Меттер Израиль Моисеевич
Практикант
Израиль Моисеевич Меттер
Практикант
- 3начит, так, - сказал Гуляев. - Ты ушами не хлопай, ты на старуху посматривай. Мы с Борисом будем производить обыск, а у тебя одно задание старуха. Она себя непременно окажет... В первый раз? - спросил он.
- В первый, - ответил Саша.
- Приучайся, - сказал Гуляев. Он остановился у ворот дома и заглянул во двор. - Сейчас запасемся вторым понятым. Давай, Борис, дворника.
Борис ушел, Гуляев в ожидании закурил, присев на тумбу у ворот.
- По мелочи найдем что-нибудь, - сказал он Саше. - Золотишка, конечно, у него нету, деньжата должны быть. Я этих делашей трес порядочно, крепкие попадаются орешки.
- А бывало, что ничего не находили? - спросил Саша.
- Если версия отработана правильно, - сказал Гуляев, - то брака не бывает.
Вернулся Борис с молоденькой дворничихой. Вероятно, он уже объяснил ей, в чем состоят ее обязанности, потому что она молча прислонила свою метлу к стене и пошла впереди оперработников.
Поднялись по черной лестнице на третий этаж. У самой двери в квартиру Гуляев спросил дворничиху: - Вас как зовут, товарищ дворник? - Катя.
- Значит, Катя, сделаем так: если спросят, откуда? - отвечаете: из жилконторы. Ясно? - Он посветил спичкой у звонка и добавил: - Нажимаем три раза.
Сперва никто не откликался, и Гуляев хотел надавить еще, но потом за дверью раздались быстрые мелкие шаги и чей-то тонкий голос спросил: - Кто? - Я, - сказала дворничиха. - Открой, Люба. Дверь отворилась, и девочка лет десяти, в школьном платье и в белом школьном переднике, отступя немного назад, поздоровалась: - Здравствуйте, тетя Катя.
- Здравствуй, - ответил Гуляев, проходя вперед. - Где тут у вас свет зажигается?
Поднявшись на цыпочки. Люба дотянулась до выключателя и засветила тусклую лампочку под потолком прихожей. На стене висел велосипед без колес. Под ним стоял драный сундук. Три вешалки были прибиты по углам. Длинный темный коридор уводил из прихожей в глубь квартиры.
Гуляев пропустил вперед дворничиху и пошел вслед за ней. У третьей двери направо она остановилась и постучала.
- Чего там, - сказал Гуляев и нажал на ручку. В комнате на неприбранной железной кровати сидела утлая старуха в стареньком темном платье и в больших, не по ноге, разбитых валенках. Голова ее была повязана толстым шерстяным платком. - Добрый день, бабушка, - сказал Гуляев. - И вам также, - ответила старуха беззубым голосом.
- Вот какое дело, - сказал Гуляев, - мы из горотдела милиции. Вы грамотная, бабуся?
Старуха ничего не ответила. Люба подошла к ней и встала рядом.
Наклонившись к дворничихе, Гуляев тихо и досадливо спросил: - Бабку-то как звать?
- Ксения Макаровна. Она погостить приехала, из деревни.
Гуляев придвинулся к старухе поближе и, слегка согнувшись над ней, громко и раздельно произнес:
- Разъясняю вам, Ксения Макаровна. Сейчас мы зачитаем вам один документ, называется постановление на обыск комнаты вашего сына Лебедева Валерия Никифоровича и его сожительницы Тулиной Евдокии Ивановны. Ясно?
- На работе они, - сказала старуха. - В обед придут.
- Давай, - обернулся Гуляев к Борису. Борис вынул из портфеля постановление и, не сходя с места, прочитал его вслух.
В комнате было неопрятно, на столе, покрытом липкой клеенкой, стояли вразброс тарелки с остатками еды, пахло консервами. На придвинутой к окну детской парте лежали стопкой учебники и раскрытая тетрадь. Постель с дивана была не убрана, а скатана к изголовью.
Покуда Борис читал, дворничиха Катя опустилась на стул у двери.
Гуляев быстрым приценивающимся взглядом скользил по комнате.
Присев на краешек дивана, Саша следил за старухой. Она сидела все так же неподвижно, редко мигая короткими веками.
Еще в самом начале, как только они все вошли, она выпростала одно свое ухо из-под толстого платка, чтобы лучше слышать голоса чужих людей, и теперь поворачивалась к тому, кто говорил, этим большим голым ухом.
Борис показал постановление старухе, понятой Кате и, сунув его обратно в портфель, тем же плоским голосом, которым читал сейчас, произнес подряд:
- Оружие, яды, золото, драгоценности прошу выложить на стол.
- В обед обязательно придут, - сказала старуха. - Валерик велел картошки начистить, а Дуська обещалась принести котлет.
Девочка потянула старуху за рукав и, придвинув губы к ее уху, горячо зашептала ей что-то.
Тем временем Борис с Сашей убирали уже грязную посуду со стола на подоконник; клеенку сняли и, аккуратно сложив ее, повесили на спинку стула.
- Люди добрые, - сказала старуха. - Как же без хозяев-то?
- Мы, Ксения Макаровна, действуем согласно закону, - пояснил Гуляев. - Постановление вам было предъявлено, понятые тоже с ним ознакомлены...
Он подошел к платяному шкафу, стоящему у самой двери, и подергал запертую дверцу.
Борис начал обыск слева направо, Гуляев - справа налево. У окна они должны были встретиться.
Борису было проще: на его пути попадались незамысловатые вещи телевизор, тумбочка, этажерка. У телевизора он отвинтил заднюю стенку, чтоб видны были внутренности, повернул весь ящик к свету, пошарил рукой в пыли.
Ни о чем постороннем он сейчас не думал, он не умел думать о постороннем во время работы. Его вело чутье, как ведет оно собаку, взявшую след. Отличало же его сейчас от собаки, идущей по следу, отсутствие злобности. Он искал, вкладывая в это дело только свой опыт и логику, а эмоции его сейчас в деле были ни к чему.
Еще входя в эту комнату, он тотчас же стал прикидывать, с чего надо начинать, и как вести порученную ему работу, и какие именно трудности могут встретиться на его пути.
Борис сразу понял, что Гуляев, который был старшим в группе, возьмет себе правую сторону, а ему, Борису, даст левую.
По правую руку стоял трехстворчатый шкаф, в нем могло быть много добра, в особенности под бельем на полках. Но и левая не так уж очень плоха, есть, правда, одно маленькое затруднение - железная кровать, на которой сидит старуха. Еще хорошо, если она не парализованная, а просто так сидит, отдыхает. С парализованными бывает много мороки. Над головой ее висит икона, икону тоже придется посмотреть, в прошлом году у одного торгаша вытряхнули оттуда порядочно; между прочим, эти иконы довольно халтурно производят, серийно, что ли, наверное, тоже есть план - слеплены они на живую нитку.
Деловито и беззлобно, не вслушиваясь в то, что говорят в комнате, Борис осматривал домашние вещи заведующего овощным складом Лебедева В. Н., арестованного сегодня утром по месту работы.
Мысли Бориса не уходили дальше тех домашних вещей, которые он вертел в руках.
Здесь надо отвинтить, думал он, эту крышечку надо приподнять, а эту штуковину поставить на попа и постучать по ней, нет ли там двойного дна.
Сперва сделаем так, думал он неторопливо, а потом сделаем эдак.
У Гуляева не задалось с самого начала. Начинать надо было с платяного шкафа, а дверцы его были заперты на ключ. Нижние ящики тоже не поддавались. - Ключи у кого, девочка? - спросил он Любу. Она ничего не ответила, ожесточенно заплетая и расплетая свои косички.
- Я вас, Ксения Макаровна, по-хорошему прошу, - сказал Гуляев. Конечно, это для вас неприятное переживание, но постановление вам было зачитано в присутствии понятых, социалистической законности мы не нарушаем, а ключи вы должны мне вручить.
- Люди добрые, - сказала старуха, подняв на Гуляева размытые годами глаза. - Дождитесь вы, за ради Христа, Валерика. И ключи при нем, и сам разъяснит... Можете вы это понять? Люба потрясла ее за колено и громко сказала: - Перестань, бабушка. Не проси их. - А ты, девочка, села бы за уроки, - посоветовал ей Гуляев, соображавший в это время, как ему быть. Вон у тебя и книжки разложены.
Люба окинула его гордым и презрительным взглядом, подняла с пола мяч и принялась кидать его об стену, ловя в руки.
Гуляев нашарил в своем кармане связку ключей от служебного письменного стола; всовывая их поочередно в замочные скважины, он подобрал наконец подходящие и отпер шкаф.
Жуликов Гуляев ловил давно. Он был честным человеком, стремившимся исправно исполнять свои обязанности, и если бы милицейская работа всегда шла одним курсом, то Гуляев, вероятно, достиг бы больших чинов и званий. Но курс этот иногда менялся, а Гуляев, не замечая поворотов, продолжал двигаться в заданном направлении. Он крепко усвоил когда-то, что преступников надо ловить и сажать без всяких церемоний, допрашивать их можно грубо, стремясь к цели напрямик. Это уж потом пошла такая мода, что не всякое преступление надо считать преступлением, началась вся эта возня с общественностью, в которую Гуляев не слишком верил, хотя и он, выступая на собраниях и совещаниях, произносил все положенные по службе сочетания слов, но делал это крайне неуклюже. Его беда и заключалась в неуклюжести языка, она выдавала его с головой. Модно было нынче разговаривать с жуликами очень вежливо, они и сами об этом знали и, чуть что не так скажешь, тотчас строчили жалобы.
По характеру своему и исполнительности Гуляев был солдатом, и, как всякий солдат, он считал, что дела на всем фронте обстоят именно так, как в расположении его роты.
А поскольку дел у него не уменьшалось, он считал, что все эти разговоры о снижении преступности путем воспитательной работы общественности есть не что иное, как очередная липа.
Арестовав сегодня утром Лебедева на овощном складе, а затем его сожительницу Тулину в магазине, Гуляев был совершенно убежден в том, что они опасные преступники. И сейчас им владело чувство удовлетворения оттого, что лично ему удалось их обезвредить. Оставалось только найти в этой комнате побольше нажитого нечестным путем имущества, чтобы вернуть его государству.
И Гуляев начал планомерно обыскивать шкаф. Сперва он открыл широкую правую створку. На круглой палке, от стенки до стенки, висела вплотную друг к дружке на деревянных плечиках мужская и женская верхняя одежда.
Запах от нее шел магазинный, неношеный, пахло из шкафа мануфактурой, а не человеческим телом.
Вынув на свет наугад несколько вещей - пальто, шубы, костюмы, Гуляев быстро осмотрел воротники, края рукавов и убедился, что они ненадеваны.
Дворничиха Катя с горестным любопытством следила за тем, что он делал.
Богатство, открывшееся ее глазам, богатство, которое она не могла даже оценить, больно ушибло ее. Несправедливость жизни, творившейся вокруг, обижала Катю.
Ах ты господи, думала она, глядя в шкаф, что ж это на самом деле творится! Наворовали средь бела дня Валерка с Дуськой. По двору в чем попало ходили, а у них вон сколько добра припрятано. Спину гнешь, лестницы захарканные моешь, вертишь контейнеры с помоями, другой раз так накантуешься, что пальцы не разогнуть, - и все за тридцатку в получку. За Толика в детсадик - девять рублей отдай. А в торговле вон как живут. Кругом сволочи. Матери родной этот Валерка леденца не принес. Валенки у нее прохудились, так и ходит. Кругом у них с Дуськой, видать, все купленные были. Они и сейчас откупятся - сунут, кому надо. В милиции, говорят, тоже бррут. Длинный этот копается в шифоньере, а вдруг да там деньги, взял и положил в карман. Поди потом дознайся. Ах ты господи, как жить, как жить?..
- Товарищ понятая, - сказал Гуляев, - прошу посмотреть сберегательные книжки.
Запустив руку по локоть под белье, сложенное доверху стопкой на полке, Гуляев нащупал пальцами и узнал раньше, чем вынул, четыре сберкнижки.
Катя подошла к нему, он разложил их на столе рядом, отогнув и разгладив картонные обложки.
- Любовь Валерьяновна Лебедева, - тихо прочитал Гуляев. - Сумма вклада тысяча двести рублей.
- Любовь Валерьяновна Лебедева, - прочитал он в следующей книжке, сумма вклада семьсот рублей.
- Ксения Макаровна Лебедева, сумма вклада пятьсот рублей.
- На предъявителя, сумма вклада девятьсот рублей.
- Паразит! - прошептала Катя. - Вот паразит.
Старуха сидела на железной кровати не шевелясь. Ей давно хотелось прилечь на подушки, ломило поясницу, ныли опущенные вниз ноги, но лечь она не могла, потому что в комнате были чужие люди, и она была за это в ответе перед сыном. Глаза ее плохо различали то, что делалось сейчас в комнате, внучка стучала мячом по стене над самым ухом, голосов она тоже не разбирала.
Когда ей прочитали постановление, она сразу поняла, что против сына затевается неладное. Дуська, наверное, его подвела. От Дуськи все и повелось.
Она его по миру пустила, лишней копейки в доме нет, все дочиста проедают. Насмотрелась, слава богу, за две недели. Любу, внучку, тоже обижает, мачеха и есть мачеха. Третьего дня вступилась за девчонку, получила от ворот поворот. Ежели, говорит, вам, маманя, у нас не нравится, то мы силком не держим. Пять, говорит, рублей как высылали, так и будем высылать, картошка у вас своя. Валерка, конечное дело, молчит, она об него ноги вытирает. Придут сейчас в обед, расшумятся на старуху: зачем пустила, зачем не вскричала соседей. А я их городских порядков не знаю. Случись в деревне, послала б Любу за самогонкой...
Ее клонило в сон, и одновременно хотелось есть: при невестке она чинилась за завтраком, не кушала досыта. От голода и от страха перед сыном, который вот-вот вернется, старуха стала икать.
На столе посреди комнаты уже лежала груда вещей, добытых Гуляевым из шкафа: несколько коробок по дюжине чулок в каждой, две стопки шерстяных импортных кофточек, три стопки - нейлоновых, отрезы бостона и драп-велюра. С барахлишком был полный порядок. На другом конце стола Борис сложил кучу облигаций трехпроцентного займа, пять пар часов, мужских и дамских, желтого металла (так принято при обыске именовать золотые часы), несколько сережек и колец.
- Икону будем потрошить? - спросил Борис у Гуляева.
- Не надо, - сказал Гуляев, с опаской взглянув на икавшую старуху. Давай оформлять. Протокол составляли долго, извели много бумаги. За окном стемнело, зажгли электричество. Гуляев диктовал тихим голосом, Борис записывал. Саша не принимал участия в обыске. Сперва он сидел на диване и следил за старухой, как ему было ведено.
Из разговоров в угрозыске студент-юрист третьего курса Саша Овчаренко знал, что во время обыска надо посматривать на хозяев: по выражению их лиц можно догадаться, близко ли к тайнику подошел оперработник.
Взяв газету и исподволь, поверх нее, поглядывая на старуху, Саша ничего подозрительного не замечал.
Сидела против него старая женщина, руки ее упирались в край кровати, поддерживая неверное тело, чтобы оно не повалилось набок. Сперва лицо ее обеспокоилось, а потом утихло. Торчало из-под платка бесполезное ухо, шевелился острый кончик подбородка, словно она жевала, глаза заволокло мутной слезой.
Раза два за время длинного обыска старуха вскидывалась, обводила слепым безучастным взглядом комнату, рука ее дотягивалась до девочки, проверяя, здесь ли она, не увели ли ее потихоньку прочь.
И была эта старуха похожа на его, Сашину, бабушку, которая растила его в деревне лет до пяти, когда отец с матерью уехали в город на заработки. Была она похожа на всех бабушек, которых он встречал за свою двадцатилетнюю жизнь. Он угадывал сейчас ее покорность и страх - на это было унизительно смотреть здоровому молодому человеку. Может быть, если б Саша занимался сейчас в этой комнате делом - искал накопленное, награбленное имущество, то и он распалился бы против жуликов Лебедевых. Но ему поручили наблюдать старуху, и поэтому он видел только ее, а в ней видел то, что ему не было поручено.
Думал Саша и про девочку.
Она стояла спиной к нему, спиной ко всем, отгородившись от них своей обидой и попранной гордостью, она играла в мяч, чтобы доказать им всем, что ничего не случилось, как было, так и останется.
Завтра ее вызовут в классе к доске, думал Саша, отвечать урок, и если она его не выучила, то учительница будет корить ее, не зная и не догадываясь, какое горе настигло ее сегодня.
- Ну, все, - сказал Гуляев, разминаясь. - Пошабашили, братцы.
Вещи, после описи, сложили обратно в шкаф, облигации, часы и драгоценности взяли с собой в горотдел.
Во дворе попрощались с понятой. Пожимая ей руку, Гуляев подмигнул:
- Вот такая получается картина, Катюша. Недосмотрела ты за своими жильцами, крепче надо держать связь с участковым. Прошу прощения, что задержал.
Настроение у Гуляева было хорошее, все у них сегодня получилось "в цвет".
Из горотдела вышли поздно, зашли на радостях в столовку "Уют" поужинать. Скинулись на пол-литра, взяли в буфете три винегрета, заказали горячее.
Сперва жадно ели, набросившись на хлеб с горчицей. Выпили по стопке.
- Славно поработали, - сказал Гуляев. - Я думал, подальше заховают. Часы ты здорово, Борис, из тумбочки достал.
- А чего их было доставать, - сказал Борис. - Лежали себе и лежали. Зря мы икону не посмотрели. И бабкину кровать.
- Ненадежная была бабка. Могла загнуться. Давайте по второй.
- Разбавляют, заразы, - сказал Борис. - Больше тридцати градусов не будет. - Как же они теперь? - спросил Саша. - Ты про кого? - Гуляев поднял на него захмелевшие от усталости глаза.
- Про старуху с девочкой. Они-то ведь не виноваты.
- Ну и что? - сказал Гуляев. - Мы их и не трогали. Старуха-то, положим, сынка воспитывала. Не в лесу рос. Семья и школа - во главе угла.
- Где-нибудь у них еще припрятано, - сказал Борис. - Зря я в иконе не покопался.
Гуляев положил вилку и пристально посмотрел на Сашу.
- Вон ты, оказывается, какой скромняга парень! - Какой? - спросил Саша. - Жалко тебе их? - Конечно, жалко. - А государство тебе не жалко?
Саша улыбнулся.
- Ты чего ухмыляешься? - разозлился Гуляев. - Из чего состоит государство? Из людей. Видал, чего я выгреб из шкафа? Он овощи тоннами пускал налево, капитал сколотил на наших трудностях...
- Я же не про него, - сказал Саша. - Вы поймите меня, пожалуйста. Вот мы сидим втроем, пьем, едим. А там старуха с девчонкой...
- А пошел ты на фиг! - сказал Гуляев. - Не имею я права об этом думать. Ясно тебе? И не желаю. У меня сердца на всех не хватит.
- И все-таки здесь что-то не так, - сказал Саша. - Ах, не так? Гуляев приблизил к нему через стол свое красное, потное лицо. - А можешь ты мне сказать как? - Не могу, - сказал Саша.
Практикант
- 3начит, так, - сказал Гуляев. - Ты ушами не хлопай, ты на старуху посматривай. Мы с Борисом будем производить обыск, а у тебя одно задание старуха. Она себя непременно окажет... В первый раз? - спросил он.
- В первый, - ответил Саша.
- Приучайся, - сказал Гуляев. Он остановился у ворот дома и заглянул во двор. - Сейчас запасемся вторым понятым. Давай, Борис, дворника.
Борис ушел, Гуляев в ожидании закурил, присев на тумбу у ворот.
- По мелочи найдем что-нибудь, - сказал он Саше. - Золотишка, конечно, у него нету, деньжата должны быть. Я этих делашей трес порядочно, крепкие попадаются орешки.
- А бывало, что ничего не находили? - спросил Саша.
- Если версия отработана правильно, - сказал Гуляев, - то брака не бывает.
Вернулся Борис с молоденькой дворничихой. Вероятно, он уже объяснил ей, в чем состоят ее обязанности, потому что она молча прислонила свою метлу к стене и пошла впереди оперработников.
Поднялись по черной лестнице на третий этаж. У самой двери в квартиру Гуляев спросил дворничиху: - Вас как зовут, товарищ дворник? - Катя.
- Значит, Катя, сделаем так: если спросят, откуда? - отвечаете: из жилконторы. Ясно? - Он посветил спичкой у звонка и добавил: - Нажимаем три раза.
Сперва никто не откликался, и Гуляев хотел надавить еще, но потом за дверью раздались быстрые мелкие шаги и чей-то тонкий голос спросил: - Кто? - Я, - сказала дворничиха. - Открой, Люба. Дверь отворилась, и девочка лет десяти, в школьном платье и в белом школьном переднике, отступя немного назад, поздоровалась: - Здравствуйте, тетя Катя.
- Здравствуй, - ответил Гуляев, проходя вперед. - Где тут у вас свет зажигается?
Поднявшись на цыпочки. Люба дотянулась до выключателя и засветила тусклую лампочку под потолком прихожей. На стене висел велосипед без колес. Под ним стоял драный сундук. Три вешалки были прибиты по углам. Длинный темный коридор уводил из прихожей в глубь квартиры.
Гуляев пропустил вперед дворничиху и пошел вслед за ней. У третьей двери направо она остановилась и постучала.
- Чего там, - сказал Гуляев и нажал на ручку. В комнате на неприбранной железной кровати сидела утлая старуха в стареньком темном платье и в больших, не по ноге, разбитых валенках. Голова ее была повязана толстым шерстяным платком. - Добрый день, бабушка, - сказал Гуляев. - И вам также, - ответила старуха беззубым голосом.
- Вот какое дело, - сказал Гуляев, - мы из горотдела милиции. Вы грамотная, бабуся?
Старуха ничего не ответила. Люба подошла к ней и встала рядом.
Наклонившись к дворничихе, Гуляев тихо и досадливо спросил: - Бабку-то как звать?
- Ксения Макаровна. Она погостить приехала, из деревни.
Гуляев придвинулся к старухе поближе и, слегка согнувшись над ней, громко и раздельно произнес:
- Разъясняю вам, Ксения Макаровна. Сейчас мы зачитаем вам один документ, называется постановление на обыск комнаты вашего сына Лебедева Валерия Никифоровича и его сожительницы Тулиной Евдокии Ивановны. Ясно?
- На работе они, - сказала старуха. - В обед придут.
- Давай, - обернулся Гуляев к Борису. Борис вынул из портфеля постановление и, не сходя с места, прочитал его вслух.
В комнате было неопрятно, на столе, покрытом липкой клеенкой, стояли вразброс тарелки с остатками еды, пахло консервами. На придвинутой к окну детской парте лежали стопкой учебники и раскрытая тетрадь. Постель с дивана была не убрана, а скатана к изголовью.
Покуда Борис читал, дворничиха Катя опустилась на стул у двери.
Гуляев быстрым приценивающимся взглядом скользил по комнате.
Присев на краешек дивана, Саша следил за старухой. Она сидела все так же неподвижно, редко мигая короткими веками.
Еще в самом начале, как только они все вошли, она выпростала одно свое ухо из-под толстого платка, чтобы лучше слышать голоса чужих людей, и теперь поворачивалась к тому, кто говорил, этим большим голым ухом.
Борис показал постановление старухе, понятой Кате и, сунув его обратно в портфель, тем же плоским голосом, которым читал сейчас, произнес подряд:
- Оружие, яды, золото, драгоценности прошу выложить на стол.
- В обед обязательно придут, - сказала старуха. - Валерик велел картошки начистить, а Дуська обещалась принести котлет.
Девочка потянула старуху за рукав и, придвинув губы к ее уху, горячо зашептала ей что-то.
Тем временем Борис с Сашей убирали уже грязную посуду со стола на подоконник; клеенку сняли и, аккуратно сложив ее, повесили на спинку стула.
- Люди добрые, - сказала старуха. - Как же без хозяев-то?
- Мы, Ксения Макаровна, действуем согласно закону, - пояснил Гуляев. - Постановление вам было предъявлено, понятые тоже с ним ознакомлены...
Он подошел к платяному шкафу, стоящему у самой двери, и подергал запертую дверцу.
Борис начал обыск слева направо, Гуляев - справа налево. У окна они должны были встретиться.
Борису было проще: на его пути попадались незамысловатые вещи телевизор, тумбочка, этажерка. У телевизора он отвинтил заднюю стенку, чтоб видны были внутренности, повернул весь ящик к свету, пошарил рукой в пыли.
Ни о чем постороннем он сейчас не думал, он не умел думать о постороннем во время работы. Его вело чутье, как ведет оно собаку, взявшую след. Отличало же его сейчас от собаки, идущей по следу, отсутствие злобности. Он искал, вкладывая в это дело только свой опыт и логику, а эмоции его сейчас в деле были ни к чему.
Еще входя в эту комнату, он тотчас же стал прикидывать, с чего надо начинать, и как вести порученную ему работу, и какие именно трудности могут встретиться на его пути.
Борис сразу понял, что Гуляев, который был старшим в группе, возьмет себе правую сторону, а ему, Борису, даст левую.
По правую руку стоял трехстворчатый шкаф, в нем могло быть много добра, в особенности под бельем на полках. Но и левая не так уж очень плоха, есть, правда, одно маленькое затруднение - железная кровать, на которой сидит старуха. Еще хорошо, если она не парализованная, а просто так сидит, отдыхает. С парализованными бывает много мороки. Над головой ее висит икона, икону тоже придется посмотреть, в прошлом году у одного торгаша вытряхнули оттуда порядочно; между прочим, эти иконы довольно халтурно производят, серийно, что ли, наверное, тоже есть план - слеплены они на живую нитку.
Деловито и беззлобно, не вслушиваясь в то, что говорят в комнате, Борис осматривал домашние вещи заведующего овощным складом Лебедева В. Н., арестованного сегодня утром по месту работы.
Мысли Бориса не уходили дальше тех домашних вещей, которые он вертел в руках.
Здесь надо отвинтить, думал он, эту крышечку надо приподнять, а эту штуковину поставить на попа и постучать по ней, нет ли там двойного дна.
Сперва сделаем так, думал он неторопливо, а потом сделаем эдак.
У Гуляева не задалось с самого начала. Начинать надо было с платяного шкафа, а дверцы его были заперты на ключ. Нижние ящики тоже не поддавались. - Ключи у кого, девочка? - спросил он Любу. Она ничего не ответила, ожесточенно заплетая и расплетая свои косички.
- Я вас, Ксения Макаровна, по-хорошему прошу, - сказал Гуляев. Конечно, это для вас неприятное переживание, но постановление вам было зачитано в присутствии понятых, социалистической законности мы не нарушаем, а ключи вы должны мне вручить.
- Люди добрые, - сказала старуха, подняв на Гуляева размытые годами глаза. - Дождитесь вы, за ради Христа, Валерика. И ключи при нем, и сам разъяснит... Можете вы это понять? Люба потрясла ее за колено и громко сказала: - Перестань, бабушка. Не проси их. - А ты, девочка, села бы за уроки, - посоветовал ей Гуляев, соображавший в это время, как ему быть. Вон у тебя и книжки разложены.
Люба окинула его гордым и презрительным взглядом, подняла с пола мяч и принялась кидать его об стену, ловя в руки.
Гуляев нашарил в своем кармане связку ключей от служебного письменного стола; всовывая их поочередно в замочные скважины, он подобрал наконец подходящие и отпер шкаф.
Жуликов Гуляев ловил давно. Он был честным человеком, стремившимся исправно исполнять свои обязанности, и если бы милицейская работа всегда шла одним курсом, то Гуляев, вероятно, достиг бы больших чинов и званий. Но курс этот иногда менялся, а Гуляев, не замечая поворотов, продолжал двигаться в заданном направлении. Он крепко усвоил когда-то, что преступников надо ловить и сажать без всяких церемоний, допрашивать их можно грубо, стремясь к цели напрямик. Это уж потом пошла такая мода, что не всякое преступление надо считать преступлением, началась вся эта возня с общественностью, в которую Гуляев не слишком верил, хотя и он, выступая на собраниях и совещаниях, произносил все положенные по службе сочетания слов, но делал это крайне неуклюже. Его беда и заключалась в неуклюжести языка, она выдавала его с головой. Модно было нынче разговаривать с жуликами очень вежливо, они и сами об этом знали и, чуть что не так скажешь, тотчас строчили жалобы.
По характеру своему и исполнительности Гуляев был солдатом, и, как всякий солдат, он считал, что дела на всем фронте обстоят именно так, как в расположении его роты.
А поскольку дел у него не уменьшалось, он считал, что все эти разговоры о снижении преступности путем воспитательной работы общественности есть не что иное, как очередная липа.
Арестовав сегодня утром Лебедева на овощном складе, а затем его сожительницу Тулину в магазине, Гуляев был совершенно убежден в том, что они опасные преступники. И сейчас им владело чувство удовлетворения оттого, что лично ему удалось их обезвредить. Оставалось только найти в этой комнате побольше нажитого нечестным путем имущества, чтобы вернуть его государству.
И Гуляев начал планомерно обыскивать шкаф. Сперва он открыл широкую правую створку. На круглой палке, от стенки до стенки, висела вплотную друг к дружке на деревянных плечиках мужская и женская верхняя одежда.
Запах от нее шел магазинный, неношеный, пахло из шкафа мануфактурой, а не человеческим телом.
Вынув на свет наугад несколько вещей - пальто, шубы, костюмы, Гуляев быстро осмотрел воротники, края рукавов и убедился, что они ненадеваны.
Дворничиха Катя с горестным любопытством следила за тем, что он делал.
Богатство, открывшееся ее глазам, богатство, которое она не могла даже оценить, больно ушибло ее. Несправедливость жизни, творившейся вокруг, обижала Катю.
Ах ты господи, думала она, глядя в шкаф, что ж это на самом деле творится! Наворовали средь бела дня Валерка с Дуськой. По двору в чем попало ходили, а у них вон сколько добра припрятано. Спину гнешь, лестницы захарканные моешь, вертишь контейнеры с помоями, другой раз так накантуешься, что пальцы не разогнуть, - и все за тридцатку в получку. За Толика в детсадик - девять рублей отдай. А в торговле вон как живут. Кругом сволочи. Матери родной этот Валерка леденца не принес. Валенки у нее прохудились, так и ходит. Кругом у них с Дуськой, видать, все купленные были. Они и сейчас откупятся - сунут, кому надо. В милиции, говорят, тоже бррут. Длинный этот копается в шифоньере, а вдруг да там деньги, взял и положил в карман. Поди потом дознайся. Ах ты господи, как жить, как жить?..
- Товарищ понятая, - сказал Гуляев, - прошу посмотреть сберегательные книжки.
Запустив руку по локоть под белье, сложенное доверху стопкой на полке, Гуляев нащупал пальцами и узнал раньше, чем вынул, четыре сберкнижки.
Катя подошла к нему, он разложил их на столе рядом, отогнув и разгладив картонные обложки.
- Любовь Валерьяновна Лебедева, - тихо прочитал Гуляев. - Сумма вклада тысяча двести рублей.
- Любовь Валерьяновна Лебедева, - прочитал он в следующей книжке, сумма вклада семьсот рублей.
- Ксения Макаровна Лебедева, сумма вклада пятьсот рублей.
- На предъявителя, сумма вклада девятьсот рублей.
- Паразит! - прошептала Катя. - Вот паразит.
Старуха сидела на железной кровати не шевелясь. Ей давно хотелось прилечь на подушки, ломило поясницу, ныли опущенные вниз ноги, но лечь она не могла, потому что в комнате были чужие люди, и она была за это в ответе перед сыном. Глаза ее плохо различали то, что делалось сейчас в комнате, внучка стучала мячом по стене над самым ухом, голосов она тоже не разбирала.
Когда ей прочитали постановление, она сразу поняла, что против сына затевается неладное. Дуська, наверное, его подвела. От Дуськи все и повелось.
Она его по миру пустила, лишней копейки в доме нет, все дочиста проедают. Насмотрелась, слава богу, за две недели. Любу, внучку, тоже обижает, мачеха и есть мачеха. Третьего дня вступилась за девчонку, получила от ворот поворот. Ежели, говорит, вам, маманя, у нас не нравится, то мы силком не держим. Пять, говорит, рублей как высылали, так и будем высылать, картошка у вас своя. Валерка, конечное дело, молчит, она об него ноги вытирает. Придут сейчас в обед, расшумятся на старуху: зачем пустила, зачем не вскричала соседей. А я их городских порядков не знаю. Случись в деревне, послала б Любу за самогонкой...
Ее клонило в сон, и одновременно хотелось есть: при невестке она чинилась за завтраком, не кушала досыта. От голода и от страха перед сыном, который вот-вот вернется, старуха стала икать.
На столе посреди комнаты уже лежала груда вещей, добытых Гуляевым из шкафа: несколько коробок по дюжине чулок в каждой, две стопки шерстяных импортных кофточек, три стопки - нейлоновых, отрезы бостона и драп-велюра. С барахлишком был полный порядок. На другом конце стола Борис сложил кучу облигаций трехпроцентного займа, пять пар часов, мужских и дамских, желтого металла (так принято при обыске именовать золотые часы), несколько сережек и колец.
- Икону будем потрошить? - спросил Борис у Гуляева.
- Не надо, - сказал Гуляев, с опаской взглянув на икавшую старуху. Давай оформлять. Протокол составляли долго, извели много бумаги. За окном стемнело, зажгли электричество. Гуляев диктовал тихим голосом, Борис записывал. Саша не принимал участия в обыске. Сперва он сидел на диване и следил за старухой, как ему было ведено.
Из разговоров в угрозыске студент-юрист третьего курса Саша Овчаренко знал, что во время обыска надо посматривать на хозяев: по выражению их лиц можно догадаться, близко ли к тайнику подошел оперработник.
Взяв газету и исподволь, поверх нее, поглядывая на старуху, Саша ничего подозрительного не замечал.
Сидела против него старая женщина, руки ее упирались в край кровати, поддерживая неверное тело, чтобы оно не повалилось набок. Сперва лицо ее обеспокоилось, а потом утихло. Торчало из-под платка бесполезное ухо, шевелился острый кончик подбородка, словно она жевала, глаза заволокло мутной слезой.
Раза два за время длинного обыска старуха вскидывалась, обводила слепым безучастным взглядом комнату, рука ее дотягивалась до девочки, проверяя, здесь ли она, не увели ли ее потихоньку прочь.
И была эта старуха похожа на его, Сашину, бабушку, которая растила его в деревне лет до пяти, когда отец с матерью уехали в город на заработки. Была она похожа на всех бабушек, которых он встречал за свою двадцатилетнюю жизнь. Он угадывал сейчас ее покорность и страх - на это было унизительно смотреть здоровому молодому человеку. Может быть, если б Саша занимался сейчас в этой комнате делом - искал накопленное, награбленное имущество, то и он распалился бы против жуликов Лебедевых. Но ему поручили наблюдать старуху, и поэтому он видел только ее, а в ней видел то, что ему не было поручено.
Думал Саша и про девочку.
Она стояла спиной к нему, спиной ко всем, отгородившись от них своей обидой и попранной гордостью, она играла в мяч, чтобы доказать им всем, что ничего не случилось, как было, так и останется.
Завтра ее вызовут в классе к доске, думал Саша, отвечать урок, и если она его не выучила, то учительница будет корить ее, не зная и не догадываясь, какое горе настигло ее сегодня.
- Ну, все, - сказал Гуляев, разминаясь. - Пошабашили, братцы.
Вещи, после описи, сложили обратно в шкаф, облигации, часы и драгоценности взяли с собой в горотдел.
Во дворе попрощались с понятой. Пожимая ей руку, Гуляев подмигнул:
- Вот такая получается картина, Катюша. Недосмотрела ты за своими жильцами, крепче надо держать связь с участковым. Прошу прощения, что задержал.
Настроение у Гуляева было хорошее, все у них сегодня получилось "в цвет".
Из горотдела вышли поздно, зашли на радостях в столовку "Уют" поужинать. Скинулись на пол-литра, взяли в буфете три винегрета, заказали горячее.
Сперва жадно ели, набросившись на хлеб с горчицей. Выпили по стопке.
- Славно поработали, - сказал Гуляев. - Я думал, подальше заховают. Часы ты здорово, Борис, из тумбочки достал.
- А чего их было доставать, - сказал Борис. - Лежали себе и лежали. Зря мы икону не посмотрели. И бабкину кровать.
- Ненадежная была бабка. Могла загнуться. Давайте по второй.
- Разбавляют, заразы, - сказал Борис. - Больше тридцати градусов не будет. - Как же они теперь? - спросил Саша. - Ты про кого? - Гуляев поднял на него захмелевшие от усталости глаза.
- Про старуху с девочкой. Они-то ведь не виноваты.
- Ну и что? - сказал Гуляев. - Мы их и не трогали. Старуха-то, положим, сынка воспитывала. Не в лесу рос. Семья и школа - во главе угла.
- Где-нибудь у них еще припрятано, - сказал Борис. - Зря я в иконе не покопался.
Гуляев положил вилку и пристально посмотрел на Сашу.
- Вон ты, оказывается, какой скромняга парень! - Какой? - спросил Саша. - Жалко тебе их? - Конечно, жалко. - А государство тебе не жалко?
Саша улыбнулся.
- Ты чего ухмыляешься? - разозлился Гуляев. - Из чего состоит государство? Из людей. Видал, чего я выгреб из шкафа? Он овощи тоннами пускал налево, капитал сколотил на наших трудностях...
- Я же не про него, - сказал Саша. - Вы поймите меня, пожалуйста. Вот мы сидим втроем, пьем, едим. А там старуха с девчонкой...
- А пошел ты на фиг! - сказал Гуляев. - Не имею я права об этом думать. Ясно тебе? И не желаю. У меня сердца на всех не хватит.
- И все-таки здесь что-то не так, - сказал Саша. - Ах, не так? Гуляев приблизил к нему через стол свое красное, потное лицо. - А можешь ты мне сказать как? - Не могу, - сказал Саша.