Лонг Фрэнк Белнап
Океанский кровопийца
Фрэнк Белнап ЛОНГ
ОКЕАНСКИЙ КРОВОПИЙЦА
Глава 1
Я услышал бешеный стук Бака в дверь каюты, и свист ветра в щелях. Радости не принесло ни то, ни другое. Я распахнул дверь. Вошел Бак, сопровождаемый яростным порывом ветра. Это был странный маленький человечек, в глазах которого отражалось море и небо и который изъяснялся в основном жестами. Он указывал рукой в сторону двери, а его пальцы нещадно теребили рыжеватые волосы, и я понял, что он был буквально убит чем-то; я имею в виду, что его что-то уничтожило морально, опустошило душу и перевернуло все мировоззрение.
Я не знал, радоваться этому или ужасаться. На этот раз Бак, несмотря на его причудливые выразительные жесты и горящие глаза больше, чем обычно, походил на нормального человека. Вместе с тем трудно было предположить, что такое он увидел там, наверху. Вскоре я, конечно, все узнал.
Всюду по палубе странными группами по двое и по трое сидели люди и никто из них не поприветствовал меня, когда я выступил из тени, отбрасываемой перепутавшимися снастями, в яркую полосу лунного света.
- Где боцман? - спросил я.
Несколько человек услышали мой вопрос. Они повернулись, уставились на меня и опасливо зашептались.
- Оно забрело боцмана! - сказал Оскар.
Оскар редко разговаривал с кем-либо. Он был высоким и тощим, а голова его была покрыта желтыми волосами. Я отчетливо помню его темные страстные глаза и смешную челку, волосы, отражавшие лунным светом. У меня в памяти не сохранилось других его черт. Они стерлись и превратились во что-то неопределенное. И, тем не менее, любопытно то, насколько ясно я помню все детали и события той удивительной ночи.
Оскар стоял рядом со мной, и внезапно я повернулся и схватился за его плечо. У него была сильная мускулистая рука, и это подействовало на меня успокаивающе. Но я знал, что причинил ему боль, так как он дернул плечом и укоризненно посмотрел на меня. Ветер свистел в ушах, а потрепанные паруса могут разговаривать. Я слышал, как они хором протестовали, причем у каждого паруса был свой, уточку отличавшийся от остальных голос. Со временем вы начинаете понимать их беседы. Приятно выйти на палубу тихим утром и услышать, как паруса шепчутся между собой. Они и жестикулируют, а когда устают, те как-то трогательно качаются на фоне неба.
Я прошелся по палубе и закричал людям, чтобы все убирались к черту. Потом достал трубку, и в холодами воздух стали подыматься причудливые желтые фигуры из дыма. Они плясали в лунном свете, и придавали ситуации какую-то безысходность. В конце концов я возвратился к Оскару н пряма спросил, что он имел в виду над словом "оно". Но Оскар не ответил. Он лишь повернулся и указал рукой.
Что-то белое и студенистое медленно перетекло через поручни. Оно было уже на палубе и продвинулось или, вернее, проползло несколько футов. Потом из темноты вырвалось что-то по размерам еще большее и нависло над черным ахтерштевнем. Еще одна такая штука с глухим стуком шлепнулась на палубу под углом к первой, и двинулась по гладким отполированным доскам. Я увидел, как два человека быстро вскочили на ноги. Движения их были судорожны и резки, и я услышал, как Оскар выкрикнул отрывистую команду.
Объект на палубе вытянулся во всю длину и расширился у основания. Он выбросил в воздух бледного цвета отросток, окруженный чудовищными розовыми присосками, В лунном свете вы видели, как действовали эти присоски: разжимались, сжимались и разжимались слева. Мы почувствовали какое-то странное зловоние, вызвавшее у нас непреодолимое чувство тошноты. Я увидел, как один из людей покачнулся и упал, а другой, как завороженный на корточках пополз к омерзительному объекту.
В этот момент мне показалось, что лупа опустилась еще ниже, накренилась в небе и нависла над снастями. Бесформенные щупальцы вдруг выскочили вперед, как оборвавшиеся тросы, и потрясли ближайшую мачту сильнейшим ударом, и я услышал треск и шум, похожий на гром. Реи задрожали и разлетелись во все стороны, а затем упали за борт.
Я окинул взглядом верхушки мачт, к которым крепились черные марселя, и очень тихо спросил Оскара:
- Это оно забрало боцмана?
Оскар кивнул и шаркнул ногами. Люди на палубе шептались между собой, и я интуитивно чувствовал, что среди них зреет дух возмущения. И, несмотря на это, Оскар поддерживал меня!
- Где мы были бы сейчас, если бы вы не привели вас сюда? Мы были бы предоставлены воле волн, без руля и парусов. Возможно, наши паруса и выглядят, как кожа разбухшего от воды трупа, но мы сможем управлять ими, когда приведем в порядок топы мачт. Лагуна выглядела вполне безобидной и большинство из нас было за то, чтобы войти в нее. А теперь они скулят, как трусливые щенки, и обвиняют в этом вас. Идиоты! Только отдайте приказание...
Я остановил его, потому что не хотел, чтобы люди всерьез восприняли его слова, а говорил он достаточно громко, чтобы они слышали. Я чувствовал, что в таких обстоятельствах винить их было не в чем.
- И сколько раз эта штука переползала через борт? - спросил я.
- Восемь раз, - сказал Оскар, - она схватила боцмана в третьем заходе. Он закричал, вскинув руки, и весь пожелтел. Она обвилась вокруг его ноги, и за него взялись эти громадные розовые присоски, и мы ничего не могли сделать - ничего! Мы попытались освободить его, но вы не можете даже представить себе всю силу этой белой лапы. Она покрыла всего его слизью, и всю палубу вокруг. Потом плюхнулась в воду и унесла его с собой.
- После этого мы должны быть очень осторожными. Я приказал людям спуститься вниз, но они лишь сердито посмотрели на меня. Эта штука их зачаровывает. Они сидят здесь и ждут, когда она вернется. Вы же видели, что произошло. Она поражает как кобра и присасывается лучше миноги, но этих идиотов не переубедишь. И, когда я думаю о тех дрожащих розовых присосках, мне становится жаль их - и себя!
Понимаете, он не издал ни звука, лишь стал мертвенно бледным, язык его вывалился, и прежде чем он исчез за бортом, я заметил, что его губы почернели и распухли. Но, как я вам уже сказал, он был погружен в желтоватую слизь, в эту липкую грязь, и жизнь, судя по всему, покинула его едва ли не мгновенно. Я уверен, что он не испытал практически никаких страданий. Это нам придется страдать, с божьей помощью.
- Оскар, - сказал я, - хочу, чтобы ты был до конца искренен со мной и, если надо, даже жесток. Как ты думаешь, можно ли объяснить, что это такое? Мне не нужно никаких жалких теорий. Я хочу, чтобы ты дал мне точку опоры, Оскар, что-то, в чем я мог бы быть уверен. Я очень устал, и у меня здесь немного власти. О, да, ведь мне положено командовать, но что я смогу сказать им, Оскар, если мне даже не на что опереться самому? Как я могу их заставить спуститься в кубрик? Мне их очень жаль. Что это такое, как ты думаешь, мой друг?
- Судя по всему, это головоногое, - просто сказал Оскар, - но в его глазах были заметны стыд и ужас, и это мне не понравилось.
- Осьминог, Оскар?
- Возможно. Или гигантский моллюск! Или какой-нибудь ужасный неизвестный вид!
Луну закрыла зеленоватая тень надвигающейся тучи, и я увидел, как по палубе на четвереньках ползет человек. Он издал внезапный неистовый вопль, подбежал к поручням и протянул руки. По всей длине поручня пробежала белая волна. Она поднялась и задрожала, а потом через шпигаты, не издавая ни звука, испустила отвратительную струю и обволокла несчастного, который был в полном отчаянии. Бедняга попытался избавиться от нее. Он закричал, на лице у него появилось выражение ужаса. Он упал на палубу и попытался зацепиться за что-нибудь руками. Он хватался за гладкую скользкую поверхность, но жуткая штука обвила его ногу своими хищными щупальцами и потащила. Она тащила его медленно и это было страшно.
Его голова ударилась о края шпигатов, и темно-красная, не шире стального троса, струйка крови побежала по палубе, образовав у ног Оскара небольшую лужу. Одна присоска прижалась к виску своей жертвы, а другая заползла под рубашку и принялась за дело там, присосавшись к груди. Я рванулся к нему, но Оскар удержал меня за руку, ничего не объясняя. Тело несчастного человека побелело, покрылось слизью, изменилось у нас на глазах. И никто не выступил вперед, чтобы прекратить этот ужас. Пока мы наблюдали за происходящим, тело мертвеца, у которого уже остекленели глаза, стало дергаться, двигаясь в направлении шпигатов, натыкалось на борт и дергалось снова и снова. Однако оно не проходило через отверстие, и тогда голова его расплющилась и превратилась во что-то невообразимое, что было трудно даже представить, и на нас напала жуткая тошнота. Но мы продолжали смотреть, словно зачарованные, испытывая при этом что-то большее, чем отвращение. Мы наблюдали за чем-то жестоким и невероятно живучим, видели в действии все неограниченные возможности этого существа.
Здесь, под закутанной в саван луной, в фосфоресцирующей водной пустыне, мы стали свидетелями того, как человеческие законы попираются какой-то немой, бесформенной, адской силой. Мы встретились со знающей свое дело, изрыгающей материей, материей, не имеющей мозга и ни от кого не зависящей, подчиняющейся закону, который выше человека, выше морали, выше греха. Это была жизнь, поглощавшая другую жизнь, и делавшая это убедительно, без всяких раздумий, и становившаяся от этого более сильной и ликующей.
Однако это существо не могло протащить тело сквозь шпигат. Несмотря на все усилия, ему пришлось отпустить свою жертву. Ветер утих, существе выпустило тело н погрузилось в неподвижную тихую воду. Мы услышали зловещий всплеск, а затем бросились вперед и обступили тело. Казалось, будто оно плавало в реке из белого желе. Оскар потребовал принести необходимые вещи, и мы как следует завернули тело и выбросили за борт. Оскар механически прочитал несколько слов из небольшого черного молитвенника, что, как он считал, было сейчас необходимо. Я стоял и смотрел в темное отверстие лежа на баке.
Я и по сей день не знаю, как заставил людей спуститься вниз через это темное отверстие. Мне удалось это сделать с помощью Оскара. Помню Оскара, с отливающими лунным светом волосами, стоящего под безмолвными одинокими звездами. Он угрожающе трясет кулаками перед этими трусливыми недоносками на палубе и выкрикивает то ли команды, то ли оскорбления. Помню, что я тоже выступил вперед и пытался что-то сказать. Позже я обнаружил почему-то ушибы на своих руках, и Оскару пришлось их забинтовать.
Странно, что образ Оскара почти стерся в моей памяти, ведь я был с нем высокого мнения, несмотря на его страшиле привычки. Он помог мне собрать людей на носу корабля. А рядом все время находился Бак. Бак, на лице которого был написан смертельный ужас, губы дрожали, а язык плохо подчинялся.
Мы согнали людей вниз, как овец, хотя это не лучшее сравнение: ведь овцы причиняют много беспокойства. И тем не менее мы справились с этой задачей. Затем мы посмотрели на изможденные мачты, бездумно раскачивающиеся на фоне безжизненной мрачной безбрежности притихшего моря и неба, на свисавшие снасти, на длинные умытые лунным светом поручни" на окрасившиеся в красный цвет шпигаты. Снизу до нас долетал громкий идиотский голос Бака, пытавшегося что-то сказать людям. Потом из воды донесся ужасный булькающий звук, и мы услышали громкий всплеск.
- Оно поднялось снова, - сказал Оскар с отчаянием в голосе.
Глава 2
Я сидел в своей каюте и читал книгу. Оскар перевязывал мои ладони, пообещав не беспокоить меня.
Я пытался понять смысл этих маленьких знаков, напечатанных на белом листе книги, лежавшей передо мной, но они не вызывали у меня никаких образов, не требовали от меня никакой реакции. В моей голове они не принимали форму слов, и я не знал, частью чего являлись эти глупые фразы, которые я так хотел понять: очерка или рассказа. Сейчас я не могу вспомнить ничего ни про корабли и море, ни про суда, брошенные командой, и ловушки чересчур изобретательных шкиперов. Мне казалось, что я слышу, как волны ударяют о борт корабля и всякий раз на этом фоне раздается тот зловещий всплеск. Какая-то часть моего мозга отвергала как первое, так и второе, и я убеждал себя, что нервное возбуждение, до которого я себя довел, было кратковременным и ни в коей мере не связано с психическим расстройством или какими-то внешними причинами. Я был сильно напуган и теперь страдал от естественной реакции на шок; здесь, в каюте, мне не угрожала никакая новая опасность.
В дверь постучали. Я быстро вскочил на ноги, и мне в тот момент ж в голову не пришло, что Оскар пообещал не беспокоить меня.
- Что вы хотите? - спросил я.
Прямого или удовлетворительного ответа не последовало, но через дверь до меня донесся странный булькающий звук, и мне показалось, что я слышу, будто кто-то втягивает в себя воздух. Отвратительнейший, сильнейший страх схватил меня в свои жестокие объятия.
С неподдельным ужасом я посмотрел на дверь, ходившую ходуном, как рея во время шторма. Из-за страшного толчка она подалась вперед.
Удар следовал за ударом, как будто какое-то чудовищное тело раз за разом налетало на дверь и отступало, чтобы вернуться и навалиться на нее с еще большей силой. Я подавил в себе желание закричать, открыл рот и закрыл его, а потом снова открыл. Я подбежал к двери, чтобы убедиться, что запер ее не засов. Потрогал его и стал пятиться назад, пока не уперся в противоположную стену.
Дверь подалась вперед, последовал сильный удар и треск, доски раскололись, а петля разлетелись. Не в силах больше сопротивляться, дверь ввалилась внутрь. За ней оказалось что-то белое и непонятное. Оно с силой швырнуло дверь к стене и поползло вперед с ужасной и все более нарастающей скоростью. Это была длинная студенистая лапа, бесформенное щупальце с розовыми присосками, которое скользило или как бы текло по направлению ко мне по гладкому полу.
Я стоял, прижавшись к стене, и тяжело дышал. Чем я мог остановить существо, своим дыханием? Я видел, что оно меня не боится, это щупальце, и мне ничего не оставалось делать как ждать. Оно было длинным и белым и ползло ко мне. Можете ли вы понять весь этот ужас? Оскар забинтовал мои руки. Теперь это были лишь слабые ненадежные конечности. А существо явно жаждало достичь своей цели, и ему не нужно было зрения, чтобы видеть, куда направляться. С появлением существа каюта наполнилась каким-то немыслимым сильным запахом, и, я уверен, он оказал на меня прямое воздействие перед тем, как я был схвачен. Я попытался сбросить с себя эти огромные отвратительные щупальца, но мои израненные пальцы погрузились в студенистую массу, как в какую-то мягкую грязь. Это была трепещущая живая материя, казалось, лишенная твердой основы. Она поддавалась, мои руки проходили сквозь нее, и все-таки она была эластичной и могла сжиматься, как тоща, когда схватила меня. Она меня душила. Я чувствовал, что не могу дышать. Я пригнулся и попытался повернуться, но она обволакивала меня, держала, и я ничего не мог сделать, а потом, как мне кажется, меня безжалостно потащили по полу, через выломанную дверь вверх по лестнице. Помню, как билась о ступеньки моя голова, когда мы поднимались наверх, я и это существо, из ран у меня текла кровь, и я знаю, что потерял три зуба. На меня сыпались ужасные удары, когда я задевал за края ступенек, углы дверей и даже за гладкие жесткие доски палубы.
Существо тащило меня через всю палубу, и сквозь щупальца, которыми захватил меня этот грязный разбухший студень, я мог видеть луну. Я был буквально похоронен в этой грязной жирной массе, которая трепетала, дрожала, жила в лунном свете!
Я уже не чувствовал никакого желания вырваться, кричать, и мысль об Оскаре и возможном спасении у меня не появлялась. Я стал испытывать странное чувство удовольствия. Как мне описать его? По моему телу разлилась какая-то необычная теплота, я весь дрожал в странном предвкушении чего-то. Сквозь живое желе я заметил большую красноватую присоску или диск, края которого были усеяны серебристыми зубцами. Я видел, как он быстро двигался, а затем присосался к моей груди. Почувствовав в эту секунду отвращение, я вонзил пальцы в тошнотворную массу, окружавшую меня. Это дряблое вещество даже не сопротивлялось. Человек мог его царапать, разрывать, чувствовать, что оно поддается, и знать тем не менее, что из этого ничего не выйдет. Во-первых, невозможно было даже ухватиться за него, сжать руками и сдавить. Оно просто ускользало от вас, а потом возвращалось на место и твердело. Оно могло по своей воле сжиматься и разжиматься.
Чувство ужаса и отвращения исчезло, м по моему телу пробежала новая волна радости и тепла. Теперь я мог плакать я кричать от удовольствия, почти впадая в экстаз.
Я знал, что на самом деле чудовище своими вздрагивающими шевелящимися присосками вытягивает из меня кровь. Звал, что черев секунду стану таким же сухим, как нагретое карбонадо, но я радостно ждал свою смерть. Я даже не пытался скрыть свое ликование. Я был просто весел, хотя я понимал, что Оскару придется объясняться с людьми. Бедняга Оскар! Он всегда обладал способностью связывать заново оборванные концы, сглаживать углы суровой и непредвещающей ничего хорошего реальности к превращать серые неприукрашенные факты в нечто чуть ли не приятное, чуть ли не романтическое. Он был убежденным стоиком, совершенно уверенным в себе. Я знал это, и мне было жаль его. Я ясно помнил ваш последний разговор. Он слонялся по доку, засунув руки в карманы, с сигаретой в зубах. "Оскар, сказал я, - я в самом деле не страдал, когда эта штука присосалась ко мне! Ни в малейшей степени! Я наслаждался!" Он нахмурился и потеребил свою смешную челку. "В таком случае я спас вас от вас самих!" - крикнул он. Его глаза сверкали, и я понял, что он хочет ударить меня. Это был последний раз, когда видел Оскара. Мы расстались. Его образ превратился в тень. Возможно, я поступил бы умнее, если бы удержал его рядом с собой.
Желе вокруг меня, казалось, увеличивалось в объеме. Моя голова, судя по всему, погрузилась в него на целых три фута, и я уверен, что видел луну и качавшиеся верхушки мачт сквозь призму различных цветов. Перед моими глазами пробегали синие, алые, пурпурные волны, а во рту появился вкус соли. Наступил момент, когда я подумал, не без чувства некоторой обиды и ущемленной гордости, что оно действительно поглотило меня, и я стал частью и сущностью этой трепещущей студенистой массы - и вдруг я заметил Оскара.
Из своей грязноватой тюрьмы я смутно различал его очертания с зажженным факелом в руке. Пламя факела, преломленное толщей желе, казалось увеличенным и было необыкновенно красивым. Его языки рвались вперед и вот уже они охватили всю палубу, разрывая темноту. Занялись снасти и блестящие поручни, и параллельно шпигатам ползла красная пожиравшая все на своем пути змея. Я ясно видел Оскара, видел громадную спираль дыма, венчавшую пламя, видел красноватые качавшиеся верхушки мачт и черную зловещую дыру на носу судна. Темнота как бы расступилась перед Оскаром, вооруженным факелом и своим стоицизмом. Его силуэт качался надо мной в темноте, силуэт этого молчаливого человека с донкихотскими замашками. Я знал, что Оскару с полным основанием можно доверить право покончить со всем этим. Я до конца не понимал, что он собирается делать, но был уверен, что он найдет какое-нибудь блестящее решение.
Когда я увидел, что Оскар нагнулся и коснулся огромным пылающим факелом желе, мне захотелось петь и кричать. Щупальцы задрожали и цвет их изменился. Перед моими глазами заплясал бешеный цветной калейдоскоп: красные, желтые, серебристые, зеленые, золотистые цвета. Присоска оторвалась от моей груди и бросилась вверх сквозь массивные щупальцы. Ноздри уловили отвратительный запах, настолько непереносимый, что я вытянул вперед руки и принялся бешено прорываться к воздуху, к свету, к Оскару.
Я ощутил жар факела Оскара на своей щеке и понял, что существо, окружавшее меня, разрушается, горит, разваливается на куски. Я заметил, что оно плавится, превращаясь в масло, в жир, и чувствовал, как оно горячими каплями падает мне на колени, руки, бедра. Я сжал губы, чтобы эта вызывающая тошноту жидкость не попала в рот, и отвернулся лицом к палубе. Существо буквально сгорало живьем, и в глубине души мне было его жаль!
Когда, наконец, Оскар помог мне встать на ноги, я увидел, как за бортом исчезали остатки этого существа. Его щупальцы обуглились, присоски исчезли, и я мельком успел заметить безжизненно висевшие, пораженные огнем отростки щупальцев, красноватые бугорки и вздувшиеся участки на них. А потом мы услышали всплеск и знакомый булькающий звук. Мы посмотрели на палубу и увидели, что она была покрыта слоем зеленоватой маслянистой грязи, и в этой отвратительной каше здесь и там плавали куски когда-то живой материи. Оскар нагнулся и подобрал один из них. Он перевернул его в своей руке на другую сторону, чтобы на него падал лунный свет. Кусок был шириной в пять дюймов и четыре из них занимала присоска. Когда Оскар держал ее в руке, она сжималась и разжималась. Она выпала из рук Оскара, как свинцовый груз, и отскочила от пола. Ударом нога Оскар швырнул ее за борт и взглянул на меня. Я отвел глаза и стал смотреть на верхушки мачт, к которым крепились черные марсели.
ОКЕАНСКИЙ КРОВОПИЙЦА
Глава 1
Я услышал бешеный стук Бака в дверь каюты, и свист ветра в щелях. Радости не принесло ни то, ни другое. Я распахнул дверь. Вошел Бак, сопровождаемый яростным порывом ветра. Это был странный маленький человечек, в глазах которого отражалось море и небо и который изъяснялся в основном жестами. Он указывал рукой в сторону двери, а его пальцы нещадно теребили рыжеватые волосы, и я понял, что он был буквально убит чем-то; я имею в виду, что его что-то уничтожило морально, опустошило душу и перевернуло все мировоззрение.
Я не знал, радоваться этому или ужасаться. На этот раз Бак, несмотря на его причудливые выразительные жесты и горящие глаза больше, чем обычно, походил на нормального человека. Вместе с тем трудно было предположить, что такое он увидел там, наверху. Вскоре я, конечно, все узнал.
Всюду по палубе странными группами по двое и по трое сидели люди и никто из них не поприветствовал меня, когда я выступил из тени, отбрасываемой перепутавшимися снастями, в яркую полосу лунного света.
- Где боцман? - спросил я.
Несколько человек услышали мой вопрос. Они повернулись, уставились на меня и опасливо зашептались.
- Оно забрело боцмана! - сказал Оскар.
Оскар редко разговаривал с кем-либо. Он был высоким и тощим, а голова его была покрыта желтыми волосами. Я отчетливо помню его темные страстные глаза и смешную челку, волосы, отражавшие лунным светом. У меня в памяти не сохранилось других его черт. Они стерлись и превратились во что-то неопределенное. И, тем не менее, любопытно то, насколько ясно я помню все детали и события той удивительной ночи.
Оскар стоял рядом со мной, и внезапно я повернулся и схватился за его плечо. У него была сильная мускулистая рука, и это подействовало на меня успокаивающе. Но я знал, что причинил ему боль, так как он дернул плечом и укоризненно посмотрел на меня. Ветер свистел в ушах, а потрепанные паруса могут разговаривать. Я слышал, как они хором протестовали, причем у каждого паруса был свой, уточку отличавшийся от остальных голос. Со временем вы начинаете понимать их беседы. Приятно выйти на палубу тихим утром и услышать, как паруса шепчутся между собой. Они и жестикулируют, а когда устают, те как-то трогательно качаются на фоне неба.
Я прошелся по палубе и закричал людям, чтобы все убирались к черту. Потом достал трубку, и в холодами воздух стали подыматься причудливые желтые фигуры из дыма. Они плясали в лунном свете, и придавали ситуации какую-то безысходность. В конце концов я возвратился к Оскару н пряма спросил, что он имел в виду над словом "оно". Но Оскар не ответил. Он лишь повернулся и указал рукой.
Что-то белое и студенистое медленно перетекло через поручни. Оно было уже на палубе и продвинулось или, вернее, проползло несколько футов. Потом из темноты вырвалось что-то по размерам еще большее и нависло над черным ахтерштевнем. Еще одна такая штука с глухим стуком шлепнулась на палубу под углом к первой, и двинулась по гладким отполированным доскам. Я увидел, как два человека быстро вскочили на ноги. Движения их были судорожны и резки, и я услышал, как Оскар выкрикнул отрывистую команду.
Объект на палубе вытянулся во всю длину и расширился у основания. Он выбросил в воздух бледного цвета отросток, окруженный чудовищными розовыми присосками, В лунном свете вы видели, как действовали эти присоски: разжимались, сжимались и разжимались слева. Мы почувствовали какое-то странное зловоние, вызвавшее у нас непреодолимое чувство тошноты. Я увидел, как один из людей покачнулся и упал, а другой, как завороженный на корточках пополз к омерзительному объекту.
В этот момент мне показалось, что лупа опустилась еще ниже, накренилась в небе и нависла над снастями. Бесформенные щупальцы вдруг выскочили вперед, как оборвавшиеся тросы, и потрясли ближайшую мачту сильнейшим ударом, и я услышал треск и шум, похожий на гром. Реи задрожали и разлетелись во все стороны, а затем упали за борт.
Я окинул взглядом верхушки мачт, к которым крепились черные марселя, и очень тихо спросил Оскара:
- Это оно забрало боцмана?
Оскар кивнул и шаркнул ногами. Люди на палубе шептались между собой, и я интуитивно чувствовал, что среди них зреет дух возмущения. И, несмотря на это, Оскар поддерживал меня!
- Где мы были бы сейчас, если бы вы не привели вас сюда? Мы были бы предоставлены воле волн, без руля и парусов. Возможно, наши паруса и выглядят, как кожа разбухшего от воды трупа, но мы сможем управлять ими, когда приведем в порядок топы мачт. Лагуна выглядела вполне безобидной и большинство из нас было за то, чтобы войти в нее. А теперь они скулят, как трусливые щенки, и обвиняют в этом вас. Идиоты! Только отдайте приказание...
Я остановил его, потому что не хотел, чтобы люди всерьез восприняли его слова, а говорил он достаточно громко, чтобы они слышали. Я чувствовал, что в таких обстоятельствах винить их было не в чем.
- И сколько раз эта штука переползала через борт? - спросил я.
- Восемь раз, - сказал Оскар, - она схватила боцмана в третьем заходе. Он закричал, вскинув руки, и весь пожелтел. Она обвилась вокруг его ноги, и за него взялись эти громадные розовые присоски, и мы ничего не могли сделать - ничего! Мы попытались освободить его, но вы не можете даже представить себе всю силу этой белой лапы. Она покрыла всего его слизью, и всю палубу вокруг. Потом плюхнулась в воду и унесла его с собой.
- После этого мы должны быть очень осторожными. Я приказал людям спуститься вниз, но они лишь сердито посмотрели на меня. Эта штука их зачаровывает. Они сидят здесь и ждут, когда она вернется. Вы же видели, что произошло. Она поражает как кобра и присасывается лучше миноги, но этих идиотов не переубедишь. И, когда я думаю о тех дрожащих розовых присосках, мне становится жаль их - и себя!
Понимаете, он не издал ни звука, лишь стал мертвенно бледным, язык его вывалился, и прежде чем он исчез за бортом, я заметил, что его губы почернели и распухли. Но, как я вам уже сказал, он был погружен в желтоватую слизь, в эту липкую грязь, и жизнь, судя по всему, покинула его едва ли не мгновенно. Я уверен, что он не испытал практически никаких страданий. Это нам придется страдать, с божьей помощью.
- Оскар, - сказал я, - хочу, чтобы ты был до конца искренен со мной и, если надо, даже жесток. Как ты думаешь, можно ли объяснить, что это такое? Мне не нужно никаких жалких теорий. Я хочу, чтобы ты дал мне точку опоры, Оскар, что-то, в чем я мог бы быть уверен. Я очень устал, и у меня здесь немного власти. О, да, ведь мне положено командовать, но что я смогу сказать им, Оскар, если мне даже не на что опереться самому? Как я могу их заставить спуститься в кубрик? Мне их очень жаль. Что это такое, как ты думаешь, мой друг?
- Судя по всему, это головоногое, - просто сказал Оскар, - но в его глазах были заметны стыд и ужас, и это мне не понравилось.
- Осьминог, Оскар?
- Возможно. Или гигантский моллюск! Или какой-нибудь ужасный неизвестный вид!
Луну закрыла зеленоватая тень надвигающейся тучи, и я увидел, как по палубе на четвереньках ползет человек. Он издал внезапный неистовый вопль, подбежал к поручням и протянул руки. По всей длине поручня пробежала белая волна. Она поднялась и задрожала, а потом через шпигаты, не издавая ни звука, испустила отвратительную струю и обволокла несчастного, который был в полном отчаянии. Бедняга попытался избавиться от нее. Он закричал, на лице у него появилось выражение ужаса. Он упал на палубу и попытался зацепиться за что-нибудь руками. Он хватался за гладкую скользкую поверхность, но жуткая штука обвила его ногу своими хищными щупальцами и потащила. Она тащила его медленно и это было страшно.
Его голова ударилась о края шпигатов, и темно-красная, не шире стального троса, струйка крови побежала по палубе, образовав у ног Оскара небольшую лужу. Одна присоска прижалась к виску своей жертвы, а другая заползла под рубашку и принялась за дело там, присосавшись к груди. Я рванулся к нему, но Оскар удержал меня за руку, ничего не объясняя. Тело несчастного человека побелело, покрылось слизью, изменилось у нас на глазах. И никто не выступил вперед, чтобы прекратить этот ужас. Пока мы наблюдали за происходящим, тело мертвеца, у которого уже остекленели глаза, стало дергаться, двигаясь в направлении шпигатов, натыкалось на борт и дергалось снова и снова. Однако оно не проходило через отверстие, и тогда голова его расплющилась и превратилась во что-то невообразимое, что было трудно даже представить, и на нас напала жуткая тошнота. Но мы продолжали смотреть, словно зачарованные, испытывая при этом что-то большее, чем отвращение. Мы наблюдали за чем-то жестоким и невероятно живучим, видели в действии все неограниченные возможности этого существа.
Здесь, под закутанной в саван луной, в фосфоресцирующей водной пустыне, мы стали свидетелями того, как человеческие законы попираются какой-то немой, бесформенной, адской силой. Мы встретились со знающей свое дело, изрыгающей материей, материей, не имеющей мозга и ни от кого не зависящей, подчиняющейся закону, который выше человека, выше морали, выше греха. Это была жизнь, поглощавшая другую жизнь, и делавшая это убедительно, без всяких раздумий, и становившаяся от этого более сильной и ликующей.
Однако это существо не могло протащить тело сквозь шпигат. Несмотря на все усилия, ему пришлось отпустить свою жертву. Ветер утих, существе выпустило тело н погрузилось в неподвижную тихую воду. Мы услышали зловещий всплеск, а затем бросились вперед и обступили тело. Казалось, будто оно плавало в реке из белого желе. Оскар потребовал принести необходимые вещи, и мы как следует завернули тело и выбросили за борт. Оскар механически прочитал несколько слов из небольшого черного молитвенника, что, как он считал, было сейчас необходимо. Я стоял и смотрел в темное отверстие лежа на баке.
Я и по сей день не знаю, как заставил людей спуститься вниз через это темное отверстие. Мне удалось это сделать с помощью Оскара. Помню Оскара, с отливающими лунным светом волосами, стоящего под безмолвными одинокими звездами. Он угрожающе трясет кулаками перед этими трусливыми недоносками на палубе и выкрикивает то ли команды, то ли оскорбления. Помню, что я тоже выступил вперед и пытался что-то сказать. Позже я обнаружил почему-то ушибы на своих руках, и Оскару пришлось их забинтовать.
Странно, что образ Оскара почти стерся в моей памяти, ведь я был с нем высокого мнения, несмотря на его страшиле привычки. Он помог мне собрать людей на носу корабля. А рядом все время находился Бак. Бак, на лице которого был написан смертельный ужас, губы дрожали, а язык плохо подчинялся.
Мы согнали людей вниз, как овец, хотя это не лучшее сравнение: ведь овцы причиняют много беспокойства. И тем не менее мы справились с этой задачей. Затем мы посмотрели на изможденные мачты, бездумно раскачивающиеся на фоне безжизненной мрачной безбрежности притихшего моря и неба, на свисавшие снасти, на длинные умытые лунным светом поручни" на окрасившиеся в красный цвет шпигаты. Снизу до нас долетал громкий идиотский голос Бака, пытавшегося что-то сказать людям. Потом из воды донесся ужасный булькающий звук, и мы услышали громкий всплеск.
- Оно поднялось снова, - сказал Оскар с отчаянием в голосе.
Глава 2
Я сидел в своей каюте и читал книгу. Оскар перевязывал мои ладони, пообещав не беспокоить меня.
Я пытался понять смысл этих маленьких знаков, напечатанных на белом листе книги, лежавшей передо мной, но они не вызывали у меня никаких образов, не требовали от меня никакой реакции. В моей голове они не принимали форму слов, и я не знал, частью чего являлись эти глупые фразы, которые я так хотел понять: очерка или рассказа. Сейчас я не могу вспомнить ничего ни про корабли и море, ни про суда, брошенные командой, и ловушки чересчур изобретательных шкиперов. Мне казалось, что я слышу, как волны ударяют о борт корабля и всякий раз на этом фоне раздается тот зловещий всплеск. Какая-то часть моего мозга отвергала как первое, так и второе, и я убеждал себя, что нервное возбуждение, до которого я себя довел, было кратковременным и ни в коей мере не связано с психическим расстройством или какими-то внешними причинами. Я был сильно напуган и теперь страдал от естественной реакции на шок; здесь, в каюте, мне не угрожала никакая новая опасность.
В дверь постучали. Я быстро вскочил на ноги, и мне в тот момент ж в голову не пришло, что Оскар пообещал не беспокоить меня.
- Что вы хотите? - спросил я.
Прямого или удовлетворительного ответа не последовало, но через дверь до меня донесся странный булькающий звук, и мне показалось, что я слышу, будто кто-то втягивает в себя воздух. Отвратительнейший, сильнейший страх схватил меня в свои жестокие объятия.
С неподдельным ужасом я посмотрел на дверь, ходившую ходуном, как рея во время шторма. Из-за страшного толчка она подалась вперед.
Удар следовал за ударом, как будто какое-то чудовищное тело раз за разом налетало на дверь и отступало, чтобы вернуться и навалиться на нее с еще большей силой. Я подавил в себе желание закричать, открыл рот и закрыл его, а потом снова открыл. Я подбежал к двери, чтобы убедиться, что запер ее не засов. Потрогал его и стал пятиться назад, пока не уперся в противоположную стену.
Дверь подалась вперед, последовал сильный удар и треск, доски раскололись, а петля разлетелись. Не в силах больше сопротивляться, дверь ввалилась внутрь. За ней оказалось что-то белое и непонятное. Оно с силой швырнуло дверь к стене и поползло вперед с ужасной и все более нарастающей скоростью. Это была длинная студенистая лапа, бесформенное щупальце с розовыми присосками, которое скользило или как бы текло по направлению ко мне по гладкому полу.
Я стоял, прижавшись к стене, и тяжело дышал. Чем я мог остановить существо, своим дыханием? Я видел, что оно меня не боится, это щупальце, и мне ничего не оставалось делать как ждать. Оно было длинным и белым и ползло ко мне. Можете ли вы понять весь этот ужас? Оскар забинтовал мои руки. Теперь это были лишь слабые ненадежные конечности. А существо явно жаждало достичь своей цели, и ему не нужно было зрения, чтобы видеть, куда направляться. С появлением существа каюта наполнилась каким-то немыслимым сильным запахом, и, я уверен, он оказал на меня прямое воздействие перед тем, как я был схвачен. Я попытался сбросить с себя эти огромные отвратительные щупальца, но мои израненные пальцы погрузились в студенистую массу, как в какую-то мягкую грязь. Это была трепещущая живая материя, казалось, лишенная твердой основы. Она поддавалась, мои руки проходили сквозь нее, и все-таки она была эластичной и могла сжиматься, как тоща, когда схватила меня. Она меня душила. Я чувствовал, что не могу дышать. Я пригнулся и попытался повернуться, но она обволакивала меня, держала, и я ничего не мог сделать, а потом, как мне кажется, меня безжалостно потащили по полу, через выломанную дверь вверх по лестнице. Помню, как билась о ступеньки моя голова, когда мы поднимались наверх, я и это существо, из ран у меня текла кровь, и я знаю, что потерял три зуба. На меня сыпались ужасные удары, когда я задевал за края ступенек, углы дверей и даже за гладкие жесткие доски палубы.
Существо тащило меня через всю палубу, и сквозь щупальца, которыми захватил меня этот грязный разбухший студень, я мог видеть луну. Я был буквально похоронен в этой грязной жирной массе, которая трепетала, дрожала, жила в лунном свете!
Я уже не чувствовал никакого желания вырваться, кричать, и мысль об Оскаре и возможном спасении у меня не появлялась. Я стал испытывать странное чувство удовольствия. Как мне описать его? По моему телу разлилась какая-то необычная теплота, я весь дрожал в странном предвкушении чего-то. Сквозь живое желе я заметил большую красноватую присоску или диск, края которого были усеяны серебристыми зубцами. Я видел, как он быстро двигался, а затем присосался к моей груди. Почувствовав в эту секунду отвращение, я вонзил пальцы в тошнотворную массу, окружавшую меня. Это дряблое вещество даже не сопротивлялось. Человек мог его царапать, разрывать, чувствовать, что оно поддается, и знать тем не менее, что из этого ничего не выйдет. Во-первых, невозможно было даже ухватиться за него, сжать руками и сдавить. Оно просто ускользало от вас, а потом возвращалось на место и твердело. Оно могло по своей воле сжиматься и разжиматься.
Чувство ужаса и отвращения исчезло, м по моему телу пробежала новая волна радости и тепла. Теперь я мог плакать я кричать от удовольствия, почти впадая в экстаз.
Я знал, что на самом деле чудовище своими вздрагивающими шевелящимися присосками вытягивает из меня кровь. Звал, что черев секунду стану таким же сухим, как нагретое карбонадо, но я радостно ждал свою смерть. Я даже не пытался скрыть свое ликование. Я был просто весел, хотя я понимал, что Оскару придется объясняться с людьми. Бедняга Оскар! Он всегда обладал способностью связывать заново оборванные концы, сглаживать углы суровой и непредвещающей ничего хорошего реальности к превращать серые неприукрашенные факты в нечто чуть ли не приятное, чуть ли не романтическое. Он был убежденным стоиком, совершенно уверенным в себе. Я знал это, и мне было жаль его. Я ясно помнил ваш последний разговор. Он слонялся по доку, засунув руки в карманы, с сигаретой в зубах. "Оскар, сказал я, - я в самом деле не страдал, когда эта штука присосалась ко мне! Ни в малейшей степени! Я наслаждался!" Он нахмурился и потеребил свою смешную челку. "В таком случае я спас вас от вас самих!" - крикнул он. Его глаза сверкали, и я понял, что он хочет ударить меня. Это был последний раз, когда видел Оскара. Мы расстались. Его образ превратился в тень. Возможно, я поступил бы умнее, если бы удержал его рядом с собой.
Желе вокруг меня, казалось, увеличивалось в объеме. Моя голова, судя по всему, погрузилась в него на целых три фута, и я уверен, что видел луну и качавшиеся верхушки мачт сквозь призму различных цветов. Перед моими глазами пробегали синие, алые, пурпурные волны, а во рту появился вкус соли. Наступил момент, когда я подумал, не без чувства некоторой обиды и ущемленной гордости, что оно действительно поглотило меня, и я стал частью и сущностью этой трепещущей студенистой массы - и вдруг я заметил Оскара.
Из своей грязноватой тюрьмы я смутно различал его очертания с зажженным факелом в руке. Пламя факела, преломленное толщей желе, казалось увеличенным и было необыкновенно красивым. Его языки рвались вперед и вот уже они охватили всю палубу, разрывая темноту. Занялись снасти и блестящие поручни, и параллельно шпигатам ползла красная пожиравшая все на своем пути змея. Я ясно видел Оскара, видел громадную спираль дыма, венчавшую пламя, видел красноватые качавшиеся верхушки мачт и черную зловещую дыру на носу судна. Темнота как бы расступилась перед Оскаром, вооруженным факелом и своим стоицизмом. Его силуэт качался надо мной в темноте, силуэт этого молчаливого человека с донкихотскими замашками. Я знал, что Оскару с полным основанием можно доверить право покончить со всем этим. Я до конца не понимал, что он собирается делать, но был уверен, что он найдет какое-нибудь блестящее решение.
Когда я увидел, что Оскар нагнулся и коснулся огромным пылающим факелом желе, мне захотелось петь и кричать. Щупальцы задрожали и цвет их изменился. Перед моими глазами заплясал бешеный цветной калейдоскоп: красные, желтые, серебристые, зеленые, золотистые цвета. Присоска оторвалась от моей груди и бросилась вверх сквозь массивные щупальцы. Ноздри уловили отвратительный запах, настолько непереносимый, что я вытянул вперед руки и принялся бешено прорываться к воздуху, к свету, к Оскару.
Я ощутил жар факела Оскара на своей щеке и понял, что существо, окружавшее меня, разрушается, горит, разваливается на куски. Я заметил, что оно плавится, превращаясь в масло, в жир, и чувствовал, как оно горячими каплями падает мне на колени, руки, бедра. Я сжал губы, чтобы эта вызывающая тошноту жидкость не попала в рот, и отвернулся лицом к палубе. Существо буквально сгорало живьем, и в глубине души мне было его жаль!
Когда, наконец, Оскар помог мне встать на ноги, я увидел, как за бортом исчезали остатки этого существа. Его щупальцы обуглились, присоски исчезли, и я мельком успел заметить безжизненно висевшие, пораженные огнем отростки щупальцев, красноватые бугорки и вздувшиеся участки на них. А потом мы услышали всплеск и знакомый булькающий звук. Мы посмотрели на палубу и увидели, что она была покрыта слоем зеленоватой маслянистой грязи, и в этой отвратительной каше здесь и там плавали куски когда-то живой материи. Оскар нагнулся и подобрал один из них. Он перевернул его в своей руке на другую сторону, чтобы на него падал лунный свет. Кусок был шириной в пять дюймов и четыре из них занимала присоска. Когда Оскар держал ее в руке, она сжималась и разжималась. Она выпала из рук Оскара, как свинцовый груз, и отскочила от пола. Ударом нога Оскар швырнул ее за борт и взглянул на меня. Я отвел глаза и стал смотреть на верхушки мачт, к которым крепились черные марсели.