Ветер гнал над степью запахи трав. В воздухе словно
метались разноцветные знамена, даже в глазах рябило. Я сказал
об этом Игорю, но тот лишь усмехнулся:
-- Чтобы унюхать то, что ты чуешь, надо собакой родиться.
По-моему, воняет гарью.
Гарь я тоже чуял. От посадочной капсулы стлалось
грязно-черное, медленно оседающее полотнище. Там, где опоры
впились в почву, ленивыми багровыми гейзерами вспухал запах
сгоревшей земли. Наверное, того, кто видел бы это впервые,
зрелище могло захватить. Я начал дышать ртом, и цветные пятна в
воздухе дрогнули, исчезая. Так гораздо лучше, только рот быстро
пересыхает. Но я привык. Не советую, правда, медикам из Центра
Совершенствования подходить ко мне с предложением об активации
генов моим детям. Могу и не сдержаться. А в общем, я привык.
Игорь неторопливо поправлял одежду. Особо аккуратным видом
он никогда не отличался, а сейчас был встрепан донельзя.
Порванная на спине (для вентиляции) рубашка выбилась из
обрезанных чуть ниже колен брюк. Сами брюки представляли собой
шедевр роддэрской моды -- правая половина из джинсовой ткани,
левая -- из металлизированного вельвета. На груди на тонкой
серебряной цепочке покачивался амулет -- настоящий автоматный
патрон второй половины двадцатого века. Зато волосы были очень
тщательно разделены на семь прядей и выкрашены в семь цветов.
Игоря можно было с ходу снимать для передачи "Роддэры -- новые
грани старой проблемы". Впрочем, кажется, он пару раз в ней
снимался... Игорь поймал мой взгляд, подмигнул, но ничего не
сказал. Скосил глаза на нашего нового спутника -- тот неловко
выбирался из люка капсулы.
-- Эй, как тебя... Рыжик!
"Рыжик" повернулся. Быть ему теперь Рыжиком на веки
вечные. Если Игорь дает прозвище, оно прилипает намертво. Да в
новеньком и действительно было все необходимое для такого
прозвища: солнечно-рыжие волосы, быстрый, чуть хитроватый
взгляд и такая же, немного лукавая, улыбка.
-- Меня зовут Дэйв. А вас?
Ха! Имя у него тоже было рыжее, солнечное. По-русски Дэйв
говорил неплохо, только немного нажимал на гласные.
-- Не, -- дурачась, протянул Игорь. -- Тебя зовут Рыжик.
Его -- Чингачгук -- можно Миша, -- докончил он, увидев мой
выразительный жест. -- А я -- Игорь.
-- Просто Игорь?
Да, новенькому палец в рот не клади. Он смотрел на Игоря
так, словно придумывал ему кличку.
-- Просто Игорь. Тебе сколько?
Дэйв смущенно пожал плечами, словно не знал, что ответить.
Замершее в зените солнце сверкнуло на золотистом кружке,
приколотом к его травянисто-золотой рубашке.
-- Одиннадцать.
-- Ясно. Знак давно получил?
Рыжик скосил глаза на кружок.
-- Недавно. Утром.
-- Во дает! -- Даже Игоря такое сообщение лишило иронии.
-- Получил и сразу слинял? А родители? Сцен не устраивали?
-- Нет. Они, кажется, даже обрадовались.
Игорь замолчал. Потом заговорил снова, и я обалдел --
таким неожиданно мягким, дружеским стал его голос.
-- Ты держись пока с нами, Рыжик. Мы с Мишкой роддэры
старые, опытные. По три года по дорогам болтаемся.
-- А вам сколько лет?
Игорь засмеялся:
-- Учти, Рыжик, мой вопрос о возрасте был провокационный.
Роддэры на такие вопросы не отвечают, в лучшем случае говорят,
как давно получили самостоятельность. Но ради знакомства скажу
-- тринадцать. И еще. Спрячь свой знак. Роддэры это напоказ не
носят.
Я усмехнулся, глядя, как торопливо снимает Рыжик свой
золотой кружок. Знак действительно делают из золота,
запрессовывая внутрь идентификатор и выдавливая на поверхности
слова: "Достиг возраста персональной ответственности". На
обороте -- имя.
Игорь повернулся ко мне:
-- Ну что, Чингачгук, пойдем в горы?
Горы неровной гребенкой тянулись к горизонту. Покрытые
синеватым снегом вершины заманчиво поблескивали над темной
каймой деревьев. Там, в горах, сосны по двадцать метров. И
никаких запахов, кроме снега и хвои...
-- Далековато, -- небрежно произнес я, уже зная, что
пойдем. -- Километров сто с гаком...
-- Куда нам торопиться-то, роддэрам...
Мы с Игорем понимающе смотрели друг на друга. Игорь знает,
каково мне. Иначе бы мы не проводили половину года в горах...
-- Да, -- повернулся я к Дэйву. -- Мы же забыли тебя
поблагодарить, Рыжик...
Назвав его так, я невольно смутился. Не люблю кличек...
Но Рыжик, похоже, уже привык к своему новому имени.
-- Точно, -- подхватил Игорь. -- Ты нас спас. А то сели бы
мы в лужу.
Он был прав.
В пассажирском салоне гиперзвукового самолета могла
поместиться великолепная лужа, в которую уселись бы два
самонадеянных роддэра. Салон тянулся широченной стометровой
трубой, залитой мягким оранжевым светом. В четырех рядах кресел
дремали, слушали музыку и смотрели телешоу редкие пассажиры.
Самолет летел полупустым, как и положено рейсу из Флориды в
самом начале курортного сезона.
Мы с Игорем сидели рядом со стеклянной кабинкой
диспетчера, установленной посередине салона. Наверное, близость
к ней и навела Игоря на мысль покинуть самолет. Когда бархатный
голосок стюардессы зазвучал из спинки кресел, объявляя, что
через пятнадцать минут лайнер пролетит над Скалистыми Горами,
Игорь легонько толкнул меня в бок. Я замычал, не раскрывая
глаз. Хотелось подремать -- всю ночь мы шли по обочине дороги,
добираясь из города в аэропорт. Проходящие мимо машины иногда
тормозили, сигналили, но мы упорно шли дальше. Настоящий роддэр
не садится в автомобиль без крайней необходимости. Из одной
машины, сигналившей особенно настойчиво, нас даже беззлобно
обругали... Теперь я хотел спать, а Игорь неумолимо тормошил
меня:
-- Чинга! Большой Змей! Ну, Мишка!
Я вопросительно посмотрел на него.
-- Давай возьмем капсулу и смотаемся.
-- Зачем?
-- Просто так.
Вся прелесть поступков "просто так" в том, что их не надо
объяснять даже себе.
-- Давай...
Мы поднялись с кресел. Как всегда после резкой смены
положения, запахи ударили по мне с новой силой. Прежде всего --
запах самолета. Трущийся металл, гнущаяся пластмасса, искрящие
контакты, подгорелые изоляторы, подтекшая смазка,
свежевыкрашенные панели и еще тысячи знакомых и не знакомых
запахов сливались, к счастью для меня, в единый, воспринимаемый
как шершавое скрипящее фиолетовое пятно над головой. К нему
можно было легко привыкнуть и перестать замечать. Но вот аромат
резких французских духов, плывущий от женщины в конце салона,
оказался неизбежным и неуничтожимым. Он бил прямо в подсознание
жаркой багряной волной, и стоило большого труда вынырнуть
из-под нее, вновь думать спокойно и без усилий.
-- Прошу выделить нам капсулу для посадки в пролетаемом
районе, -- вежливо сказал Игорь диспетчеру. Тот оглядел нас
и... Я почувствовал, как темнеет его запах -- в кровь
выплеснулись стрессовые гормоны, на коже проступил незаметный
для глаз пот.
-- На каком основании?
Будь на нашем месте взрослые, диспетчер и спрашивать бы не
стал. Что ему, капсулы жалко, что ли?.. Но к роддэрам у многих
отношение было малодоброжелательное. Игорь вздохнул и вытащил
из кармана свой знак самостоятельности. Я -- свой. Пассажиры,
сидевшие поблизости, уже посматривали на нас с любопытством.
Еще бы. Двое мерзких грязных скандальных роддэров требуют,
чтобы им, как порядочным гражданам, дали капсулу для
индивидуальной посадки.
-- Как мне кажется, серьезных оснований для высадки у вас
нет?
Я понимал диспетчера. Перед ним стояли два пацана. Один --
в диком костюме, с разноцветными волосами, загорелый и
исцарапанный. Другой поаккуратнее (не люблю выкрутасы в
одежде), со светлыми волосами (меня тошнит от запаха краски),
светлокожий (ко мне загар плохо липнет)... но все равно --
роддэр. И эти роддэры из пустой прихоти передумали лететь в
Токио и решили высадиться у подножия Скалистых Гор...
-- Увы. Капсула дается лишь при наличии веских причин. Или
если ее попросят не менее трех пассажиров...
Поединок кончался не в нашу пользу. Роддэров оскорбили и
публично продемонстрировали остальным пассажирам их
беспомощность. Теперь речь шла уже о том, чтобы спасти лицо.
Игорь с надеждой посмотрел в салон. Но никого, похожего на
роддэра, не увидел. Лишь рядах в пяти от нас сидел мальчишка.
Но уж слишком ухоженный, домашний был у него вид... На всякий
случай я кивнул ему. Мальчишка кивнул в ответ и встал. Пошел по
проходу, касаясь рукой знака на груди, словно боялся, что тот
может исчезнуть. Я успел лишь заметить, что мальчишка рыжий и
метались разноцветные знамена, даже в глазах рябило. Я сказал
об этом Игорю, но тот лишь усмехнулся:
-- Чтобы унюхать то, что ты чуешь, надо собакой родиться.
По-моему, воняет гарью.
Гарь я тоже чуял. От посадочной капсулы стлалось
грязно-черное, медленно оседающее полотнище. Там, где опоры
впились в почву, ленивыми багровыми гейзерами вспухал запах
сгоревшей земли. Наверное, того, кто видел бы это впервые,
зрелище могло захватить. Я начал дышать ртом, и цветные пятна в
воздухе дрогнули, исчезая. Так гораздо лучше, только рот быстро
пересыхает. Но я привык. Не советую, правда, медикам из Центра
Совершенствования подходить ко мне с предложением об активации
генов моим детям. Могу и не сдержаться. А в общем, я привык.
Игорь неторопливо поправлял одежду. Особо аккуратным видом
он никогда не отличался, а сейчас был встрепан донельзя.
Порванная на спине (для вентиляции) рубашка выбилась из
обрезанных чуть ниже колен брюк. Сами брюки представляли собой
шедевр роддэрской моды -- правая половина из джинсовой ткани,
левая -- из металлизированного вельвета. На груди на тонкой
серебряной цепочке покачивался амулет -- настоящий автоматный
патрон второй половины двадцатого века. Зато волосы были очень
тщательно разделены на семь прядей и выкрашены в семь цветов.
Игоря можно было с ходу снимать для передачи "Роддэры -- новые
грани старой проблемы". Впрочем, кажется, он пару раз в ней
снимался... Игорь поймал мой взгляд, подмигнул, но ничего не
сказал. Скосил глаза на нашего нового спутника -- тот неловко
выбирался из люка капсулы.
-- Эй, как тебя... Рыжик!
"Рыжик" повернулся. Быть ему теперь Рыжиком на веки
вечные. Если Игорь дает прозвище, оно прилипает намертво. Да в
новеньком и действительно было все необходимое для такого
прозвища: солнечно-рыжие волосы, быстрый, чуть хитроватый
взгляд и такая же, немного лукавая, улыбка.
-- Меня зовут Дэйв. А вас?
Ха! Имя у него тоже было рыжее, солнечное. По-русски Дэйв
говорил неплохо, только немного нажимал на гласные.
-- Не, -- дурачась, протянул Игорь. -- Тебя зовут Рыжик.
Его -- Чингачгук -- можно Миша, -- докончил он, увидев мой
выразительный жест. -- А я -- Игорь.
-- Просто Игорь?
Да, новенькому палец в рот не клади. Он смотрел на Игоря
так, словно придумывал ему кличку.
-- Просто Игорь. Тебе сколько?
Дэйв смущенно пожал плечами, словно не знал, что ответить.
Замершее в зените солнце сверкнуло на золотистом кружке,
приколотом к его травянисто-золотой рубашке.
-- Одиннадцать.
-- Ясно. Знак давно получил?
Рыжик скосил глаза на кружок.
-- Недавно. Утром.
-- Во дает! -- Даже Игоря такое сообщение лишило иронии.
-- Получил и сразу слинял? А родители? Сцен не устраивали?
-- Нет. Они, кажется, даже обрадовались.
Игорь замолчал. Потом заговорил снова, и я обалдел --
таким неожиданно мягким, дружеским стал его голос.
-- Ты держись пока с нами, Рыжик. Мы с Мишкой роддэры
старые, опытные. По три года по дорогам болтаемся.
-- А вам сколько лет?
Игорь засмеялся:
-- Учти, Рыжик, мой вопрос о возрасте был провокационный.
Роддэры на такие вопросы не отвечают, в лучшем случае говорят,
как давно получили самостоятельность. Но ради знакомства скажу
-- тринадцать. И еще. Спрячь свой знак. Роддэры это напоказ не
носят.
Я усмехнулся, глядя, как торопливо снимает Рыжик свой
золотой кружок. Знак действительно делают из золота,
запрессовывая внутрь идентификатор и выдавливая на поверхности
слова: "Достиг возраста персональной ответственности". На
обороте -- имя.
Игорь повернулся ко мне:
-- Ну что, Чингачгук, пойдем в горы?
Горы неровной гребенкой тянулись к горизонту. Покрытые
синеватым снегом вершины заманчиво поблескивали над темной
каймой деревьев. Там, в горах, сосны по двадцать метров. И
никаких запахов, кроме снега и хвои...
-- Далековато, -- небрежно произнес я, уже зная, что
пойдем. -- Километров сто с гаком...
-- Куда нам торопиться-то, роддэрам...
Мы с Игорем понимающе смотрели друг на друга. Игорь знает,
каково мне. Иначе бы мы не проводили половину года в горах...
-- Да, -- повернулся я к Дэйву. -- Мы же забыли тебя
поблагодарить, Рыжик...
Назвав его так, я невольно смутился. Не люблю кличек...
Но Рыжик, похоже, уже привык к своему новому имени.
-- Точно, -- подхватил Игорь. -- Ты нас спас. А то сели бы
мы в лужу.
Он был прав.
В пассажирском салоне гиперзвукового самолета могла
поместиться великолепная лужа, в которую уселись бы два
самонадеянных роддэра. Салон тянулся широченной стометровой
трубой, залитой мягким оранжевым светом. В четырех рядах кресел
дремали, слушали музыку и смотрели телешоу редкие пассажиры.
Самолет летел полупустым, как и положено рейсу из Флориды в
самом начале курортного сезона.
Мы с Игорем сидели рядом со стеклянной кабинкой
диспетчера, установленной посередине салона. Наверное, близость
к ней и навела Игоря на мысль покинуть самолет. Когда бархатный
голосок стюардессы зазвучал из спинки кресел, объявляя, что
через пятнадцать минут лайнер пролетит над Скалистыми Горами,
Игорь легонько толкнул меня в бок. Я замычал, не раскрывая
глаз. Хотелось подремать -- всю ночь мы шли по обочине дороги,
добираясь из города в аэропорт. Проходящие мимо машины иногда
тормозили, сигналили, но мы упорно шли дальше. Настоящий роддэр
не садится в автомобиль без крайней необходимости. Из одной
машины, сигналившей особенно настойчиво, нас даже беззлобно
обругали... Теперь я хотел спать, а Игорь неумолимо тормошил
меня:
-- Чинга! Большой Змей! Ну, Мишка!
Я вопросительно посмотрел на него.
-- Давай возьмем капсулу и смотаемся.
-- Зачем?
-- Просто так.
Вся прелесть поступков "просто так" в том, что их не надо
объяснять даже себе.
-- Давай...
Мы поднялись с кресел. Как всегда после резкой смены
положения, запахи ударили по мне с новой силой. Прежде всего --
запах самолета. Трущийся металл, гнущаяся пластмасса, искрящие
контакты, подгорелые изоляторы, подтекшая смазка,
свежевыкрашенные панели и еще тысячи знакомых и не знакомых
запахов сливались, к счастью для меня, в единый, воспринимаемый
как шершавое скрипящее фиолетовое пятно над головой. К нему
можно было легко привыкнуть и перестать замечать. Но вот аромат
резких французских духов, плывущий от женщины в конце салона,
оказался неизбежным и неуничтожимым. Он бил прямо в подсознание
жаркой багряной волной, и стоило большого труда вынырнуть
из-под нее, вновь думать спокойно и без усилий.
-- Прошу выделить нам капсулу для посадки в пролетаемом
районе, -- вежливо сказал Игорь диспетчеру. Тот оглядел нас
и... Я почувствовал, как темнеет его запах -- в кровь
выплеснулись стрессовые гормоны, на коже проступил незаметный
для глаз пот.
-- На каком основании?
Будь на нашем месте взрослые, диспетчер и спрашивать бы не
стал. Что ему, капсулы жалко, что ли?.. Но к роддэрам у многих
отношение было малодоброжелательное. Игорь вздохнул и вытащил
из кармана свой знак самостоятельности. Я -- свой. Пассажиры,
сидевшие поблизости, уже посматривали на нас с любопытством.
Еще бы. Двое мерзких грязных скандальных роддэров требуют,
чтобы им, как порядочным гражданам, дали капсулу для
индивидуальной посадки.
-- Как мне кажется, серьезных оснований для высадки у вас
нет?
Я понимал диспетчера. Перед ним стояли два пацана. Один --
в диком костюме, с разноцветными волосами, загорелый и
исцарапанный. Другой поаккуратнее (не люблю выкрутасы в
одежде), со светлыми волосами (меня тошнит от запаха краски),
светлокожий (ко мне загар плохо липнет)... но все равно --
роддэр. И эти роддэры из пустой прихоти передумали лететь в
Токио и решили высадиться у подножия Скалистых Гор...
-- Увы. Капсула дается лишь при наличии веских причин. Или
если ее попросят не менее трех пассажиров...
Поединок кончался не в нашу пользу. Роддэров оскорбили и
публично продемонстрировали остальным пассажирам их
беспомощность. Теперь речь шла уже о том, чтобы спасти лицо.
Игорь с надеждой посмотрел в салон. Но никого, похожего на
роддэра, не увидел. Лишь рядах в пяти от нас сидел мальчишка.
Но уж слишком ухоженный, домашний был у него вид... На всякий
случай я кивнул ему. Мальчишка кивнул в ответ и встал. Пошел по
проходу, касаясь рукой знака на груди, словно боялся, что тот
может исчезнуть. Я успел лишь заметить, что мальчишка рыжий и
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента