Лукьяненко Сергей Васильевич. Почти весна

Лукьяненко Сергей
Почти весна

   Сергей Лукьяненко
   ПОЧТИ ВЕСНА
   
   За толстым холодным стеклом умирала зима. Влажные бесформенные снежинки падали на черную землю клумб, на мокро отблескивающий в свете фонарей асфальт, на торопливые фигурки прохожих. Вдали, за частоколом сосен, белыми гребнями рябило море. На Балтике штормило третий день.
   Краем глаза я видел мужчину, сидящего метрах в пяти. Уж слишком старательно он пытался не смотреть на меня...
   Когда-то я не любил таких, как он, -- нерешительных и настойчивых одновременно. Их появление означало неизбежные просьбы и не менее неизбежный отказ. Но сейчас предстоящий разговор не вызывал никаких эмоций. У мужчины могла быть тысяча причин искать встречи со мной. А у меня -- лишь одна причина находиться в зале ожидания регионального генетического центра.
   Зал был большим -- горькая предусмотрительность строителей. Но обилие модных скульптур из цветного стекла, тропических растений, тянущихся от пола до прозрачного потолка, огромных аквариумов с яркими рыбками делало его почти уютным. Тихая музыка глушила голоса, неяркий свет смазывал лица. Здесь не принято говорить громко, здесь не принято узнавать знакомых. Тут не плачут от горя и не смеются от радости. Здесь просто ждут.
   -- Ваш талон, пожалуйста. -- Девушка в зеленой форме подошла к моему креслу.
   Я протянул ей маленький белый прямоугольник. Никаких имен, лишь десятизначный номер и фотография.
   -- Ваш результат. -- В мою ладонь лег запечатанный конверт с тем же номером, что на талоне. -- Удачи вам.
   Я кивнул. Слова девушки -- формальность, заученная формула вежливости. Но как она мне нужна сейчас, удача... Хотя бы чуть-чуть удачи. Маленький зеленый штампик на листе гербовой бумаги в конверте.
   -- Спасибо, -- вполголоса сказал я. -- Спасибо...
   И надорвал плотный конверт -- осторожно, по самому краю, как делали до меня миллионы, сотни миллионов людей.
   Лист был слишком большим для тех нескольких строчек, которые отпечатал на нем сегодня утром диагностический компьютер. Да и немудрено -- в толще бумаги запрессовывались пленочные микросхемы, которые надежнее всех печатей и водяных знаков предотвращали подделку.
   Михаил Кобрин, 18 лет.
   Соматически здоров.
   Экспериментальная мутация на эмбриональной стадии типа ОЛ-63 с положительными результатами. Генотип--81% чистых, 19% слабонегативных. Желтый штамп.
   Екатерина Новикова, 16 лет. Соматически здорова.
   Генотип--67 % чистых, 32 % слабонегативных, 1% средненегативный. Желтый штамп.
   Взаимная генетическая совместимость:
   Совпадение рецессивных негативных генов по типу ЦМ-713.
   Абсолютные противопоказания.
   Возможность оперативной терапии -- 0 %.
   Красный штамп.
   Он стоял ниже -- этот самый красный штамп с надписью: "Запрет. Генетический контроль".
   Я сжимал в руках свой приговор, словно собирался разорвать его или скомкать и кинуть кому-нибудь в лицо. Например, мужчине, который подходил ко мне с напряженной, сочувственной полуулыбкой...
   -- Красный штамп, Миша?
   Я не кинул в него заключением генетиков. Я беспомощно кивнул. И тут же, проклиная себя за эту беспомощность и желание разреветься, сказал:
   -- А вам-то какое дело? Кто вы такой?
   -- Тот, кто может помочь. -- Он присел на корточки передо мной, сгорбившимся в мягком низком кресле. -- Зови меня Эдгар.
   -- Мне нельзя помочь, -- сказал я с прорывающейся яростью. -- Я люблю девушку, с которой генетически несовместим. У нас никогда не будет детей.
   -- И тебя это не устраивает?
   -- Шел бы ты подальше... -- процедил я. Прозвучало довольно жалко, и Эдгара это предложение не смутило.
   -- Я действительно могу помочь.
   Напряжение в голосе исчезло. Спокойный тон. Холеное, гладко выбритое лицо. Светлые волосы коротко подстрижены по последней моде. Строгий серый костюм того делового стиля, что не менялся, наверное, с двадцатого века. Узкий галстук в тон рубашке.
   Против воли я почувствовал, что начинаю ему верить. Конечно, его дружелюбие не бескорыстно... Но красный штамп заставляет цепляться за любую соломинку.
   -- Что вы можете сделать? Здесь написано, что операция невозможна.
   Эдгар пожал плечами. И предложил:
   -- Может быть, поедем ко мне домой? Это недалеко, а у меня машина. Ты не против?
   Я кивнул. Конечно же не против.
   Он жил в небольшом коттедже на берегу моря. К дому вела узкая бетонная дорога, сооруженная явно для одного. Что ж, высокий статус Эдгара ощущался с первого взгляда. В то же время рядом с домом не оказалось ни ангара, ни взлетной площадки для флаера. Похоже, Эдгар был из нелюдимых домоседов...
   Однако сейчас я видел перед собой гостеприимного хозяина. Он поинтересовался, что я предпочитаю: чай, кофе или пунш. Усадил в удобное, явно любимое кресло возле камина, извинился и исчез на кухне. Через несколько минут вернулся с подносом, где кроме дымящегося кофе стояли миниатюрные бутылочки с коньяком и бальзамом. Осторожно отмеряя ложечку бальзама, я заметил, как Эдгар плеснул в свой кофе коньяку. Гораздо больше, чем необходимо для приятного вкуса. Волнуется? Пускай. Я ведь тоже на взводе, хотя и понимаю, что надежд на Эдгара мало. Мне может помочь лишь чудо.
   Эдгар тем временем взял с журнального столика деревянный ящичек. Открыл, извлек короткую толстую сигару. Потянулся за массивной зажигалкой из такого же красноватого дерева...
   -- Не стоит, -- негромко попросил я. -- Иначе мне прийдется уйти.
   Эдгар торопливо отложил сигару. С улыбкой произнес: -- Извини, Миша. Чуть было не забыл, что ты "нюхач". Лучший в мире, если верить газетам.
   -- Единственный в мире. "Нюхачи" -- просто люди с тренированным обонянием. Они похожи на меня не больше, чем вентилятор на турбореактивный двигатель.
   -- Образно, но непонятно. До сих пор ты никак не проявлял своих способностей. Я даже решил, что ошибся и везу к себе вовсе не Михаила Кобрина.
   Вот как. А утверждаешь, что забыл про мои способности. Нет, ты прекрасно о них помнишь, Эдгар. И сейчас размышляешь, смогу ли я сделать что-то, без чего тебе не жить...
   Нарочито не обращая внимания на Эдгара, я вытер о салфетку и без того чистые пальцы. Примерился и быстрыми движениями извлек из ноздрей рыхлые, волокнистые комочки газовых фильтров. Бросил их в камин -- синтетическое волокно фильтров теряет способность аккумулировать запахи примерно за полдня. И вдохнул -- медленно, глубоко.
   В глазах на мгновение потемнело. Потом зрение вернулось, предметы стали еще более четкими. А в воздухе повисла разноцветная, мерцающая, шелестящая паутина запахов...
   -- Уже год, как ты живешь здесь один,-- тихо сказал я.-- Три раза за это время к тебе приходили женщины. Всегда разные. А раньше ты жил с женой и двумя сыновьями. Они ушли от тебя -- так, Эдгар? После этого ты стал пить, очень много пить. Коньяк, водка, виски, вино... Ты куришь -- табак, а изредка и травку... С самого утра ты не курил ни того, ни другого, и сейчас тебе довольно неуютно... Что тебе рассказать еще?
   -- Хватит, Миша. Вполне хватит. -- Эдгар ловко, не глядя, залил остатки кофе в чашечке коньяком. Залпом выпил. -- Ты прав, почти во всем прав.
   Странное выражение было у него на лице. Что-то из сказанного причинило ему настоящую, неподдельную боль. А что-то, наоборот, вселило надежду...
   -- Только в одном ошибка. Моя семья погибла, Миша. Отказало автоуправление флаера. Говорят, такое случается раз в год. Это оказался их год.
   Он не врал. Очень легко определить, когда человек врет, а когда говорит правду. Меняется запах пота, так резко и неожиданно, словно передо мной внезапно оказывается совсем другой человек.
   -- Извини, -- смущенно произнес я. -- Я должен был понять сам. Все вещи остались в доме, и одежда, и косметика, и игрушки...
   -- Ты и это чувствуешь?
   -- Да.
   Эдгар не мигая смотрел мне в глаза. Потом вполголоса произнес:
   -- Я очень рад, что нашел тебя, Миша. Мы поможем друг другу. Ты вернешь мне сына. А я подарю тебе полноценную семью. Такую, где будет не только твоя любимая девушка, но и ваш ребенок.
   У меня закружилась голова. Запахи, тысячи, миллионы запахов чужого дома навалились на меня с чудовищной силой. Рецепторы, занимающие девять этмоидальных раковин в моей искореженной мутацией носоглотке, жадно впитывали информацию. Запахи людей, погибших год назад. Запахи пищи, съеденной прошлой осенью. Запахи давным-давно выпитых вин... Я даже не мог переспросить Эдгара, не мог узнать, чего он хочет от меня, не мог встать, не мог шевельнуться. В клубящейся какофонии запахов, звуков и цветов почти терялся слабый, далекий голос Эдгара...
   -- Ты когда-нибудь задумывался, почему мы все так стремимся иметь детей? Парни твоего возраста влюблялись и мечтали о свадьбе во все времена. Но никто из них не собирался немедленно заводить ребенка. А многие ухитрялись прожить всю жизнь, не имея детей и не чувствуя себя ущербными.
   Новая нитка в дрожащем цветном узоре. Булькающий звук наливаемого коньяка. Сложный рисунок запаха...
   -- Мы -- раса уродов, Миша. Раса генетических уродов. Мы исковеркали себя авариями атомных реакторов и химических заводов. Мы проводили мутации, которые должны были сделать нас лучше... Лучше, чем мы могли быть. Ты ведь тоже результат этих экспериментов, Миша. И прекрасно знаешь им цену... иначе не ходил бы с фильтрами в носу, стараясь забыть о даре, которым тебя наделили. Мы здоровы телесно, но в наших телах спят генетические бомбы, проклятие будущих поколений. Дети-дебилы, без ног и пальцев, без ушей и волос. Дети, которые не должны родиться. Вот откуда наши генетические центры, наши проверки на взаимную совместимость. Лишь одна пара из восьми получает право иметь детей друг от друга. Для других -- генетические доноры, приемные дети... А то и полная стерилизация. То, что всегда было нормой, стало исключением. Предметом гордости. Показателем собственной полноценности.
   -- Не читай мне лекций, Эдгар, -- прошептал я. -- Да, я хочу быть полноценным. И хочу жить с девушкой, которую люблю. Неужели я виноват, что ее предки обитали рядом с хранилищами радиоактивных отходов и чадящими фабриками?
   -- Конечно нет, Миша. Мы расплачиваемся за чужие грехи. А ведь это несправедливо.
   -- Прошлое не изменишь, -- с невольной горечью сказал я. -- И что толку в том, справедливо оно или нет.
   -- Как знать, Миша.
   Я прикрыл глаза сосредоточиваясь. Задержал на мгновенье дыхание, разгоняя цветной туман перед глазами. И посмотрел в лицо Эдгара -посмотрел человеческим взглядом, а не сверхзрением "нюхача".
   -- Что ты хочешь мне предложить, Эдгар?
   Он колебался. Все еще колебался, разглядывая меня сквозь заполненное алкогольными парами сознание.
   -- Вначале ответь, Миша... Ты согласен нарушить закон, чтобы помочь мне и себе?
   -- Да.
   -- Ты уверен?
   -- Да.