---------------------------------------------------------------
© Copyright Tanith Lee "The Demoness"
WWW: home page http://www.tanithlee.com/
© Copyright Александр Гергель(a.gergel[a]itmsk.ru), перевод
Date: 18 Jan 2006
---------------------------------------------------------------
Она ждала в высокой башне.
День приходил, день уходил - она ждала.
Башня была белой, и уходила под ней далеко-далеко вниз к белым волнам
текущих дюн и серо-серебристому моря.
В ее мире не было ни очертаний, ни полутонов; лишь сверкающее серое и
белое. Мир был бесцветным и абстрактным. Сама она боже была белой - одежда,
как пена волн, ее ноги и худые руки - все белое, словно известковые холмы,
убегающие вдаль над морем. Но волосы ее были красными. Красными, словно
кровь. Словно огненная лава, извергнутая из белого ледяного вулкана ее тела.
Она не смотрела на свои волосы, смутно боялась их. Она заплетала их в косы и
укладывала на голове.
Она ждала. Ждала, не зная определенно, почему она ждет, или кого, или
чего.
Она не думала ни о прошлом, ни о будущем, ни о каких-либо определенных
вещах. Не было у нее и памяти, или это только так казалось. Лишь пустая
страница, с которой исчезли слова. Она следила за тем, как чайки,
пронзительно крича, плещутся в воздухе, и ветер вторит их голосам. Временами
она выходила из башни, а потом возвращалась назад, словно фигура в часах. В
ней не было ни стремлений, ни желаний, ни надежд. Она просто существовала.
Она была, и это все.
Время проходило, но время не имело значения. Это мог быть вчерашний или
завтрашний день - день, когда она увидела его.
На рассвете он показался на узкой полоске пляжа между холмами и морем.
Мужчина, одетый в золото, на золотом коне. Летящая грива цвета спелой
пшеницы, алая уздечка с золотыми бубенцами, копыта взрывающие песок. Яркий
свет ослепил ее. Доспехи его, с кистями на плечах казались и слишком
древними и совсем новыми. Растрепанные волосы блестели, как оборванные
струны золотой арфы.
Она почувствовала, как наполняется жизнью, склонившись с высоты своей
белой башни. Этого мужчину я ждала? Сначала он казался муравьем, блестящим
на полоске пляжа, но вскоре уже проезжал под аркой башни. Долетело эхо, а
затем его шаги зазвучали на лестнице. Она слышала, как он минует покой за
покоем, иногда ненадолго останавливается. И тогда она представляла себе, как
он рассматривает какие-то вещи. И с каждым мгновением он приближался. Она
повернулась к двери, через которую он должен сейчас войти. Сердце ее
колотилось. Бессознательно подняла она свои волосы вверх и дала им свободно
упасть.
Он неподвижно стоял на пороге и смотрел на нее. Ей хотелось бы, чтобы
он улыбался, но он сурово и пристально смотрел ей в лицо.
"Где Галбрент?" - спросил он.
Она руками зажала себе рот и тряхнула головой.
"Тот, кто проезжал здесь тридцать дней назад, направляясь в Кринек-Дол.
С арфой за спиной, со шрамом крест накрест над бровью".
Она снова замотала головой, сердце забилось еще чаще. Она прижала руки
к горлу и ждала.
"Галбрент, - повторил он, и глаза его стали узкими и очень яркими, -
мой брат! Названый брат, не кровный. Тот, кого предупреждали Сестры:
"Берегись белой женщины, ожидающей смерти в высокой башне у моря!"
* В русском языке не существует точного эквивалента слова "Demoness",
которое можно рассматривать, как женский род слова "демон". В. Орлов в своем
"Альтисте Данилове" использует выражение "демоническая женщина". Существует
история, что, работая над романом, Орлов хотел использовать слово
"демонесса", но отказался от такой идеи, сочтя слово не совсем грамотным с
точки зрения словообразования в русском языке.
Он шагнул к ней, схватил за волосы и стал наматывать их на руку пока
боль не заполнила ее голову словно серебряное облако.
" Где Галбрент?"- прошипел он, и затем встретил ее глаза.
И это было так, как было для нее. Его глаза были, как летний сад. Она
хотела вобрать из них эти вереницы янтарных теней и солнечных пятен, хотела
чтобы эти надежды, эти стремления и желания, бывшие в них, заполнили ее
пустоту, ее сумрак своей волей и светом. Она жаждала этих отражений жизни,
как рыба жаждет воды, а крылья птицы - воздуха. Глаза ее начали дышать,
пить, словно зверь из лужи. Она обхватила его шею, прильнула к нему,
прижалась к жестким доспехам. А он изрыгал проклятия, пытался стряхнуть с
себя ее руки, освободиться от ее глаз. Но была какая- то приятная
смертельная тяжесть в ее объятиях. Ее взгляд казался бы сном, если б не
заставлял цепенеть все тело. Она тянула его вниз. Он тонул в ее глазах, в ее
теле, плыл в потоках ее желания. Отлив уносил его, и он терялся в лабиринтах
наслаждения, которые, он чувствовал, она принесет. Такого наслаждения, что
не могла и не сможет дать ни одна женщина, ни до, ни после нее. То, что она
предлагала ему, было выше всех возможных наслаждений. Она была чашей, в
которой били ключи и вздымались океаны. Он жаждал этих источников, стремился
к ним, и громко кричал, пытаясь дотянуться до них.
Но тело его сдержало себя, и страсть, наконец, превратилась в
оцепенение, а потом в отвращение к этой бледной твари, извивающейся под ним.
Теперь он понимал, что отдал бы ей все, вместе с уходящей из него жизнью.
Он перекатился в сторону, освобождаясь от нее, повернулся к ней,
заслоняя глаза от страшного, всепоглощающего взгляда.
- Так все это правда. Все что рассказывают о тебе, белая женщина, -
прошептал он глухим, полным ледяного гнева, голосом, больше себе, чем для
нее. - Твой взгляд и твое тело пожирают память и разум. Да, я почувствовал,
как разум покидает меня. И я стал бы пустым, как высосанная волком мозговая
кость. С Галбрентом ты обошлась также?
Ее взгляд затуманивался, темнел, уходил. Она лежала на полу. Она не
понимала. И еще проплыло в ней едва различимое, похожее на сон воспоминание
о мужчине на темном коне, темноволосом, с нежными чертами лица, со шрамом в
виде креста над бровью, и с арфой, закинутой за спину. Теперь она вспомнила,
что когда-то ждала и его. И он пришел, пройдя через длинные залы и
поднявшись по лестницам башни. Но он не отступил в сторону, и свет перешел
из него в нее. Она подняла взгляд на мужчину, которым почти обладала
несколько мгновений назад. Теперь она внезапно вспомнила, что случалось,
когда она ложилась с мужчинами. И не было ни потрясения, ни удивления. Не
было отвращения. Все казалось очень естественным. Ибо, что такого могла
знать она о естественном ходе вещей, чтобы единственно важное для нее дело
показалось бы темным, чуждым и порочным?
- Он мертв, - тихо проговорила она, как бы оправдываясь.
Златовласый выхватил меч и взмахнул им, собираясь снести ей голову. Но
не в обычае рыцарей Кринэк-Дола было убивать женщин, как бы велик не был их
гнев. Он заколебался, и мгновение спустя, вложил меч обратно в ножны.
- Живи, вампир! - проговорил он, и глаза его затуманились от ненависти,
- но никогда больше не вздумай вытягивать разум из мужчин, или я еще увижу
твою голову на шесте!
Могло ли это иметь значение для нее? Ведь она была не совсем человеком,
и ценности человеческие и законы были ей безразличны. Она продолжала
пристально глядеть на него, и она уже любила его, потому что он выиграл,
освободился и не нуждался в ней больше.
А он проходил зал за залом, ища своего названого брата. Галбрента. Но
Галбрент уже бродил когда-то, пошатываясь, по тем же залам, безумный,
покинутый, не помня себя, бродил до тех пор, пока не свалился с высоты в
море. Волны накинулись на него, словно злобные псы и унесли прочь, хищные
чайки клевали его, рвали рыбы, так что теперь он лежал на морском дне,
выбеленный, как слоновая кость, и ничто уже не могло указать, кем был он
раньше, кроме позеленелой золотой арфы, лежащей рядом с ним на песке.
Пока рыцарь искал, женщина неотступно следовала за ним. Она не смогла
бы рассказать ему, куда ушел Галбрент, не смогла бы вспомнить. Но он,
несомненно, догадывался сам. Она смотрела ему в спину, смотрела в лицо,
когда он оборачивался. Ее любовь была всепоглощающей, она съела бы его, если
б могла. Такой была ее любовь.
Но он оттолкнул ее и спустился вниз по лестнице, все дальше, дальше от
нее. Он вскочил на коня и погнал его прочь по дороге над морем, вдоль
вереницы холмов, окаймлявших морской берег.
Три дня она бродила по башне. Она больше не заплетала в косы свои
длинные волосы. Не выходила на выбеленный ветрами берег. Она не ждала
больше. Галбрент, все другие мужчины, потонувшие, словно корабли в ее
смертельных объятиях, потерявшие рассудок на дне ее глаз, в ее теле, все они
были забыты. Возможно, лишь тени на оборотной стороне ее мыслей, не больше.
Но вот его она помнила, рыцаря на коне цвета спелой золотой пшеницы, его
узкие глаза, льняные волосы, его гнев. И как он ушел.
На рассвете четвертого дня она сошла по лестнице, вышла из башни и
стала подниматься по дороге от моря, вслед за ним.
Никогда еще не покидала она башню, ни разу за все эти годы, с тех пор,
как стала тем, кем стала. Раньше не было никаких желаний, теперь, словно
что-то гнало ее.
Треснутое солнце освещало серое небо. Солнце, да еще ее развивающиеся
волосы были двумя яркими алыми пятнами в бесцветной стране, которую она
покидала.
Через несколько дней местность изменила цвета. Цвет изменился с белого
на черный. Холмы, словно припавшие к земле вороны, стояли на страже по обеим
сторонам дороги. Небо чернело бурями. Теперь ноги ее были красными, как и ее
волосы, потому что острые черные камни ранили ее словно ножи. Она была из
тех, кому не нужны сон и пища, и поэтому она просто шла день и ночь, шла по
следам копыт. Иногда попадался лошадиный навоз, кое-где она видела обрывки
его плаща, висящие на кустах колючей ежевики. Или находила кострище, и тогда
она пробегала по остывшими углям пальцами, и языком проводила по пеплу,
узнавая, что здесь он лежал, согреваясь, три ночи назад, когда угли эти были
живыми.
Потом была черная река в ночном мраке. Круглая голубая луна казалась
почти прозрачной, а огромные черные тучи в небе сшибались словно злобные
птицы. И была там старая ведьма, склонившаяся над кипящей водой и следящая
за синеватыми языками пламени костра на котором бурлил котел с самой
смертью. Ведьма была вся закутана во что-то черное, так что видны были
только глаза, да тощие руки, торчавшие словно кости. Увидев белую женщину,
бредущую вдоль реки, она завизжала: "Вот дорога на Кринэк-Дол! Вот она!
Прямо за рекой!" Тут ведьма оставила свое варево, подскочила к женщине,
схватила за плечи и повернула ее лицом к реке.
"Тебе не перебраться. Мост разрушен. Он это сделал, зная, что ты идешь
следом. Он был так испуган. Лошадь скакала так, что искры летели из под
копыт, зная что девка - вампир преследует их. Я дала ему амулет, чтобы
защитить от тебя, но пользы от него не будет. Поглядеть на тебя , так ты
просто сам голод. И в этом твоя любовь, преследовать мужчину, ненавидящего
тебя сердцем и душой? И не ты ли довела до гибели его названого брата
Галбрента Славного?" Тут ведьма плюнула. "Так что же заставляет тебя так
спешить за ударом меча, а это единственное, что он жаждет тебе дать?"
Но белая женщина уже уходила от нее вниз по берегу, ища и ища место,
где можно перебраться на другую сторону, хотя любой, кроме нее мог бы
видеть, что никакого моста нет. А ведьма бежала за ней следом, подскакивая,
как страшный черный козел. Да и козлиные рога стали видны на ее голове,
показывая, кто она есть на самом деле. Она похлопала женщину по плечу.
"Ты хоть знаешь его имя? Нет? Их же так много в мире. Если ты хочешь
заполучить его, ступай в воду и она сама перенесет тебя. Или боишься? Долгие
поиски ждут тебя, но уж когда ты найдешь его, он станет твоим! Только помни
о цене, которую он заплатит за это. Он станет безумным. Но что за радость
для тебя будет, если только сможешь удержать его от высокой скалы и от
смерти. Твой ребенок и твой мужчина, все в одном человеке, и навсегда.
Навсегда!"
Она слышала. И хотя это были только тени ее мыслей, она понимала. У
кромки воды ведьма прошептала: "Но помни, если дашь ему уйти, то
превратишься в пыль. Меч снесет твою голову. Не давай никому и ничему встать
между вами. Помни же!"
Внезапно она выбросила вперед руки и столкнула женщину в воду. Но не
было страха у белой женщины. Волосы и платье удержали ее на поверхности,
течение понесло вниз, руки ее стелились по воде, как утонувшие цветы, а она
думала только о том, как найти его. Всю ночь, под синим хороводом звезд,
серебряные нити реки несли ее между холмистыми берегами. Перед рассветом ее,
словно белую русалку, прибило к кромке льда у подножья холма Дола.
ЕЕ нашли шесть или семь рыбаков. Они подумали, что видят самоубийцу и
крестясь хотели уже бежать за священником, но прежде, чем они успели это
сделать, она поднялась и пошла по каменистой тропе вверх, так и не заметив
их.
Холм зеленел отвратительными ядовитыми растениями. Дальше виднелся лес.
Страна Кринэк была страной жизни, лежащей между мертвыми пространствами к
северу, югу, западу и востоку от нее. На высоком холме стоял королевский
дворец из дерева, камня и меди. Крышу главного королевского зала
поддерживали две сотни колонн из зеленого мрамора, кудрявившихся как
деревья. Играли фонтаны, а вода в бассейнах была ровная как стекло. Под
золотистым небом раскинулись сады, кругом пели птицы, на деревьях зрели
гроздья круглых плодов. Таков был Кринэк-Дол.
В громадной бронзовой арке висел колокол величиной с воина, а язык
колокола был величиной с десятилетнего ребенка. Но она не могла ударить в
колокол. Это мог бы сделать только рослый мужчина на высоком коне, да и он
смог бы дотянуться только мечом. Поэтому она принялась стучать по бронзовой
двери и била до тех пор, пока руки ее не стали такими же окровавленными, как
ее израненные дорожными камнями, ноги.
Был закон в королевских владениях, что всякий, кто ищет милости или
справедливости, или с иной просьбой приходящий должен быть, по меньшей мере,
выслушан. А потому, в конце концов, появился слуга и открыл двери. Волосы и
платье ее были мокрыми после реки, и, шагнув за порог, она оставила за собой
след из черной речной тины. Слуга был очень испуган, но пропустил ее внутрь.
По огромной лестнице поднялась она в зал с лесом колонн, где за длинным
столом трапезничал, вернувшись с утренней молитвы, король со своими
рыцарями. Сам король восседал на высоком троне чеканного золота. Точно так
же сидел он тремя днями раньше, когда со стороны моря, на взмыленной лошади,
примчался бешеным галопом рыцарь с красными от въевшейся пыли глазами.
Король поднялся чтобы приветствовать и обнять его, ведь этого своего рыцаря
он любил больше всех остальных, хотя Галбрента Славного он наверное любил
все же больше, чем этого Элондора, которого женщины меж собой звали Золотым.
Но Элондор отшатнулся от своего короля. "На мне проклятие, - воскликнул
он, - упаси меня бог передать тебе эту заразу!" Он рассказал им о смерти
Галбрента в высокой башне над морем. Напомнил он им и о Сестрах, пяти темных
ведьмах, пришедших в Кринэк-Дол пять месяцев назад и принесших пророчество
гибели пятерых рыцарей. Говоря о женщине в башне и том что сделал с ней, он
побледнел от стыда. Позже он исповедовался священнику и тот горячо молился,
понимая чего так страшится рыцарь - быть с ней, но не отдать ничего, иметь
возможность убить и не сделать этого... с ней осталась вся мощь его
наслаждения и его ненависть, от которой он отказался. Теперь она идет за
ним, идет неотвратимая, как зима, со своей холодной белой страстью. И он
знал, что окажись она снова рядом, у него уже не хватит сил сопротивляться,
он будет пойман в ловушку и уничтожен, рассудок покинет его. Такова мрачная
магия ее сексуального вампиризма, самого древнего и ужасного демона в мире.
Всего этого он еще не знал, пока был в пути те три дня, но покалывание кожи,
холодный озноб в спине и безумный ужас подсказывали ему что идет следом и
кто способен на такое.
Элондор бежал из Кринэк-Дола за день до того, как туда пришла она.
Она стояла в королевском зале и оглядывалась, ища его, сердце ее
стучало. И когда наконец она поняла, что его здесь нет, смертельное
страдание заставило ее пошатнуться, но только на мгновение. Забыв все, помня
только его, она повернулась, чтобы покинуть королевский дворец тем же путем,
каким и пришла. Король поднялся с проклятьями, и трое рыцарей встали у нее
на пути. Они подняли мечи, чтобы зарубить ее, но древнее заклятие вновь
остановило их руки. Никогда не убивали они женщин и не причиняли им вреда.
Трудно было сделать это и теперь. И она прошла мимо, смотря сквозь них
тусклым слепым взглядом.
"Идите следом, - закричал король, - Выполните то, что должен был
сделать он! Помните о ее коварстве и чарах! Не женщина под вашими клинками,
а страшное чудовище!"
Они вышли вслед за ней. На лестнице один из них обогнал ее и глянул в
лицо, но тут же отпрянул, так и не сумев ничего сделать. Ниже ее догнал
другой и схватив, развернул лицом к себе. Он занес над ней меч, но в
последнее мгновение она показалась ему такой жалкой, всего лишь несчастная,
безумная женщина. "Тут какая-то ошибка", - крикнул он себе и недоумевая
отпустил ее.
Третий побежал за своим конем. Усмехаясь от ярости, пересек он двор и
выехал за ворота, чтобы настигнуть ее. Ему казалось, что он выехал на охоту,
впереди слышалось рычание псов и мелькала белая лань, скользя вниз с
зеленого холма Кринэк-Дола. Нагнав ее, он подхватил одной рукой ее
безвольное тело и ускакал в лес, что раскинулся позади холма. Он швырнул ее
на землю, а сам бросился сверху, полный невыносимого желания. Похоть была
оружием, которым он воспользовался, и вскоре уже она выскользнула из под
него и побрела прочь, едва ли сознавая, что он сделал и чем теперь стал.
Днем позже королевские рыцари нашли его, безумца, бродящего в чаще и
созывающего охотничьих собак.
Она шла целый год. И целый год Элондор Золотой бежал от нее. Он
сделался наемником, продавая свое воинское искусство королям, чьи намерения
казались ему добрыми. И никогда не оставался он на одном месте подолгу. Во
сне ему являлся лишь страх и желание, да еще иногда Галбрент, его названый
брат, которого он любил больше всех на свете.
Сменялись времена года. Красные листья падали на ее красные волосы и
устилали землю под ее израненными, измученными, бесчувственными к боли
ногами. И также покрывали они поля сражений которыми проезжал он. Снега
ложились и таяли, прошли морозы и дожди. Вдали от страны Кринэк, по серым
мертвым землям с кривыми деревьями и тонкими шпилями высоких гор бежал он, а
она преследовала его, влекомая инстинктом и желанием, видя и слыша только
его.
И вот, в бесплодных северных землях вышел он ко дворцу господина
здешних уединенных владений. Дворец был темным и мрачным, как окружающие его
утесы. Когда он стучал в ворота, из-за туч показалась зеленая луна. Он
мучился от ран, которые получил в битве два месяца назад, и еще он очень
устал от себя, устал спасаться от непонятного существа, идущего по пятам. Но
все же он сохранил свой облик, облик мужчины на которого стоило посмотреть,
хотя белые нити появились в его золотых волосах, похожих на струны арфы. А
глаза его стали глубокими и смотрящими куда-то внутрь, глаза убийцы и
жертвы, или глаза человека, одержимого дьяволом. Такова была расплата за не
нанесенный когда-то в башне у моря удар.
В зале, освещенном дрожащим пламенем факелов, он говорил с владетелем
этих мест. Но в голове у него то накатывал, то отступал какой-то звенящий
шум. Наконец, краем глаза он увидел какую-то бледную фигуру в дверной арке.
Обрамляя белое лицо, по белым плечам и дальше вниз падала кроваво-красная
ткань. Он понял, что она нашла его, та, что шла следом. Ужас поднялся в нем,
заставил содрогнуться, поразил его, как недавние враги. Он упал, лишившись
чувств, впав в беспамятство на пороге смерти.
Однако женщина, стоявшая в дверях, была не той, о ком он думал. Это
была дочь властителя, имя ее - Саэндра, а на голове у нее была красная шаль,
надетая из-за холода в зале. Прекрасным, словно икона, было ее лицо - белая
кожа, красные губы, а волосы черные, как у Галбрента, каким он помнил его,
скачущим верхом на коне по Кринэк-Долу с арфой на боку. Может, и в самом
деле, она была сестрой Галбрента, потому что сходство было необычайным. Но
она ничего не знала о рыцарях с зеленых холмов. Она, Саэн, тоже ждала
по-своему. Увидев златовласого мужчину и ужас в его глазах, она
почувствовала возбуждение. И если б он захотел тогда завоевать ее любовь, то
не смог бы сделать ничего лучше, чем упасть, словно замертво, у ее ног.
Она сама взялась ухаживать за ним, и находила это ничуть не
утомительным. Открыв глаза и увидев ее лицо, он почувствовал, что жизнь
открывает для него новую страницу.
Любовь меж ними росла также естественно, как растут дети.
Наступила весна, и пришла ночь, которая привела ее в его спальню. Она
принесла с собой свежесть пригубленной чаши, если не полный глоток из чаши.
Но ему, знавшему любовь демона, любовь девушки, пусть и не столь острая,
показалась несравнимо милее. Перед рассветом он поцеловал ее и сказал:
"Завтра, Саэн, я должен уехать отсюда и оставить тебя". Ее глаза наполнились
слезами, и древняя мысль о том, что ее бросают, пришла ей голову.
- Нет, не это, - сказал он. - На мне лежит проклятие. Меня преследуют,
и если я останусь, то погибну.
- Так позволь мне идти с тобой, - сказала Саэндра.
- Нет. Заставить тебя скитаться по свету вместе со мной. И это будет
дар за твою любовь, дорогая? - Лицо его побледнело, и он закрыл глаза.
- Дай мне уйти одному и оставайся с миром. А для меня нет ничего
впереди. Я и так оставался здесь слишком долго.
Но хоть и была нежной, эта девушка из северной страны, в ней была сила.
Она крепко сжала его руки и захотела узнать всю правду. Она спрашивала снова
и снова, до тех пор, пока он не оттолкнул ее так, будто ненавидел, а
рассказал ей все, а потом плакал у нее на груди, как маленький ребенок.
- Пусть приходит, - прошептала Саэндра и глаза ее полыхнули огнем.
А он так устал, год совершенно вымотал его. И он остался, потому что
сила этой женщины показалась ему больше силы любого меча или щита.
Прошла ночь. Весна плыла над миром. Но ничто не росло на этой земле,
кроме сорной травы у дорог, и птицы вили гнезда в горных утесах. Теперь
Элондор служил новому господину. За него сражался он в битве и возвратился
назад с головами врагов. Пир продолжался за полночь, но мясо и вино не
радовали его. Он чувствовал внутри холод и беспокойство, как от
приближающейся болезни.
Пока Саэндра спала, он мерил шагами комнату. Луна взошла поздно и
цветом была, как пожелтевшие кости. С тревогой посмотрел он в окно на
мощеную дорогу внизу и увидел на ней что-то снежно-белое. Длинные худые
белые руки с отросшими словно когти ногтями придерживали развивающиеся
красные волосы. Она не сменила одежды, все то же белое платье висело на ней
оборванным саваном. Ноги иссечены шрамами. Томящееся лицо поднято кверху и
глаза, словно озера хранили лишь его образ. Любовь осталась, такая же
всепоглощающая. Она съела бы его, если б могла. Такая была ее любовь.
Элондор упал на колени и принялся молиться, но слова молитвы не
приходили, была только женщина. Он чувствовал, как она приближается по
горной дороге. Все ближе, ближе. Она просочилась сквозь ворота, как легкий
белый дым, пока часовые дремали. Он слышал ее бесшумные шаги на лестнице,
слышал, как от ее прикосновения беззвучно распахнулась дверь.
Саэндра проснулась и села в кровати. Она видела, как он преклонил
колени и начал молиться, но слова молитвы становились все тише, все слабее.
Она почувствовала ужас - Та была здесь.
И вот он поднялся на ноги, молитва оборвалась. Он был похож на
человека, внезапно лишенного всего, кроме той единственной вещи, которая
тянула и томила его. Словно во сне он повернулся, пересек комнату и вышел за
дверь. Глаза его сияли, а щеки покрылись румянцем. Он шел весело и
стремительно, кровь в нем горела, как огонь. Он пылал страстью, забыв обо
всем, захваченный чарами белой женщины, что ждала его там, внизу.
Когда он был уже на лестнице, Саэндра выскользнула из постели. Если он
выглядел живым и пылающим, она была точно смерть. Выхватив оставленный им
меч, она вся дрожа, но мягко, словно кошка, последовала за ним.
Она была в доме, та женщина из высокой башни у моря. Она стояла в
галерее, чувствуя, что теперь, наконец, он идет к ней. Стояла тихо, лишь
сердце ее колотилось. Руки ее сами потянулись к волосам, распустили их, а
потом вместе с волосами свободно упали вниз. Она думала, находится в своей
башне, но сейчас это не имело значения. Казалось она слышит, как море
плещется у пляжа, а может это был звук ее собственной крови, похожий на
плеск набегающей и уходящей волны. Вскрикнула чайка, но это была лишь
ступень под его ногой. И вот он показался из-за угла. Сердце взлетело в ее
теле будто невесомое или это надежда взлетела птицей. Радость и тепло
наполнили ее, словно она была пустой чашей, и в первый раз тех пор, как она
стала той, кем была, губы ее разжались, и она улыбнулась. Она вскинула руки,
чтобы обнять его, а он стремился в эти объятия.
Но Саэндра была уже рядом, сжимая в руках меч. Она тоже знала старинные
истины и методы - самое древнее и неоспоримое колдовство. И когда Элондор
приблизился, чтобы встретить свою смерть, Саэндра встала между ними. Словно
травинку, подняла она тяжелый меч и взмахнула им. Ничего не знала она ни о
Кринэк-Доле, ни о его воинах - рыцарях, которые не могут причинить вреда
живому существу с грудями и лоном, которое называет себя женщиной. Она
нанесла удар, эгоистичный, тщательный и страстный, защищая все то, что было
у нее дорогого и необходимого.
Долгая белая боль, а за ней долгая алая боль - вот что почувствовала
она, эта женщина из приморской страны. Голова ее слетела с плеч, в тот же
мгновение времени, но время ничего не значило для нее. Ее агония длилась
много веков. А когда прошли эти века, она оставалась лежать глухая,
онемевшая и слепая, разбившись на миллион осколков. И она осознавала, что
значит быть миллионом разрозненных кусков и все же быть одним целым.
Саэндра отступила к Элондору и отвернулась, чтобы не видеть того, что
сделала. Он прижался к ней, просыпаясь от транса. И сейчас она была для него
Галбрентом, его названым братом, восставшим из морской пучины целым и
невредимым с позеленевшей золотой арфой за спиной и темными прядями волос,
перепутавшимися со струнами арфы. Владея этим ударом, Галбрент и не подумал
применить его тогда, в башне. А сейчас Саэн отвоевала им свою любовь,
подводя черту под прошлым.
Пока они стояли, прижавшись друг к другу, белая женщина опадала, как
опадают лепестки цветка. Она летела им в лица, точно белая цветочная пыльца.
Как и предсказывала ей ведьма в свете голубой луны у реки, она стала пылью.
Лишь пылью.
Оседая, пыль кружилась и пульсировала. Крупинки рассеивались в крупицы,
миллионы становились миллионами миллионов, и вскоре ничего уже нельзя было
различить, ни белого, ни красного.
Но она все еще осознавала себя. В каждой мельчайшей частичке оставался
ее неутолимый голод.
И теперь ее носит повсюду, там и здесь. Бесконечное множество мест
притягивает ее и отшвыривает прочь. Она во всем и голод ее повсюду.
Долго еще, после того как Элондор и Саэндра превратятся в совсем другую
пыль, будет летать она по всему свету. Будет попадать в глаза и вызывать
слезы, будет забиваться под ногти убийцам, проникать в разбитые сердца,
чтобы запечатать рану еще большей болью. У нее нет имени, но она в каждом
поступке, в каждой мечте и в каждой мысли. Она все и она ничто. И она
по-прежнему ждет, и будет ждать всегда, на каждой пяди земли.
Чужеземцы поднимаются наверх высокой белой башни и невредимыми
спускаются вниз по ступеням. Чайки вьют гнезда в руинах. Придет день и все
камни, из которых сложена башня, рухнут вниз и раскатятся по непрерывно
текущим, выбеленным дюнам, упадут в серо- серебрящееся море. Однажды
обрушится и утес. А там и страна. Море отпрянет и высохнет, обрушатся небеса
и померкнут звезды. И в этой последней, безвременной темноте останется лишь
она. И будет ждать.
Так пожалейте ее.
© Copyright Tanith Lee "The Demoness"
WWW: home page http://www.tanithlee.com/
© Copyright Александр Гергель(a.gergel[a]itmsk.ru), перевод
Date: 18 Jan 2006
---------------------------------------------------------------
Она ждала в высокой башне.
День приходил, день уходил - она ждала.
Башня была белой, и уходила под ней далеко-далеко вниз к белым волнам
текущих дюн и серо-серебристому моря.
В ее мире не было ни очертаний, ни полутонов; лишь сверкающее серое и
белое. Мир был бесцветным и абстрактным. Сама она боже была белой - одежда,
как пена волн, ее ноги и худые руки - все белое, словно известковые холмы,
убегающие вдаль над морем. Но волосы ее были красными. Красными, словно
кровь. Словно огненная лава, извергнутая из белого ледяного вулкана ее тела.
Она не смотрела на свои волосы, смутно боялась их. Она заплетала их в косы и
укладывала на голове.
Она ждала. Ждала, не зная определенно, почему она ждет, или кого, или
чего.
Она не думала ни о прошлом, ни о будущем, ни о каких-либо определенных
вещах. Не было у нее и памяти, или это только так казалось. Лишь пустая
страница, с которой исчезли слова. Она следила за тем, как чайки,
пронзительно крича, плещутся в воздухе, и ветер вторит их голосам. Временами
она выходила из башни, а потом возвращалась назад, словно фигура в часах. В
ней не было ни стремлений, ни желаний, ни надежд. Она просто существовала.
Она была, и это все.
Время проходило, но время не имело значения. Это мог быть вчерашний или
завтрашний день - день, когда она увидела его.
На рассвете он показался на узкой полоске пляжа между холмами и морем.
Мужчина, одетый в золото, на золотом коне. Летящая грива цвета спелой
пшеницы, алая уздечка с золотыми бубенцами, копыта взрывающие песок. Яркий
свет ослепил ее. Доспехи его, с кистями на плечах казались и слишком
древними и совсем новыми. Растрепанные волосы блестели, как оборванные
струны золотой арфы.
Она почувствовала, как наполняется жизнью, склонившись с высоты своей
белой башни. Этого мужчину я ждала? Сначала он казался муравьем, блестящим
на полоске пляжа, но вскоре уже проезжал под аркой башни. Долетело эхо, а
затем его шаги зазвучали на лестнице. Она слышала, как он минует покой за
покоем, иногда ненадолго останавливается. И тогда она представляла себе, как
он рассматривает какие-то вещи. И с каждым мгновением он приближался. Она
повернулась к двери, через которую он должен сейчас войти. Сердце ее
колотилось. Бессознательно подняла она свои волосы вверх и дала им свободно
упасть.
Он неподвижно стоял на пороге и смотрел на нее. Ей хотелось бы, чтобы
он улыбался, но он сурово и пристально смотрел ей в лицо.
"Где Галбрент?" - спросил он.
Она руками зажала себе рот и тряхнула головой.
"Тот, кто проезжал здесь тридцать дней назад, направляясь в Кринек-Дол.
С арфой за спиной, со шрамом крест накрест над бровью".
Она снова замотала головой, сердце забилось еще чаще. Она прижала руки
к горлу и ждала.
"Галбрент, - повторил он, и глаза его стали узкими и очень яркими, -
мой брат! Названый брат, не кровный. Тот, кого предупреждали Сестры:
"Берегись белой женщины, ожидающей смерти в высокой башне у моря!"
* В русском языке не существует точного эквивалента слова "Demoness",
которое можно рассматривать, как женский род слова "демон". В. Орлов в своем
"Альтисте Данилове" использует выражение "демоническая женщина". Существует
история, что, работая над романом, Орлов хотел использовать слово
"демонесса", но отказался от такой идеи, сочтя слово не совсем грамотным с
точки зрения словообразования в русском языке.
Он шагнул к ней, схватил за волосы и стал наматывать их на руку пока
боль не заполнила ее голову словно серебряное облако.
" Где Галбрент?"- прошипел он, и затем встретил ее глаза.
И это было так, как было для нее. Его глаза были, как летний сад. Она
хотела вобрать из них эти вереницы янтарных теней и солнечных пятен, хотела
чтобы эти надежды, эти стремления и желания, бывшие в них, заполнили ее
пустоту, ее сумрак своей волей и светом. Она жаждала этих отражений жизни,
как рыба жаждет воды, а крылья птицы - воздуха. Глаза ее начали дышать,
пить, словно зверь из лужи. Она обхватила его шею, прильнула к нему,
прижалась к жестким доспехам. А он изрыгал проклятия, пытался стряхнуть с
себя ее руки, освободиться от ее глаз. Но была какая- то приятная
смертельная тяжесть в ее объятиях. Ее взгляд казался бы сном, если б не
заставлял цепенеть все тело. Она тянула его вниз. Он тонул в ее глазах, в ее
теле, плыл в потоках ее желания. Отлив уносил его, и он терялся в лабиринтах
наслаждения, которые, он чувствовал, она принесет. Такого наслаждения, что
не могла и не сможет дать ни одна женщина, ни до, ни после нее. То, что она
предлагала ему, было выше всех возможных наслаждений. Она была чашей, в
которой били ключи и вздымались океаны. Он жаждал этих источников, стремился
к ним, и громко кричал, пытаясь дотянуться до них.
Но тело его сдержало себя, и страсть, наконец, превратилась в
оцепенение, а потом в отвращение к этой бледной твари, извивающейся под ним.
Теперь он понимал, что отдал бы ей все, вместе с уходящей из него жизнью.
Он перекатился в сторону, освобождаясь от нее, повернулся к ней,
заслоняя глаза от страшного, всепоглощающего взгляда.
- Так все это правда. Все что рассказывают о тебе, белая женщина, -
прошептал он глухим, полным ледяного гнева, голосом, больше себе, чем для
нее. - Твой взгляд и твое тело пожирают память и разум. Да, я почувствовал,
как разум покидает меня. И я стал бы пустым, как высосанная волком мозговая
кость. С Галбрентом ты обошлась также?
Ее взгляд затуманивался, темнел, уходил. Она лежала на полу. Она не
понимала. И еще проплыло в ней едва различимое, похожее на сон воспоминание
о мужчине на темном коне, темноволосом, с нежными чертами лица, со шрамом в
виде креста над бровью, и с арфой, закинутой за спину. Теперь она вспомнила,
что когда-то ждала и его. И он пришел, пройдя через длинные залы и
поднявшись по лестницам башни. Но он не отступил в сторону, и свет перешел
из него в нее. Она подняла взгляд на мужчину, которым почти обладала
несколько мгновений назад. Теперь она внезапно вспомнила, что случалось,
когда она ложилась с мужчинами. И не было ни потрясения, ни удивления. Не
было отвращения. Все казалось очень естественным. Ибо, что такого могла
знать она о естественном ходе вещей, чтобы единственно важное для нее дело
показалось бы темным, чуждым и порочным?
- Он мертв, - тихо проговорила она, как бы оправдываясь.
Златовласый выхватил меч и взмахнул им, собираясь снести ей голову. Но
не в обычае рыцарей Кринэк-Дола было убивать женщин, как бы велик не был их
гнев. Он заколебался, и мгновение спустя, вложил меч обратно в ножны.
- Живи, вампир! - проговорил он, и глаза его затуманились от ненависти,
- но никогда больше не вздумай вытягивать разум из мужчин, или я еще увижу
твою голову на шесте!
Могло ли это иметь значение для нее? Ведь она была не совсем человеком,
и ценности человеческие и законы были ей безразличны. Она продолжала
пристально глядеть на него, и она уже любила его, потому что он выиграл,
освободился и не нуждался в ней больше.
А он проходил зал за залом, ища своего названого брата. Галбрента. Но
Галбрент уже бродил когда-то, пошатываясь, по тем же залам, безумный,
покинутый, не помня себя, бродил до тех пор, пока не свалился с высоты в
море. Волны накинулись на него, словно злобные псы и унесли прочь, хищные
чайки клевали его, рвали рыбы, так что теперь он лежал на морском дне,
выбеленный, как слоновая кость, и ничто уже не могло указать, кем был он
раньше, кроме позеленелой золотой арфы, лежащей рядом с ним на песке.
Пока рыцарь искал, женщина неотступно следовала за ним. Она не смогла
бы рассказать ему, куда ушел Галбрент, не смогла бы вспомнить. Но он,
несомненно, догадывался сам. Она смотрела ему в спину, смотрела в лицо,
когда он оборачивался. Ее любовь была всепоглощающей, она съела бы его, если
б могла. Такой была ее любовь.
Но он оттолкнул ее и спустился вниз по лестнице, все дальше, дальше от
нее. Он вскочил на коня и погнал его прочь по дороге над морем, вдоль
вереницы холмов, окаймлявших морской берег.
Три дня она бродила по башне. Она больше не заплетала в косы свои
длинные волосы. Не выходила на выбеленный ветрами берег. Она не ждала
больше. Галбрент, все другие мужчины, потонувшие, словно корабли в ее
смертельных объятиях, потерявшие рассудок на дне ее глаз, в ее теле, все они
были забыты. Возможно, лишь тени на оборотной стороне ее мыслей, не больше.
Но вот его она помнила, рыцаря на коне цвета спелой золотой пшеницы, его
узкие глаза, льняные волосы, его гнев. И как он ушел.
На рассвете четвертого дня она сошла по лестнице, вышла из башни и
стала подниматься по дороге от моря, вслед за ним.
Никогда еще не покидала она башню, ни разу за все эти годы, с тех пор,
как стала тем, кем стала. Раньше не было никаких желаний, теперь, словно
что-то гнало ее.
Треснутое солнце освещало серое небо. Солнце, да еще ее развивающиеся
волосы были двумя яркими алыми пятнами в бесцветной стране, которую она
покидала.
Через несколько дней местность изменила цвета. Цвет изменился с белого
на черный. Холмы, словно припавшие к земле вороны, стояли на страже по обеим
сторонам дороги. Небо чернело бурями. Теперь ноги ее были красными, как и ее
волосы, потому что острые черные камни ранили ее словно ножи. Она была из
тех, кому не нужны сон и пища, и поэтому она просто шла день и ночь, шла по
следам копыт. Иногда попадался лошадиный навоз, кое-где она видела обрывки
его плаща, висящие на кустах колючей ежевики. Или находила кострище, и тогда
она пробегала по остывшими углям пальцами, и языком проводила по пеплу,
узнавая, что здесь он лежал, согреваясь, три ночи назад, когда угли эти были
живыми.
Потом была черная река в ночном мраке. Круглая голубая луна казалась
почти прозрачной, а огромные черные тучи в небе сшибались словно злобные
птицы. И была там старая ведьма, склонившаяся над кипящей водой и следящая
за синеватыми языками пламени костра на котором бурлил котел с самой
смертью. Ведьма была вся закутана во что-то черное, так что видны были
только глаза, да тощие руки, торчавшие словно кости. Увидев белую женщину,
бредущую вдоль реки, она завизжала: "Вот дорога на Кринэк-Дол! Вот она!
Прямо за рекой!" Тут ведьма оставила свое варево, подскочила к женщине,
схватила за плечи и повернула ее лицом к реке.
"Тебе не перебраться. Мост разрушен. Он это сделал, зная, что ты идешь
следом. Он был так испуган. Лошадь скакала так, что искры летели из под
копыт, зная что девка - вампир преследует их. Я дала ему амулет, чтобы
защитить от тебя, но пользы от него не будет. Поглядеть на тебя , так ты
просто сам голод. И в этом твоя любовь, преследовать мужчину, ненавидящего
тебя сердцем и душой? И не ты ли довела до гибели его названого брата
Галбрента Славного?" Тут ведьма плюнула. "Так что же заставляет тебя так
спешить за ударом меча, а это единственное, что он жаждет тебе дать?"
Но белая женщина уже уходила от нее вниз по берегу, ища и ища место,
где можно перебраться на другую сторону, хотя любой, кроме нее мог бы
видеть, что никакого моста нет. А ведьма бежала за ней следом, подскакивая,
как страшный черный козел. Да и козлиные рога стали видны на ее голове,
показывая, кто она есть на самом деле. Она похлопала женщину по плечу.
"Ты хоть знаешь его имя? Нет? Их же так много в мире. Если ты хочешь
заполучить его, ступай в воду и она сама перенесет тебя. Или боишься? Долгие
поиски ждут тебя, но уж когда ты найдешь его, он станет твоим! Только помни
о цене, которую он заплатит за это. Он станет безумным. Но что за радость
для тебя будет, если только сможешь удержать его от высокой скалы и от
смерти. Твой ребенок и твой мужчина, все в одном человеке, и навсегда.
Навсегда!"
Она слышала. И хотя это были только тени ее мыслей, она понимала. У
кромки воды ведьма прошептала: "Но помни, если дашь ему уйти, то
превратишься в пыль. Меч снесет твою голову. Не давай никому и ничему встать
между вами. Помни же!"
Внезапно она выбросила вперед руки и столкнула женщину в воду. Но не
было страха у белой женщины. Волосы и платье удержали ее на поверхности,
течение понесло вниз, руки ее стелились по воде, как утонувшие цветы, а она
думала только о том, как найти его. Всю ночь, под синим хороводом звезд,
серебряные нити реки несли ее между холмистыми берегами. Перед рассветом ее,
словно белую русалку, прибило к кромке льда у подножья холма Дола.
ЕЕ нашли шесть или семь рыбаков. Они подумали, что видят самоубийцу и
крестясь хотели уже бежать за священником, но прежде, чем они успели это
сделать, она поднялась и пошла по каменистой тропе вверх, так и не заметив
их.
Холм зеленел отвратительными ядовитыми растениями. Дальше виднелся лес.
Страна Кринэк была страной жизни, лежащей между мертвыми пространствами к
северу, югу, западу и востоку от нее. На высоком холме стоял королевский
дворец из дерева, камня и меди. Крышу главного королевского зала
поддерживали две сотни колонн из зеленого мрамора, кудрявившихся как
деревья. Играли фонтаны, а вода в бассейнах была ровная как стекло. Под
золотистым небом раскинулись сады, кругом пели птицы, на деревьях зрели
гроздья круглых плодов. Таков был Кринэк-Дол.
В громадной бронзовой арке висел колокол величиной с воина, а язык
колокола был величиной с десятилетнего ребенка. Но она не могла ударить в
колокол. Это мог бы сделать только рослый мужчина на высоком коне, да и он
смог бы дотянуться только мечом. Поэтому она принялась стучать по бронзовой
двери и била до тех пор, пока руки ее не стали такими же окровавленными, как
ее израненные дорожными камнями, ноги.
Был закон в королевских владениях, что всякий, кто ищет милости или
справедливости, или с иной просьбой приходящий должен быть, по меньшей мере,
выслушан. А потому, в конце концов, появился слуга и открыл двери. Волосы и
платье ее были мокрыми после реки, и, шагнув за порог, она оставила за собой
след из черной речной тины. Слуга был очень испуган, но пропустил ее внутрь.
По огромной лестнице поднялась она в зал с лесом колонн, где за длинным
столом трапезничал, вернувшись с утренней молитвы, король со своими
рыцарями. Сам король восседал на высоком троне чеканного золота. Точно так
же сидел он тремя днями раньше, когда со стороны моря, на взмыленной лошади,
примчался бешеным галопом рыцарь с красными от въевшейся пыли глазами.
Король поднялся чтобы приветствовать и обнять его, ведь этого своего рыцаря
он любил больше всех остальных, хотя Галбрента Славного он наверное любил
все же больше, чем этого Элондора, которого женщины меж собой звали Золотым.
Но Элондор отшатнулся от своего короля. "На мне проклятие, - воскликнул
он, - упаси меня бог передать тебе эту заразу!" Он рассказал им о смерти
Галбрента в высокой башне над морем. Напомнил он им и о Сестрах, пяти темных
ведьмах, пришедших в Кринэк-Дол пять месяцев назад и принесших пророчество
гибели пятерых рыцарей. Говоря о женщине в башне и том что сделал с ней, он
побледнел от стыда. Позже он исповедовался священнику и тот горячо молился,
понимая чего так страшится рыцарь - быть с ней, но не отдать ничего, иметь
возможность убить и не сделать этого... с ней осталась вся мощь его
наслаждения и его ненависть, от которой он отказался. Теперь она идет за
ним, идет неотвратимая, как зима, со своей холодной белой страстью. И он
знал, что окажись она снова рядом, у него уже не хватит сил сопротивляться,
он будет пойман в ловушку и уничтожен, рассудок покинет его. Такова мрачная
магия ее сексуального вампиризма, самого древнего и ужасного демона в мире.
Всего этого он еще не знал, пока был в пути те три дня, но покалывание кожи,
холодный озноб в спине и безумный ужас подсказывали ему что идет следом и
кто способен на такое.
Элондор бежал из Кринэк-Дола за день до того, как туда пришла она.
Она стояла в королевском зале и оглядывалась, ища его, сердце ее
стучало. И когда наконец она поняла, что его здесь нет, смертельное
страдание заставило ее пошатнуться, но только на мгновение. Забыв все, помня
только его, она повернулась, чтобы покинуть королевский дворец тем же путем,
каким и пришла. Король поднялся с проклятьями, и трое рыцарей встали у нее
на пути. Они подняли мечи, чтобы зарубить ее, но древнее заклятие вновь
остановило их руки. Никогда не убивали они женщин и не причиняли им вреда.
Трудно было сделать это и теперь. И она прошла мимо, смотря сквозь них
тусклым слепым взглядом.
"Идите следом, - закричал король, - Выполните то, что должен был
сделать он! Помните о ее коварстве и чарах! Не женщина под вашими клинками,
а страшное чудовище!"
Они вышли вслед за ней. На лестнице один из них обогнал ее и глянул в
лицо, но тут же отпрянул, так и не сумев ничего сделать. Ниже ее догнал
другой и схватив, развернул лицом к себе. Он занес над ней меч, но в
последнее мгновение она показалась ему такой жалкой, всего лишь несчастная,
безумная женщина. "Тут какая-то ошибка", - крикнул он себе и недоумевая
отпустил ее.
Третий побежал за своим конем. Усмехаясь от ярости, пересек он двор и
выехал за ворота, чтобы настигнуть ее. Ему казалось, что он выехал на охоту,
впереди слышалось рычание псов и мелькала белая лань, скользя вниз с
зеленого холма Кринэк-Дола. Нагнав ее, он подхватил одной рукой ее
безвольное тело и ускакал в лес, что раскинулся позади холма. Он швырнул ее
на землю, а сам бросился сверху, полный невыносимого желания. Похоть была
оружием, которым он воспользовался, и вскоре уже она выскользнула из под
него и побрела прочь, едва ли сознавая, что он сделал и чем теперь стал.
Днем позже королевские рыцари нашли его, безумца, бродящего в чаще и
созывающего охотничьих собак.
Она шла целый год. И целый год Элондор Золотой бежал от нее. Он
сделался наемником, продавая свое воинское искусство королям, чьи намерения
казались ему добрыми. И никогда не оставался он на одном месте подолгу. Во
сне ему являлся лишь страх и желание, да еще иногда Галбрент, его названый
брат, которого он любил больше всех на свете.
Сменялись времена года. Красные листья падали на ее красные волосы и
устилали землю под ее израненными, измученными, бесчувственными к боли
ногами. И также покрывали они поля сражений которыми проезжал он. Снега
ложились и таяли, прошли морозы и дожди. Вдали от страны Кринэк, по серым
мертвым землям с кривыми деревьями и тонкими шпилями высоких гор бежал он, а
она преследовала его, влекомая инстинктом и желанием, видя и слыша только
его.
И вот, в бесплодных северных землях вышел он ко дворцу господина
здешних уединенных владений. Дворец был темным и мрачным, как окружающие его
утесы. Когда он стучал в ворота, из-за туч показалась зеленая луна. Он
мучился от ран, которые получил в битве два месяца назад, и еще он очень
устал от себя, устал спасаться от непонятного существа, идущего по пятам. Но
все же он сохранил свой облик, облик мужчины на которого стоило посмотреть,
хотя белые нити появились в его золотых волосах, похожих на струны арфы. А
глаза его стали глубокими и смотрящими куда-то внутрь, глаза убийцы и
жертвы, или глаза человека, одержимого дьяволом. Такова была расплата за не
нанесенный когда-то в башне у моря удар.
В зале, освещенном дрожащим пламенем факелов, он говорил с владетелем
этих мест. Но в голове у него то накатывал, то отступал какой-то звенящий
шум. Наконец, краем глаза он увидел какую-то бледную фигуру в дверной арке.
Обрамляя белое лицо, по белым плечам и дальше вниз падала кроваво-красная
ткань. Он понял, что она нашла его, та, что шла следом. Ужас поднялся в нем,
заставил содрогнуться, поразил его, как недавние враги. Он упал, лишившись
чувств, впав в беспамятство на пороге смерти.
Однако женщина, стоявшая в дверях, была не той, о ком он думал. Это
была дочь властителя, имя ее - Саэндра, а на голове у нее была красная шаль,
надетая из-за холода в зале. Прекрасным, словно икона, было ее лицо - белая
кожа, красные губы, а волосы черные, как у Галбрента, каким он помнил его,
скачущим верхом на коне по Кринэк-Долу с арфой на боку. Может, и в самом
деле, она была сестрой Галбрента, потому что сходство было необычайным. Но
она ничего не знала о рыцарях с зеленых холмов. Она, Саэн, тоже ждала
по-своему. Увидев златовласого мужчину и ужас в его глазах, она
почувствовала возбуждение. И если б он захотел тогда завоевать ее любовь, то
не смог бы сделать ничего лучше, чем упасть, словно замертво, у ее ног.
Она сама взялась ухаживать за ним, и находила это ничуть не
утомительным. Открыв глаза и увидев ее лицо, он почувствовал, что жизнь
открывает для него новую страницу.
Любовь меж ними росла также естественно, как растут дети.
Наступила весна, и пришла ночь, которая привела ее в его спальню. Она
принесла с собой свежесть пригубленной чаши, если не полный глоток из чаши.
Но ему, знавшему любовь демона, любовь девушки, пусть и не столь острая,
показалась несравнимо милее. Перед рассветом он поцеловал ее и сказал:
"Завтра, Саэн, я должен уехать отсюда и оставить тебя". Ее глаза наполнились
слезами, и древняя мысль о том, что ее бросают, пришла ей голову.
- Нет, не это, - сказал он. - На мне лежит проклятие. Меня преследуют,
и если я останусь, то погибну.
- Так позволь мне идти с тобой, - сказала Саэндра.
- Нет. Заставить тебя скитаться по свету вместе со мной. И это будет
дар за твою любовь, дорогая? - Лицо его побледнело, и он закрыл глаза.
- Дай мне уйти одному и оставайся с миром. А для меня нет ничего
впереди. Я и так оставался здесь слишком долго.
Но хоть и была нежной, эта девушка из северной страны, в ней была сила.
Она крепко сжала его руки и захотела узнать всю правду. Она спрашивала снова
и снова, до тех пор, пока он не оттолкнул ее так, будто ненавидел, а
рассказал ей все, а потом плакал у нее на груди, как маленький ребенок.
- Пусть приходит, - прошептала Саэндра и глаза ее полыхнули огнем.
А он так устал, год совершенно вымотал его. И он остался, потому что
сила этой женщины показалась ему больше силы любого меча или щита.
Прошла ночь. Весна плыла над миром. Но ничто не росло на этой земле,
кроме сорной травы у дорог, и птицы вили гнезда в горных утесах. Теперь
Элондор служил новому господину. За него сражался он в битве и возвратился
назад с головами врагов. Пир продолжался за полночь, но мясо и вино не
радовали его. Он чувствовал внутри холод и беспокойство, как от
приближающейся болезни.
Пока Саэндра спала, он мерил шагами комнату. Луна взошла поздно и
цветом была, как пожелтевшие кости. С тревогой посмотрел он в окно на
мощеную дорогу внизу и увидел на ней что-то снежно-белое. Длинные худые
белые руки с отросшими словно когти ногтями придерживали развивающиеся
красные волосы. Она не сменила одежды, все то же белое платье висело на ней
оборванным саваном. Ноги иссечены шрамами. Томящееся лицо поднято кверху и
глаза, словно озера хранили лишь его образ. Любовь осталась, такая же
всепоглощающая. Она съела бы его, если б могла. Такая была ее любовь.
Элондор упал на колени и принялся молиться, но слова молитвы не
приходили, была только женщина. Он чувствовал, как она приближается по
горной дороге. Все ближе, ближе. Она просочилась сквозь ворота, как легкий
белый дым, пока часовые дремали. Он слышал ее бесшумные шаги на лестнице,
слышал, как от ее прикосновения беззвучно распахнулась дверь.
Саэндра проснулась и села в кровати. Она видела, как он преклонил
колени и начал молиться, но слова молитвы становились все тише, все слабее.
Она почувствовала ужас - Та была здесь.
И вот он поднялся на ноги, молитва оборвалась. Он был похож на
человека, внезапно лишенного всего, кроме той единственной вещи, которая
тянула и томила его. Словно во сне он повернулся, пересек комнату и вышел за
дверь. Глаза его сияли, а щеки покрылись румянцем. Он шел весело и
стремительно, кровь в нем горела, как огонь. Он пылал страстью, забыв обо
всем, захваченный чарами белой женщины, что ждала его там, внизу.
Когда он был уже на лестнице, Саэндра выскользнула из постели. Если он
выглядел живым и пылающим, она была точно смерть. Выхватив оставленный им
меч, она вся дрожа, но мягко, словно кошка, последовала за ним.
Она была в доме, та женщина из высокой башни у моря. Она стояла в
галерее, чувствуя, что теперь, наконец, он идет к ней. Стояла тихо, лишь
сердце ее колотилось. Руки ее сами потянулись к волосам, распустили их, а
потом вместе с волосами свободно упали вниз. Она думала, находится в своей
башне, но сейчас это не имело значения. Казалось она слышит, как море
плещется у пляжа, а может это был звук ее собственной крови, похожий на
плеск набегающей и уходящей волны. Вскрикнула чайка, но это была лишь
ступень под его ногой. И вот он показался из-за угла. Сердце взлетело в ее
теле будто невесомое или это надежда взлетела птицей. Радость и тепло
наполнили ее, словно она была пустой чашей, и в первый раз тех пор, как она
стала той, кем была, губы ее разжались, и она улыбнулась. Она вскинула руки,
чтобы обнять его, а он стремился в эти объятия.
Но Саэндра была уже рядом, сжимая в руках меч. Она тоже знала старинные
истины и методы - самое древнее и неоспоримое колдовство. И когда Элондор
приблизился, чтобы встретить свою смерть, Саэндра встала между ними. Словно
травинку, подняла она тяжелый меч и взмахнула им. Ничего не знала она ни о
Кринэк-Доле, ни о его воинах - рыцарях, которые не могут причинить вреда
живому существу с грудями и лоном, которое называет себя женщиной. Она
нанесла удар, эгоистичный, тщательный и страстный, защищая все то, что было
у нее дорогого и необходимого.
Долгая белая боль, а за ней долгая алая боль - вот что почувствовала
она, эта женщина из приморской страны. Голова ее слетела с плеч, в тот же
мгновение времени, но время ничего не значило для нее. Ее агония длилась
много веков. А когда прошли эти века, она оставалась лежать глухая,
онемевшая и слепая, разбившись на миллион осколков. И она осознавала, что
значит быть миллионом разрозненных кусков и все же быть одним целым.
Саэндра отступила к Элондору и отвернулась, чтобы не видеть того, что
сделала. Он прижался к ней, просыпаясь от транса. И сейчас она была для него
Галбрентом, его названым братом, восставшим из морской пучины целым и
невредимым с позеленевшей золотой арфой за спиной и темными прядями волос,
перепутавшимися со струнами арфы. Владея этим ударом, Галбрент и не подумал
применить его тогда, в башне. А сейчас Саэн отвоевала им свою любовь,
подводя черту под прошлым.
Пока они стояли, прижавшись друг к другу, белая женщина опадала, как
опадают лепестки цветка. Она летела им в лица, точно белая цветочная пыльца.
Как и предсказывала ей ведьма в свете голубой луны у реки, она стала пылью.
Лишь пылью.
Оседая, пыль кружилась и пульсировала. Крупинки рассеивались в крупицы,
миллионы становились миллионами миллионов, и вскоре ничего уже нельзя было
различить, ни белого, ни красного.
Но она все еще осознавала себя. В каждой мельчайшей частичке оставался
ее неутолимый голод.
И теперь ее носит повсюду, там и здесь. Бесконечное множество мест
притягивает ее и отшвыривает прочь. Она во всем и голод ее повсюду.
Долго еще, после того как Элондор и Саэндра превратятся в совсем другую
пыль, будет летать она по всему свету. Будет попадать в глаза и вызывать
слезы, будет забиваться под ногти убийцам, проникать в разбитые сердца,
чтобы запечатать рану еще большей болью. У нее нет имени, но она в каждом
поступке, в каждой мечте и в каждой мысли. Она все и она ничто. И она
по-прежнему ждет, и будет ждать всегда, на каждой пяди земли.
Чужеземцы поднимаются наверх высокой белой башни и невредимыми
спускаются вниз по ступеням. Чайки вьют гнезда в руинах. Придет день и все
камни, из которых сложена башня, рухнут вниз и раскатятся по непрерывно
текущим, выбеленным дюнам, упадут в серо- серебрящееся море. Однажды
обрушится и утес. А там и страна. Море отпрянет и высохнет, обрушатся небеса
и померкнут звезды. И в этой последней, безвременной темноте останется лишь
она. И будет ждать.
Так пожалейте ее.