МакБейн Эд. Эпидемия

ЭПИДЕМИЯ
ЭД МАКБЕЙН

   Август накрыл жарким пологом все и вся. Август дышал воздухом из жерла раскаленной печи. Все избитые сравнения годились для этого жаркого августа, и город носил август словно грязную фланелевую рубашку.
   И в августе в барах вежливой публике, которая напивалась, чтобы избавиться от жары, подавали виски со льдом в высоких стаканах или джин с тоником. Но никто на улице Бауэри не пил, чтобы охладиться. На улице Бауэри все времена года были словно близнецы, слитые в один тяжелый туман нескончаемых воспоминаний. Пьешь, чтобы подавить воспоминания, но алкоголь лишь усиливает их.
   И в сообществе приверженцев Бахуса начинаешь чувствовать себя членом определенного братства. Все остальное в прошлом. Любимая девушка – в прошлом, агентство – в прошлом, вся жизнь – в прошлом, все слилось в одну емкость в виде бутылки кислого вина. У других тоже ничего нет. Остальные сначала были лишь лицами, но через некоторое время эти лица обрели значимость, стали членами нашего эксклюзивного братства, касты живых мертвецов. Они стали твоими братьями. Вшивые, бородатые, взъерошенные, потные, потерявшие человеческий облик, они тем не менее стали твоими братьями. Мир над Четырнадцатой улицей существовал лишь в воображении. Улица Бауэри стала твоей жизнью, а ее обитатели – твоими друзьями и соседями.
   И если твое имя Мэтт Корделл, то в тебе есть что-то, что делает тебя неотъемлемой частью братства твоих друзей и соседей.
   А мое имя – Мэтт Корделл.

***

   У моего друга и соседа все лицо было в крови. Моего друга и соседа звали Анджело, и он пытался что-то сказать, но его губы распухли и кровоточили, а все передние зубы были выбиты. Он никогда не был красавцем, этот Анджело, но теперь его лицо стало совершенно неузнаваемым, а слова, которые срывались с разбитых губ, были невнятны, и разобрать их почти невозможно.
   – Кто это сделал? – спросил я. Я был лишь одним из окружавших Анджело лиц. Все эти лица погружались в алкогольный туман, но при виде Анджело пьяный ступор словно испарился. Мы сгрудились вокруг него, как будто держали пари в пьяной игре. Он замотал головой, разбрызгивая по сторонам капли крови.
   – Не знаю, – пробормотал он. – Не видел. Не мог.
   – Как это не знаешь? – удивился Дэнни. Дэнни был высоким и худым пьяницей, который, насколько я помню, уже давно скитался по улице Бауэри. Ходили слухи, что Дэнни когда-то был преподавателем истории в одном богатом колледже для девочек в северной части штата, пока не влип в какую-то историю. Дэнни не выносил насилия, о чем свидетельствовали острый угол его косматых бровей и твердая линия губ.
   – Не видел – кто, – пробормотал Анджело и покачал головой. – Вот так-то! Все произошло очень быстро.
   – У тебя были деньги? – спросил я. Анджело попытался улыбнуться, но разбитые губы не повиновались ему.
   – Деньги? Это у меня-то? Нет, Мэтт. Никаких денег.
   – Тогда бутылка? У тебя была при себе бутылка?
   – Нет.
   – Тогда зачем кому-то понадобилось… – начал было Дэнни.
   – Не знаю, – недоуменно сказал Анджело. – Меня ударили по затылку, а когда я оказался на земле…
   – То же самое произошло с Фрицем, – сказал Фарво. Фарво был толстяком, который непрерывно моргал. Он все время моргал, потому что старался не видеть картину, стоящую у него перед глазами с тех пор, как его жена пустила себе пулю в голову. Мы все знали, почему он моргает, поэтому никогда не обращали на это особого внимания. Люди становятся добрыми соседями, когда их общая участь – отчаяние.
   – И с Диего тоже, – сказал Марти. – Все то же самое, и вокруг никого не было. Очень странно.
   – А ты не думаешь, что это копы? – спросил Дэнни.
   – Нет, – ответил я.
   – Почему?
   – Да зачем это копам? У них нет причин для такого повального избиения. Это уже шестой избитый за неделю.
   – Копы – мастаки на такие вещи, – сказал Фарво, моргая.
   – Только когда у них есть на то причина.
   – Копам не нужно никаких причин, – сказал Марти. Ему никто не ответил. Мы поставили Анджело на ноги и потащили его к Профессору. Профессор когда-то был аптекарем, пока не начал употреблять наркотики, к которым у него был доступ. Однако он еще не забыл, как обрабатывать раны. Однажды он мне здорово помог, а теперь помог Анджело. Он закончил перевязку и спросил:
   – Что ты собираешься делать, Мэтт?
   – Не знаю, – ответил я.
   – У нас ведь коммуна, ты знаешь, – продолжал он. – Возможно, это самая дрянная в мире коммуна и, возможно, члены ее – все свиньи, но это еще не причина, чтобы отправить их на скотобойню.
   – Ага, – согласился я.
   – Ты сталкивался с чем-то подобным прежде? Ты ведь когда-то имел детективное агентство. Тебе никогда не приходилось…
   – Нет, мне не приходилось иметь дела ни с чем подобным, – перебил его я.
   – Так что же нам делать?
   – Держать ушки на макушке, – ответил я. – Мы найдем виновного.
   – Думаешь, он оставит нас в покое? – печально спросил Профессор. – Думаешь, у нас нет других забот?
   – Именно, – подтвердил я.
   Но забот у нас прибавилось. Следующим стал Фарво. Фарво больше не моргал и уже никогда больше не будет моргать. Его забили насмерть.

***

   Я начал с того, с чего следовало начинать – с улицы. Я смотрел во все глаза и слушал во все уши, но августовское солнце не помогало моей задаче, потому что август стоял очень жаркий. Когда рубашка грязная, она прилипает к телу, будто клеем приклеивается. Когда подошвы твоих башмаков тонкие, мостовая царапает через них ноги. Когда тебе требуется стрижка, влажные от пота волосы прилипают ко лбу. Я бродил по улицам и думал о джине с тоником и о барах в модных ресторанах. Первым делом я потолковал с Фрицем.
   Рука Фрица все еще находилась в гипсе. Лицо его было не сильно покалечено, если не считать переносицы, с которой так и не сошел отек. На затылке у него был прилеплен пластырь на выбритом врачами месте. Они выбрили ему затылок, чтобы добраться до раны.
   – Фарво убит, – поведал я ему. – Ты знаешь?
   – Угу, – подтвердил Фриц. – Слышал.
   – Мы думаем, это дело рук того самого парня, который избил и остальных. Ты согласен?
   – Может быть, – сказал Фриц.
   – Ты видел этого гада?
   – Нет.
   – Где это произошло?
   – О, на Хьюстон-стрит! У меня была большая добыча, Мэтт. Семьдесят пять центов от одного господина и его барышни. Видел бы ты ту барышню, Мэтт! Бриллиантовые заколки в волосах, а груди так и вываливались из выреза платья! Это она заставила его дать мне семьдесят пять центов.
   – Продолжай, Фриц.
   – Я раздобыл бутылку, понимаешь? Дешевое барахло, но какого черта, все вино одинаковое!
   – И?..
   – И я ее раздавил, ну и шел себе по Хьюстон-стрит, но тут моя персона упала.
   – Ты видел, кто тебя ударил?
   – Говорю же тебе – нет! Я получил удар по затылку. Фриц потянулся рукой к пластырю и осторожно потрогал его.
   – А что было потом?
   – Я упал, а этот сукин сын пнул мне ногой в лицо. Вот почему у меня теперь такой нос. Удивительно, как это он еще не выскочил у меня на затылке! – Фриц удрученно покачал головой.
   – А что потом?
   – А потом ничего, если ты интересуешься моим состоянием. А дальше, как говорится, тишина, Мэтт. Я вырубился. Когда очнулся, увидел, что моя рука торчит в противоположном направлении, будто ее приделали к локтю не с той стороны. Мэтт, она болела как черт-те что!
   – И что ты сделал?
   – Пошел в больницу. Там мне сказали, что у меня сложный перелом. Руку мне вправили и загипсовали. Это был совсем не пикник, приятель!
   – У тебя имелись при себе деньги?
   – Черт, нет! – сказал Фриц. Он замолк и снова коснулся пластыря на затылке. – И что ты по этому поводу думаешь, Мэтт?
   – Господи помилуй! – ответил я. – Откуда мне знать?

***

   Лейтенант детективов Томас Рандазо был приятным мужчиной в коричневом твидовом костюме. Коп в форме провел меня к нему в кабинет. Рандазо встал, улыбнулся и протянул мне руку, которую я пожал.
   – Корделл, не так ли? – осведомился он.
   – Собственной персоной, – сказал я.
   – И с чем вы сюда пришли, Корделл?
   – Некий Джино Фарво был ночью забит до смерти несколько дней тому назад, – сказал я. – Хотелось бы знать…
   – Мы сейчас над этим работаем, – перебил меня Рандазо, все еще приятно улыбаясь.
   – Узнали что-нибудь?
   – А что?
   – Я тоже над этим работаю.
   – Вы? – Брови у Рандазо подпрыгнули от презрительного любопытства.
   – Да, – подтвердил я. – Именно я.
   – А я думал, у вас лицензию отобрали.
   – Я работаю над этим в частном порядке.
   – Может быть, лучше предоставить это нам? – вежливо предложил Рандазо.
   – Я лично заинтересован в этом деле, – настаивал я. – Эти люди – мои друзья. Эти люди…
   – Что вы имеете в виду, говоря “эти люди”? – снова перебил меня Рандазо.
   – Фарво был не первым, – пояснил я. – Ему просто случайно досталось больше остальных.
   – Понятно. – Рандазо замолчал. – Понятно, почему это дело вас заинтересовало.
   – Именно. Рандазо улыбнулся:
   – Забудьте об этом, Корделл. Мы обо всем позаботимся.
   – Лучше уж я…
   – Корделл, у вас и так голова болит от полицейского департамента. Нет, послушайте, я серьезно. Не думайте, что я просто умничаю. Мне все известно о том, как вышло с вашей лицензией.
   – И какое это имеет отношение к делу?
   – Никакого. Она просто хотела поиграть с… Как бишь его имя? Да, с Гартом, вспомнил! Но я понимаю, что это значило для вас. Поэтому вы ударили его своим сорок пятым, а мы отобрали у вас лицензию. Я вам не судья. Возможно, вы поступили правильно. Но…
   – Все это давно быльем поросло, – прервал его я.
   – Да, поросло, – согласился он. – Прекрасно, Корделл. Пожалуйста, не вмешивайтесь. Я очень ценю ваше предложение о помощи. Правда, очень ценю. Но вы и так достаточно имели дел с полицейскими. Достаточно, чтобы вспоминать об этом всю оставшуюся жизнь. – Он помолчал. – Почему бы вам не перебраться с Бауэри?
   – Мне Бауэри нравится, – заупрямился я.
   – Вы не пытались снова получить лицензию?
   – Нет.
   – Почему?
   – Это вас не касается. Рандазо, у вас есть какая-нибудь зацепка в деле Фарво? Хоть какая-нибудь? Я сделаю все, что смогу…
   Рандазо покачал головой:
   – Простите меня, Корделл, но я не хочу, чтобы вы вмешивались.
   – Ладненько, – сказал я.
   – Вы понимаете, это для вашей же пользы?
   – Конечно.
   – Не сердитесь на меня. Я просто…
   – Я на вас не сержусь.
   – Точно?
   – Точно. Я сержусь на того, кто убил Фарво.

***

   Я переговорил с Диего, которого здорово избили несколько недель назад. Диего был первым, и тогда мы не слишком заострили внимание на этом, пока избиение не приняло форму эпидемии. Диего был родом с Пуэрто-Рико и не слишком хорошо знал английский. К этому времени шрамы на его лице уже зажили, но тот, кто его избил, оставил глубокие шрамы около глаз, которые уже больше никогда не исчезнут.
   – По какому поводу ты меня беспокоишь, Мэтт? – спросил он. – Я ничего не знаю. Клянусь.
   – Фарво убит.
   – И что? Убит-то Фарво, а я еще жив, Мэтт. И я не хочу, чтобы меня избили еще раз. Не втягивай меня в это, Мэтт.
   – Диего, – сказал я, – я лишь пытаюсь собрать все концы в один узел…
   – А мне плевать на то, что ты пытаешься сделать! Мне не нужны больше неприятности, Мэтт.
   – Послушай, глупый ты негодник, почему ты думаешь, что все на этом закончилось?
   – А что?
   – А то! Разве ты намерен сидеть дома и днем и ночью? И никогда больше не выйдешь на улицу проветриться? Почему ты считаешь, что в безопасности? Почему ты думаешь, что в какую-то ночь, когда ты напьешься и будешь шляться по улицам, тебя опять не изобьют? В следующий раз именно ты можешь оказаться на месте Фарво.
   – Нет, – сказал Диего и покачал головой. – Мэтт, я все равно ничего не знаю. Даже если бы я хотел тебе помочь, я не могу.
   – Ты не видел того, кто тебя ударил?
   – Нет.
   – Расскажи, как все было.
   – Я не помню.
   – Диего, если ты что-нибудь знаешь, лучше расскажи мне. Черт побери, лучше выкладывай! Или я из тебя сделаю отбивную прямо сию секунду, только на этот раз тебе так не повезет!
   Диего попытался улыбнуться:
   – Да что ты, Мэтт. Не говори так, старик!
   – Тогда говори ты, Диего.
   Должно быть, он понял по моим глазам, что я не шучу. Он бросил на меня быстрый взгляд, а потом опустил голову.
   – Я никого не видел, Мэтт, – повторил он.
   – Тебя ударили сзади?
   – Да.
   – Чем?
   – Чем-то тяжелым. Не знаю чем. Твердым как камень.
   – Пушкой?
   – Я не знаю.
   – И что потом?
   – Я упал.
   – Без сознания?
   – Да нет.
   – И что было потом?
   – Он подхватил меня под руки и потащил с тротуара. Потом стал пинать ногами.
   – Оттащил с тротуара и стал пинать?
   – Ну, не знаю. Трудно вспомнить, Мэтт. Он сперва тащил меня, а потом я почувствовал удар ногой. А потом еще один. А потом он начал бить меня по лицу и одновременно пинал ногами не переставая.
   – Он бил и пинал тебя одновременно?
   – Словно у него было десять рук, Мэтт. Избил меня с головы до ног. И сильно.
   При этих воспоминаниях Диего опустил голову.
   – Он что-нибудь тебе говорил?
   – Нет. Хотя погоди-ка. Да, он мне что-то говорил.
   – И что же?
   – Он сказал: “Попался, алкаш”, а потом засмеялся.
   – И какой у него был голос?
   – Ну, сперва высокий, а потом он стал несколько ниже.
   – Он что, говорил дважды? – удивился я.
   – Да. Думаю, что да. Дважды, а может, больше. Трудно вспомнить. Он же все время меня колотил.
   – А что он сказал во второй раз?
   – Он сказал: “Я его беру”.
   – И в этот раз голос у него был ниже? Так?
   – Да, ниже. Ниже, чем в первый раз.
   – “Я его беру”. Прямо так и сказал? И когда это было?
   – Когда он стал бить меня по лицу.
   – Он у тебя что-нибудь украл?
   – У меня не было ничего, что можно было бы украсть, Мэтт, – ответил Диего.
   – Так я и думал, – сказал я. – Ты был под мухой, когда он тебя достал?
   – Естественно, – улыбнулся Диего.

***

   В течение трех недель случаев избиения не было. Но это нетрудно было предположить. Ясно, что тот, кто убил Фарво, смекнул, что у него земля горит под ногами. А через три недели копы потеряют к этому всякий интерес. Через три недели Фарво станет лишь еще одной могилой с увядшими цветами, лишь еще одним именем в списке нерасследованных убийств. Итак, три недели общество на Бауэри жило своей нормальной жизнью. В течение трех недель моим друзьям и соседям никто не досаждал. Но мы ждали. Мы ждали, потому что знали, что любитель подраться непременно нанесет удар, как только все немного поутихнет. Если установилась определенная линия поведения, то нарушить стереотип довольно трудно.
   Я ждал вместе с остальными, но не так, как все. Я ждал, бродя по улицам ночами. Я обходил все темные закоулки, держась подальше от освещенных мест. Я изображал пошатывающуюся походку, прикидываясь пьяным. Иногда я громко пел, словно пьяница, пребывающий в хорошем расположении духа. Я шатался как ненормальный, ища поддержку у стен домов, и лелеял надежду, что кто-то ударит меня по затылку, но напрасно. Представлять собой наживку для хищной рыбы малоприятно. Приятного мало, когда знаешь, что на карту поставлена твоя голова, которую запросто могут раскроить. А если тебя мучают подозрения, какие теперь мучили меня, то приятного еще меньше. Я изображал из себя мишень, поэтому мне приходилось пить днем, чтобы быть трезвым по ночам, когда я так старательно прикидывался пьяным.
   В течение трех недель ничего не случилось.
   Самый жаркий день в году пришелся на конец августа, словно лето говорило последнее “прости” перед наступлением осени. Это был мерзкий день, и даже спиртное не могло смягчить болезненное ощущение жары. Ночь тоже не принесла облегчения. Ночь, словно влажное одеяло, сомкнулась над городом и накрыла его темнотой. Не было ни ветерка. Жара лежала на крышах домов, вплавлялась в кирпичи, растапливала асфальт. Жара была чумой, которая заразила весь город, – застревала в ноздрях и иссушала горло.
   Я вышел в десять.
   Я шел своей “пьяной” походкой по улицам, время от времени останавливаясь попрошайничать, чтобы все было достоверно, на случай, если за мной следят. Я не думал, что убийца Фарво из тех, что выслеживают свою жертву, но на всякий пожарный добивался правдивости. От жары хотелось прямо выть. Она забиралась мне за шиворот, в подмышки, в брюки. От жары я чувствовал усталость и жажду, мне хотелось по-настоящему напиться, а не изображать пьяного.
   До двенадцати тридцати я не достиг своей цели.
   Улица была темной, хоть глаз коли. Она лежала черной ночной полосой между зданиями, темная, прямая и тихая. На улице не было ни души. Я бросил взгляд вдоль улицы, потом на секунду прислонился к стене, словно пьяный, пытающийся прояснить свои мысли, а потом побрел по тротуару, шатаясь и время от времени спотыкаясь. Я миновал проход между домами и тут же остановился, прислонившись к стене в надежде разглядеть что-нибудь в темном проеме. Но ровным счетом ничего не увидел.
   Я снова пошел вперед, опять споткнулся, упал, потом поднялся на ноги, рыгнул и буркнул: “Черт побери!” – как пьяный, бранящийся на весь мир без разбору. Изображать пьяного мне было не слишком трудно, я уже вжился в эту роль.
   Я миновал второй проход между домами и за мгновение до того, как получил удар обрубком железной трубы по затылку, заметил тень, змеящуюся за кирпичной стеной. Я ждал этого удара в течение трех недель, поэтому сумел немного отклониться, да к тому же мои густые волосы немного ослабили удар, но довольно незначительно. Боль волной разошлась у меня в голове и изверглась наружу в виде желтой вспышки. Однако она закончилась еще до того, как я упал на тротуар, и моя голова была уже ясной, поскольку я ждал, что убийца Фарво повторит удар на бис.
   Я лежал словно мертвец. Тут из прохода между домами послышались шаги, я почувствовал, как меня подхватили под руки, а потом высокий голос произнес: “Попался, алкаш!” – и превратился в довольный смех, в смех почти истерического экстаза.
   Мои каблуки скребли по асфальту, я напрягся в ожидании последующих действий в полной готовности. Руки, тащившие меня, ослабили хватку, я ударился спиной о бетон, и тут ботинок со всего размаха ударил меня. Удар пришелся мне в плечо, было очень больно, но даже тогда я не выдал себя. Последовал еще один удар, и я попытался откатиться, поджидая удобного момента и прислушиваясь к тишине.
   – Я его беру! – сказал другой голос, более низкий. В точности, как рассказывал мне Диего. Но я мог бы поклясться, что этот голос был совершенно не похож на первый. И тогда из темноты раздался третий голос: “Ну давай же! Давай!” – и я решил, что шайка в полном составе, поэтому приступил к действиям.
   Тот, кто сказал: “Я его беру”, хотел оседлать меня, приготовившись орудовать кулаками, как тогда с Диего и Фарво, вместе с остальными парнями. Я не стал ждать, когда он это сделает, но и не стал тратить на него слишком много времени. Я резко распрямил ногу и ударил ботинком. Понял, что моя подошва пришлась ему точно в пах. Я был уверен, что расплющил ему мошонку. Он издал изумленный вопль, который постепенно перешел в стон острой боли. Он рухнул на тротуар, согнувшись пополам, а я тем временем поднялся на ноги и сказал:
   – Привет, ребята!
   Я недооценил их число. Их оказалось четверо, а четверо – это несколько больше, чем я ожидал. Тот, который сказал: “Я его беру”, катался по земле, не в состоянии опять влезть в драку, но остальные трое были очень даже в состоянии, и двое из них уже преградили проход между домами, а третий – высокий крупный парень – встал напротив меня у противоположной стены.
   – Развлекаетесь понемногу, мальчики? – осведомился я. Им было не больше восемнадцати или девятнадцати лет. Хорошо развитые физически парни, и от жары на их мускулистых телах в спортивных майках выступил пот.
   – Он не пьяный, – сказал один из парней, загораживающих проход между домами.
   – Совсем не пьяный, – подтвердил я. – И это испортило вам всю обедню?
   – Пошли отсюда, Майк, – сказал другой парень, стоящий в проходе.
   Тот, что стоял напротив меня, не отводил от меня взгляда.
   – Заткнитесь! – бросил он парням. – Чего вы добиваетесь, мистер?
   – А вы, сынки?
   – Тут вопросы задаю я.
   – Но ведь ответы у меня, сынок. Все. Сперва я решил, что это действует один негодяй. Один сумасшедший мерзавец с сильными кулаками и ногами. Но постепенно картина прояснялась, и я начал думать, что это не может быть делом рук только одного ненормального гада. Я не переставал спрашивать себя: “Зачем?” Зачем избивать пьяниц, парней, у которых к тому же нет ни цента? Ограбить какого-нибудь фрукта или преуспевающего типа из богатого района – это понятно, но зачем избивать жителя Бауэри? Тогда я решил, что просто ради удовольствия, чтобы развеять тоску смертельно скучного лета. И тут я спросил себя: “У кого может быть полно свободного времени летом?” – Я помолчал. – И в какую школу вы ходите, сынки?
   – Покажем ему, ребята! – сказал Майк, и те двое бросились из прохода, готовые к драке.
   Мальчишки были любителями. Они учились драться в уличных стычках, школьных разборках, но ясно было, что они – всего лишь любители. Мне было почти жаль бить их, но я вспомнил, что они сделали с Фарво. Просто ради забавы, смеха ради, из спортивного интереса избить пьяного, чтобы тот обмочился? И я больше не раздумывал.
   Я выдал первому то, что называется “восточным апперкотом”. Когда тот бросился на меня, я упал на одно колено и ударил головой прямо ему в живот. Одновременно обеими руками схватил его под коленки, а потом поднялся с колена и повалил его на мостовую. Он заорал, пытаясь сохранить равновесие, расставив руки, но тут его голова ударилась о цемент, и он уже больше не кричал. Я распрямился как раз в тот момент, когда его приятель повис у меня на спине. И на него я тоже не стал терять времени. Я устроил ему “чертово колесо”, снова упав на колени, до смерти удивив его. Не дав парню оправиться от изумления, я зажал его мизинец руками и оттянул его, насколько было можно, а потом еще чуть-чуть. Он был слишком занят болью в своей руке, чтобы понять, что я тяну его палец или что его тело начинает описывать дугу у меня над головой. Я снова рывком поднялся на ноги, а он рухнул на землю вверх тормашками. Тут я резко вытянул руку и заехал ему в лицо кулаком что было мочи.
   Майк прижался к стене. Майк был главарем этих искателей удовольствий, и я приберег для него сюрприз. Я стал медленно подходить к нему, но ему вовсе не понравился ход событий, совершенно не по нраву оказалось быть по другую сторону баррикад.
   – Послушайте, – сказал он, – послушайте, мы могли бы…
   – Попался, алкаш! – сказал я, а потом подошел к нему вплотную.

***

   Лейтенант детективов Рандазо с радостью закрыл дело. Он был так доволен, что осведомился потом, не сможет ли он меня угостить выпивкой. Я вежливо отказался, а потом пошел домой на Бауэри, и всю ночь мы просидели, пуская бутылку с вином по кругу, – я, и Дэнни, и Анджело, и Диего, и Профессор, и Марти, и, конечно, все остальные ребята.
   Мои друзья и соседи.