Андрей Ливадный
Скопление Ширана
Утро.
Прозрачное, стылое, звонкое.
Сиреневые краски неба ложатся на землю бледным отсветом зари. До восхода ослепительно голубого солнца остались считаные минуты.
Ветер притих, затаился в зарослях колючего кустарника, залег меж живых изгородей, символически отделяющих один двор от другого. Со стороны пустыни еще не плещет жаром, и растения стыдливо распускают тяжелые бутоны благоухающих соцветий, наполняя утренний воздух пьянящими ароматами.
Аккуратные одинаковые домики выстроены вдоль улицы, пластиковая черепица крыш в предрассветных отсветах неба кажется влажной — это тает тонкий налет инея, сконденсировавшегося за ночь.
Казалось бы, мирный пейзаж, но стоит бросить взгляд дальше, за пределы скромного по размерам, тщательно ухоженного поселения, как вдруг становится ясно: маленький участок планетной тверди не так давно освоен людьми, о данном факте ясно свидетельствует высокая стеклобетонная ограда периметра и зримое дрожание воздуха над нею. Магнитное стасис-поле накрывает внушительную площадь, опоясанную оградой.
Дальше, вне стен, не увидишь аккуратно подстриженных живых изгородей — там властвует совсем иная природа: дикорастущий кустарник высотой в полтора метра образует труднопроходимые заросли, похожие на изощренное укрепление, созданное посредством колючей проволоки Тонкие, но необычайно прочные ветви унизаны полуторасантиметровыми шипами, заросли тянутся на несколько километров, вплоть до границы с бесплодной пустыней, где жизнь возможна лишь на островках небольших оазисов.
За мертвым пространством, раскаляющимся днем и промерзающим ночью, расположены умеренные климатические зоны с более щедрой природой, и непонятно, почему люди избрали для поселения это негостеприимное, требующее немалого труда ради элементарного выживания место…
Очевидно, ответ на данный вопрос скрыт под струящимися границами защитного купола, среди массивных, совершенно неэстетичных сооружений, окружающих небольшой поселок: серый шероховатый стеклобетон, без намека на эстетику или элементарную отделку, угловатые, похожие на огромные отливки здания, тускло-серый блеск мощных модульных ворот, чрезмерно большие пространства, закованные в вездесущие плиты из армированного бетона, и, наконец, как объяснение и довершение, короткая фраза, нанесенная через равные промежутки на внешней стороне периметра:
Стой. Запретная зона. Огонь открывается без предупреждения.
Естественно, фраза эта предназначена для людей.
Но кто, кроме мелких грызунов, редких птиц да пресмыкающихся, способен выжить в окружающей пустыне?
С тихим шипением пневматического привода дверь одного из жилых домов скользнула в сторону.
Человек, появившийся на пороге, выглядел лет на сорок. Он был гладко выбрит, волосы, тронутые ранней сединой, коротко острижены, что соответствовало стандартной прическе, которую принято носить «под гермошлем». Его лицо с тонкими лучиками морщин, разбегающихся от уголков глаз, казалось, излучает спокойствие, однако стоило внимательнее присмотреться к выражению его глаз, где затаилась непреходящая тень давних, но страшных событий, проследить за едва заметной линией шрама, который шел от правой височной области через щеку к тонкой, почти бескровной линии упрямо сжатых губ, как становилось понятно: внешнее спокойствие — не более чем привычная маска самоконтроля, не позволяющая угадать истинные чувства.
Он остановился у благоухающей границы декоративного кустарника и посмотрел вдаль, туда, где за границами стасис-поля, над смертельно опасными кружевными зарослями проволочника, сквозь редкие перистые облака, струился гнетущий фиолетовый свет, окрашивающий окрестности в унылые сиреневые тона.
Небольшой медальон на короткой цепочке из странного, имеющего телесный цвет сплава поймал струящийся с небес свет, и на его поверхности вдруг четко проступила надпись: «Полковник Шайгалов И.Д. Третий резервный корпус. ВКС Земного Альянса».
Надпись окружала радужный штрих-код генетической записи.
— Не спится, командир?
Голос, заставивший Шайгалова повернуть голову, принадлежал молодому, атлетически сложенному мужчине, который устроился в шезлонге по другую сторону импровизированной изгороди. Судя по его гардеробу, состоящему из плавок и такого же посмертного медальона, он собирался принимать солнечную ванну.
— А тебе? — вопросом на вопрос ответил полковник.
Очевидно, понятие армейской субординации на территории военной базы либо отсутствовало вообще, либо не имело значения в эти тихие предрассветные минуты.
— Святогор сказал мне, что утром можно загорать. Ловлю момент.
Илья Дмитриевич лишь хмыкнул.
«Курорт, а не гарнизон», — метнулась было в голове осуждающая мысль, но тут же осеклась, подавленная голосом здравого смысла: лейтенант Кайманов имел полное право распоряжаться своим временем и здоровьем, как ему заблагорассудится. Все. Нужно забыть былые штампы. Война закончилась, Альянс капитулировал, и гарнизон небольшого планетарного соединения теперь по любым раскладам уже не является действующей боевой единицей.
Последнее сообщение, принятое станцией гиперсферной частоты, пришло год назад.
Некоторое время они ждали развития событий, но на орбитах Ширана (такое название получила планета в период колонизации) так и не появились ударные силы Флота Свободных Колоний.
Шайгалов уже перестал гадать, что послужило причиной подобного забвения. Варианты напрашивались разные. Возможно, о месте их дислокации никто не знает. Война, длившаяся не одно десятилетие, охватила огромный участок космоса, в нее были втянуты сотни звездных систем, часть из которых колонизировалась непосредственно в ходе боевых действий. Если перед капитуляцией удалось уничтожить навигационные кристаллы штаба флота, то местоположение большинства резервных баз до сих пор остается тайной для победителей.
«Да, возможно, что это так, — думал Шайгалов, глядя, как сквозь ажурные заросли проволочника начинает пробиваться нестерпимое сияние восходящей звезды. А может, до нас попросту не дошла очередь».
Достоверно полковник понимал лишь одно: по сути, они приговорены провести остаток своей жизни на Ширане. В пользу данного утверждения говорил элементарный здравый смысл. Полковник, вступивший на кровавую стезю войны два десятилетия назад, вкусил ее «прелестей» сверх всякой меры и потому отчетливо понимал, даже после подписания пакта о полной и безоговорочной капитуляции Земли между бывшими противниками не может наступить примирение: по крайней мере не сейчас. Чтобы затянулись саднящие душевные раны, потребуется как минимум смена двух-трех поколений, ну а пока жива память очевидцев, суд будут вершить чувства, а не разум.
Слишком много крови, жестокости, страха.
Понятие «милосердие» потерялось в чудовищном противостоянии, и вряд ли кто-нибудь примет во внимание тот факт, что гарнизон Ширана не принимал участия в боевых действиях на финальной стадии войны. Сюда, по приказу командования флотом, отправляли в бессрочную ссылку тех офицеров, чьи взгляды не соответствовали политике агонизирующего Альянса.
Победа в войне любой ценой — данный постулат был характерен для последнего десятилетия, когда истощились человеческие ресурсы и преемники Джона Хаммера сделали ставку на кибернетические системы, снабженные модулями искусственного интеллекта. Печально известные «Одиночки», без сомнения, могли совершить коренной перелом в войне, но этого, к счастью, не случилось.
Шайгалов не знал, кому удалось обуздать кибернетическую истерию, чья воистину железная воля остановила тяжелую поступь планетарных серв-машин, электронный рассудок которых хранил в себе матрицы сознания давно погибших пилотов.
Такой подход к войне казался ему кощунственным. Он сам начинал пилотом «Фалангера» и потому не понаслышке знал, что такое полный нейросенсорный контакт с кибернетической системой, когда машина, снабженная нейромодулями, перенимает навыки человека, возводя бой из категории наборов повторяющихся элементарных действий в ранг сомнительного кровавого искусства.
Хуже всего, что системы боевых серв-машин продолжали «жить», после того как погибал пилот. В равной мере это можно отнести и к бортовым компьютерам большинства космических истребителей, орбитальных штурмовиков и некоторых боевых систем крупных космических кораблей.
Кибернетические личности, снабженные реальным боевым опытом людей, достаточно гибкие благодаря нейромодулям, безжалостные машины, в которых теплилась извращенная искра человеческого сознания, которое, прежде чем перекочевать на кибернетический носитель, захлебнулось кровавыми буднями войны, пережило собственную агонию. Что может породить такой синтез? Ничего, кроме смерти, ненависти и бессмысленной бойни ради достижения жестко запрограммированных целей. Случаи, когда рассудок человека, инсталлированный в матрицу «Одиночки», брал верх над кибернетической системой, подчиняя ее своей воле, можно было сосчитать по пальцам.
«Нет: нам не простят сожженных дотла планет, не примут никаких оправданий и пояснений».
Шайгалов был абсолютно прав в своих мыслях. Не все обитатели резервной базы космического флота понимали логику командира, но он продолжал удерживать ситуацию в жестких рамках, не позволяя анархическим помыслам распространяться дальше мелких нарушений субординации. Люди, роптавшие поначалу, постепенно начали свыкаться с мыслью о том, что их судьба теперь навек связана с негостеприимным Шираном, — вопреки строжайшему запрету военных лет, многие уже создали семьи, благо «заботами» Всемирного правительства персонал базы состоял в равной пропорции из мужчин и женщин — на войну призывали всех, кто достиг шестнадцатилетнего возраста, без скидок на пол или физические данные.
В душе Шайгалов уповал на то, что данные по Ширану все-таки уничтожены и планета, расположенная вдали от основных колоний Первого Рывка, на определенное время перешла в разряд «потерянных». Хорошо, если такой статус сохранится на протяжении ближайшего полувека. Тогда их детям, родившимся здесь, не придется отвечать за поступки родителей — к тому времени в обитаемых мирах сменятся поколения, жизнь постепенно войдет в мирное русло и память о жестокой войне станет не такой острой, кричащей, вопиющей о мести.
Ему как командиру, привыкшему отвечать за жизни вверенных людей, приходилось думать об этом, вольно или невольно. Он принимал решения и, когда нужно, действовал жестко, без компромиссов, хотя по факту капитуляции Альянса все подразделения резервной базы можно было считать расформированными.
«Вам повезло выжить в кровавой межпланетной бойне. Цените это», — так он говорил свои подчиненным, понимая, что в консервационных боксах полно техники начиная от серв-машин и заканчивая аэрокосмическими истребителями, имеющими собственный гипердрайв. Если кто-то решится покинуть планету и тем самым рассекретить дислокацию резервного подразделения, этому человеку придется как минимум перешагнуть через труп полковника Шайгалова.
Пока что безумцев не находилось.
Пронзительно голубое горячее солнце Ширана входило в состав рассеянного скопления звезд, большинство из которых имело планеты.
Четыре века назад, в период Великого Исхода, малоизученная в ту пору гиперсфера вывела сюда не один колониальный транспорт. По данным навигационного отдела Земного Альянса, на окраине скопления, где расстояние между звездами не превышало двух—трех световых лет, на момент начала войны существовало шесть обитаемых миров.
После орбитальной разведки колонии были признаны неопасными в плане технического развития: все обнаруженные цивилизации находились в той или иной стадии затянувшегося регресса, и потому жаркие, негостеприимные миры, расположенные на солидном удалении от основных театров боевых действий, идеально подходили для создания резервных ремонтно-технических баз, где происходило переформирование потрепанных в боях частей и соединений.
Шайгалов знал, что колония Ширана — не единственный населенный мир скопления, но после консервации станции гиперсферной частоты связь с остальными опорными пунктами Альянса оборвалась.
2610 год. Земля. Главное разведывательное управление ВКС Альянса
Генерал Ахманов только что вернулся с совещания, которое проводил лично Джон Хаммер в подлунном командном центре, и теперь взволнованно мерил шагами небольшое пространство своего кабинета, расположенного все в том же бункере Лунной базы.
Перед самой войной благодаря кулуарной борьбе Тиберия Надырова и Александра Нагумо в штабе флота появились две группировки, состоявшие из ставленников, не сумевших поделить власть и влияние адмиралов.
Тогда новое назначение казалось Зурабу Ахманову широко распахнутыми вратами, которые открывали ему путь на вершины Олимпа, но теперь, спустя год, он уже не тешил себя иллюзорными надеждами.
Хитрый, изворотливый Нагумо, которому явно благоволил Джон Хаммер, сумел списать все неудачи, связанные со срывом запланированной оккупации Дабога, на своего соперника. В итоге Тиберий Надыров был временно отстранен от командования объединенной космической группировкой Альянса, сохранив звание адмирала и получив под свое командование третий ударный флот.
Слабое утешение как для самого Тиберия, так и для его сторонников.
«Если так пойдет дальше, — мысленно рассуждал Зураб, — то придется изворачиваться самому».
Он прекратил расхаживать по кабинету. Сев за рабочий терминал кибернетической системы, Ахманов откинулся в мягком комфортном кресле, но мысли начальника подразделения внешней разведки по-прежнему вращались вокруг вопроса собственной карьеры.
Что будет, если Тиберий не выдержит конкуренции с Нагумо и окончательно уйдет в опалу?
Ответить на данный вопрос оказалось несложно. Получив единоличную власть, адмирал Нагумо произведет кадровую чистку, устранив всех ставленников Надырова.
Ахманов не являлся глупцом. От своих предков, некогда населявших Аравийский полуостров, он унаследовал прежде всего хитрость. Смуглое лицо Зураба хранило черты исчезнувшей, ассимилированной цивилизацией нации, но в отличие от иных людей он не только помнил свои национальные корни — пользуясь преимуществами служебного положения, Зураб аль Адер досконально изучил свою родословную, придя к удивительным и, нужно сказать, приятным открытиям.
Оказывается, его генетическое древо имело корни среди шейхов арабского Востока.
Впрочем, данное обстоятельство хоть и льстило самолюбию генерала Ахманова, но не давало ему никаких преимуществ. Учитывая постоянный нарастающий процесс глобализации, этнические и государственные деления давно ушли в прошлое, стали достоянием истории.
Если мыслить здраво, оперируя понятиями современности, он в случае внезапной опалы мог оказаться в двух местах — либо в районе боевых действий, либо на какой-нибудь заштатной планете, в должности начальника гарнизона.
Подобная перспектива никак не устраивала Зураба. А случиться могло всякое, война, неслыханная по своей жестокости, масштабам и напряженности схваток, набирала гибельные обороты. Победоносного марша по точкам гиперсферного всплытия колонизированных четыреста лет назад звездных систем, как то обещал Джон Хаммер, не получилось, и вполне естественно, что сейчас начался поиск «крайних», тех, кто ответит за провал неудавшегося блицкрига.
Думая об этом, Ахманов все более мрачнел.
Пока что с ним лично не случилось ничего непоправимого, но он понимал, сколь капризна судьба в военное время, как быстро, а главное — непоправимо меняются жизненные обстоятельства.
Итогом подобных мыслей стал вполне здравый вывод — во имя личного благополучия действовать нужно сейчас, не дожидаясь, когда адмирал Надыров совершит очередной необдуманный поступок, пытаясь вернуть себе ускользающую власть во флоте.
«Жаль, что прошлого не вернуть», — ностальгически подумал Зураб, на миг представив себе роскошный дворец на берегу лазурного моря. Мгновенное видение не являлось плодом фантазии — исследуя прошлое, он видел, как жили шейхи Востока в период расцвета нефтяного бизнеса, пока не оскудели недра Земли и мировая экономика не перешла на альтернативные источники энергии.
Судя по архивным документам, четыреста лет назад, осознав, что на Земле их не ждет ничего, кроме постепенного обнищания, растворения в общей массе смешавшихся в мегаполисах народов, наиболее богатые и влиятельные нефтяные магнаты, сохранившие толику своих состояний и не утратившие здравого взгляда на развитие ситуации, вложили капиталы в постройку и оснащение десяти колониальных транспортов.
Прозрачное, стылое, звонкое.
Сиреневые краски неба ложатся на землю бледным отсветом зари. До восхода ослепительно голубого солнца остались считаные минуты.
Ветер притих, затаился в зарослях колючего кустарника, залег меж живых изгородей, символически отделяющих один двор от другого. Со стороны пустыни еще не плещет жаром, и растения стыдливо распускают тяжелые бутоны благоухающих соцветий, наполняя утренний воздух пьянящими ароматами.
Аккуратные одинаковые домики выстроены вдоль улицы, пластиковая черепица крыш в предрассветных отсветах неба кажется влажной — это тает тонкий налет инея, сконденсировавшегося за ночь.
Казалось бы, мирный пейзаж, но стоит бросить взгляд дальше, за пределы скромного по размерам, тщательно ухоженного поселения, как вдруг становится ясно: маленький участок планетной тверди не так давно освоен людьми, о данном факте ясно свидетельствует высокая стеклобетонная ограда периметра и зримое дрожание воздуха над нею. Магнитное стасис-поле накрывает внушительную площадь, опоясанную оградой.
Дальше, вне стен, не увидишь аккуратно подстриженных живых изгородей — там властвует совсем иная природа: дикорастущий кустарник высотой в полтора метра образует труднопроходимые заросли, похожие на изощренное укрепление, созданное посредством колючей проволоки Тонкие, но необычайно прочные ветви унизаны полуторасантиметровыми шипами, заросли тянутся на несколько километров, вплоть до границы с бесплодной пустыней, где жизнь возможна лишь на островках небольших оазисов.
За мертвым пространством, раскаляющимся днем и промерзающим ночью, расположены умеренные климатические зоны с более щедрой природой, и непонятно, почему люди избрали для поселения это негостеприимное, требующее немалого труда ради элементарного выживания место…
Очевидно, ответ на данный вопрос скрыт под струящимися границами защитного купола, среди массивных, совершенно неэстетичных сооружений, окружающих небольшой поселок: серый шероховатый стеклобетон, без намека на эстетику или элементарную отделку, угловатые, похожие на огромные отливки здания, тускло-серый блеск мощных модульных ворот, чрезмерно большие пространства, закованные в вездесущие плиты из армированного бетона, и, наконец, как объяснение и довершение, короткая фраза, нанесенная через равные промежутки на внешней стороне периметра:
Стой. Запретная зона. Огонь открывается без предупреждения.
Естественно, фраза эта предназначена для людей.
Но кто, кроме мелких грызунов, редких птиц да пресмыкающихся, способен выжить в окружающей пустыне?
С тихим шипением пневматического привода дверь одного из жилых домов скользнула в сторону.
Человек, появившийся на пороге, выглядел лет на сорок. Он был гладко выбрит, волосы, тронутые ранней сединой, коротко острижены, что соответствовало стандартной прическе, которую принято носить «под гермошлем». Его лицо с тонкими лучиками морщин, разбегающихся от уголков глаз, казалось, излучает спокойствие, однако стоило внимательнее присмотреться к выражению его глаз, где затаилась непреходящая тень давних, но страшных событий, проследить за едва заметной линией шрама, который шел от правой височной области через щеку к тонкой, почти бескровной линии упрямо сжатых губ, как становилось понятно: внешнее спокойствие — не более чем привычная маска самоконтроля, не позволяющая угадать истинные чувства.
Он остановился у благоухающей границы декоративного кустарника и посмотрел вдаль, туда, где за границами стасис-поля, над смертельно опасными кружевными зарослями проволочника, сквозь редкие перистые облака, струился гнетущий фиолетовый свет, окрашивающий окрестности в унылые сиреневые тона.
Небольшой медальон на короткой цепочке из странного, имеющего телесный цвет сплава поймал струящийся с небес свет, и на его поверхности вдруг четко проступила надпись: «Полковник Шайгалов И.Д. Третий резервный корпус. ВКС Земного Альянса».
Надпись окружала радужный штрих-код генетической записи.
— Не спится, командир?
Голос, заставивший Шайгалова повернуть голову, принадлежал молодому, атлетически сложенному мужчине, который устроился в шезлонге по другую сторону импровизированной изгороди. Судя по его гардеробу, состоящему из плавок и такого же посмертного медальона, он собирался принимать солнечную ванну.
— А тебе? — вопросом на вопрос ответил полковник.
Очевидно, понятие армейской субординации на территории военной базы либо отсутствовало вообще, либо не имело значения в эти тихие предрассветные минуты.
— Святогор сказал мне, что утром можно загорать. Ловлю момент.
Илья Дмитриевич лишь хмыкнул.
«Курорт, а не гарнизон», — метнулась было в голове осуждающая мысль, но тут же осеклась, подавленная голосом здравого смысла: лейтенант Кайманов имел полное право распоряжаться своим временем и здоровьем, как ему заблагорассудится. Все. Нужно забыть былые штампы. Война закончилась, Альянс капитулировал, и гарнизон небольшого планетарного соединения теперь по любым раскладам уже не является действующей боевой единицей.
Последнее сообщение, принятое станцией гиперсферной частоты, пришло год назад.
Некоторое время они ждали развития событий, но на орбитах Ширана (такое название получила планета в период колонизации) так и не появились ударные силы Флота Свободных Колоний.
Шайгалов уже перестал гадать, что послужило причиной подобного забвения. Варианты напрашивались разные. Возможно, о месте их дислокации никто не знает. Война, длившаяся не одно десятилетие, охватила огромный участок космоса, в нее были втянуты сотни звездных систем, часть из которых колонизировалась непосредственно в ходе боевых действий. Если перед капитуляцией удалось уничтожить навигационные кристаллы штаба флота, то местоположение большинства резервных баз до сих пор остается тайной для победителей.
«Да, возможно, что это так, — думал Шайгалов, глядя, как сквозь ажурные заросли проволочника начинает пробиваться нестерпимое сияние восходящей звезды. А может, до нас попросту не дошла очередь».
Достоверно полковник понимал лишь одно: по сути, они приговорены провести остаток своей жизни на Ширане. В пользу данного утверждения говорил элементарный здравый смысл. Полковник, вступивший на кровавую стезю войны два десятилетия назад, вкусил ее «прелестей» сверх всякой меры и потому отчетливо понимал, даже после подписания пакта о полной и безоговорочной капитуляции Земли между бывшими противниками не может наступить примирение: по крайней мере не сейчас. Чтобы затянулись саднящие душевные раны, потребуется как минимум смена двух-трех поколений, ну а пока жива память очевидцев, суд будут вершить чувства, а не разум.
Слишком много крови, жестокости, страха.
Понятие «милосердие» потерялось в чудовищном противостоянии, и вряд ли кто-нибудь примет во внимание тот факт, что гарнизон Ширана не принимал участия в боевых действиях на финальной стадии войны. Сюда, по приказу командования флотом, отправляли в бессрочную ссылку тех офицеров, чьи взгляды не соответствовали политике агонизирующего Альянса.
Победа в войне любой ценой — данный постулат был характерен для последнего десятилетия, когда истощились человеческие ресурсы и преемники Джона Хаммера сделали ставку на кибернетические системы, снабженные модулями искусственного интеллекта. Печально известные «Одиночки», без сомнения, могли совершить коренной перелом в войне, но этого, к счастью, не случилось.
Шайгалов не знал, кому удалось обуздать кибернетическую истерию, чья воистину железная воля остановила тяжелую поступь планетарных серв-машин, электронный рассудок которых хранил в себе матрицы сознания давно погибших пилотов.
Такой подход к войне казался ему кощунственным. Он сам начинал пилотом «Фалангера» и потому не понаслышке знал, что такое полный нейросенсорный контакт с кибернетической системой, когда машина, снабженная нейромодулями, перенимает навыки человека, возводя бой из категории наборов повторяющихся элементарных действий в ранг сомнительного кровавого искусства.
Хуже всего, что системы боевых серв-машин продолжали «жить», после того как погибал пилот. В равной мере это можно отнести и к бортовым компьютерам большинства космических истребителей, орбитальных штурмовиков и некоторых боевых систем крупных космических кораблей.
Кибернетические личности, снабженные реальным боевым опытом людей, достаточно гибкие благодаря нейромодулям, безжалостные машины, в которых теплилась извращенная искра человеческого сознания, которое, прежде чем перекочевать на кибернетический носитель, захлебнулось кровавыми буднями войны, пережило собственную агонию. Что может породить такой синтез? Ничего, кроме смерти, ненависти и бессмысленной бойни ради достижения жестко запрограммированных целей. Случаи, когда рассудок человека, инсталлированный в матрицу «Одиночки», брал верх над кибернетической системой, подчиняя ее своей воле, можно было сосчитать по пальцам.
«Нет: нам не простят сожженных дотла планет, не примут никаких оправданий и пояснений».
Шайгалов был абсолютно прав в своих мыслях. Не все обитатели резервной базы космического флота понимали логику командира, но он продолжал удерживать ситуацию в жестких рамках, не позволяя анархическим помыслам распространяться дальше мелких нарушений субординации. Люди, роптавшие поначалу, постепенно начали свыкаться с мыслью о том, что их судьба теперь навек связана с негостеприимным Шираном, — вопреки строжайшему запрету военных лет, многие уже создали семьи, благо «заботами» Всемирного правительства персонал базы состоял в равной пропорции из мужчин и женщин — на войну призывали всех, кто достиг шестнадцатилетнего возраста, без скидок на пол или физические данные.
В душе Шайгалов уповал на то, что данные по Ширану все-таки уничтожены и планета, расположенная вдали от основных колоний Первого Рывка, на определенное время перешла в разряд «потерянных». Хорошо, если такой статус сохранится на протяжении ближайшего полувека. Тогда их детям, родившимся здесь, не придется отвечать за поступки родителей — к тому времени в обитаемых мирах сменятся поколения, жизнь постепенно войдет в мирное русло и память о жестокой войне станет не такой острой, кричащей, вопиющей о мести.
Ему как командиру, привыкшему отвечать за жизни вверенных людей, приходилось думать об этом, вольно или невольно. Он принимал решения и, когда нужно, действовал жестко, без компромиссов, хотя по факту капитуляции Альянса все подразделения резервной базы можно было считать расформированными.
«Вам повезло выжить в кровавой межпланетной бойне. Цените это», — так он говорил свои подчиненным, понимая, что в консервационных боксах полно техники начиная от серв-машин и заканчивая аэрокосмическими истребителями, имеющими собственный гипердрайв. Если кто-то решится покинуть планету и тем самым рассекретить дислокацию резервного подразделения, этому человеку придется как минимум перешагнуть через труп полковника Шайгалова.
Пока что безумцев не находилось.
Пронзительно голубое горячее солнце Ширана входило в состав рассеянного скопления звезд, большинство из которых имело планеты.
Четыре века назад, в период Великого Исхода, малоизученная в ту пору гиперсфера вывела сюда не один колониальный транспорт. По данным навигационного отдела Земного Альянса, на окраине скопления, где расстояние между звездами не превышало двух—трех световых лет, на момент начала войны существовало шесть обитаемых миров.
После орбитальной разведки колонии были признаны неопасными в плане технического развития: все обнаруженные цивилизации находились в той или иной стадии затянувшегося регресса, и потому жаркие, негостеприимные миры, расположенные на солидном удалении от основных театров боевых действий, идеально подходили для создания резервных ремонтно-технических баз, где происходило переформирование потрепанных в боях частей и соединений.
Шайгалов знал, что колония Ширана — не единственный населенный мир скопления, но после консервации станции гиперсферной частоты связь с остальными опорными пунктами Альянса оборвалась.
2610 год. Земля. Главное разведывательное управление ВКС Альянса
Генерал Ахманов только что вернулся с совещания, которое проводил лично Джон Хаммер в подлунном командном центре, и теперь взволнованно мерил шагами небольшое пространство своего кабинета, расположенного все в том же бункере Лунной базы.
Перед самой войной благодаря кулуарной борьбе Тиберия Надырова и Александра Нагумо в штабе флота появились две группировки, состоявшие из ставленников, не сумевших поделить власть и влияние адмиралов.
Тогда новое назначение казалось Зурабу Ахманову широко распахнутыми вратами, которые открывали ему путь на вершины Олимпа, но теперь, спустя год, он уже не тешил себя иллюзорными надеждами.
Хитрый, изворотливый Нагумо, которому явно благоволил Джон Хаммер, сумел списать все неудачи, связанные со срывом запланированной оккупации Дабога, на своего соперника. В итоге Тиберий Надыров был временно отстранен от командования объединенной космической группировкой Альянса, сохранив звание адмирала и получив под свое командование третий ударный флот.
Слабое утешение как для самого Тиберия, так и для его сторонников.
«Если так пойдет дальше, — мысленно рассуждал Зураб, — то придется изворачиваться самому».
Он прекратил расхаживать по кабинету. Сев за рабочий терминал кибернетической системы, Ахманов откинулся в мягком комфортном кресле, но мысли начальника подразделения внешней разведки по-прежнему вращались вокруг вопроса собственной карьеры.
Что будет, если Тиберий не выдержит конкуренции с Нагумо и окончательно уйдет в опалу?
Ответить на данный вопрос оказалось несложно. Получив единоличную власть, адмирал Нагумо произведет кадровую чистку, устранив всех ставленников Надырова.
Ахманов не являлся глупцом. От своих предков, некогда населявших Аравийский полуостров, он унаследовал прежде всего хитрость. Смуглое лицо Зураба хранило черты исчезнувшей, ассимилированной цивилизацией нации, но в отличие от иных людей он не только помнил свои национальные корни — пользуясь преимуществами служебного положения, Зураб аль Адер досконально изучил свою родословную, придя к удивительным и, нужно сказать, приятным открытиям.
Оказывается, его генетическое древо имело корни среди шейхов арабского Востока.
Впрочем, данное обстоятельство хоть и льстило самолюбию генерала Ахманова, но не давало ему никаких преимуществ. Учитывая постоянный нарастающий процесс глобализации, этнические и государственные деления давно ушли в прошлое, стали достоянием истории.
Если мыслить здраво, оперируя понятиями современности, он в случае внезапной опалы мог оказаться в двух местах — либо в районе боевых действий, либо на какой-нибудь заштатной планете, в должности начальника гарнизона.
Подобная перспектива никак не устраивала Зураба. А случиться могло всякое, война, неслыханная по своей жестокости, масштабам и напряженности схваток, набирала гибельные обороты. Победоносного марша по точкам гиперсферного всплытия колонизированных четыреста лет назад звездных систем, как то обещал Джон Хаммер, не получилось, и вполне естественно, что сейчас начался поиск «крайних», тех, кто ответит за провал неудавшегося блицкрига.
Думая об этом, Ахманов все более мрачнел.
Пока что с ним лично не случилось ничего непоправимого, но он понимал, сколь капризна судьба в военное время, как быстро, а главное — непоправимо меняются жизненные обстоятельства.
Итогом подобных мыслей стал вполне здравый вывод — во имя личного благополучия действовать нужно сейчас, не дожидаясь, когда адмирал Надыров совершит очередной необдуманный поступок, пытаясь вернуть себе ускользающую власть во флоте.
«Жаль, что прошлого не вернуть», — ностальгически подумал Зураб, на миг представив себе роскошный дворец на берегу лазурного моря. Мгновенное видение не являлось плодом фантазии — исследуя прошлое, он видел, как жили шейхи Востока в период расцвета нефтяного бизнеса, пока не оскудели недра Земли и мировая экономика не перешла на альтернативные источники энергии.
Судя по архивным документам, четыреста лет назад, осознав, что на Земле их не ждет ничего, кроме постепенного обнищания, растворения в общей массе смешавшихся в мегаполисах народов, наиболее богатые и влиятельные нефтяные магнаты, сохранившие толику своих состояний и не утратившие здравого взгляда на развитие ситуации, вложили капиталы в постройку и оснащение десяти колониальных транспортов.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента