Махмудов Эмин
Беспощадный судья
Э. Махмудов
Беспощадный судья
Перевод Р. Бахтамова
Ура! Для пропаганды нaуки открыты поистине блестящие возможности начинает выходить популярный журнал "Кибернетик".
Я отбросил газету и ринулся к письменному столу. В его глубоких ящиках с трудом отыскалась пожелтевшая папка.
"Добрый вечер, Венера", - бодро воскликнул я и, прихватив шляпу, отправился в счастливый рейс.
"Добрый вечер, Венера" - это, конечно, моя повесть. Два долгих года она рвется в печать. Не ее (и не моя) вина, что фортуна неизменно оборачивается к нам спиной...
Не сомневайтесь, что за два года я обил пороги всех редакций и всех издательств. Входя в кабинеты редакторов, я столько раз совал свою бедную шляпу под мышку, что теперь ее не берут в утильсырье. И всегда я слышал одно: "Произведение сырое, над ним еще надо много работать".
Мрачный, я приходил домой. Угрюмо ковырялся в неудачливой повести. И уже на следующий день слышал от очередного редактора: "Произведение сырое... надо...".
Сырое? Я уже третий год готовлю его. Старое воронье мясо и то бы давно сварилось. Но кому это скажешь? Не слушают.
И вот, слава аллаху, новорожденный журнал "Кибернетик". Он только создается. Папки пустуют. Сейчас для них все находка. "Ну, фортуна, теперь тебе не отвертеться", весело размышлял я.
Лишь одно меня беспокоило. Маловероятно, чтобы сотрудников "Кибернетика" набирали с луны или звезд. Боюсь, туда перевели кого-нибудь из старых журналистов. А они, к сожалению, знали и меня, и повесть. Я так и слышал невежливый шепот: "Боже, как быстро нашел сюда дорогу этот заядлый Али Мурсал".
Кажется, пронесло. Тщательно вытерев ноги (это совсем не мелочь) и сняв шляпу еще в коридоре, я осторожно приоткрыл дверь. В кабинете сидел незнакомый парень - по крайней мере, ни в одной редакции я его не встречал.
Убедившись, что путь открыт, я решительно подошел к столу и любезно поздоровался: - Салам алейкум.
- Салам. - Он закрыл книгу.
- Здесь помещается редакция журнала "Кибернетик"?
-Да.
- А где можно видеть редактора?
- Я вас слушаю.
Чтобы произвести впечатление человека скромного и застенчивого, я смущенно улыбнулся. Затем, словно справившись с первым волнением, я протянул ему папку.
- Простите, пожалуйста, за беспокойство. Я вот написал повесть и не знаю... Может быть вы...
Он молча взял папку. Я ждал, что сейчас он позвонит и войдет кто-нибудь из старых журналистов. Ничего не подозревая, редактор познакомит нас и попросит дать ответ в течение педели. Сотрудник безропотно возьмет "Венеру" и, бормоча себе под нос "Ах, этот заядлый Али Мурсал...", тихо удалится.
Ничего подобного. Предложив мне стул, редактор спросил: - Можете подождать пять минут?
Совершенно ясно, мы с ним никогда не встречались. Иначе он бы знал, что я могу подождать и пять часов.
Редактор подошел к сооружению, стоявшему в углу комнаты. Разумеется (наблюдательность - мой девиз), я заметил его сразу. Но не проявлял любопытства - в нашем токком деле нужна осмотрительность. Да, внешне сооружение напоминало и рояль, и печатный станок.
Итак, подойдя к этой странной штуке, редактор поднял крышку и бережно опустил туда папку. Еще я заметил, что он ткнул какую-то кнопку. Потом... потом он вернулся, устроился поудобнее в кресле и принялся читать книгу.
Из машины донеслось глухое жужжание. Я не специалист в технике, но что-то в этом роде мне довелось слышать з рентгеновском кабинете. К жужжанию прибавился шелест.
Будто невидимая рука раздраженно перелистывала бумаги.
Гул прекратился. И почти сразу же я услышал стук, напоминающий дробь пишущей машинки. На столе редактора вспыхнула зеленая лампочка.
Поверх рукописи лежала тонкая лента. Достав очки, я впился в нее глазами. "Произведение сырое, - с удивлением читал я. - Главы 11 и 12 слишком похожи на "Звезду КЭЦ" Беляева. Но главный недостаток - автор плохо знает технику и не может оценить ее роль".
Сначала я пришел в отчаяние: "Сырое!" Но по дороге домой сообразил, что мне повезло, фортуна наконец-то подарила мне самую ослепительную из своих улыбок. Машина оказалась довольно заурядным человеком. Мыслила, как он, и, сделавшись хозяином редакции, захотела, чтобы ее и всех ее родственников хвалили. Хорошо, дорогая! Я так переделаю повесть, что свет моего восхищения ослепит твои стеклянные глаза.
Словом, все было ясно. Я кропотливо трудился с утра до ночи.
В технике я разбираюсь слабо. Положим, могу отличить трактор от автомобиля и автобус от трамвая, но для рассказа о новейших достижениях науки и техники этого не всегда достаточно. Однако я обошел затруднение. Мои герои просто хвалили технику. А один из них, взволнованный до глубины души, произнес двухстраничный монолог о машине, которая заменяет всю редколлегию!
За судьбу повести я был теперь совершенно спокоен. Прочитав новый вариант, эта чертова железяка кинется целовать меня. Если сумеет. И если, конечно, я позволю. Приятного мало, но что же делать: искусство требует жертв...
Я уверенно вошел в кабинет, кивнул редактору и, не ожидая приглашения, разделся.
- Повесть готова, - объявил я. - Попросите уважаемую машину высказать мнение.
На этот раз ответ был готов еще быстрее. Ровно через три минуты (я следил по часам) загорелся зеленый огонек.
Короткая дробь машинки... На слух я определил, что ответ должен состоять из двух слов.
Пока редактор дошел до машины, я успел перебрать несколько наиболее подходящих вариантов. Что-нибудь вроде: "3амечзтелыюе произведение", "Вклад в литературу" или бо" лее скромное, но не менее приятное: "Срочно в набор".
Я не поверил глазам. "Ненавижу подхалимов". Надел очки, снял, снопа надел- Разумеется, мы все ненавидим подхалимов.
Я сам писал об этом. И недавно подробно излагал свои взгляды редактору, который охотно напечатал мою статью о насущных проблемах Метагалактики... Но никто - слышите, никто! - не осмеливался так бестактно и грубо...
Перед глазами завертелись, переливаясь, черные круги.
Сплошная черная пелена. Схватившись за стену, я сделал усилие и удержался на ногах. Подумать, какой-то кусок железа!
Вы, конечно, представляете, в каком настроении я вернулся домой. Помнится, один наивный ученый писал, что со временем человек уступит машине. Во всяком случае не я. Короче, пришлось снова взяться за повесть.
Особенно Гулкие фразы о значении техники я убрал. Добавил двух очень положительных героев. Искусно вплел в диалог отрывки из нескольких толстых научных книг. Как это делается, вы знаете. К примеру: "Здравствуйте. Благодарю, неплохо. Кстати, о гравитации. Еще Исаак Ньютон.,.".
Не прошло и месяца, как я постучал в дверь журнала "Кибернетик". Не буду отнимать ваше время, описывая выражение лица редактора. В общем, он вложил рукопись в машину.
Прошло восемь минут. На столе редактора загорелась красная лампочка.
- Красная? Что-то новое, - подумал я вслух. Мне никто не ответил - в этот момент редактор вышел.
Донесся гул. Я поднялся и, бесшумно ступая, пошел к машине. Из нее тонкими струйками поднимался дым. Еще издали я ощутил запах гари.
Ясно, какая-то штука перегорела, и машина вышла из строя. Я подумал об этом с удовольствием. Час возмездия настал. Беспощадный судья, который доставил мне столько неприятностей, сам нуждался в помощи.
Теперь машину будут ремонтировать. На это уйдет не меньше двух-трех месяцев. За то время... Бог милостив, с людьми всегда можно договориться.
Внезапно я услышал знакомый стук. Из машины медленно выползала узкая телеграфная лента: "Пепел сожженных рукописей обратно не возвращается".
Беспощадный судья
Перевод Р. Бахтамова
Ура! Для пропаганды нaуки открыты поистине блестящие возможности начинает выходить популярный журнал "Кибернетик".
Я отбросил газету и ринулся к письменному столу. В его глубоких ящиках с трудом отыскалась пожелтевшая папка.
"Добрый вечер, Венера", - бодро воскликнул я и, прихватив шляпу, отправился в счастливый рейс.
"Добрый вечер, Венера" - это, конечно, моя повесть. Два долгих года она рвется в печать. Не ее (и не моя) вина, что фортуна неизменно оборачивается к нам спиной...
Не сомневайтесь, что за два года я обил пороги всех редакций и всех издательств. Входя в кабинеты редакторов, я столько раз совал свою бедную шляпу под мышку, что теперь ее не берут в утильсырье. И всегда я слышал одно: "Произведение сырое, над ним еще надо много работать".
Мрачный, я приходил домой. Угрюмо ковырялся в неудачливой повести. И уже на следующий день слышал от очередного редактора: "Произведение сырое... надо...".
Сырое? Я уже третий год готовлю его. Старое воронье мясо и то бы давно сварилось. Но кому это скажешь? Не слушают.
И вот, слава аллаху, новорожденный журнал "Кибернетик". Он только создается. Папки пустуют. Сейчас для них все находка. "Ну, фортуна, теперь тебе не отвертеться", весело размышлял я.
Лишь одно меня беспокоило. Маловероятно, чтобы сотрудников "Кибернетика" набирали с луны или звезд. Боюсь, туда перевели кого-нибудь из старых журналистов. А они, к сожалению, знали и меня, и повесть. Я так и слышал невежливый шепот: "Боже, как быстро нашел сюда дорогу этот заядлый Али Мурсал".
Кажется, пронесло. Тщательно вытерев ноги (это совсем не мелочь) и сняв шляпу еще в коридоре, я осторожно приоткрыл дверь. В кабинете сидел незнакомый парень - по крайней мере, ни в одной редакции я его не встречал.
Убедившись, что путь открыт, я решительно подошел к столу и любезно поздоровался: - Салам алейкум.
- Салам. - Он закрыл книгу.
- Здесь помещается редакция журнала "Кибернетик"?
-Да.
- А где можно видеть редактора?
- Я вас слушаю.
Чтобы произвести впечатление человека скромного и застенчивого, я смущенно улыбнулся. Затем, словно справившись с первым волнением, я протянул ему папку.
- Простите, пожалуйста, за беспокойство. Я вот написал повесть и не знаю... Может быть вы...
Он молча взял папку. Я ждал, что сейчас он позвонит и войдет кто-нибудь из старых журналистов. Ничего не подозревая, редактор познакомит нас и попросит дать ответ в течение педели. Сотрудник безропотно возьмет "Венеру" и, бормоча себе под нос "Ах, этот заядлый Али Мурсал...", тихо удалится.
Ничего подобного. Предложив мне стул, редактор спросил: - Можете подождать пять минут?
Совершенно ясно, мы с ним никогда не встречались. Иначе он бы знал, что я могу подождать и пять часов.
Редактор подошел к сооружению, стоявшему в углу комнаты. Разумеется (наблюдательность - мой девиз), я заметил его сразу. Но не проявлял любопытства - в нашем токком деле нужна осмотрительность. Да, внешне сооружение напоминало и рояль, и печатный станок.
Итак, подойдя к этой странной штуке, редактор поднял крышку и бережно опустил туда папку. Еще я заметил, что он ткнул какую-то кнопку. Потом... потом он вернулся, устроился поудобнее в кресле и принялся читать книгу.
Из машины донеслось глухое жужжание. Я не специалист в технике, но что-то в этом роде мне довелось слышать з рентгеновском кабинете. К жужжанию прибавился шелест.
Будто невидимая рука раздраженно перелистывала бумаги.
Гул прекратился. И почти сразу же я услышал стук, напоминающий дробь пишущей машинки. На столе редактора вспыхнула зеленая лампочка.
Поверх рукописи лежала тонкая лента. Достав очки, я впился в нее глазами. "Произведение сырое, - с удивлением читал я. - Главы 11 и 12 слишком похожи на "Звезду КЭЦ" Беляева. Но главный недостаток - автор плохо знает технику и не может оценить ее роль".
Сначала я пришел в отчаяние: "Сырое!" Но по дороге домой сообразил, что мне повезло, фортуна наконец-то подарила мне самую ослепительную из своих улыбок. Машина оказалась довольно заурядным человеком. Мыслила, как он, и, сделавшись хозяином редакции, захотела, чтобы ее и всех ее родственников хвалили. Хорошо, дорогая! Я так переделаю повесть, что свет моего восхищения ослепит твои стеклянные глаза.
Словом, все было ясно. Я кропотливо трудился с утра до ночи.
В технике я разбираюсь слабо. Положим, могу отличить трактор от автомобиля и автобус от трамвая, но для рассказа о новейших достижениях науки и техники этого не всегда достаточно. Однако я обошел затруднение. Мои герои просто хвалили технику. А один из них, взволнованный до глубины души, произнес двухстраничный монолог о машине, которая заменяет всю редколлегию!
За судьбу повести я был теперь совершенно спокоен. Прочитав новый вариант, эта чертова железяка кинется целовать меня. Если сумеет. И если, конечно, я позволю. Приятного мало, но что же делать: искусство требует жертв...
Я уверенно вошел в кабинет, кивнул редактору и, не ожидая приглашения, разделся.
- Повесть готова, - объявил я. - Попросите уважаемую машину высказать мнение.
На этот раз ответ был готов еще быстрее. Ровно через три минуты (я следил по часам) загорелся зеленый огонек.
Короткая дробь машинки... На слух я определил, что ответ должен состоять из двух слов.
Пока редактор дошел до машины, я успел перебрать несколько наиболее подходящих вариантов. Что-нибудь вроде: "3амечзтелыюе произведение", "Вклад в литературу" или бо" лее скромное, но не менее приятное: "Срочно в набор".
Я не поверил глазам. "Ненавижу подхалимов". Надел очки, снял, снопа надел- Разумеется, мы все ненавидим подхалимов.
Я сам писал об этом. И недавно подробно излагал свои взгляды редактору, который охотно напечатал мою статью о насущных проблемах Метагалактики... Но никто - слышите, никто! - не осмеливался так бестактно и грубо...
Перед глазами завертелись, переливаясь, черные круги.
Сплошная черная пелена. Схватившись за стену, я сделал усилие и удержался на ногах. Подумать, какой-то кусок железа!
Вы, конечно, представляете, в каком настроении я вернулся домой. Помнится, один наивный ученый писал, что со временем человек уступит машине. Во всяком случае не я. Короче, пришлось снова взяться за повесть.
Особенно Гулкие фразы о значении техники я убрал. Добавил двух очень положительных героев. Искусно вплел в диалог отрывки из нескольких толстых научных книг. Как это делается, вы знаете. К примеру: "Здравствуйте. Благодарю, неплохо. Кстати, о гравитации. Еще Исаак Ньютон.,.".
Не прошло и месяца, как я постучал в дверь журнала "Кибернетик". Не буду отнимать ваше время, описывая выражение лица редактора. В общем, он вложил рукопись в машину.
Прошло восемь минут. На столе редактора загорелась красная лампочка.
- Красная? Что-то новое, - подумал я вслух. Мне никто не ответил - в этот момент редактор вышел.
Донесся гул. Я поднялся и, бесшумно ступая, пошел к машине. Из нее тонкими струйками поднимался дым. Еще издали я ощутил запах гари.
Ясно, какая-то штука перегорела, и машина вышла из строя. Я подумал об этом с удовольствием. Час возмездия настал. Беспощадный судья, который доставил мне столько неприятностей, сам нуждался в помощи.
Теперь машину будут ремонтировать. На это уйдет не меньше двух-трех месяцев. За то время... Бог милостив, с людьми всегда можно договориться.
Внезапно я услышал знакомый стук. Из машины медленно выползала узкая телеграфная лента: "Пепел сожженных рукописей обратно не возвращается".