Народный, по национальности русский, сидел в своей лаборатории.
Лаборатория Народного находилась в миле под поверхностью земли. Она
состояла из сотен пещер, маленьких и огромных, вырубленных в скале. Это
было целое царство, и он был его единственным владыкой. В некоторых
пещерах светили гирлянды небольших солнц; в других маленькие луны
прибывали и убывали, как прибывает и убывает Луна над Землей; были пещеры,
в которых над клумбами лилий, фиалок и роз царил вечный росистый рассвет;
и другие пещеры, в которых алые закаты, окрашенные кровью, тускнели, а
потом рождались вновь за сверкающим занавесом солнечного сияния. Была
пещера десяти миль в диаметре, в которой росли цветущие деревья и деревья
с плодами, каких не видел ни один человек в течение многих поколений. Над
этим большим садом горел желтый солнечный шар, и облака проливали дождь, и
гремел миниатюрный гром, когда его вызывал Народный.
Народный был поэтом - последним поэтом. Он писал свои стихи не
словами, материалом его были цвета, звуки и видения. Он был также великим
ученым. В своей узкой области величайшим. Тридцать лет назад Научный Совет
России решал, дать ли ему разрешение на отъезд, как он просил, или
уничтожить его. Совет знал, что Народный неортодоксален. Насколько
неортодоксален, не знал, иначе его не отпустили бы, а уничтожили. Следует
напомнить, что из всех стран Россия была наиболее механизирована и
наполнена роботами.
Народный не относился к механизации с ненавистью. Он был равнодушен к
ней. Как истинно разумный человек, он не ненавидел ничего. Он был
равнодушен к человеческой цивилизации, в недрах которой родился. Он не
чувствовал своего родства с человечеством. Внешне, физически, он
принадлежал к этому виду. Но не разумом. Как Леб за тысячу лет до него, он
считал человечество племенем безумных полуобезьян, склонных к
самоубийству. Время от времени из океана безумной посредственности
вздымалась волна, удерживала на мгновение свет от солнца истины, но скоро
опускалась снова, и свет исчезал. Гас в море глупости. Народный знал, что
он одна из таких волн.
Он исчез, и все потеряли его из виду. Через несколько лет о нем
забыли. Пятнадцать лет назад, никому не известный и под другим именем, он
приехал в Америку и купил права на тысячу акров местности, которая в
старину называлась Вестчестер. Он выбрал именно это место, потому что
исследования показали, что из всех мест на планете оно наиболее свободно
от опасности землетрясения и других сейсмических беспокойств. Человек,
владевший этой землей, был причудлив; вероятно, случай атавизма, как и сам
Народный, хотя Народный никогда бы так о себе не подумал. Во всяком случае
вместо угловатого стеклянного дома, какие строили в тридцатом столетии,
этот человек восстановил разрушенный каменный дом девятнадцатого столетия.
Мало кто жил на открытой местности в те дни; большинство переселилось в
города-государства. Нью-Йорк, раздувшийся за годы обжорства, представлял
собой толстый живот, набитый людьми, но находился все еще во многих милях.
Местность вокруг дома поросла лесом.
Через неделю после того как Народный купил этот дом, деревья перед
ним растаяли, оставив гладкую ровную площадку в три акра. Они не были
срублены, а просто как бы растворились. Позже той же ночью над этим полем
появился большой воздушный корабль - неожиданно, как будто вынырнул из
другого измерения. Корабль был в форме ракеты, но без носа. И сразу туман
окутал корабль и дом, совершенно скрыв их. Внутри тумана можно было бы
увидеть широкий туннель, ведущий от цилиндрической двери корабля к двери
дома. Из корабля появились закутанные фигуры, всего десять, они прошли по
туннелю, были встречены Народным, и старый дом закрылся за ними.
Немного погодя они вернулись, Народный вместе с ними, и из корабля
выехала небольшая плоская машина, на которой был установлен механизм из
хрустальных конусов, поднимающихся друг над другом к центральному конусу
примерно четырех футов высотой. Конусы стояли на толстом основании из
какого-то стеклянистого материала, в котором плескалось беспокойное
зеленое сияние. Его лучи не проникали за стены, но, казалось, постоянно
ищут выход, чтобы освободиться. И в них чудилась невероятная сила. Много
часов держался густой необычный туман. На двадцать миль уходил он в
стратосферу, росло слабо светящееся облако, как бы конденсируя космическую
пыль. И как раз перед рассветом скала холма за домом растаяла и открыла
большой туннель. Пятеро вышли из дома и вошли в корабль. Корабль беззвучно
поднялся с земли, скользнул в отверстие и исчез. Послышался шепчущий звук,
а когда он стих, холм вновь стал целым. Скалы сдвинулись, как закрывшийся
занавес, и на них снова появились отдельные камни. То, что склон холма
стал слегка вогнутым, хотя раньше был выпуклым, никто не смог бы заметить.
Две недели наблюдалось в стратосфере сверкающее облако, по этому
поводу строились ленивые предположения, потом его не стало видно. Пещеры
Народного были готовы.
Половина скального материала, вынутого при их изготовлении, исчезла
вместе со сверкающим облаком. Остальное, преобразованное в первичную форму
энергии, было запасено в блоках стеклообразного материала, того самого,
что поддерживал конусы, и в блоках двигалось беспокойно, с тем же
ощущением неимоверной силы. И это действительно была сила, немыслимо
могучая; от нее исходила энергия маленьких солнц и лун, она приводила в
движение многочисленные механизмы, регулировавшие давление в пещерах,
поставлявшие воздух, создававшие дождь и превратившие царство Народного в
миле под землей в рай поэзии, музыки, цвета и формы, которые он создавал в
своем сознании и с помощью остальных десяти воплощал в реальность.
Больше нет необходимости говорить об этих десяти. Хозяином был
Народный. Трое, подобно ему, были русскими; двое китайцами; из остальных
пяти три женщины: немка, женщина из народа басков и евроазиатка; и наконец
индус, ведший свою родословную от Гаутамы, и еврей, который прослеживал
свою до Соломона.
Все они разделяли равнодушие Народного к миру; каждый был одного с
ним взгляда на жизнь; и все жили в одиночестве, каждый в своем собственном
раю в сотнях пещер, разве что иногда им было интересно поработать вместе.
Время ничего для них не значило. Исследования и открытия использовались
исключительно для их нужд и развлечений. Если бы они отдали их людям на
поверхности, те использовали бы их как оружие в войне на Земле или с
жителями других планет. К чему ускорять самоубийство человечества? Они не
чувствовали бы сожаления о гибели человечества. Но зачем приближать ее?
Время ничего не значило для них, потому что они могли жить, сколько
захотят; конечно, если не случайности. А пока существуют скалы, Народный
может превращать их в энергию, чтобы поддерживать свой рай - или создавать
другие.
Старый дом начал трескаться и обрушился. Гораздо быстрее, чем под
действием стихий. Среди развалин его фундамента выросли деревья; и поле,
так странно выровненное, тоже заросло деревьями. За несколько коротких лет
вся местность превратилась в глухой молчаливый лес; только изредка
слышался рев пролетающей вверху ракеты да песни птиц, которые нашли здесь
убежище.
Но глубоко под землей, в пещерах, царили музыка и пение, веселье и
красота. Легкие нимфы кружили под маленькими лунами. Пан играл на свирели.
Соревновались древние жнецы под миниатюрными солнцами. Рос и зрел
виноград, его давили, и вакханки пили красное и пурпурное вино, засыпая
наконец в объятиях фавнов и сатиров. Ореады танцевали в бледных лунных
лучах, и изредка кентавры исполняли древние танцы под топот своих копыт на
поросшей мхом почве. Здесь снова жила старая Земля.
Народный слушал, как пьяный Александр хвастает перед Таис в
великолепии завоеванного Персеполиса; слышал треск пламени, по капризу
куртизанки уничтожившего этот город. Он смотрел на осажденную Трою и
вместе с Гомером подсчитывал корабли ахейцев, вытащенные на берег у стен
Трои, или вместе с Геродотом смотрел, как маршируют племена под командой
Ксеркса: каспийцы в своих плащах из шкур и с луками из тростника; эфиопы в
шкурах леопардов с копьями из рогов антилопы; ливийцы в кожаной одежде, с
копьями, закаленными в огне; фракийцы с лисьими мордами на головах;
племена в шлемах из дерева и в шлемах из человеческих черепов. Для него
снова разыгрывались элевсинские мистерии и мистерии Осириса, он смотрел,
как фракийские женщины на куски разрывают Орфея, первого великого
музыканта. По своей воле он мог видеть расцвет и падение империи ацтеков и
империи инков; возлюбленный Цезарь снова погибал в римском сенате; он
видел лучников Азенкура или американцев при Бельвуде. Все, что создал
человек: стихи, исторические записи, философские и научные работы - все
его странной формы механизмы могли восстановить перед ним, превращая слова
в образы, реальные, как живое существо.
Он был последним и величайшим поэтом - но он также был последним и
величайшим музыкантом. Он мог вызвать к жизни песни древнего Египта или
напевы еще более древнего Ура. Мелодии матери-земли, выливавшиеся из души
Мусоргского, гармония глухого уха Бетховена, песни и рапсодии из сердца
Шопена. Он мог сделать больше, чем просто восстановить музыку прошлого. Он
был хозяином звука. Для него реальной была музыка сфер. Он мог взять лучи
звезд и планет и свить из них симфонии. Или превратить солнечные лучи в
золотые звуки, каких не мог создать никакой земной оркестр. А серебряная
музыка луны - сладкая музыка весенней луны, глубокая музыка луны жатвы,
хрупкая хрустальная музыка зимней луны в арпеджио метеоров - он мог
свивать такие ноты, каких не слышало человеческое ухо.
Так Народный, последний и величайший поэт, последний и величайший
композитор, последний и величайший художник - и не по-человечески, но
величайший ученый - жил с десятью избранными в своих пещерах. А
поверхность земли и всех, кто жил на ней, передал аду...
Разве что случится что-нибудь такое, что будет угрожать его раю.
Сознавая возможность такой опасности, он создал механизмы, которые
доносили до его глаз и ушей, что происходило на земной поверхности. Время
от времени он забавлялся этими известиями.
Так совпало, что в ту ночь, когда Исказитель Пространства нанес свой
удар по космическим кораблям и вышвырнул часть огромного кратера Коперника
в другое измерение, Народный сплетал лучи Луны, Юпитера и Сатурна в
бетховенскую Лунную сонату. Луна была четырехдневным полумесяцем, Юпитер
только зарождался, а Сатурн висел, как подвеска под луком. Вскоре по небу
проплывет Орион, и яркий Регул, и красный Альдебаран, Глаз Быка, и они
добавят новые ноты звездного света, превращенного в звук.
И вдруг свитый ритм разорвался - отвратительно. Опустошительный
невероятный диссонанс вторгся в пещеру. Нимфы, томно танцевавшие под
музыку, задрожали, как туман под внезапным ударом ветра, и исчезли;
маленькие луны мигнули и погасли. Инструменты замерли. И Народный
почувствовал, будто его ударили.
Через некоторое время маленькие луны загорелись снова, но тускло, а
из тональных механизмов донеслись разбитые изуродованные звуки. Народный
зашевелился и сел, его худое широкоскулое лицо приобрело еще более
сатанинское выражение, чем обычно. Нервы его оцепенели, потом они начали
оживать, и он ощутил сильную боль. Он сидел, борясь с болью, пока не смог
позвать на помощь. Ему ответил один из китайцев, и вскоре Народный пришел
в себя.
Он сказал:
- Это пространственное искажение, Лао. И ничего подобного раньше я не
знал. Оно пришло с лучами, я в этом уверен. Посмотрим на Луну.
Они прошли в другую пещеру и остановились перед огромным
телевизионным экраном. Нацелили его, на нем появилась Луна, она быстро
увеличивалась, как будто ее бросили им навстречу. Потом на экране появился
космический корабль, летящий к Земле. Они сфокусировались на нем, и он
раскрылся перед ними; они обыскали корабль и оказались в контрольной
рубке, где сидели Бартоломью, Джеймс Тарвиш и Мартин, глядя на быстро
увеличивающуюся в небе Землю. Народный и китаец смотрели на них, читая
речь по губам. Тарвиш сказал:
- Когда мы вызовем Землю, Мартин? Роботы будут следить за нами
повсюду. Они позаботятся, чтобы мы были уничтожены, прежде чем сможем
передать свое послание или предупреждение миру. Они контролируют
правительства - по крайней мере достаточно, чтобы схватить нас при
посадке. А если мы сумеем уйти и соберем вокруг себя людей, это означает
гражданскую войну, а это в свою очередь означает фатальное промедление в
строительстве космического флота - даже если мы победим.
Мартин ответил:
- Мы должны благополучно приземлиться, уйти от роботов, найти способ
управлять ими или уничтожить их. Боже, Тарвиш, вы видели, что делает этот
дьявол, которого называют Исказитель Пространства. Он выбросил из нашего
измерения кратер, как мальчишка бросает камень в пруд!
Бартоломью сказал:
- Он может взять Землю и разбить ее на кусочки...
Народный и Лао переглянулись. Народный сказал:
- Достаточно. Мы знаем. - Китаец кивнул. Народный сказал: - Я
полагаю. они достигнут Земли через четыре часа. - Опять Лао кивнул.
Народный продолжал: - Мы поговорим с ними, Лао; хотя я считал, что с
человечеством мы покончили. Но мне не нравится то, что они так причудливо
называют Исказителем Пространства, потому что он испортил мою музыку.
Они принесли экран меньшего размера и установили его перед большим.
Сориентировали относительно летящего корабля и встали перед ним. Меньший
экран покрылся светящимися голубыми вихрями; вихри собрались вместе и
превратились в огромный конус, который потянулся к большому экрану, как
будто их разделяли не футы, а тысячи миль. И когда конец конуса коснулся
отраженной на экране контрольной рубки космического корабля, Тарвиш
воскликнул:
- Смотрите!
В воздухе появилось мерцание, какое бывает над дорогой в жаркий
летний день. Мерцание превратилось в сверкающий занавес бледно-голубого
света, оно становилось все устойчивее, пока на огромном расстоянии не
показалась овальная дверь. И вдруг в двери появились два человека: один
высокий, худой, мрачный, с чувствительным лицом мечтателя, а другой
китаец, с головой как большой желтый купол, с лицом, бесстрастным, как у
Будды, и было странно видеть, как в то же самое время в глубокой подземной
пещере эти самые два человека стояли перед уходящим в экран голубым
конусом, а на большом экране видны были их изображения в контрольной рубке
космического корабля, там, где находилась вершина конуса.
Народный заговорил, голос его был полон равнодушия и уверенности,
этот голос вызывал дрожь и одновременно ободрял. Он сказал:
- Мы не причиним вам вреда. Вы не можете причинить вред нам. То, что
происходит на поверхности Земли, для нас ничего не значит. Но то, что
может произойти под поверхностью, значит очень многое. То, что вы назвали
Исказителем Пространства, уже вызвало мое раздражение. Я полагаю, что оно
может сделать и больше. Я также полагаю, что роботы более или менее на его
стороне. А вы против него. Поэтому первым нашим шагом должна быть помощь
вам против роботов. Сообщите мне все факты. Но говорите коротко, потому
что мы не можем без неудобств поддерживать свое положение больше, чем
полчаса.
Мартин сказал:
- Кто бы вы ни были, откуда бы вы ни были, мы вам верим. Вот наш
рассказ...
В течение пятнадцати минут Народный и китаец слушали их рассказ о
борьбе против роботов, об их бегстве и исчезновении кратера Коперника,
когда Исказитель Пространства пытался помешать им уйти.
Народный сказал:
- Достаточно. Теперь я понимаю. Сколько вы можете оставаться в
космосе? Каковы у вас запасы энергии и пищи?
Мартин ответил:
- На шесть дней.
Народный сказал:
- Достаточно времени для успеха - или неудачи. Оставайтесь вверху все
это время, потом спуститесь там, откуда стартовали...
Неожиданно он улыбнулся.
- Я не забочусь о человечестве, однако я не стал бы причинять ему
вред сознательно. И мне приходит в голову, что я все же перед
человечеством в долгу. Если бы не оно, не было бы и меня. К тому же я
подумал, что роботы никогда не производили поэта, музыканта, художника...
- Он рассмеялся. - Но мне кажется, что к одному великому искусству они все
же способны! Посмотрим.
Овал неожиданно опустел; потом и он исчез.
Бартоломью сказал:
- Созовите остальных. Я за подчинение. Но они должны знать.
Когда остальные услышали, они все проголосовали за подчинение, и
космический корабль, изменив курс, принялся медленно, как мог, кружить
вокруг Земли.
Внизу, в пещере с экранами, Народный рассмеялся. Он сказал:
- Лао, неужели мы так ушли вперед за несколько лет? Или люди
регрессировали? Нет, это проклятие механизации, которая уничтожает
воображение. Потому что посмотрите, как легка проблема роботов. Начали
изготовлять человекоподобные машины. Математические, бездушные,
нечувствительные к эмоциям. Такова была и первичная материя, из которой
состоит все на земле: скалы и вода, деревья и трава, металлы, животные,
рыбы, черви и люди. Но где-то как-то что-то было добавлено к первичной
материи, соединилось с ней - использовало ее. Это то, что мы называем
жизнью. А жизнь - это сознание. И потому связана с эмоциями. Жизнь
устанавливает свой ритм, и ритм этот различается в скале и кристалле, в
металле, рыбе и так далее... и потому у нас множество разных предметов и
существ.
- Похоже, жизнь начала устанавливать свой ритм и в роботах. Их
коснулось сознание. Доказательство? Они достигли идеи единства -
группового сознания. Это уже связано с эмоциями. Но они пошли дальше. Они
развили инстинкт самосохранения. А это, мой мудрый друг, означает страх -
стах гибели. А страх означает гнев, ненависть, высокомерие - и множество
других чувств. Короче, роботы в определенном смысле приобрели эмоции. И
потому стали уязвимы для того, кто сможет уловить и усилить эти эмоции.
Они больше не механизмы.
- Поэтому, Лао, я задумал эксперимент, который даст мне материал для
изучения и забавы на многие годы. По происхождению роботы - дети
математики. И я спрашиваю - к чему ближе всего математика? И отвечаю: к
ритму, к звуку, к звукам, которые до энной степени усилят ритмы, на
которые они отзываются. И математически, и эмоционально.
Лао сказал:
- Звуковая последовательность?
Народный ответил:
- Совершенно верно. Но нам нужно несколько для экспериментов.
Впрочем, это легко. Попросите Маринова и Ефросинью сделать это. Пусть
остановят корабль и доставят его сюда. Опустят мягко. Конечно, придется
убить всех людей, но пусть сделают это милосердно. А роботов пусть
приведут ко мне. Используйте на одном-двух зеленое пламя, остальные
послушаются, уверяю вас.
Холм за тем местом, где когда-то стоял старый дом, задрожал.
Бледно-зеленый круг появился на его груди. Он потускнел, и вместо него
показалось темное жерло туннеля. Воздушный корабль, наполовину самолет,
наполовину ракета, совершавший обычный рейс в Нью-Йорк, неожиданно
вздрогнул, сделал круг и устремился вниз. Он мягко, как мотылек, опустился
перед зияющим жерлом туннеля.
Его дверь открылась, и оттуда с руганью выбрались два человека -
пилоты. Из туннеля послышался легкий вздох, из него вылетело серебристое
туманное облачко и устремилось к пилотам и к открытой двери корабля.
Пилоты споткнулись и упали на землю. В корабле еще с полдесятка человек с
улыбкой опустились на пол и умерли.
На корабле было также два десятка роботов. Они стояли, глядя на
мертвых людей и друг на друга. Из туннеля показались две фигуры,
закутанные в металлические сверкающие одежды. Они вошли в корабль. Одна из
них сказала:
- Роботы, соберитесь.
Металлические люди оставались неподвижными. Затем один из них
испустил негромкий зов. Во всех частях корабля зашевелились металлические
люди. Они собрались за тем, кто позвал. И молча стояли за ним в ожидании.
В руке одного из вышедших из туннеля появилось нечто похожее на
старинный фонарик. Из него вылетело тонкое зеленое пламя. Оно ударилось в
ближайшего робота и разрезало его с головы до ног. Еще одна вспышка, и
робот был разрезан с одного бока до другого. Он упал, разделенный на
четыре части. Эти четыре части неподвижно лежали на полу корабля.
Одна из закутанных фигур произнесла:
- Хотите дальнейших демонстраций или пойдете за нами?
Роботы сдвинули головы, пошептались. Потом один из них сказал:
- Мы пойдем за вами.
Роботы прошли в туннель, не сопротивляясь и не пытаясь убежать. Снова
послышался вздох, и скалы закрыли вход в туннель. Они оказались в
помещении, пол которого стал опускаться, пока не опустился до уровня
пещер. Машины послушно пошли дальше. Из-за смеси любопытства с презрением
к этим людям, чьи хрупкие тела так легко сломать одним ударом
металлических рычагов, которые служили им руками? Возможно.
Они пришли в пещеру, где их ждали Народный и остальные. Маринов
подвел их и остановил. Это были роботы, которые используются в летающих
кораблях, с цилиндрическими головами, четырьмя руками, треножником ног и
стройным торсом. Следует знать, что роботы очень различаются в зависимости
от своего предназначения. Народный сказал:
- Добро пожаловать, роботы! Кто у вас старший?
Один ответил:
- У нас нет старшего. Мы действуем как один.
Народный рассмеялся.
- Но говоря от имени всех, ты показал себя старшим. Подойди ближе. Не
бойся - пока.
Робот сказал:
- Страх нам неведом. Чего нам бояться? Даже если вы уничтожите нас,
тех, что здесь, вы не справитесь с миллиардами на поверхности. И
размножаться достаточно быстро вы не можете, чтобы сравняться с нами. А мы
появляемся на свет сильными и полностью укомплектованными.
Он протянул к Народному руку, и в его движении была надменность. Но
прежде чем он смог ее опустить, кольцо зеленого пламени охватило руку у
плеча. Оно вылетело из маленького предмета в руке Народного, как брошенное
лассо. Рука робота, отрезанная, со звоном упала на пол. Робот недоверчиво
смотрел на нее, потом протянул остальные три, чтобы поднять отрезанную. Их
опять окружило зеленое пламя, отрезав заодно и ноги у второго соединения.
Робот упал вперед, крича что-то остальным высоким голосом.
Зеленое пламя быстро поиграло среди них. Безногие, безрукие,
некоторые безголовые, все роботы, кроме двух, упали.
- Двух достаточно, - сказал Народный. - Но руки им не нужны, только
ноги.
Сверкающие зеленые браслеты охватили руки роботов и отрезали их.
Роботов увели. Тела остальных были разобраны, изучены, и под руководством
Народного были проведены разнообразные эксперименты. Музыка заполнила
пещеры, странные аккорды, необычные прогрессии, рассыпающиеся арпеджио и
грандиозные вибрации звуков, которые не могло воспринять человеческое ухо.
И наконец последняя вибрация стала слышна как глубокое гудение, она
поднималась все выше и выше в урагане хрустальных хрупких нот, потом
опускалась, снова переходила в резкий высокий писк, и снова продолжалась
неслышимой, как прелюдия к гудению. И снова назад, вернулись писк и
хрустальная буря, снова гудение и тишина, и опять и опять.
Разбитые тела роботов задрожали, как будто каждый их атом ускорил,
усилил свое движение. Музыка взлетала вверх, опускалась - снова и снова. И
закончилась неожиданно, на одной сокрушительной ноте. Разбитые тела
перестали дрожать. В их металле появились звездообразные трещины. Снова
прозвучала нота, и трещины расширились. Металл раскалывался.
Народный сказал:
- Ну, что ж, мы нашли частоту, соответствующую ритму роботов.
Разрушительную гармонию. Надеюсь ради блага внешнего мира, что эта частота
не совпадает с частотой их зданий и сооружений. Но в конце концов в любой
войне жертвы должны быть с обеих сторон.
Лао сказал:
- Земля будет захватывающим зрелищем в ближайшие несколько дней.
Народный ответил:
- И очень неудобным для жизни местом. Несомненно, многие погибнут или
сойдут с ума. Но есть ли другой выход?
Ответа не было. Он сказал:
- Приведите двух роботов.
Их привели.
Народный сказал:
- Роботы, был ли среди вас когда-нибудь поэт?
Они ответили:
- А кто такой поэт?
Народный рассмеялся.
- Неважно. Пели ли вы когда-нибудь... сочиняли музыку... рисовали?
Снились ли вам сны?
Один робот ответил с холодной иронией:
- Сны? Нет, мы не спим. Это мы оставляем людям. Поэтому мы и покорили
их.
Народный ответил, почти мягко:
- Еще нет, робот. А приходилось ли вам когда-нибудь... танцевать?
Нет? Ну, этому искусству вам предстоит научиться.
Началась неслышимая нота, поднялась вверх, взлетела до урагана и
снова вниз. Вверх и вниз, вверх и вниз, хотя и не так громко, как раньше.
И неожиданно роботы начали переступать ногами, двигаться. Их ножные
соединения сгибались, тела раскачивались. Нота, казалось, перемещается по
помещению, и роботы гротескно следовали за ней. Двигались за ней, как
огромные металлические марионетки. Музыка кончилась сокрушительной нотой.
И тут как будто все вибрирующие атомы тел роботов наткнулись на
непреодолимое препятствие. Тела их задрожали, из голосовых механизмов
послышался крик, в котором отвратительно смешивались бездушность машин и
жизнь. Снова гудение и неожиданная остановка, и снова, и снова. Послышался
треск - от голов роботов, от их тел. Появились звездообразные трещины.
Гудение раздалось снова, но два робота стояли неподвижно, они уже не
отвечали. Потому что их внутренние сложные механизмы тоже раскололись.
Роботы были мертвы!
Народный сказал:
- Завтра мы усилим звук и сделаем его эффективным в окружности в три
тысячи миль. Используем, конечно, верхнюю пещеру. Разумеется, это
означает, что мы должны снова поднять наш корабль. В три дня, Маринов, вы
сможете накрыть остальные континенты. Проследите, чтобы сам корабль был
абсолютно непроницаем для вибраций. За работу. Мы должны действовать
быстро, прежде чем роботы узнают, как нейтрализовать звук.


Ровно в полдень на следующий день над всей Северной Америкой
послышалось необъяснимое гудение. Казалось, оно доносится не только
глубоко из-под земли, но со всех сторон. Оно быстро поднималось к урагану
звенящих хрустальных нот, переходило в резкий писк и исчезало... потом
возвращалось от писка до гудения... потом снова вверх и вниз... опять и
опять. И по всей Северной Америке роботы прекращали свои занятия.
Останавливались... и начинали танцевать. Танцевали в воздушных кораблях, и
десятки этих кораблей разбились, прежде чем люди сумели взять управление
на себя. Тысячами танцевали на улицах городов - гротескный ригодон,
причудливую сарабанду, подпрыгивали и переминались, а пока они танцевали,
люди в панике бежали, и в этом паническом бегстве сотни были раздавлены и
погибли. На огромных заводах, в подземных туннелях городов, в шахтах -
везде слышался этот звук... и везде танцевали роботы... музыка Народного,
последнего великого поэта, последнего великого композитора.
Затем послышалась сокрушительная нота - и по всей стране танец
прекратился. И снова начался... и прекратился... и снова начался...
Пока все улицы, подземные туннели, шахты, заводы, дома не были усеяны
неподвижными металлическими телами, покрытыми звездообразными трещинами.
Люди в городах укрывались, не знаю, откуда ожидать удара... или
собирались обезумевшими от страха толпами, и многие еще умерли...
И вдруг ужасное гудение, разрывающий ураган, невыносимый высокий писк
- все кончилось. Люди повсюду падали и засыпали среди мертвых роботов,
набирались во сне сил и постепенно приходили в себя.
Америка будто исчезла. Она не отвечала на телеграфные запросы,
прекратилась всякая коммуникация в пределах обширного круга звука.
Но в полночь гудение послышалось над Европой, и европейские роботы
начали танцевать свой танец смерти, а когда он кончился, необычный
молчаливый ракетный корабль, который висел высоко в стратосфере над
Европой, почти со скоростью света перелетел в Азию, а на следующий день
гудение услышала Африка, и туземцы отвечали ему своими тамтамами... потом
гудение услышала Южная Америка и наконец далекая Австралия... и всюду люди
впадали в панику, и безумие снимало свой урожай...
Пока на всей земле из всей неисчислимой орды ожившего металла не
осталось несколько сотен роботов, уцелевших из-за отклонений в своей
конструкции. И, просыпаясь от быстрого сна, по всей Земле те, кто боялся и
ненавидел роботов и свое рабство у них, поднимались против тех, кто
порождал металлическое господство, и фабрики, изготовлявшие роботов,
превращались в пыль.


Снова раскрылся холм над пещерами, мелькнул, как призрак, странный
торпедообразный корабль, беззвучно влетел в туннель, и скалы сомкнулись за
ним.
Народный и остальные стояли у гигантского телевизионного экрана,
переносясь из города в город, из страны в страну, по всей поверхности
Земли. Лао, китаец, сказал:
- Многие умерли, но многие выжили. Они могут не понять, но дело того
стоило.
Народный прошептал:
- То, за что человек не платит, он не ценит. Думаю, наши друзья
вверху теперь не встретят сопротивления.
Он с сомнением покачал головой.
- Но мне по-прежнему не нравится этот Исказитель Пространства. Я не
хочу, чтобы он опять портил мне музыку, Лао. Выбросить Луну из нашей
вселенной, Лао?
Лао рассмеялся.
- Из чего тогда будет у вас лунная музыка?
Народный сказал:
- Верно. Ну, что ж, посмотрим, что смогут сделать люди. Время всегда
есть - возможно.
Трудности, ожидавшие человечество, не интересовали поэта Народного.
Тем временем реорганизовывались земные правительства, заводы переходили на
изготовление космических кораблей, люди учились управлять этими кораблями,
собирались запасы, совершенствовалось оружие, и когда пришло сообщение с
Луны, содержавшее точные указания курса, флот Земли был готов.
Народный смотрел, как стартуют корабли. Он с сомнением покачал
головой. Но скоро в большой пещере вновь зазвучали гармонии, и нимфы и
фавны начали танцевать под благоухающими цветущими деревьями, и Народный
снова забыл о мире.