Наталия Мазова
«Дура!»
(реквием женщине-логику)
– Ты хозяйка этого замка? Я Вазме, второй иерарх северного капитула Владыки Воздуха. Я и мой спутник просим твоего гостеприимства на эту ночь, возлюбленное мое дитя.Темноволосая женщина, стоявшая на верхней ступеньке лестницы, неловко поклонилась. При этом платье цвета лесных фиалок сползло с ее левого плеча, и она поправила его смущенным рывком.
– Это великая честь для замка Экама – принимать в своих стенах такого высокого гостя, как вы, отец мой. Входите без стеснения, и да пошлет вам Тот, Кому вы служите, множество желаний, чтоб мы имели счастье выполнить их.
Она посторонилась, пропуская в двери высокого мужчину лет тридцати в желтых одеждах клирика Зогу. За ним как-то боком проскользнул его спутник, одетый в тот же цвет – мальчик с перевязанными кистями рук и с лицом, упрятанным в бинты вместо традиционной маски.
– Пусть слуги позаботятся о наших конях, – коротко и властно бросил иерарх Вазме, и вновь Онграт поразилась звучности и мелодичности этого голоса – такой должен быть у прославленного менестреля, или, на худой конец, у молодого и прекрасного лорда, но уж никак не у смиренного служителя Пятерых.
– И сразу же покажи нам комнаты, где ты хочешь нас разместить. Мой спутник обессилен дорогой, а раны его воспалились и нуждаются в немедленной перевязке.
– Простите, отец мой, а что с ним такое?
– Удар кинжалом в лицо, – так же коротко и сурово объяснил клирик. – Полторы восьмицы назад на нас напали лесные разбойники.
– А.... руки?
– Закрыл ими лицо, пытаясь защититься – в результате разрублены и кисти, и нижняя челюсть.
– Бедный мальчик! – этим восклицанием Онграт тщетно попыталась выразить чувство, которого не испытывала. – Я, отец мой, полная невежда в вопросах целительства, но я пришлю вам Тон-Зар, мою служанку. Она дочь знахарки и многое переняла у матери....
– Благодарю, но я не нуждаюсь в услугах деревенской ведьмы, – холодно оборвал ее клирик. – Служители Зогу славятся своим искусством врачевания, так что я справлюсь сам. Мне необходимы только чистые мягкие тряпки, большой кувшин теплой воды и по пригоршне ромашки и синеголовика.
– Все будет, как вы пожелаете, отец мой, – растерянно проговорила Онграт, смущенная резкостью молодого иерарха.
....Комнатка была небольшой, но светлой, и в ней было все необходимое для отдыха усталых путников. Когда Тон-Зар внесла воду, травы и бинты, мальчик уже лежал на одной из кроватей, сбросив тяжелые дорожные башмаки, а сам иерарх стоял у окна и, нетерпеливо постукивая пальцами, ждал, пока служанка поставит все на стол и уйдет.
Едва лишь дверь за ней затворилась, клирик резким движением головы сбросил капюшон, прислушался настороженно – не идет ли кто? нет, кажется, решили не мешать, – и тогда с явным наслаждением развязал свою маску, открывая удивительно прекрасное лицо и обруч с Синим Алмазом. После этого он нагнулся над лежащим на кровати и стал освобождать его лицо от повязок.
– Ну что, Джиангем? – осведомился он еле слышным шепотом, когда был снят последний бинт. – Как ты?
– Хорошо, – так же еле слышно ответила девушка. – Только устала смертельно. Спасибо, хоть дышать свободнее....
– Сейчас я тебе дам травок попить. Эта дура вместо теплой воды прислала кипяток, так даже лучше. А обмоешься потом, когда слегка остынет, – Таолл отлил немного кипятка в глиняную миску, бросил туда же травы. – Чувствуешь, какой запах? Этот отвар снимает усталость.
– Ой, как хорошо.... – Джиан вытянулась на кровати, обеими руками обняла подушку и зарылась в нее лицом. – Я даже не помню уже, когда я в последний раз так отдыхала.... Я все понимаю, это смертельно опасно, но мы так долго идем.... а у меня, кажется, ни одной косточки нет, чтобы не устала. Я ничего уже не хочу, вообще ничего – только чтобы спокойно было.... отдохнуть.... спать....
– Поспишь еще. Раз уж мы здесь, используем это до конца. Я спущусь вниз за ужином и заодно разузнаю у хозяйки, когда вернется ее супруг. Может быть, останемся тут и на вторую ночь – хотя я бы предпочел не рисковать. Слуги вроде бы все северяне, но даже среди них может найтись желающий просто так получить три тысячи имперских рун. Люди ведь всякие бывают....
– А хозяйки ты не боишься? Она-то южанка....
– Ее? – Таолл презрительно усмехнулся. – Если я хоть что-нибудь понимаю в людях, эта дама занята исключительно своей замечательной персоной, а такие люди ненаблюдательны. Готов поспорить, что через день она не вспомнит, кому из Пятерых служили ее гости – Зогу или Рави, не говоря уже о наших именах.
Какое-то время оба молчали, наслаждаясь хрупким покоем и лишь изредка обмениваясь короткими фразами: «Нога твоя как? Дай посмотрю.» – «Посмотри. Правда, сегодня уже не болело....»
Аромат травяного настоя наполнял комнатку. Джиан взяла миску и стала пить маленькими глотками, обжигаясь и сдувая с губ налипшие лепестки ромашки.
В дверь постучали, и раздался голос служанки:
– Ваше преподобие, госпожа приглашает вас разделить с ней ужин.
– Скажи своей госпоже, что я спущусь через минуту, – отрывисто бросил Таолл и снова стал прилаживать на лицо желтую маску. – Делать нечего, Джиангем, придется играть свою роль до конца. Ты пока подремли, а потом я вернусь и принесу и тебе что-нибудь съедобное. Только набрось на лицо одеяло, а то, не дай-то Скиталица, войдет кто-то....
....Ужин был на редкость вкусный – хозяйка постаралась для высокого гостя. Но общество Онграт, по мнению Таолла, было скверной приправой к еде. То ли сейчас ее смущало что-то непонятное, то ли, что ближе к истине, она всегда была такой неуверенной в себе, но ее неловкие движения в попытках поухаживать за гостем могли кого угодно вывести из себя – то нож уронит, то вино плеснет мимо кубка.
К тому же, пытаясь скрыть эту неловкость, она ни на минуту не умолкала. К концу ужина Таолл уже знал о ней решительно все: что ей двадцать один год, что уже четыре года она замужем за лордом Экамы, но всеблагие Владыки Мира до сих пор не порадовали ее ребенком; что муж ее наполовину северянин, а сама она – единственная дочь знаменитого военачальника с той стороны Перешейка, и отец ее решился на этот брак не в последнюю очередь из-за богатых доходов, приносимых Экамой.... «Ну и сокровище досталось здешнему лорду за его деньги!» – мысленно прокомментировал Таолл.
Неуместность – да, вот оно, точное слово. Каждое слово, каждое действие Онграт были абсолютно неуместными – и не с точки зрения хороших манер ее круга, а по какой-то сложной алгебре человеческих отношений.
Во внешности хозяйки Экамы не было ничего отталкивающего – светлая полупрозрачная кожа при темных волосах и глазах, правильные черты, тонкая талия.... В кости, правда, широковата, но не всем же быть хрупкими, как Джиан. Сильная молодая женщина, и могла даже показаться красивой, когда вот так сидела, запрокинув голову и опустив на глаза тяжелые веки. Но она и полуминуты не умела остаться в этой выигрышной позе – снова кидалась что-то делать, о чем-то рассказывать. Природа, которая порой совершенных дурнушек наделяет женским обаянием, начисто отказала в нем этой женщине – но взамен наделила ее каким-то сверхъестественным мрачноватым упорством. И эта черта в ней раздражала Таолла особенно сильно.
Знал он таких, и неплохо – когда его люди врывались в покоренные замки и тащили оттуда за волосы прекрасную добычу, они отбивались молча и яростно, как дикие кошки, кусались и царапались, а иногда и кинжал из-за корсажа выхватывали. И даже страх перед Заклятым, которому они были вполне подвержены, не гасил в них упрямой неуничтожимой ненависти. Других, нежных, в слезах ломающих руки и умоляющих, Таолл частенько щадил из снисхождения к их прекрасной слабости – но для таких, как Онграт, пощады не было никогда. Их не убивали – зачем руки пачкать, просто отдавали на забаву ремесленникам Мукдо или «лесным филинам».... Да на такую заразу еще не всякий «филин» польстится – в постели с ней, что с камнем придорожным, иначе не умеет. Уж в этих-то тонкостях Таолл прекрасно разбирался после тридцати лет в наемниках!
Судя по всему, жизнь Онграт была не слишком богата событиями, так что она быстро иссякла и принялась задавать вопросы Таоллу. И это было еще хуже – лже-клирик проклял все на свете, изобретая подробности.
– Нет, дочь моя, даже если бы Фиа был полностью здоров, я не привел бы его сюда. Этот отрок несколько не от мира сего – за свой пророческий дар он с восьми лет был взят во храм Зогу и сейчас дичится мирян, а женщин в особенности. Так что пусть ваша служанка приготовит мясное пюре, а покормлю его я сам....
– Ах, что за времена сейчас! – от Таолла не ускользнула ненатуральная интонация Онграт. – Теперь, после этого ужасного восстания не удивляешься никакой жестокости. Простонародье предпочитает честному труду промысел на большой дороге....
– Прости, дочь моя, но в том, что случилось с нами, менее всего виноват Заклятый. Разбойникам и до него переводу не было – взять тех же «лесных филинов», – а казна капитула всегда была желанной добычей для подобного сброда.
– Поражаюсь вашей смелости, ваше преподобие. Как только вы решаетесь пуститься в дальний путь в одиночку, без всякой охраны!
– Когда есть, что взять, и охрана не всегда в помощь, – Таолл двусмысленно улыбнулся. – А сейчас я путешествую налегке, ни денег при мне, ни ценностей. Кто польстится на двух скромных служителей Владык Мира – да к тому же Метта всегда была спокойным доменом, ее даже восстание стороной обошло. («Так что, дура, нечего закатывать глазки, когда у тебя в Экаме и одного поля не вытоптали!» – мысленно прибавил он.)
– И к тому же не сомневаюсь, что при случае вы вполне способны постоять за себя! – с этими словами Онграт взяла ладонь Таолла в свои руки. – Я ведь не ошибаюсь – эта рука знакома с мечом?
– Увы, дочь моя! Нам, святым людям, закон не велит касаться оружия – но что значит закон в такие времена, как наши! На стенах Джьотсоды мне пришлось сражаться плечом к плечу с опытными воинами – тогда был дорог каждый, кто умеет держать меч. (Последняя фраза была истинной от начала и до конца – говорящий ведь не уточнил, с какой стороны стен находился....)
Онграт мечтательно прикрыла глаза и снова стала красивой, чем слегка смягчила Таолла.
– Ох, отец мой, зачем вы только приняли сан! Из вас мог бы получиться великолепный рыцарь!
Облачение и маска скрывали черты Таолла – но никакое одеяние не в силах было скрыть красоты Молодого Короля Севера.
Фигура его оставалась стройной и сильной, а движения – плавными, как у танцора. Маска скрывала лицо не полностью, и Онграт могла видеть выразительный рот и тонко очерченный, чуть заостренный подбородок. Цвет глаз в прорезях маски она, правда, не сумела различить, но выбившаяся из-под капюшона прядь волос была серебряной. Он был родом с Севера, ее гость, в этом не было никаких сомнений.
– А не кажется ли тебе, возлюбленная дочь моя, – улыбка Таолла была прямо-таки ослепительной, – что здесь ты вмешиваешься не в свое дело? Разочарую тебя – я достаточно устойчив против мирских соблазнов.
– Простите, ваше преподобие, – на лице Онграт снова появилось растерянное выражение....
«Стерва», – думал Таолл, возвращаясь к себе в комнату с ужином для Джиан. «И что самое противное, стерва раболепная. В этой желтой рясе она готова мне ноги целовать – посмотрел бы я на ее лицо, увидь она меня в красном и синем!»
Этой ночью Онграт не ложилась спать. И если бы кто из слуг заглянул к ней в комнату, то был бы немало удивлен: госпожа молилась, чего с нею не случалось со дня приезда в Экаму.
А Таолл в это время лежал на кровати рядом с Джиан, нежно гладил ее волосы и шептал ей в самое ушко:
– Потерпи, Джиангем, моя королева.... Теперь уже недолго осталось. Вот только доберемся до Нагорья – и все будет хорошо.
Больше не будешь таскаться за мной по стране, голодать не будешь, уставать не будешь.... А будешь жить в обители Братьев Дарги, будешь роскошные меха носить – холодно там.... Будешь готовить им еду, а они будут учить тебя всему на свете и любить тебя, будущую жрицу Светлой.... А я соберу новую армию и не буду повторять старых ошибок. И наступит Мир Света, вот увидишь!
И Джиан в полудреме тихо повторяла время от времени:
«Да....»
Пожалуй, не случилось бы ничего страшного, задержись беглецы в Экаме еще на сутки. Но утром после легкого завтрака Таолл уже снова торопился в путь. Онграт набила седельные сумки лучшими припасами из кладовых замка, и одно это можно было считать удачей. Джиан немного отдохнула, ее стертая нога совсем зажила. А утро было солнечное, с бодрящим холодком, с медленно тающим инеем на опавших листьях – лучший час для начала дороги.
Джиан уже сидела в седле, Таолл обменивался словами прощания с хозяйкой замка.
– Что ж, доброй дороги вам, ваше преподобие. Будете снова в наших краях, заглядывайте, не стесняйтесь....
Неожиданно она опустилась перед ним на колени.
– Благословите свою дочь на прощание, отец мой.
Таолл возложил руки ей на голову:
– Благословенна буди, дочь моя, в доме твоем, и да пребудут с тобою дары Пятерых Владык.
Онграт хотела благоговейно поцеловать руку с алмазом, знаком высокого сана, но губы Таолла недовольно дернулись, и он быстрым шагом пошел к лошади.
Гости отъехали, а Онграт все стояла у ворот, провожая их взглядом, и даже когда стук копыт замер вдали, она все еще смотрела, смотрела им вслед....
....Ан-ва-Кетт, лорд Экамы, возвратился домой в середине следующего дня, порядком раздраженный. Онграт не ждала его так скоро.
– Куда девалось лучшее седло? – набросился он на жену. – Слуги говорят, что ты отдала его какому-то клирику....
– Не «какому-то», а иерарху Вазме! – отпарировала Онграт.
– Только скажи, что ты на моем месте не сделал бы того же! У его седла все ремни перетерлись....
– Ну если так, тогда ладно, – Кетт поспешно приложил к губам пять пальцев. – Что это его занесло в нашу глухомань?
– Он сказал, что едет в какую-то обитель на севере. Вроде бы там нашли некий древний манускрипт, где сказано, как бороться с такими чарами, что наводил Заклятый.
– Чары, чары.... – лорд Кетт поморщился. – Давно уже пора всех этих колдунов под корень, чтоб и духу их поганого не осталось! Тогда и манускрипт не понадобится. Будь проклят этот король сброда! Отряды имперских латников прочесывают все дороги, повелитель наш удвоил награду – все без толку! Как сквозь землю провалились, нигде ни следа – ни его, ни этой шлюхи из Удри! Батюшка твой мне лично выволочку устроил, словно я какой оруженосец его – не смотришь, мол, что у тебя на дорогах творится, небось уже сто раз его упустил, а ведь и улитке ясно, что он пойдет на север.... А у меня, хрен ему в душу, нет стольких людей, чтоб ставить засаду на каждой тропинке в лесу – а урожай кто будет убирать? Пятеро?
Он еще долго распространялся в таком духе, а Онграт слушала молча, и на лице ее был холод равнодушия.
За обедом речь снова зашла о вчерашнем госте. Онграт отвечала на вопросы мужа угрюмо и коротко, но он за четыре года привык к этой ее манере.
– А самое главное, – вмешалась Тон-Зар, которая как раз внесла очередное блюдо, – что он так молод, а уже в столь высоком сане!
– Молод? – нахмурился Кетт. – Сколько же ему, по-твоему?
– Да уж никак не больше тридцати.
– Что за чушь она несет? – Кетт повернулся к жене. – Пару лет назад я видал Вазме – довольно мимолетно, но мне запомнилось, что это высокий костлявый старик, правда, весьма энергичный.
– Так вы же сами говорили, что видели его мимолетно, – снова встряла Тон-Зар. – А волосы у него белокурые, небось и приняли за седину.
– Белокурые? – Кетт резко вскочил и ухватил служанку за плечи. – Так по-твоему, он северянин?
– Ясный пень, – недоуменно ответила Тон-Зар.
– Ни один северянин не может быть клириком Пятерых, ибо все они погрязли в своей ереси! – отчеканил Кетт, глядя в глаза Онграт. – И даже если и возжелает кто принять сан, того не позволит Имперская коллегия, потому что нет веры Северу в подлинности его веры! – Онграт замерла под взглядом мужа. – Ты тоже будешь утверждать, что этот якобы клирик был молодым северянином?
Ее лицо не выражало ничего, когда она тихо и упрямо ответила:
– Да.
Он выпустил Тон-Зар и одну за другой отвесил жене две сокрушительных оплеухи.
– Дура безглазая, сука, упрямая тварь! Как что, так на локоть в землю видит, а Заклятого проглядела! Бог весть, куда он теперь ушел! – Новый удар, еще сильнее первых, сбил ее с ног. – Такие деньги прямо в руки пришли! Теперь отряды поднимать, местность прочесывать.... Дура!
Онграт приподнялась на локте. При падении она рассекла скулу, капелька крови стекала по ее щеке. Медленно и ясно, с холодной ненавистью она сказала:
– Может быть, я и сука. Не спорю. Но не смей называть дурой Ан-де-Онграту Шьятком! Ибо только про одного человека, вернее НЕ-ЧЕЛОВЕКА, можно сказать, что он прекрасен, даже если его облик скрыт одеждой клирика! Только у одного человека на свете – голос Нездешнего!
– Так ты поняла, кто он такой? – бешенство захлестнуло лорда Экамы. – Все поняла – и отпустила?!
– Да! – бросила Онграт ему в лицо.
Удар обрушился на ее голову. Кетт бил жену долго, с наслаждением, тяжелыми подкованными сапогами, припоминая ей все – и замкнутый, невеселый характер, и бездетность, и яростное упрямство, которое так и не сумел сломить; бил со всей силы, может быть, даже желая убить – и не подозревая, что бьет уже наполовину мертвую. Ибо холодным своим взглядом, пронзающим внешнее, чтобы узреть внутреннее, разглядела она не только Таолла, но и ту, что скрывалась под одеждой мальчика и бинтами – и душа ее умерла в тот момент, когда вдали затих стук копыт.
....Впоследствии Таолл ни разу не вспомнил эту женщину.
Воистину, да заслуживает ли памяти та, которая не сумела даже не выдать?