Маршалл Алан
Осел
Алан Маршалл
ОСЕЛ
Перевод И. Левидовой
Осел был очень заурядным ослом, облезлого и рассеянного вида; понурившись и полузакрыв глаза, он стоял у входа в цирк шапито, который раскинули на единственном клочке зеленого луга, сохранившемся вблизи большого города.
Город уже целый год не видал цирка, и по дорогам" ведущим к лугу, медленно двигались длинные вереницы машин, останавливались, трогались снова. Быстро шагавшие пешеходы сходили с обочин на шоссе. Люди шли поодиночке и группами, которые сливались и смешивались, и на луг выходила уже большая толпа; тем, кто был сзади, приходилось вытягивать шею, чтобы видеть дорогу. А совсем внизу, под этими недосягаемыми, поднятыми кверху физиономиями, там, где большие руки крепко сжимали маленькие ручки, были другие лица взволнованные и перемазанные растаявшим мороженым, вытянутые вперед в стремлении хоть что-то разглядеть сквозь густой лес движущихся ног. Этот мир брюк и шелковых чулок заслонял от девочек и мальчиков - обладателей чумазых личиков - и цирковую палатку, и слонов, которые важной поступью прохаживались около размалеванных фургонов; ребятам приходилось ждать, пока сильные руки не подхватят их, чтобы поднять высоко над толпой. И тогда перед ними возникало чудо - осел, который стоял у входа в цирковой шатер.
Это был очень большой шатер. Расклеенные на грязных кирпичных стенах окраинных улиц и переулков пестрые афиши, которые в последние недели привлекали к себе внимание прохожих, объявляли, что это самый большой цирк шапито в мире и что в нем умещается четыре тысячи человек. Осел, привязанный к колышку истертой веревкой, стоял прямо на пути толпы, устремлявшейся к скамьям, которые поднимались амфитеатром перед освещенной ареной. И каждый, купив билет, неминуемо проходил мимо него. По субботам цирк давал три представления; таким образом, в этот день мимо осла проходило двенадцать тысяч человек. Из них по меньшей мере три четверти похлопывали, гладили или трогали его; значит, в течение дня девять тысяч рук выбивали дробь на теле осла. Трудно было бы, пожалуй, высчитать, сколько таких шлепков выпадало на долю осла в течение недели.
Шлепки бывали разные. Иногда они были выражением превосходства, иногда - нерешительным жестом дружбы. Иногда они означали любовь к собственной особе. Иногда - любовь к ослам. Порой это был хвастливый шлепок папаши, желающего произвести впечатление на своего отпрыска, а порой - робкое поглаживание, преображенное детской фантазией в волшебное приключение.
Мама, которую неудержимо тянул за собой взбудораженный мальчик, терпеливо ждала, пока он нежно и несмело проводил рукой по ослиному загривку. Совсем маленькие ребята, сидевшие на плечах у своих сияющих гордостью отцов, наклонялись к ослу и вцеплялись в его спину своими пухлыми пальчиками, скребли ему голову, тянули за уши. Дети, пришедшие без родителей, которые остановили бы их, наспех совершали геройские подвиги: прислонялись к ослу или терли ему нос, озираясь вокруг в ожидании одобрения.
Иной раз добрые люди пытались впихнуть ослу в рот земляной орех или леденец, но это им не удавалось, потому что зубы его были крепко сжаты, и, почувствовав на губах чью-то руку, он резко встряхивал головой.
И каждые десять минут появлялся какой-нибудь Человек, Понимающий в Ослах.
- А, ослище, - ронял он с такой внушительной фамильярностью, что люди, собравшиеся было погладить осла, отдергивали руку и поворачивались к знатоку. Тогда Человек, Понимающий в Ослах, небрежно обвивал рукой шею животного и обращался к нему в выражениях, которые непоколебимо утверждали его авторитет в данном вопросе:
- Так вот, значит, до чего ты дошел, старина, а? Значит, поработал и хватит? Да, так оно и бывает в жизни!
И потом, уже другим тоном, пояснял своим слушателям:
- На Востоке они таскают тяжелые грузы - потяжелее самих себя. Там они - вьючный скот!
Слушатели что-то понимающе бормотали в ответ я на прощанье, в знак сочувствия, еще раз шлепали осла по спине.
Осел принимал эти знаки внимания бесконечного людского потока с покорностью, говорившей о том, что он примирился со своей участью и готов переносить шлепки всю свою жизнь. Если и бывали минуты, когда в нем шевелились какие-то мятежные чувства, то он ничем этого не показывал. Он стоял, подняв заднюю ногу, в тысячам рук, которые трепали его свалявшуюся шерсть, не удавалось потревожить его сонные грезы.
В день закрытия цирка ко входу с самоуверенным видом подошел толстый мужчина в тесно облегающем ярко-синем костюме.
Он остановился перед ослом и подверг его придирчивому осмотру. Потом, поджав губы и покачивая головой, он попятился, чтобы осмотреть осла сзади. Потом он зашел с другого бока и осмотрел осла оттуда. Завершил он свою инспекцию длительным созерцанием его головы. Теперь он уже полностью исчерпал свой интерес к ослу. И, отворачиваясь от животного, тяжело опустил руку на его шею. Это было восьмитысячное прикосновение за день.
Осел, казалось, спал, но этот внезапный шлепок подействовал на него, как долгожданный сигнал. Он рывком поднял свою тяжелую голову, повернулся и укусил мужчину в руку. Зубы его, щелкнувшие, словно кроличий капкан, вырвали из рукава кусок ярко-синей материи, и, когда осел отвернулся от мужчины и снова погрузился в свои дремотные мечтания, этот лоскут продолжал, торчать у него изо рта.
Толстяк был ошеломлен. Вытаращив глаза и раскрыв рот, он попятился в толпу. Он судорожно сжимал свой разорванный рукав и глядел по сторонам, как бы ожидая подтверждения этого невероятного происшествия.
- Он меня укусил! - с ужасом восклицал толстяк Он смотрел на осла, словно не веря своим глазам. - Вот злобная тварь!
Проходившие в цирк люди задерживались, чтобы поглядеть на пострадавшего и на осла, который все еще держал во рту синий лоскут. В ответ на эти слова все они сочувственно кивали головами. Осел был действительно злобной тварью. Он укусил в руку толстяка, и за что? За то, что тот всего-навсего хотел погладить его по спине! Что за неблагодарное, злобное создание!
Целых пять минут после этого никто не ласкал осла. Надо думать, это была его первая передышка за много лет.
ОСЕЛ
Перевод И. Левидовой
Осел был очень заурядным ослом, облезлого и рассеянного вида; понурившись и полузакрыв глаза, он стоял у входа в цирк шапито, который раскинули на единственном клочке зеленого луга, сохранившемся вблизи большого города.
Город уже целый год не видал цирка, и по дорогам" ведущим к лугу, медленно двигались длинные вереницы машин, останавливались, трогались снова. Быстро шагавшие пешеходы сходили с обочин на шоссе. Люди шли поодиночке и группами, которые сливались и смешивались, и на луг выходила уже большая толпа; тем, кто был сзади, приходилось вытягивать шею, чтобы видеть дорогу. А совсем внизу, под этими недосягаемыми, поднятыми кверху физиономиями, там, где большие руки крепко сжимали маленькие ручки, были другие лица взволнованные и перемазанные растаявшим мороженым, вытянутые вперед в стремлении хоть что-то разглядеть сквозь густой лес движущихся ног. Этот мир брюк и шелковых чулок заслонял от девочек и мальчиков - обладателей чумазых личиков - и цирковую палатку, и слонов, которые важной поступью прохаживались около размалеванных фургонов; ребятам приходилось ждать, пока сильные руки не подхватят их, чтобы поднять высоко над толпой. И тогда перед ними возникало чудо - осел, который стоял у входа в цирковой шатер.
Это был очень большой шатер. Расклеенные на грязных кирпичных стенах окраинных улиц и переулков пестрые афиши, которые в последние недели привлекали к себе внимание прохожих, объявляли, что это самый большой цирк шапито в мире и что в нем умещается четыре тысячи человек. Осел, привязанный к колышку истертой веревкой, стоял прямо на пути толпы, устремлявшейся к скамьям, которые поднимались амфитеатром перед освещенной ареной. И каждый, купив билет, неминуемо проходил мимо него. По субботам цирк давал три представления; таким образом, в этот день мимо осла проходило двенадцать тысяч человек. Из них по меньшей мере три четверти похлопывали, гладили или трогали его; значит, в течение дня девять тысяч рук выбивали дробь на теле осла. Трудно было бы, пожалуй, высчитать, сколько таких шлепков выпадало на долю осла в течение недели.
Шлепки бывали разные. Иногда они были выражением превосходства, иногда - нерешительным жестом дружбы. Иногда они означали любовь к собственной особе. Иногда - любовь к ослам. Порой это был хвастливый шлепок папаши, желающего произвести впечатление на своего отпрыска, а порой - робкое поглаживание, преображенное детской фантазией в волшебное приключение.
Мама, которую неудержимо тянул за собой взбудораженный мальчик, терпеливо ждала, пока он нежно и несмело проводил рукой по ослиному загривку. Совсем маленькие ребята, сидевшие на плечах у своих сияющих гордостью отцов, наклонялись к ослу и вцеплялись в его спину своими пухлыми пальчиками, скребли ему голову, тянули за уши. Дети, пришедшие без родителей, которые остановили бы их, наспех совершали геройские подвиги: прислонялись к ослу или терли ему нос, озираясь вокруг в ожидании одобрения.
Иной раз добрые люди пытались впихнуть ослу в рот земляной орех или леденец, но это им не удавалось, потому что зубы его были крепко сжаты, и, почувствовав на губах чью-то руку, он резко встряхивал головой.
И каждые десять минут появлялся какой-нибудь Человек, Понимающий в Ослах.
- А, ослище, - ронял он с такой внушительной фамильярностью, что люди, собравшиеся было погладить осла, отдергивали руку и поворачивались к знатоку. Тогда Человек, Понимающий в Ослах, небрежно обвивал рукой шею животного и обращался к нему в выражениях, которые непоколебимо утверждали его авторитет в данном вопросе:
- Так вот, значит, до чего ты дошел, старина, а? Значит, поработал и хватит? Да, так оно и бывает в жизни!
И потом, уже другим тоном, пояснял своим слушателям:
- На Востоке они таскают тяжелые грузы - потяжелее самих себя. Там они - вьючный скот!
Слушатели что-то понимающе бормотали в ответ я на прощанье, в знак сочувствия, еще раз шлепали осла по спине.
Осел принимал эти знаки внимания бесконечного людского потока с покорностью, говорившей о том, что он примирился со своей участью и готов переносить шлепки всю свою жизнь. Если и бывали минуты, когда в нем шевелились какие-то мятежные чувства, то он ничем этого не показывал. Он стоял, подняв заднюю ногу, в тысячам рук, которые трепали его свалявшуюся шерсть, не удавалось потревожить его сонные грезы.
В день закрытия цирка ко входу с самоуверенным видом подошел толстый мужчина в тесно облегающем ярко-синем костюме.
Он остановился перед ослом и подверг его придирчивому осмотру. Потом, поджав губы и покачивая головой, он попятился, чтобы осмотреть осла сзади. Потом он зашел с другого бока и осмотрел осла оттуда. Завершил он свою инспекцию длительным созерцанием его головы. Теперь он уже полностью исчерпал свой интерес к ослу. И, отворачиваясь от животного, тяжело опустил руку на его шею. Это было восьмитысячное прикосновение за день.
Осел, казалось, спал, но этот внезапный шлепок подействовал на него, как долгожданный сигнал. Он рывком поднял свою тяжелую голову, повернулся и укусил мужчину в руку. Зубы его, щелкнувшие, словно кроличий капкан, вырвали из рукава кусок ярко-синей материи, и, когда осел отвернулся от мужчины и снова погрузился в свои дремотные мечтания, этот лоскут продолжал, торчать у него изо рта.
Толстяк был ошеломлен. Вытаращив глаза и раскрыв рот, он попятился в толпу. Он судорожно сжимал свой разорванный рукав и глядел по сторонам, как бы ожидая подтверждения этого невероятного происшествия.
- Он меня укусил! - с ужасом восклицал толстяк Он смотрел на осла, словно не веря своим глазам. - Вот злобная тварь!
Проходившие в цирк люди задерживались, чтобы поглядеть на пострадавшего и на осла, который все еще держал во рту синий лоскут. В ответ на эти слова все они сочувственно кивали головами. Осел был действительно злобной тварью. Он укусил в руку толстяка, и за что? За то, что тот всего-навсего хотел погладить его по спине! Что за неблагодарное, злобное создание!
Целых пять минут после этого никто не ласкал осла. Надо думать, это была его первая передышка за много лет.