Стивен Ликок
Очерки обо всем
Пособие для занятых людей
ПРЕДИСЛОВИЕ
Последние несколько лет показали, что в наше время университет становится совершенно ненужным учреждением. Обучение в колледжах постепенно вытесняется самообразованием по таким замечательным кратким пособиям, как «Общеобразовательные беседы у очага», «Всемирная библиотека-малютка», «Конические сечения для школьников» или «Рассказы о сферической тригонометрии для малышей». Благодаря этим книгам наша молодежь, к какому бы слою общества она ни принадлежала, больше не будет томиться неутоленной жаждой знаний. Теперь эту жажду можно утолить за один присест. Точно так же любой деловой человек, если ему хочется следить за основными течениями в развитии истории, философии и радиоактивности, вполне может заниматься этими предметами во время переодевания к обеду.
Таким путем всю массу человеческих знаний, оказывается, можно сжать до очень небольшого объема. Но, думается, даже и теперь еще есть пути к дальнейшему ее уплотнению. Ведь даже самые краткие из существующих пособий все еще слишком длинны для современного делового человека. Нельзя забывать, что он очень занят. А если не занят, то устал. У него не столько свободного времени, чтобы он мог позволить себе читать целых пять страниц печатного текста только для того, чтобы узнать, например, когда Греция достигла расцвета и когда пришла в упадок. Если грекам хотелось, чтобы все это дошло до него, им надо было проделать это побыстрее. И, уж конечно, сейчас и в голову никому не придет читать какую-нибудь пространную статью с таблицами и диаграммами, повествующую о том, как в течение двадцати миллионов лет плейстоцена простейшие превращались в беспозвоночных. Человек не располагает двадцатью миллионами лет. Этот процесс явно длился слишком долго. Нынче нам нужно что-нибудь покороче и поживее, что-нибудь более осязаемое.
Исходя из вышесказанного, я подготовил серию «Очерков обо всем», охватывающую все области науки и литературы. Каждый отдельный очерк написан с таким расчетом, чтобы дать деловому человеку достаточные – и притом совершенно достаточные – сведения по любой отрасли знания. Как только я замечаю, что он получил достаточно, я немедленно останавливаюсь. Предоставляю самому читателю судить, насколько точно определен мною предел полного насыщения.
Таким путем всю массу человеческих знаний, оказывается, можно сжать до очень небольшого объема. Но, думается, даже и теперь еще есть пути к дальнейшему ее уплотнению. Ведь даже самые краткие из существующих пособий все еще слишком длинны для современного делового человека. Нельзя забывать, что он очень занят. А если не занят, то устал. У него не столько свободного времени, чтобы он мог позволить себе читать целых пять страниц печатного текста только для того, чтобы узнать, например, когда Греция достигла расцвета и когда пришла в упадок. Если грекам хотелось, чтобы все это дошло до него, им надо было проделать это побыстрее. И, уж конечно, сейчас и в голову никому не придет читать какую-нибудь пространную статью с таблицами и диаграммами, повествующую о том, как в течение двадцати миллионов лет плейстоцена простейшие превращались в беспозвоночных. Человек не располагает двадцатью миллионами лет. Этот процесс явно длился слишком долго. Нынче нам нужно что-нибудь покороче и поживее, что-нибудь более осязаемое.
Исходя из вышесказанного, я подготовил серию «Очерков обо всем», охватывающую все области науки и литературы. Каждый отдельный очерк написан с таким расчетом, чтобы дать деловому человеку достаточные – и притом совершенно достаточные – сведения по любой отрасли знания. Как только я замечаю, что он получил достаточно, я немедленно останавливаюсь. Предоставляю самому читателю судить, насколько точно определен мною предел полного насыщения.
ТОM I
Очерки о Шекспире
(Предназначаются для подготовки научных работников в течение пятнадцати минут. Прочитавшему гарантируется присвоение ученой степени доктора философии)
Жизнь Шекспира. Нам ничего не известно о том, где и когда Шекспир родился. Тем не менее он умер.
Косвенные данные, полученные из посмертного анализа его произведений, позволяют утверждать, что в разные периоды жизни он перепробовал профессии юриста, моряка и писца; кроме того, ему пришлось быть актером, трактирщиком и конюхом. Можно предположить, что именно за трактирной стойкой он и приобрел столь характерное для него поразительное знание людей и нравов (ср. «Генрих V», V, 2: «Теперь скажите, господа, что вам подать?»).
Вместе с тем разносторонняя эрудиция, о которой свидетельствует каждая его строка, несомненно доказывает, что Шекспир прошел также интеллектуальную подготовку, необходимую для адвоката (ср. «Макбет», VI, 4: «Что мне с того?»), а ряд отрывков наводит на мысль о том, что поэт был весьма близко знаком и с жизнью моряков («Ромео и Джульетта», VIII, 14: «Ах, няня, не стало ль лучше голове ее?»).
Однако, судя по тому, что он сделал из английского языка, он никогда не учился в колледже.
Всевозможные возможности. Согласно общераспространенной версии, Шекспир был весьма посредственным актером. Полагают, что он исполнял роль призрака, а также, возможно, роли: «Входит горожанин», «Слышен звук фанфар», «Раздается собачий лай» или «Из дома слышится звон колокольчика». (Примечание: В бытность автора членом студенческого драматического общества ему тоже случалось выступать в роли фанфар, колокольчика, собаки и так далее).
Наши соображения о личности Шекспира или, как теперь принято говорить, о Шекспире-человеке лучше всего выражает цитата из превосходного исследования, выполненного, насколько нам известно, профессором Гилбертом Мерри, хотя, возможно, некоторое участие в этой работе принимал, между прочим, и Брандер Мэтьюз:
«Шекспир, вероятно, был гениален. По-видимому, он любил своих друзей и, возможно, проводил много времени в их обществе. Он, очевидно, был человеком добродушным и беспечным, причем, весьма возможно, у него был дурной характер. Известно также, что он пил (ср. «Тит Андроник», I, 1: «Чего б тут выпить?»), но, по всей вероятности, не слишком много (ср. «Король Лир», II, 1: «Довольно!»; также «Макбет», X, 20: «Довольно! Стойте!»). По всей видимости, Шекспир любил детей и собак, однако нет никаких указаний на то, как он относился к дикобразам.
Нетрудно представить себе такую картину: в таверне «Митра» сидит Шекспир со своими закадычными друзьями. Может быть, он вместе со всеми поет песни, возможно, осушая при этом кружку-другую пива. Время от времени он погружается в глубокую задумчивость, и его мысленному взору является величественный призрак Юлия Цезаря».
К этому превосходному анализу нам хочется добавить всего лишь несколько слов: нам совсем нетрудно представить себе, как великий писатель сидит в любом другом месте, – и в этом-то по существу и заключается главная прелесть исследований о Шекспире.
Единственное достоверное сведение о нем: он завещал жене свою старую кровать.
После смерти Ш. город, где он родился – то ли Стрэтфорд-на-Эйвоне, то ли какой-то другой, – стал местом паломничества всех просвещенных туристов. Когда нынче попадаешь на тихую улочку этого провинциального городка, испытываешь странное чувство при мысли, что именно здесь или где-то в другом месте действительно некогда жил и мыслил великий английский бард.
Творчество Шекспира. Прежде всего следует остановиться на сонетах, которые, как утверждает профессор Мэтьюз, были написаны, весьма возможно, еще при жизни Шекспира и, уж во всяком случае, не после его смерти. Красота сонетов настолько поражает читателя, что совершенно лишает его возможности запомнить, о чем в них, собственно, идет речь. Однако для современного делового человека достаточно назвать следующие: «Пью за здравие Мери», «Тише, мыши, кот на крыше» и «Приголубь, приласкай!». Этого вполне достаточно на все случаи жизни.
Среди величайших произведений Шекспира следует назвать его исторические хроники: «Генрих I», «Генрих II», «Генрих III», «Генрих IV», «Генрих V», «Генрих VI», «Генрих VII», «Генрих VIII». Предполагают, что смерть прервала его работу над пьесой о Генрихе IX. Существует мнение, будто Шекспир считал, что раз напав на жилу, надо разрабатывать ее до конца.
Авторство отдельных частей его исторических драм или даже целых драм окончательно еще не установлено. Так, наши самые авторитетные критики утверждают, что, например, в «Генрихе V» сто первых строк написаны Беном Джонсоном, последующие двести – самим Шекспиром (кроме половины строки в середине, которая, несомненно, принадлежит Марло), следующие сто – опять Джонсоном, но с помощью Флетчера, а далее идут строки, написанные поочередно Шекспиром, Мэссинджером и Марло. Установить авторство оставшейся части драмы практически невозможно, и каждый исследователь придерживается тут своей версии.
Однако сами мы нисколько не заблуждаемся относительно того, что действительно принадлежит перу Шекспира, а что – нет. В строках, написанных самим Шекспиром, есть нечто неуловимое, безошибочно подсказывающее, что перед нами Шекспир. Так, слова: «Раздается звук фанфар… Входит Глостер с возгласом: – Эй, вы, там, о-го-го-о!» – могут принадлежать только Шекспиру, потому что только Шекспир мог до этого додуматься. В самом деле, только Шекспир сумел ввести в свои драмы нечто совершенно новое, например: «Входит Кембридж, за ним следует Топор» или «Входит Оксфорд, за ним следует Факел». Его менее прославленные собратья по перу никогда не могли добиться такой изысканности и тонкости выражения, и, прочитав строку: «Входит граф Ричмонд, за ним следует щенок», всякий сразу поймет, что перед ним жалкая мазня.
Есть еще один признак, по которому можно судить, была ли данная историческая драма написана Шекспиром. Мы имеем в виду форму обращения персонажей. У Шекспира они обращаются друг к другу не по имени, а по названию места жительства: «Что скажет наш французский брат на это?», или – «Ну, бельгиец, решай, что лучше?», или – «Так, продолжай, бургундец, мы ухо к тебе склоняем».
Нам тоже пришло однажды в голову попытаться использовать этот прием в жизни, но, надо сказать, неудачно. Друзья почему-то не хотели, чтобы мы обращались к ним таким образом: «Как дела, ты, из квартиры Б, Гровнер-сквер?» или – «Ну-ка, давай, ты с Марлборо, верхний этаж, квартира шесть…».
Великие трагедии. Каждый образованный человек должен иметь общее представление о великих трагедиях Шекспира. Если при этом исходить из того, что обычно хранит в памяти рядовой зритель или читатель, получить это общее представление можно без особых усилий. Например:
Гамлет (не путать с «Омлетом» Вольтера), принц Датский, жил в изумительной обстановке и носил черный бархатный костюм. То ли потому, что он был ненормальный, то ли наоборот, но он постоянно находился в мрачном настроении. Он убил своего дядю и еще каких-то людей, имен которых обычно никто не помнит.
Это так потрясло Офелию, что она решила покончить с собой, но, как это ни странно, бросившись в реку, не пошла ко дну, а медленно поплыла по течению, распевая песни и что-то крича. В самом конце Гамлет закалывает Лаэрта, а потом и себя. После этого все прыгают в его могилу, пока она не наполняется до краев. Тут занавес падает. Лица, способные удержать все это в памяти, по праву смотрят на других несколько свысока.
Шекспир и сравнительное литературоведение. Современная наука внесла значительный вклад в изучение творческого наследия Шекспира и способствовала пробуждению интереса к его произведениям, исследовав источники, из которых он черпал сюжеты для своих пьес. Оказывается, все они восходят к седой старине. Нетрудно проследить, что сюжет Гамлета заимствован из древневавилонской драмы под названием «Хамлид», которая, в свою очередь, по-видимому, является всего лишь вариантом древнеиндийской трагедии «Жизнь Уильяма Джонсона».
Вполне возможно также, что тема «Короля Лира» восходит к древнекитайской драме «Липо», а «Макбет», как показали новейшие исследования наших ученых, обнаруживает явные следы шотландского происхождения.
По сути дела, вместо того чтобы сидеть и придумывать сюжеты для своих пьес, Шекспир рылся в старых сагах, мифах, сказаниях, легендах, архивах и фольклоре, на что у него, вероятно, уходили целые годы.
Внешность. Шекспира обычно изображают с остроконечной бородкой, волосами, подстриженными ежиком, и широкими залысинами над лбом, большими диковатыми глазами, крупным носом и скошенным подбородком. При этом на лице его написано полное отсутствие мысли, граничащее со слабоумием.
Выводы. Из всего вышесказанного следует запомнить, что произведениям Шекспира присущи следующие черты: величие, грандиозность, вкус, гармоничность, возвышенность, широта, размах, протяженность, а также понимание, глубина, сила и ясность, темперамент и мощь.
Заключение: Шекспир был очень хорошим писателем.
Косвенные данные, полученные из посмертного анализа его произведений, позволяют утверждать, что в разные периоды жизни он перепробовал профессии юриста, моряка и писца; кроме того, ему пришлось быть актером, трактирщиком и конюхом. Можно предположить, что именно за трактирной стойкой он и приобрел столь характерное для него поразительное знание людей и нравов (ср. «Генрих V», V, 2: «Теперь скажите, господа, что вам подать?»).
Вместе с тем разносторонняя эрудиция, о которой свидетельствует каждая его строка, несомненно доказывает, что Шекспир прошел также интеллектуальную подготовку, необходимую для адвоката (ср. «Макбет», VI, 4: «Что мне с того?»), а ряд отрывков наводит на мысль о том, что поэт был весьма близко знаком и с жизнью моряков («Ромео и Джульетта», VIII, 14: «Ах, няня, не стало ль лучше голове ее?»).
Однако, судя по тому, что он сделал из английского языка, он никогда не учился в колледже.
Всевозможные возможности. Согласно общераспространенной версии, Шекспир был весьма посредственным актером. Полагают, что он исполнял роль призрака, а также, возможно, роли: «Входит горожанин», «Слышен звук фанфар», «Раздается собачий лай» или «Из дома слышится звон колокольчика». (Примечание: В бытность автора членом студенческого драматического общества ему тоже случалось выступать в роли фанфар, колокольчика, собаки и так далее).
Наши соображения о личности Шекспира или, как теперь принято говорить, о Шекспире-человеке лучше всего выражает цитата из превосходного исследования, выполненного, насколько нам известно, профессором Гилбертом Мерри, хотя, возможно, некоторое участие в этой работе принимал, между прочим, и Брандер Мэтьюз:
«Шекспир, вероятно, был гениален. По-видимому, он любил своих друзей и, возможно, проводил много времени в их обществе. Он, очевидно, был человеком добродушным и беспечным, причем, весьма возможно, у него был дурной характер. Известно также, что он пил (ср. «Тит Андроник», I, 1: «Чего б тут выпить?»), но, по всей вероятности, не слишком много (ср. «Король Лир», II, 1: «Довольно!»; также «Макбет», X, 20: «Довольно! Стойте!»). По всей видимости, Шекспир любил детей и собак, однако нет никаких указаний на то, как он относился к дикобразам.
Нетрудно представить себе такую картину: в таверне «Митра» сидит Шекспир со своими закадычными друзьями. Может быть, он вместе со всеми поет песни, возможно, осушая при этом кружку-другую пива. Время от времени он погружается в глубокую задумчивость, и его мысленному взору является величественный призрак Юлия Цезаря».
К этому превосходному анализу нам хочется добавить всего лишь несколько слов: нам совсем нетрудно представить себе, как великий писатель сидит в любом другом месте, – и в этом-то по существу и заключается главная прелесть исследований о Шекспире.
Единственное достоверное сведение о нем: он завещал жене свою старую кровать.
После смерти Ш. город, где он родился – то ли Стрэтфорд-на-Эйвоне, то ли какой-то другой, – стал местом паломничества всех просвещенных туристов. Когда нынче попадаешь на тихую улочку этого провинциального городка, испытываешь странное чувство при мысли, что именно здесь или где-то в другом месте действительно некогда жил и мыслил великий английский бард.
Среди величайших произведений Шекспира следует назвать его исторические хроники: «Генрих I», «Генрих II», «Генрих III», «Генрих IV», «Генрих V», «Генрих VI», «Генрих VII», «Генрих VIII». Предполагают, что смерть прервала его работу над пьесой о Генрихе IX. Существует мнение, будто Шекспир считал, что раз напав на жилу, надо разрабатывать ее до конца.
Авторство отдельных частей его исторических драм или даже целых драм окончательно еще не установлено. Так, наши самые авторитетные критики утверждают, что, например, в «Генрихе V» сто первых строк написаны Беном Джонсоном, последующие двести – самим Шекспиром (кроме половины строки в середине, которая, несомненно, принадлежит Марло), следующие сто – опять Джонсоном, но с помощью Флетчера, а далее идут строки, написанные поочередно Шекспиром, Мэссинджером и Марло. Установить авторство оставшейся части драмы практически невозможно, и каждый исследователь придерживается тут своей версии.
Однако сами мы нисколько не заблуждаемся относительно того, что действительно принадлежит перу Шекспира, а что – нет. В строках, написанных самим Шекспиром, есть нечто неуловимое, безошибочно подсказывающее, что перед нами Шекспир. Так, слова: «Раздается звук фанфар… Входит Глостер с возгласом: – Эй, вы, там, о-го-го-о!» – могут принадлежать только Шекспиру, потому что только Шекспир мог до этого додуматься. В самом деле, только Шекспир сумел ввести в свои драмы нечто совершенно новое, например: «Входит Кембридж, за ним следует Топор» или «Входит Оксфорд, за ним следует Факел». Его менее прославленные собратья по перу никогда не могли добиться такой изысканности и тонкости выражения, и, прочитав строку: «Входит граф Ричмонд, за ним следует щенок», всякий сразу поймет, что перед ним жалкая мазня.
Есть еще один признак, по которому можно судить, была ли данная историческая драма написана Шекспиром. Мы имеем в виду форму обращения персонажей. У Шекспира они обращаются друг к другу не по имени, а по названию места жительства: «Что скажет наш французский брат на это?», или – «Ну, бельгиец, решай, что лучше?», или – «Так, продолжай, бургундец, мы ухо к тебе склоняем».
Нам тоже пришло однажды в голову попытаться использовать этот прием в жизни, но, надо сказать, неудачно. Друзья почему-то не хотели, чтобы мы обращались к ним таким образом: «Как дела, ты, из квартиры Б, Гровнер-сквер?» или – «Ну-ка, давай, ты с Марлборо, верхний этаж, квартира шесть…».
Великие трагедии. Каждый образованный человек должен иметь общее представление о великих трагедиях Шекспира. Если при этом исходить из того, что обычно хранит в памяти рядовой зритель или читатель, получить это общее представление можно без особых усилий. Например:
Гамлет (не путать с «Омлетом» Вольтера), принц Датский, жил в изумительной обстановке и носил черный бархатный костюм. То ли потому, что он был ненормальный, то ли наоборот, но он постоянно находился в мрачном настроении. Он убил своего дядю и еще каких-то людей, имен которых обычно никто не помнит.
Это так потрясло Офелию, что она решила покончить с собой, но, как это ни странно, бросившись в реку, не пошла ко дну, а медленно поплыла по течению, распевая песни и что-то крича. В самом конце Гамлет закалывает Лаэрта, а потом и себя. После этого все прыгают в его могилу, пока она не наполняется до краев. Тут занавес падает. Лица, способные удержать все это в памяти, по праву смотрят на других несколько свысока.
Шекспир и сравнительное литературоведение. Современная наука внесла значительный вклад в изучение творческого наследия Шекспира и способствовала пробуждению интереса к его произведениям, исследовав источники, из которых он черпал сюжеты для своих пьес. Оказывается, все они восходят к седой старине. Нетрудно проследить, что сюжет Гамлета заимствован из древневавилонской драмы под названием «Хамлид», которая, в свою очередь, по-видимому, является всего лишь вариантом древнеиндийской трагедии «Жизнь Уильяма Джонсона».
Вполне возможно также, что тема «Короля Лира» восходит к древнекитайской драме «Липо», а «Макбет», как показали новейшие исследования наших ученых, обнаруживает явные следы шотландского происхождения.
По сути дела, вместо того чтобы сидеть и придумывать сюжеты для своих пьес, Шекспир рылся в старых сагах, мифах, сказаниях, легендах, архивах и фольклоре, на что у него, вероятно, уходили целые годы.
Внешность. Шекспира обычно изображают с остроконечной бородкой, волосами, подстриженными ежиком, и широкими залысинами над лбом, большими диковатыми глазами, крупным носом и скошенным подбородком. При этом на лице его написано полное отсутствие мысли, граничащее со слабоумием.
Выводы. Из всего вышесказанного следует запомнить, что произведениям Шекспира присущи следующие черты: величие, грандиозность, вкус, гармоничность, возвышенность, широта, размах, протяженность, а также понимание, глубина, сила и ясность, темперамент и мощь.
Заключение: Шекспир был очень хорошим писателем.
ТОМ II
Очерки об эволюционном учении
(Пересмотрены и рекомендованы в качестве пособи» для всех: специально переработаны для школ штата Теннесси)
За последнее время наши школы, по-видимому, вновь оказались перед рядом серьезных трудностей, возникших в связи с преподаванием эволюционного учения. Одно из двух: либо этот предмет преподается совершенно неправильно, либо с ним самим не все обстоит благополучно. Нам казалось, что положения эволюционной теории уже давным-давно повсеместно получили безоговорочное признание, а потому потеряли всякую притягательную силу для широкой публики. Их давно изучают наравне со сферической тригонометрией и сравнительной историей религий, и никому не приходило в голову придавать эволюционной теории значение большее, чем, скажем, антропологии.
И вдруг что-то случилось. В одной из школ Канзаса ученик швырнул на пол книгу и заявил, что, если его еще раз назовут простейшим, он не станет ходить на занятия. Какой-то папаша из Остабула (Оклахома) подал местному школьному начальству заявление о том, что не может допустить, чтобы его детей учили, будто они произошли от обезьяны, ибо это бросает тень на его репутацию. Волна протестов прокатилась по всем школам.
Ученики высыпали на улицы с плакатами, на которых было написано: «Разве мы павианы? Обезьянам – ура!»
Ротари-клубы разных городов один за другим стали рыносить решения о том, что они не могут поддержать (или понять?) учение о законах биогенеза и предлагают его упразднить.
В Уиноне (Юта) женский клуб «За культуру» потребовал, чтобы в учебниках их штата имя Чарлза Дарвина было заменено именем У. Дж. Брайена. «Общество борцов против пивных» постановило, чтобы количество учебных часов, отводимое в школах на дарвинизм, не превышало половины процента общего их числа.
Предлагаемые «Очерки об эволюционном учении» были задуманы и написаны именно в связи с создавшимся затруднительным положением. Автор ставил себе целью пересмотреть и переработать железные законы эволюционной теории таким образом, чтобы сделать ее приемлемой для всех без исключения.
Совершенно очевидно, что начинать подобный курс надо с изложения того, какой вид имела эволюционная теория до появления первых протестов. В то время у каждого из нас еще со школьных лет в общих, может быть несколько расплывчатых, но все же вполне определенных чертах хранились в памяти основные положения дарвинизма.
Некоторые смутные воспоминания об эволюционном учении, вынесенные из школы. Мы все произошли от обезьяны, но это было так давно, что теперь этого можно больше не стесняться, примерно две или три тысячи лет тому назад и, должно быть, после, а не до Троянской войны.
Не надо забывать, что существует много пород обезьян: обыкновенная обезьяна, которую мы часто видим на улицах с шарманкой (communis monacus); бабуин, гиббон (не Эдуард!); умный, веселый крошка шимпанзе; волосатый длиннорукий орангутанг. Возможно, нашим предком был именно он.
Однако происхождением человека от обезьяны вопрос далеко не исчерпывается. На более ранней ступени развития человек не был даже обезьяной. Начинал он, вероятно, с простого червя, потом перешел в устрицу, из устрицы – в рыбу, потом – в змею, из змеи – в птицу, из нее – в летучую белку и уже только тогда – в обезьяну.
Так же развивались и все остальные животные. Все они произошли друг от друга. Оказывается, лошадь – это на самом деле птица, совершенно такая же, как ворона, и разница между ними чисто внешняя. Если бы у вороны были бы еще две ноги и не было перьев, она отличалась бы от лошади только величиной.
Все эти изменения были вызваны так называемым естественным отбором. Змея, которая жалила злее других змей, имела больше шансов выжить. Все живое должно было или приспособиться, или погибнуть.
Так, жираф разработал себе шею. Еж отрастил иголки. Аист развил ноги. Вонючка тоже приобрела особые полезные качества. Словом, все животные, каких мы привыкли видеть вокруг нас: вонючка, жаба, осьминог, канарейка, – исключительно отборная публика.
Это изумительное открытие было сделано Чарлзом Дарвином. Вернувшись в Англию после пятилетнего плавания на «Бигле» по южным морям в качестве натуралиста, Дарвин написал книгу, известную под названием «Sartor Resartus», в которой доказал происхождение человечества от метрической системы обезьян.
Нельзя не признать, что в таком виде теория Дарвина едва ли могла серьезно оскорбить чьи-либо чувства. Поэтому естественно было бы предположить, что недавние ожесточенные нападки были вызваны не теорией как таковой, а тем, как ее изложил сам Дарвин. Но и это предположение едва ли верно. У меня сейчас нет под рукой книг Дарвина, но, в общем, я достаточно хорошо помню, что он писал, и могу легко все пересказать.
И вдруг что-то случилось. В одной из школ Канзаса ученик швырнул на пол книгу и заявил, что, если его еще раз назовут простейшим, он не станет ходить на занятия. Какой-то папаша из Остабула (Оклахома) подал местному школьному начальству заявление о том, что не может допустить, чтобы его детей учили, будто они произошли от обезьяны, ибо это бросает тень на его репутацию. Волна протестов прокатилась по всем школам.
Ученики высыпали на улицы с плакатами, на которых было написано: «Разве мы павианы? Обезьянам – ура!»
Ротари-клубы разных городов один за другим стали рыносить решения о том, что они не могут поддержать (или понять?) учение о законах биогенеза и предлагают его упразднить.
В Уиноне (Юта) женский клуб «За культуру» потребовал, чтобы в учебниках их штата имя Чарлза Дарвина было заменено именем У. Дж. Брайена. «Общество борцов против пивных» постановило, чтобы количество учебных часов, отводимое в школах на дарвинизм, не превышало половины процента общего их числа.
Предлагаемые «Очерки об эволюционном учении» были задуманы и написаны именно в связи с создавшимся затруднительным положением. Автор ставил себе целью пересмотреть и переработать железные законы эволюционной теории таким образом, чтобы сделать ее приемлемой для всех без исключения.
Совершенно очевидно, что начинать подобный курс надо с изложения того, какой вид имела эволюционная теория до появления первых протестов. В то время у каждого из нас еще со школьных лет в общих, может быть несколько расплывчатых, но все же вполне определенных чертах хранились в памяти основные положения дарвинизма.
Некоторые смутные воспоминания об эволюционном учении, вынесенные из школы. Мы все произошли от обезьяны, но это было так давно, что теперь этого можно больше не стесняться, примерно две или три тысячи лет тому назад и, должно быть, после, а не до Троянской войны.
Не надо забывать, что существует много пород обезьян: обыкновенная обезьяна, которую мы часто видим на улицах с шарманкой (communis monacus); бабуин, гиббон (не Эдуард!); умный, веселый крошка шимпанзе; волосатый длиннорукий орангутанг. Возможно, нашим предком был именно он.
Однако происхождением человека от обезьяны вопрос далеко не исчерпывается. На более ранней ступени развития человек не был даже обезьяной. Начинал он, вероятно, с простого червя, потом перешел в устрицу, из устрицы – в рыбу, потом – в змею, из змеи – в птицу, из нее – в летучую белку и уже только тогда – в обезьяну.
Все эти изменения были вызваны так называемым естественным отбором. Змея, которая жалила злее других змей, имела больше шансов выжить. Все живое должно было или приспособиться, или погибнуть.
Так, жираф разработал себе шею. Еж отрастил иголки. Аист развил ноги. Вонючка тоже приобрела особые полезные качества. Словом, все животные, каких мы привыкли видеть вокруг нас: вонючка, жаба, осьминог, канарейка, – исключительно отборная публика.
Это изумительное открытие было сделано Чарлзом Дарвином. Вернувшись в Англию после пятилетнего плавания на «Бигле» по южным морям в качестве натуралиста, Дарвин написал книгу, известную под названием «Sartor Resartus», в которой доказал происхождение человечества от метрической системы обезьян.
Нельзя не признать, что в таком виде теория Дарвина едва ли могла серьезно оскорбить чьи-либо чувства. Поэтому естественно было бы предположить, что недавние ожесточенные нападки были вызваны не теорией как таковой, а тем, как ее изложил сам Дарвин. Но и это предположение едва ли верно. У меня сейчас нет под рукой книг Дарвина, но, в общем, я достаточно хорошо помню, что он писал, и могу легко все пересказать.
Что писал об этом сам Дарвин
(Мои личные воспоминания о труде великого естествоиспытателя)
«На Антильских островах у обыкновенной вороны, или декапода, две лапы, тогда как у вида, обитающего на Галапагосских островах, – три. Однако, по-видимому, третья лапа используется не для передвижения, а для переговоров. Во время пребывания на Галапагосских островах доктор Андерсон, служивший на «Невыразимом», видел на дереве двух ворон. Одна была явно крупнее другой. В Эквадоре доктор Андерсон видел также ящерицу, у которой не хватало одного пальца. В общем, он приятно провел время.
Конечно, нельзя утверждать, что ворона и ящерица – это одна и та же птица, хотя тем не менее нет никакого сомнения в том, что последний шейный позвонок ящерицы имеет строение, сходное с зачаточным спинным плавником вороны. Однако я говорю об этом весьма осторожно и полностью отдаю себе отчет во всех возможных роковых последствиях подобного утверждения.
Я позволю себе заметить, что, когда мне самому довелось в 1923 году посетить на «Невозможном» Пищеводные острова, я своими глазами видел стаю пернатых, получивших у моряков название подхвостников, которые сидели, держась лапами за снасти. В общем, я наблюдал множество интереснейших явлений подобного рода.
Помнится, плавая на «Бигле», мы однажды высадились на Маркизских островах, где наш капитан и его помощники побывали в гостях у губернатора, который угощал их цыплятами и бататами. После пиршества несколько туземок стали танцевать хула-хула, а я пошел бродить по лесу и собрал неплохую коллекцию жаб.
На другом острове, пока капитан и офицеры смотрели, как танцуют хичи-хичи, мне удалось поймать несколько весьма примечательных экземпляров ящериц и набрать полный карман колорадских жуков».
Ознакомившись с этим ясным и четким изложением того, что писал сам Дарвин (или, по крайней мере, того, что запомнилось автору), всякий, безусловно, согласится, что нет никакой необходимости лишать этого ученого права на его великие открытия.
Но, чтобы внести в вопрос еще большую ясность, напомним читателю, в какой форме эволюционная теория преподается у нас в школах. У меня в руках изложение основных принципов этого учения, которое было сделано по требованию прессы одним выдающимся биологом в то время, когда полемика была в самом разгаре. То, что он говорит, сводится к следующему или примерно к следующему:
«Оставив в стороне спорные вопросы, мы должны, во всяком случае, признать существование продолжительного морфологического видоизменения протоплазмы…» (Я со своей стороны считаю, что это совершенно справедливая, смелая констатация объективного факта…) «Цитология пока еще не вышла из младенческого состояния…» (Это, конечно, плохо, но ведь она еще вырастет.) «Но она, по крайней мере, допускает возможность основных соответствий, что устраняет всякие априорные затруднения, которые встают на пути эволюции». Что и требовалось доказать. Теперь, во всяком случае, всем станет ясно, что больше в школах не будет никаких недоразумений по этому вопросу.
Период развития. Хотя мы и пришли к определенному мнению относительно характера процесса, в результате которого на земле зародилась и постепенно развилась жизнь, вопрос о продолжительности этого процесса все еще остается открытым. Какими единицами времени он измеряется? Иными словами – как однажды в минуту столь характерного для него мгновенного прозрения поставил этот вопрос Анри Бергсон, – сколько это заняло времени?
Согласно первым данным ученых-эволюционистов возраст человека исчисляется примерно в 500000 лет. Это до смешного мало. За это время человек не успел бы по-настоящему развиться. Гексли смело увеличил эту цифру до 1000 000 лет. Лорд Келвин при всеобщем одобрении довел ее до 2 000 000 лет. Но едва смолкла буря восторгов, как сэр Рей Лэнкестер снова поразил вселенную, заявив, что человеку ни более ни менее как 4 000000 лет. Спустя два года какой-то профессор из Смитсоновского научно-исследовательского института увеличил возраст человека до 5 000 000 лет. Затем эта цифра была, в свою очередь, пересмотрена и увеличена до 10 000 000 лет. Но и эта последняя из года в год возрастает при бурном одобрении всего мира.
Согласно недавним сообщениям, некий ученый из Высшей технической школы в Скенектеди установил, что возраст человека равен 100 000 000 лет. Таким образом, деловой человек не сделает грубой ошибки, если в качестве рабочей гипотезы (для чисто практических целей) примет, что современному человеку примерно от 100000 000 до 1000 000 000 лет. Ночные сторожа, возможно, несколько старше.
Послесловие. Новейшие поправки к теории Дарвина. Ко всему вышесказанному мы с большим удовлетворением должны добавить, что еще большую ясность в дискуссию по вопросам эволюционной теории внесло то обстоятельство, что современные ученые-биологи принимают, оказывается, отнюдь не все положения Чарлза Дарвина. Мне удалось установить, что они жаждут внести в его эволюционное учение значительное количество поправок.
Теперь становится ясным, что Дарвин придавал чрезмерно большое значение так называемому естественному отбору и борьбе за существование. Современные ученые полагают, что ни то, ни другое не имело существенного значения. Далее Дарвин, по-видимому, переоценил роль наследственности. Более того, сама идея изменчивости видов была в корне ошибочной. Вполне возможно также, что у него было совершенно неправильное представление об обезьяне. Кроме того, сомнительно, совершил ли он в самом деле путешествие именно на «Бигле». Может быть, это был «Финеас К. Флетчер» из Дулута. Наконец, пока еще не установлено, действительно ли фамилия великого натуралиста была Дарвин.
Конечно, нельзя утверждать, что ворона и ящерица – это одна и та же птица, хотя тем не менее нет никакого сомнения в том, что последний шейный позвонок ящерицы имеет строение, сходное с зачаточным спинным плавником вороны. Однако я говорю об этом весьма осторожно и полностью отдаю себе отчет во всех возможных роковых последствиях подобного утверждения.
Я позволю себе заметить, что, когда мне самому довелось в 1923 году посетить на «Невозможном» Пищеводные острова, я своими глазами видел стаю пернатых, получивших у моряков название подхвостников, которые сидели, держась лапами за снасти. В общем, я наблюдал множество интереснейших явлений подобного рода.
Помнится, плавая на «Бигле», мы однажды высадились на Маркизских островах, где наш капитан и его помощники побывали в гостях у губернатора, который угощал их цыплятами и бататами. После пиршества несколько туземок стали танцевать хула-хула, а я пошел бродить по лесу и собрал неплохую коллекцию жаб.
На другом острове, пока капитан и офицеры смотрели, как танцуют хичи-хичи, мне удалось поймать несколько весьма примечательных экземпляров ящериц и набрать полный карман колорадских жуков».
Ознакомившись с этим ясным и четким изложением того, что писал сам Дарвин (или, по крайней мере, того, что запомнилось автору), всякий, безусловно, согласится, что нет никакой необходимости лишать этого ученого права на его великие открытия.
Но, чтобы внести в вопрос еще большую ясность, напомним читателю, в какой форме эволюционная теория преподается у нас в школах. У меня в руках изложение основных принципов этого учения, которое было сделано по требованию прессы одним выдающимся биологом в то время, когда полемика была в самом разгаре. То, что он говорит, сводится к следующему или примерно к следующему:
«Оставив в стороне спорные вопросы, мы должны, во всяком случае, признать существование продолжительного морфологического видоизменения протоплазмы…» (Я со своей стороны считаю, что это совершенно справедливая, смелая констатация объективного факта…) «Цитология пока еще не вышла из младенческого состояния…» (Это, конечно, плохо, но ведь она еще вырастет.) «Но она, по крайней мере, допускает возможность основных соответствий, что устраняет всякие априорные затруднения, которые встают на пути эволюции». Что и требовалось доказать. Теперь, во всяком случае, всем станет ясно, что больше в школах не будет никаких недоразумений по этому вопросу.
Период развития. Хотя мы и пришли к определенному мнению относительно характера процесса, в результате которого на земле зародилась и постепенно развилась жизнь, вопрос о продолжительности этого процесса все еще остается открытым. Какими единицами времени он измеряется? Иными словами – как однажды в минуту столь характерного для него мгновенного прозрения поставил этот вопрос Анри Бергсон, – сколько это заняло времени?
Согласно первым данным ученых-эволюционистов возраст человека исчисляется примерно в 500000 лет. Это до смешного мало. За это время человек не успел бы по-настоящему развиться. Гексли смело увеличил эту цифру до 1000 000 лет. Лорд Келвин при всеобщем одобрении довел ее до 2 000 000 лет. Но едва смолкла буря восторгов, как сэр Рей Лэнкестер снова поразил вселенную, заявив, что человеку ни более ни менее как 4 000000 лет. Спустя два года какой-то профессор из Смитсоновского научно-исследовательского института увеличил возраст человека до 5 000 000 лет. Затем эта цифра была, в свою очередь, пересмотрена и увеличена до 10 000 000 лет. Но и эта последняя из года в год возрастает при бурном одобрении всего мира.
Согласно недавним сообщениям, некий ученый из Высшей технической школы в Скенектеди установил, что возраст человека равен 100 000 000 лет. Таким образом, деловой человек не сделает грубой ошибки, если в качестве рабочей гипотезы (для чисто практических целей) примет, что современному человеку примерно от 100000 000 до 1000 000 000 лет. Ночные сторожа, возможно, несколько старше.
Послесловие. Новейшие поправки к теории Дарвина. Ко всему вышесказанному мы с большим удовлетворением должны добавить, что еще большую ясность в дискуссию по вопросам эволюционной теории внесло то обстоятельство, что современные ученые-биологи принимают, оказывается, отнюдь не все положения Чарлза Дарвина. Мне удалось установить, что они жаждут внести в его эволюционное учение значительное количество поправок.
Теперь становится ясным, что Дарвин придавал чрезмерно большое значение так называемому естественному отбору и борьбе за существование. Современные ученые полагают, что ни то, ни другое не имело существенного значения. Далее Дарвин, по-видимому, переоценил роль наследственности. Более того, сама идея изменчивости видов была в корне ошибочной. Вполне возможно также, что у него было совершенно неправильное представление об обезьяне. Кроме того, сомнительно, совершил ли он в самом деле путешествие именно на «Бигле». Может быть, это был «Финеас К. Флетчер» из Дулута. Наконец, пока еще не установлено, действительно ли фамилия великого натуралиста была Дарвин.
Том III
Очерки об астрономии
Мир, или вселенная, где мы устраиваем свои дела, состоит из бесчисленного количества – может быть, сотни биллионов, а, впрочем, может быть, и нет – сверкающих звезд, звездочек, комет, темных планет, астероидов, метеоров, метеоритов и пылевых облаков, вращающихся по огромным орбитам во всевозможных направлениях, со всевозможными скоростями. Мы не знаем, какие из этих тел пригодны для жизни и в какой мере они могут быть использованы в деловом аспекте.
Свет, излучаемый этими звездами, преодолевает такие огромные расстояния, что, в основном, он до нас еще не дошел. Но об этом не стоит жалеть, так как из-за этих непомерно больших расстояний свет звезд не имеет промышленного значения. Достаточно взглянуть ясной ночью на звездное небо, чтобы убедиться в полной их бесполезности.
Весь свет, тепло и энергию, имеющие практическое значение, дает нам солнце. Хотя солнце очень невелико, оно испускает невероятно много тепла. Деловой человек может составить некоторое представление об интенсивности солнечных лучей, вообразив на минуту, что все лампы осветительной сети любых двух крупных американских городов слились в одну; такая лампа окажется лишь очень не намного ярче солнца.
Земля вращается вокруг солнца и одновременно вокруг своей оси, причем периодом ее вращения, а также восходом и заходом солнца управляет Вашингтон (федеральный округ Колумбия). Несколько лет тому назад правительство Соединенных Штатов решило ввести единое время и приняло систему стандартного времени. В результате в штате Теннесси возникло движение за увеличение продолжительности года.
Луна, находящаяся довольно близко от нас, но не представляющая никакой экономической ценности, вращается вокруг земли. В ясные ночи ее хорошо видно за пределами города. Несколько лет назад, когда на нью-йоркской электростанции произошла незначительная авария, жители города могли отчетливо видеть, как луна прошла за шпилем Стильдам-билдинга и чуть было не задела крыши Ого-билдинга. По сообщениям очевидцев, она была почти круглая, но с неровными краями и светила недостаточно ярко, по-видимому вследствие какой-то неисправности.
Планеты, подобно земле, вращаются вокруг солнца. Некоторые из них отстоят от нас так далеко, что не имеют практического значения, и к ним, как и к звездам, можно больше не возвращаться. Зато одна или даже две планеты находятся от земли на таком близком расстоянии, что их, по всей вероятности, удастся использовать. Особый интерес представляет планета Марс, так как на ее поверхности астрономы обнаружили нечто похожее на сеть каналов, сходящихся в определенных точках, в которых, по-видимому, расположены отели. Для того чтобы привлечь к этому делу внимание крупного капитала, в последнее время неоднократно предлагалось послать на Марс какие-нибудь сигналы, причем, как было предусмотрительно замечено, эти сигналы должны передаваться на шести языках.
Свет, излучаемый этими звездами, преодолевает такие огромные расстояния, что, в основном, он до нас еще не дошел. Но об этом не стоит жалеть, так как из-за этих непомерно больших расстояний свет звезд не имеет промышленного значения. Достаточно взглянуть ясной ночью на звездное небо, чтобы убедиться в полной их бесполезности.
Весь свет, тепло и энергию, имеющие практическое значение, дает нам солнце. Хотя солнце очень невелико, оно испускает невероятно много тепла. Деловой человек может составить некоторое представление об интенсивности солнечных лучей, вообразив на минуту, что все лампы осветительной сети любых двух крупных американских городов слились в одну; такая лампа окажется лишь очень не намного ярче солнца.
Земля вращается вокруг солнца и одновременно вокруг своей оси, причем периодом ее вращения, а также восходом и заходом солнца управляет Вашингтон (федеральный округ Колумбия). Несколько лет тому назад правительство Соединенных Штатов решило ввести единое время и приняло систему стандартного времени. В результате в штате Теннесси возникло движение за увеличение продолжительности года.
Луна, находящаяся довольно близко от нас, но не представляющая никакой экономической ценности, вращается вокруг земли. В ясные ночи ее хорошо видно за пределами города. Несколько лет назад, когда на нью-йоркской электростанции произошла незначительная авария, жители города могли отчетливо видеть, как луна прошла за шпилем Стильдам-билдинга и чуть было не задела крыши Ого-билдинга. По сообщениям очевидцев, она была почти круглая, но с неровными краями и светила недостаточно ярко, по-видимому вследствие какой-то неисправности.
Планеты, подобно земле, вращаются вокруг солнца. Некоторые из них отстоят от нас так далеко, что не имеют практического значения, и к ним, как и к звездам, можно больше не возвращаться. Зато одна или даже две планеты находятся от земли на таком близком расстоянии, что их, по всей вероятности, удастся использовать. Особый интерес представляет планета Марс, так как на ее поверхности астрономы обнаружили нечто похожее на сеть каналов, сходящихся в определенных точках, в которых, по-видимому, расположены отели. Для того чтобы привлечь к этому делу внимание крупного капитала, в последнее время неоднократно предлагалось послать на Марс какие-нибудь сигналы, причем, как было предусмотрительно замечено, эти сигналы должны передаваться на шести языках.
ТОM IV
Очерки о новейших достижениях науки
(Составлены специально для членов женских клубов «За культуру» в полном соответствии с их циклами лекций о развитии науки)
Теория относительности Эйнштейна. Едва ли можно назвать Эйнштейна красивым мужчиной. Многие из членов Бостонского ежедвухнедельного женского научного общества, которым довелось его видеть, утверждают, что на вид он весьма невзрачен. Другие же, наоборот, находят в нем нечто особенное, нечто такое, что они не могут выразить словами, но очень хорошо чувствуют. Не подлежит сомнению, что Эйнштейн ничего не понимает в искусстве одеваться. Костюм у него имеет такой вид, словно его только что вытащили из мешка старьевщика; по словам одной дамы, которая слушала в Пенсильванском университете его лекцию об измерениях длины световых волн, галстук на нем был совершенно немыслимый и к тому же красного цвета. Тот факт, что ему до сих пор об этом не сказали, вызывает всеобщее удивление, и общественное мнение все более склоняется к тому, что кто-то должен наконец им заняться.
Эйнштейн не женат. Согласно сведениям, полученным от членов научно-исследовательского астрономического клуба «Файв-о-клок» в Трентоне (Нью-Джерси), в жизни ученого была одна романтическая история. Полагают, что, когда Эйнштейн был еще бедным студентом, ему отказала некая очень богатая девушка и что именно это обстоятельство побудило его заняться физикой. Говорят, так бывает довольно часто. Но, оставив в стороне вопрос о его женитьбе, мы должны сказать, что в тех клубах, где ему приходилось выступать, он, разумеется, держался безукоризненно и не пил ничего, кроме черного кофе.
Чувствуется, что теория Эйнштейна заслуженно привлекает к себе всеобщее внимание.
Великие открытия мадам Кюри. Мадам Кюри, бесспорно, принадлежит к числу великих ученых, но едва ли можно утверждать, что она привлекательная женщина или женщина, способная создать настоящий домашний очаг. Две дамы из омахского женского астрономического общества «За чашкЪи чая» слышали в Вашингтоне лекцию мадам Кюри о гамма-излучении гелия. Они рассказывают, что им было довольно трудно следить за ходом ее мысли и что, хотя мадам Кюри была в самом обыкновенном костюме, блузка на ней была действительно хороша – элегантна, как все вещи, сшитые во Франции. Но как им показалось, самой мадам Кюри явно не хватает чисто женского обаяния.
Работы Резерфорда по теории строения атома. Эрнест Резерфорд, или, точнее, сэр Эрнест Резерфорд, как его теперь следует именовать, потому что несколько лет тому назад за какие-то открытия в молекулах ему пожаловали титул, – человек средних лет с поразительно красивым лицом. Возможно, кое-кому покажется, что он начинает стареть, но это зависит от точки зрения. Если считать пятидесятилетнего мужчину стариком, то сэр Эрнест действительно стар. Но, по единодушному мнению многих членов разнообразных научных обществ, пятьдесят лет – лучший возраст для мужчины. Всех, кто стоит на этой точке зрения, Резерфорд, безусловно, заинтересует. Его светлые, цвета серо-голубой стали глаза наводят слушателей на мысли о чем-то суровом и сильном, чему, впрочем, трудно найти точное определение. Понятно, что, будучи в Торонто, этот могучий британец произвел потрясающее впечатление на дамское физико-химическое развлекательно-исследовательское общество.
Встречаясь с сэром Эрнестом, членам различных учебных клубов следует помнить, что он лауреат Нобелевской премии и что ее удостаиваются не за личные качества, а за нечто совсем иное.
Эйнштейн не женат. Согласно сведениям, полученным от членов научно-исследовательского астрономического клуба «Файв-о-клок» в Трентоне (Нью-Джерси), в жизни ученого была одна романтическая история. Полагают, что, когда Эйнштейн был еще бедным студентом, ему отказала некая очень богатая девушка и что именно это обстоятельство побудило его заняться физикой. Говорят, так бывает довольно часто. Но, оставив в стороне вопрос о его женитьбе, мы должны сказать, что в тех клубах, где ему приходилось выступать, он, разумеется, держался безукоризненно и не пил ничего, кроме черного кофе.
Чувствуется, что теория Эйнштейна заслуженно привлекает к себе всеобщее внимание.
Работы Резерфорда по теории строения атома. Эрнест Резерфорд, или, точнее, сэр Эрнест Резерфорд, как его теперь следует именовать, потому что несколько лет тому назад за какие-то открытия в молекулах ему пожаловали титул, – человек средних лет с поразительно красивым лицом. Возможно, кое-кому покажется, что он начинает стареть, но это зависит от точки зрения. Если считать пятидесятилетнего мужчину стариком, то сэр Эрнест действительно стар. Но, по единодушному мнению многих членов разнообразных научных обществ, пятьдесят лет – лучший возраст для мужчины. Всех, кто стоит на этой точке зрения, Резерфорд, безусловно, заинтересует. Его светлые, цвета серо-голубой стали глаза наводят слушателей на мысли о чем-то суровом и сильном, чему, впрочем, трудно найти точное определение. Понятно, что, будучи в Торонто, этот могучий британец произвел потрясающее впечатление на дамское физико-химическое развлекательно-исследовательское общество.
Встречаясь с сэром Эрнестом, членам различных учебных клубов следует помнить, что он лауреат Нобелевской премии и что ее удостаиваются не за личные качества, а за нечто совсем иное.