Матесон Ричард. Первая годовщина

Ричард Матесон
Первая годовщина

   Утром в четверг, когда он выходил из дома, Аделина подошла к дверям:
   – Ты все еще чувствуешь привкус? Норман укоризненно взглянул на нее.
   – Ответь мне, – жена требовательно перехватила взгляд.
   Он молча обнял ее, прижался к золотистым прядям щекой.
   – Я спросила тебя, – сказала Аделина.
   – Может быть, забудем об этом? – умоляюще проговорил он.
   – Но ты уже сказал это, милый. В первую годовщину нашей свадьбы!
   – Извини, – он уткнулся носом в ее плечо. – Иногда у меня вырываются глупости.
   – Ты не ответил мне. Мои губы отдают кислым?
   – Кислым? Что ты, конечно нет. – Он крепче обнял жену, вдохнул аромат ее пышных волос. – Ты прощаешь меня?
   Она с улыбкой поцеловала его в кончик носа, и Нортон снова, в который раз, поблагодарил судьбу, подарившую ему такую замечательную жену. Второй год их супружества протекал, словно второй день медового месяца.
   Приподняв ее подбородок, он поцеловал жену в губы.
   – Проклятье, – вырвалось у него.
   – Что случилось? Снова привкус?
   – Нет. – Он смущенно опустил голову. – Теперь я совсем не чувствую твоего вкуса.

* * *

   – Теперь вы совсем не чувствуете ее вкус, – повторил доктор Филлипс.
   Норман виновато улыбнулся:
   – Я понимаю, что это звучит немного странно, но это так.
   – Я бы назвал ваш случай уникальным, – доктор Филлипс задумчиво поправил на носу очки.
   – Но самое странное не в этом, – прибавил Норман, его улыбка стала натянутой.
   – А в чем же?
   – Я чувствую вкус всего остального. Доктор Филлипс внимательно посмотрел на него, поскреб переносицу, снова поправил очки.
   – Запах ее тела вы чувствуете?
   – Да.
   – Вы уверены?
   – Да. Но какое отношение это имеет… – Норман осекся. – Вы считаете, что чувство обоняния и вкус как-то связаны?
   Филлипс кивнул:
   – Если вы можете чувствовать ее запах, вы должны чувствовать и ее вкус.
   – Возможно, – пробормотал Нортон, – но я не могу.
   – Интересно, – доктор Филлипс недовольно хмыкнул. – Подозреваю, что у вас в некотором роде аллергия. Навряд ли что-нибудь серьезное. Надеюсь, скоро мы выясним причину вашего недомогания, – успокоил он встревоженного Нортона.

* * *

   Когда он зашел на кухню, Аделина подняла голову от плиты, на которой разогревался обед.
   – Что говорит доктор Филлипс?
   – Что у меня аллергия на тебя.
   – Он не мог сказать такого, – она нахмурилась.
   – Однако сказал.
   – Будь серьезнее, с такими вещами не шутят.
   – Меня обещали протестировать, чтобы выяснить причину аллергии.
   – Он считает, что это опасно? – спросила Аделина.
   – Нет.
   – Ох, слава богу, – ее лицо просветлело.
   – Слава богу, как же, – пробормотал он. – Вкус твоего тела был одним из немногих удовольствий, доступных мне в этой жизни.
   – Перестань, – она ласково убрала с его плеч руки и повернулась к кастрюлям на плите.
   Норман обнял ее за талию и потерся носом о ее затылок.
   – Если бы я снова мог чувствовать тебя, – проговорил он. – Мне нравится твой аромат.
   Аделина протянула ладонь и погладила его по щеке.
   – Я люблю тебя, – прошептала она. С испуганным вскриком Норман пошатнулся, отступая на шаг.
   – Что случилось? – Аделина пристально смотрела на него.
   Он потянул носом воздух.
   – Что это? – встревоженно обвел глазами кухню. – Ты вынесла мусор?
   Терпеливо, как ребенку, она ответила:
   – Да, Норман.
   – Здесь чем-то жутко воняет. Может быть… – Заметив выражение ее лица, он оборвал фразу на полуслове. Аделина поджала губы, и неожиданно он понял. – Дорогая, ты ведь не думаешь, что я хотел сказать…
   – В самом деле? – ее голос дрожал.
   – Аделина, прошу тебя…
   – Сначала тебе показалось, что у меня кислый привкус, теперь…
   Он остановил ее долгим поцелуем.
   – Я люблю тебя, – прошептал он, – ты понимаешь? Я люблю тебя. Неужели ты думаешь, что мне хочется ранить тебя?
   Она затрепетала в его объятиях.
   – Ты уже ранишь, милый.
   Норман крепче прижал ее, погладил волосы. Нежно поцеловал ее в губы, щеки, в глаза. И повторял снова и снова, как сильно любит ее, стараясь не обращать внимания на отвратительный запах.

* * *

   Открыв глаза, он замер, прислушиваясь. Со всех сторон его обступала темнота. Почему он проснулся? Повернув голову, он протянул руку на другую половину кровати.
   Аделина легко пошевельнулась во сне от его прикосновения.
   Откинув одеяло, он переполз на ее половину, прижался к теплому телу. Уткнувшись лицом в спину жены, снова попытался заснуть.
   Неожиданно его глаза раскрылись. В страхе он приложил ноздри к ее коже и потянул воздух. Ледяные иглы пронзили мозг; боже мой, что происходит? Он снова втянул в себя воздух, на этот раз сильнее. Аделина пробормотала что-то во сне. Он замер. Обливаясь холодным потом, осторожно отодвинулся, укрылся одеялом.
   Если бы его обоняние и вкус атрофировались полностью, это можно было бы понять, объяснить. Но они не атрофировались. Лежа в постели, он чувствовал терпкий привкус кофе, выпитого накануне вечером; чувствовал слабый душок раздавленных в пепельнице на столе окурков. Запах шерстяного одеяла беспрепятственно проникал в ноздри через накрахмаленный пододеяльник. Тогда почему? Она была самой большой ценностью в его жизни. Было мучением наблюдать, как она ускользает от его чувств.

* * *

   До свадьбы это был их любимый ресторан. Им обоим нравилось, как здесь готовят; нравились спокойная атмосфера и маленький оркестр, под музыку которого можно было потанцевать. Норман долго раздумывал, прежде чем выбрал его в качестве места, где они могли бы обсудить накопившиеся проблемы. И горько пожалел об этом, потому что никакая атмосфера не могла облегчить напряжение, которое он ощущал последние дни.
   – Что же это такое? – Он с убитым видом отодвинул от себя тарелку с нетронутым ужином. – Что-то действительно происходит с моей головой.
   – Почему ты так думаешь, Норман?
   – Если бы я знал, – он печально вздохнул. Аделина погладила его руку.
   – Пожалуйста, не волнуйся.
   – Тебе легко говорить. Это какой-то кошмар. Я теряю тебя по частям, Ади.
   – Милый, пожалуйста, не надо, – умоляюще проговорила она. – Я не могу видеть тебя таким несчастным.
   – Но я действительно несчастен, – сказал он. Поскреб пальцем скатерть. – Мне только что пришла мысль сходить к психоаналитику. – Он поднял глаза. – Я должен сходить, иначе мы никогда не узнаем причины…
   Заметив страх в ее взгляде, он натянуто улыбнулся:
   – А-а, к черту проблемы. Схожу к аналитику, и все придет в норму. Давай потанцуем.
   Она с видимым усилием ответила на его улыбку.
   – Ты просто восхитительна, моя леди, – прошептал он, когда они вышли на круглую площадку перед оркестром.
   – Я так люблю тебя, – тоже шепотом отозвалась она.
   Где-то в середине танца Норман почувствовал, как кожа жены меняется под его руками. Крепко обняв ее, он прижался щекой к ее шее, чтобы она не заметила, как побелело его лицо.

* * *

   – И теперь совершенно исчезло? – закончил доктор Бернстром.
   Выдохнув облачко дыма, Норман наклонился и с силой вдавил окурок в пепельницу.
   – Да, – раздраженно ответил он.
   – Когда?
   – Этим утром, – на лице Нормана натянулась кожа. – Ни вкуса, ни запаха, – он передернул плечами. – А теперь я ничего не чувствую, когда прикасаюсь к ней.
   В его голосе появились умоляющие нотки.
   – Что происходит, доктор? Что со мной?
   – Думаю, ничего опасного.
   Норман с подозрением посмотрел на него.
   – Что же это тогда? Я чувствую все вокруг, но когда прикасаюсь к жене…
   – Я понимаю. – Доктор Бернстром передвинул на пару дюймов пепельницу.
   – Тогда что это?
   – Вам не приходилось слышать о слепоте, вызванной нервным срывом?
   – Приходилось.
   – А о нервической глухоте?
   – Да, но при чем тут…
   – Почему бы нам не предположить, что нервный срыв может отключать не только эти чувства?
   – Предположим. И что тогда? Доктор Бернстром улыбнулся:
   – Полагаю, вы уже получили ответ на ваш вопрос.

* * *

   Рано или поздно он должен был догадаться. Никакая любовь не могла остановить его. Разгадка пришла, когда Норман сидел в гостиной, тупо уставившись в разбегавшиеся на газетных страницах буквы.
   Взглянем в лицо фактам. В прошлую среду он поцеловал ее и, нахмурившись, сказал: «У тебя кислый привкус, Ади». Она поджала губы, отстранилась от него. Тогда он воспринял ее реакцию как естественное проявление чувств: замечание оскорбило ее. Теперь же он пытался вспомнить до мельчайших подробностей ее последующее поведение.
   Потому что в четверг утром он уже не мог чувствовать ее вкуса.
   Норман виновато покосился в сторону кухни, где Аделина занималась уборкой. Кроме ее приглушенных шагов, в доме не раздавалось ни звука.
   «Взгляни в лицо фактам», – настаивал кто-то невидимый в его мозгу.
   Откинувшись в кресле, он вновь принялся перебирать воспоминания. Следующей была суббота, когда появился зловонный сырой запах. Естественно, Аделину обидело бы его предположение о том, что она является его источником. Он промолчал, осмотрел кухню, спросил, вынесла ли она мусор. И она немедленно отнесла этот вопрос на свой счет.
   Проснувшись ночью, он не почувствовал ее запаха.
   Норман прикрыл глаза. Действительно, что-то не в порядке с его головой, если в ней рождаются подобные мысли. Он любит Аделину, она нужна ему. Почему ему так хочется верить, что именно она каким-то образом связана со случившимся?
   Потом был ресторан, – неумолимо вплывали в мозг воспоминания, – где во время танца ее кожа вдруг стала холодной. Он чувствовал, как его пальцы погружаются в рыхлую массу. А сегодня утром…
   Норман с раздражением отшвырнул газету. «Сейчас же перестань!» Сдерживая дрожь, он сжал голову руками. «Это во мне, это я сам, я! Не позволяй своим ощущениям уничтожить самое прекрасное существо в своей жизни!» Он не позволит…
   Его тело словно окаменело, губы разжались, глаза широко раскрылись, пустые от ужаса. Медленно, вслушиваясь в движение каждого мускула, он повернул голову к кухне. Аделина продолжала уборку.
   Однако теперь слышались не только ее шаги.
   Едва сознавая, что происходит, Норман поднялся. Тихо прокрался по мягкому ковру и замер у дверей кухни с выражением отвращения на лице, прислушиваясь к шуму, производимому женой.
   Все стихло. Собравшись с силами, Норман толкнул дверь. Аделина стояла возле раскрытого холодильника. При виде мужа на ее лице появилась улыбка.
   – Я как раз собиралась принести тебе… – она замолкла и неуверенно посмотрела на него. – Норман?
   В горле у него пересохло. Замерев в дверях, он стоял и смотрел на нее.
   – Норман, что происходит?
   Тело его сотрясала крупная дрожь.
   Отставив блюдо с шоколадным пудингом, Аделина поспешила к нему. Не в состоянии скрыть своего отвращения, он с криком отшатнулся, лицо исказила гримаса ужаса.
   – Норман, в чем дело?
   – Н-не знаю, – жалобно простонал он.
   Аделина снова шагнула к нему, и снова ее остановил вскрик Нормана. Ее лицо напряглось, потяжелело, словно от внезапной догадки.
   – Что еще? – спросила она. – Я хочу знать. Норман бессильно помотал головой.
   – Я хочу знать, Норман!
   – Нет, – его голос прервался хриплым дыханием. Аделина поджала прыгающие от волнения губы:
   – С меня довольно, ты слышишь, Норман?
   Вжавшись в стену, он пропустил ее, повернув голову, наблюдал, как она поднимается по лестнице. Выражение ужаса не сходило с его лица, пока он прислушивался к шуму, который, шагая, издавала Аделина. Закрыв уши ладонями, он стоял, сотрясаемый непроизвольной дрожью.
   «Это во мне, это я! – твердил он себе, пока слова не началитерять свое значение. – Это я, все это внутри меня!»
   Наверху с треском захлопнулась дверь спальни. Норман опустил руки и, пошатываясь, двинулся к лестнице. Она должна знать, что он любит ее; он искренне хочет поверить, что все это происходит только в его воображении. Она должна понять.
   Открыв дверь в спальню, он ощупью пробрался в темноте и присел на кровать. Послышался шорох, и он почувствовал, что Аделина смотрит на него.
   – Извини, – проговорил он, – наверное, я действительно… болен.
   – Нет, – ее голос был безжизненным. Норман напряженно всмотрелся в темноту.
   – Что?
   – Этих проблем не возникает с другими людьми, с нашими знакомыми, с продавцами из супермаркета… – ответила Аделина. – Они мало видят меня. С тобой все по-другому. Мы слишком много времени проводим вместе. Мне тяжело прятаться от тебя час за часом, каждый день, целый год. Моей силы не хватает, чтобы контролировать твой мозг; я потеряла власть над тобой. Все, что мне остается, – одно за другим отключать твои чувства.
   – Ты хочешь сказать…
   – Да, твои чувства не обманывают тебя. Этот привкус, запах, осязание и то, что ты услышал сегодня, существуют на самом деле.
   Он сидел неподвижно, глядя на темные очертания ее тела.
   – Мне следовало сразу отключить все твои чувства, – сказала она. – Тогда все было бы легче. Теперь слишком поздно.
   – О чем ты говоришь? – Норман с трудом различил звук собственного голоса.
   – Это несправедливо! – Аделина заплакала. – Я была тебе хорошей женой. Почему я должна возвращаться обратно? Я не хочу обратно, слышишь! Почему мне нельзя найти кого-нибудь еще и попытаться снова?
   Трясущимися пальцами Норман нащупал кнопку ночника возле изголовья. Привстал и вдавил ее.
   – Не смей зажигать свет! – приказал голос. Тусклая лампа осветила спальню. Неприятный треск и похрустывание за спиной заставили Нормана резко обернуться. Крик застыл у него в горле: с кровати поднималась полуистлевшая, бесформенная масса. Лохмотья кожи, пыль сыпались из прогнившего остова.
   – Хорошо же! – слова взрывались в его мозгу, создавая иллюзию звука. – Теперь ты видишь меня!
   Все чувства разом вернулись, воздух был пропитан запахом разложения. Норман отпрянул; потеряв равновесие, упал. Мертвая, просевшая фигура поднялась с постели и шагнула к нему. Норман не помнил, как выбежал из спальни, миновал темную прихожую, преследуемый умоляющим голосом, без конца повторявшим:
   – Пожалуйста! Я не хочу возвращаться обратно! Никто из нас не хочет возвращаться обратно! Позволь остаться, я хочу быть с тобой… милый!