временем этих черт становилось все меньше и меньше. И если для онежских художников излюбленными мотивами стали образы сверхъестественные, мифологические, то творцы петроглифов Беломорья основное свое внимание обратили на изображение действия. Отсюда следует естественный вывод - нельзя рассматривать наскальное искусство как нечто застывшее. И, рассуждая о нем', нельзя резко отделять магическую сторону от космологической, упрощать каким бы то ни было однозначным определением тот сложный мир чувств и представлений, что скрывается за петроглифами...
Создатели беломорских петроглифов, пишет исследователь, изображали главным образом действие - в Залавруге были открыты уникальные для всего неолитического искусства композиции из десятков фигур. Но художник изображает всегда не просто сцены охоты, рыбной ловли - он запечатлевает победу человека надо всем, с чем сталкивает его нелегкая жизнь, будь то единоборство с медведем или лосем, охота на оленей или белух. Эти петроглифы - гимн отваге Человека.
Наскальные изображения Беломорья
Да, беломорский художник рассказывает о делах реальных, но за этой реальностью скрываются глобального масштаба обобщения самой сути человеческого бытия, осознание своего места на Земле.
Создателей же петроглифов Онеги, как показали результаты работы экспедиции, больше интересовал не показ окружающего мира, но мифологическое истолкование его - в наскальных "полотнах" они передавали свои представления о мироздании, мироустройстве и его движущих силах. Но в центр этого фантастического, ирреального мира, как и на беломорских петроглифах, человек поставил себя.
Петроглифы оказались не просто "энциклопедией", но, по образному определению советского исследователя А. Д. Столяра, "мастерскими сознания", где тысячелетиями накапливались и осмысливались духовные ценности человечества.
Исследователи лишь недавно переступили порог этой мастерской. Исчезли те, кто творил в ней, и некому рассказать о мыслях мастеров, чьи произведения остались на каменных панно. Эти панно надо расшифровывать, как расшифровывают мертвые языки. Первые слова этого языка прочитаны, нащупаны путеводные нити в ошеломляюще сложный, еще вчера неведомый мир.
О чем поведали эти слова, какие картины этого мира открываются перед исследователями, - об этом мы расскажем в следующий раз.