----------------------------------------------------------------------------
Перевод А. Поливановой.
Собрание сочинений в 12 томах. М., Издательство "Художественная
литература", 1975, т. 2
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Сэр..., я человек пожилой, не слишком крепкого здоровья и живу за
городом, лишь изредка наезжаю в столицу, опасности, а главное - шум и суету
которой мои привыкшие к тишине и покою нервы не в состоянии вынести. Тем не
менее когда в этом году я приехал на Пасху в Лондон, где живет мой сын, меня
уговорили отправиться с его пятью прелестными ребятишками и в его экипаже
посмотреть некоторые лондонские достопримечательности. И доложу вам, сэр,
что этих достопримечательностей оказалось более чем достаточно не только на
этот день, но и на всю мою жизнь.
Дом моего сына расположен в фешенебельном квартале по соседству с
П-ртм-н-сквер, а потому первое место, куда мы направились (и лошадь и кучер
уже не первой молодости, и поэтому на них вполне можно положиться), была
Диарама в Риджент-парке, где, как мне говорили, демонстрировали несколько
любопытных картин и где, таким образом, можно было увидеть некоторые сцены
из жизни других народов, не подвергая себя опасностям и трудностям дальнего
путешествия. Я купил у входа билет и вошел со своими ничего не
подозревавшими маленькими питомцами внутрь павильона. Более всего это,
пожалуй, походило, сэр, на введение в элевсинские таинства или на обряд
посвящения франкмасонов. После дневного света мы погрузились в такую
кромешную тьму, что моя драгоценная Анна Мария тут же принялась плакать.
Казалось, что мы очутились в камере, полы которой странно скрипели и
двигались у нас под ногами, и мне самому, сэр, было почти так же страшно,
как моей бедняжке Анне Марии - этому невинному созданью.
Сначала нам показали какую-то страшную церковь у стен Иерихона, если
память не изменяет мне, она называется собором Гроба Господня, - это было
огромное мрачное здание, и в нем не было ни души, даже ни одного церковного
служителя, присутствие которого могло бы смягчить атмосферу гнетущего
одиночества. Не стыжусь признаться, сэр, - я боюсь оставаться один в церкви.
Как-то, мне было тогда тринадцать лет, меня заперли одного в церкви, когда я
заснул во время проповеди, и хотя сам я никогда не видел привидений, но моя
бабушка однажды видела, так что в нашей семье это вполне возможно. И что
может быть ужаснее, чем смотреть на огромное зловещее пустое здание, полное
могильных плит, с эпитафиями и скрещенными костями на стенах; должен
сознаться, по-моему, было бы куда приятнее прогуляться по Хайд-парку, чем
смотреть на все это.
Пока мы разглядывали картину, мрачная церковь сделалась как-то еще
более мрачной; сцену (с помощью занавесок и еще каких-то приспособлений, с
невероятным шумом хлопающих и гремящих позади этой картины) окутала ночная
тьма, и стало совсем жутко. Не было видно ни зги, бедные мои крошки
судорожно вцепились в мои колени, а в это время орган заиграл похоронный
марш. Наступила ночь. Тут в темноте замерцали огоньки свечей, и вдруг в силу
какого-то жуткого оптического обмана нам показалось, что церковь полна
народа, алтарь освещен, как при погребенье, и страшные монахи восседают на
своих местах.
Я бывал в церквах и всегда считал, что проповедь тянется слишком долго.
Но никогда еще настоящая служба не казалась мне такой длинной, как та, что
мы увидели здесь.
- Уведи нас отсюда, дедушка, - взмолились мои драгоценные крошки.
Я бы, разумеется, так и сделал. Я стал подниматься (привыкшие к темноте
глаза лучше различали тускло освещенную комнату, и мы заметили, что, кроме
нас, в полумраке сидят еще двое несчастных), я стал, повторяю, подниматься,
когда комната снова завертелась, и я опять опустился на стул, не в силах
Сдвинуться с места.
Следующая картина изображала, кажется, вершину Арарата или какой-то
горы в Швейцарии перед самым рассветом. Я совершенно не могу смотреть с горы
или с высоты вниз. Однажды (я был еще совсем малым ребенком) моя дорогая
матушка взяла меня с собой в собор святого Павла, - так поверите ли, я едва
не лишился чувств, когда меня вывели на наружную галерею; а тут, на горе,
было так пустынно и страшно, и так было похоже, что все это происходит на
самом деле, что мне стоило большого труда не свалиться с остроконечной
вершины и не упасть в долину, простиравшуюся внизу. Полноту этой бесподобной
картины (сказать по правде, я бы так же охотно согласился увидеть ее еще
раз, как пережить ночной кошмар) довершила гроза, от громовых раскатов
которой мурашки забегали у меня по спине, снежная лавина, которая погребла
под собой целую деревню, и, если не ошибаюсь, солнечное затмение.
Ни жив ни мертв, я увел наконец моих драгоценных крошек и, когда мы
оказались на улице, нежно прижал их к груди.
Тут же неподалеку помещалась еще одна диарама, и мой дорогой внук,
третий по старшинству, настоял, чтобы мы отправились туда. Ничего не
подозревая, мы вошли в павильон и увидели там, - что бы вы думали, сэр?
Лиссабонское землетрясение! Корабли на реке швыряло из стороны в сторону,
монастыри и замки, охваченные пламенем, разрушались у нас на глазах,
слышались пронзительные крики матросов, стоны несчастных, засыпанных и
раздавленных обломками рассыпающихся и обрушивающихся зданий, чудовищные
молнии слепили глаза, и то и дело раздавались оглушительные раскаты грома,
заставлявшие нас трепетать от ужаса; вот уж когда поистине мы были напуганы
до полусмерти, и все виденное в первом павильоне показалось мне пустяками в
сравнении с этим. Сам уже не помню, как я очутился в карете.
Далее мы направились в Зоологический сад, куда я чрезвычайно люблю
ходить (разумеется, я всегда стараюсь держаться подальше от крупных зверей,
вроде медведей, которые, как мне это часто кажется, легко могут выскочить из
своих клеток и наброситься на безобидных христиан, - или вроде рычащих львов
и тигров, постоянно откусывающих головы своим сторожам) и где я так люблю
смотреть на обезьян в клетках (этакие разбойницы!) и любоваться
разноцветными птичками.
Можете вообразить себе мои чувства, сэр, когда в этом Зоологическому
саду, где всегда гуляют матери и няни с детьми, я увидел огромного слона,
ростом около ста футов, мчащегося по дорожке с несчастным маленьким ребенком
на спине в сопровождении одного-единственного взрослого мужчины, который
тщетно пытался удержать животное! Я издал вопль, схватил своих драгоценных
крошек и, нисколько не стыжусь в этом признаться, сэр, - обратился в
бегство. Спасаясь от слона, мы устремились в ближайшее здание, где увидели -
о, ужас! - огромного боа-констриктора, заглатывающего живого кролика и
глядящего на нас с таким видом, словно вслед за кроликом он собирался
проглотить одного из моих дорогих мальчиков. Силы небесные! И такие вещи
вынуждены лицезреть взрослые и дети! И это, сэр, называется христианской
страной!
Следующее приятное (да простят мне слово приятное!) развлечение ожидало
нас на Бейкер-стрит, куда мы отправились в Музей восковых фигур. Могу
сказать только одно: я бы предпочел, чтобы меня заперли в клетке со страшным
львом в Зоологическом саду, чем остаться ночью одному в этой галерее с
восковыми фигурами. Мы видели там женщину, лежащую в черном платье на
диване, а грудь ее вздымалась и опускалась, как у живой; потом мы видели
старика, голова которого все время медленно вертелась; потом мы видели ее
в-л-чество и Кор-ле-ских детей, у которых был такой вид, как будто все они
страдали желтой лихорадкой; полагаю, что одних этих зрелищ вполне
достаточно, чтобы привести в ужас любого христианина, однако, как подобает
мужчине и деду, я все это вытерпел.
Но мой второй внук Томми, проказник и сорвиголова, которому все нужно
знать, непременно требовал, чтобы мы отправились в "особую, как он
выразился, комнату, где, по его словам, находилась карета Наполеона и другие
удивительные вещи. Он заставил меня заплатить шесть пенсов за всех нас и
привел - куда бы вы думали, сэр? - в камеру ужасов, сэр! И они не
постыдились назвать ее так, они гордятся этим жутким названием и
выставленными там чудовищными вещами. Что же мы там увидели? Убийц, сэр,
самых настоящих убийц! Некоторые из них так и плавали в собственной остывшей
крови; мы увидели там голову Робеспьера на блюде, заколотого Марата,
истекающего кровью в ванне, мы видели, как мистер и миссис Мэннинг
разговаривают с Курвуазье и как Фиески показывает свою адскую машину; и мой
мальчик, - вы только подумайте, сэр, - мой внук смеялся над моим волнением и
потешался над естественным ужасом, который вызвала во мне эта отвратительная
сцена!
Мой пятый внук, Джекки, собирается в Индию и захотел посмотреть
кругосветное путешествие, на которое и мне, заинтересованному в будущем
преуспеянии дорогого мальчика, было любопытно взглянуть. Мы пришли на
выставку, сэр, как раз в тот момент, когда там показывали самум. Случалось
ли вам, сэр, когда-либо видеть самум? Представляете ли вы себе, что это
такое? Это песчаный ураган, который засыпает вас прежде, чем вы успеваете
моргнуть глазом, - это смерч, мгновенно убивающий верблюдов, лошадей, людей.
И подумать только, что долг мужчины и родительский долг требует, чтобы я
наблюдал столь приятное зрелище! Содрогаясь от ужаса, я созвал своих
драгоценных крошек и покинул Ватерлоо-Плейс, после чего, угостив их сдобными
булочками на Хэймаркет, я повез их в Панораму на Лестер-Плейс (последнее
развлечение, предстоявшее нам в этот день).
Позвольте спросить вас, сэр, из чего должны быть сделаны люди, чтобы
посещать подобные павильоны? Самые страшные сновидения, которые мне
приходилось когда-либо видеть, ничто в сравнении с видом арктических стран.
Кровь стынет в жилах, когда подумаешь о полярном лете, что же тогда сказать
о зиме? Клянусь небом, сэр, я не мог смотреть на вечный снег, на
мертвенно-бледный свет полярного сияния и леденящий блеск звезд, я не в
силах был смотреть на несчастных мореплавателей, пробивающихся сквозь льды
возле своих кораблей. Я был так потрясен открывшимся передо мной зрелищем и
мне стало так нестерпимо страшно, что, не стыжусь признаться, я не позволил
своим детям глядеть на все это.
Неужели же другие должны пережить все эти страхи и ужасы? Мне бы
хотелось предостеречь их от столь ложного шага, и я заклинаю всех, у кого
только есть нервы, подумать хорошенько, прежде чем отправиться обозревать
все эти панорамы и диарамы, после чего остаюсь Вашим покорным слугой
Голией Маффом.
Лондонские зрелища (The Sights of London). Статья была напечатана в
1848 году в журнале "Панч" под псевдонимом Голия Мафф.
Элевсинские таинства - обряды посвящения и очищения, предшествовавшие в
Древней Греции (в Элевсине близ Афин) осенним празднествам в честь Деметры и
Персефоны.
Лиссабонское землетрясение 1755 года почти полностью уничтожило город.
Музей восковых фигур основан Мари Тюссо (1760-1850),
француженкой-скульптором, которая в тюрьме во время террора начала лепить из
воска головы казненных. В 1802 г. эмигрировала в Англию и открыла первый
музей восковых фигур.
Супруги Мэннинг в 1849 г. были казнены за убийство своего постояльца.
Фиески Джованни Луиджи (1525-1547) - знатный генуэзец, составивший
заговор против тирана Генуи Андреа Дориа, но утонувший по несторожности в
момент осуществления заговора. Остальные заговорщики были уничтожены.
Комментарии Я. Рецкера
Перевод А. Поливановой.
Собрание сочинений в 12 томах. М., Издательство "Художественная
литература", 1975, т. 2
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Сэр..., я человек пожилой, не слишком крепкого здоровья и живу за
городом, лишь изредка наезжаю в столицу, опасности, а главное - шум и суету
которой мои привыкшие к тишине и покою нервы не в состоянии вынести. Тем не
менее когда в этом году я приехал на Пасху в Лондон, где живет мой сын, меня
уговорили отправиться с его пятью прелестными ребятишками и в его экипаже
посмотреть некоторые лондонские достопримечательности. И доложу вам, сэр,
что этих достопримечательностей оказалось более чем достаточно не только на
этот день, но и на всю мою жизнь.
Дом моего сына расположен в фешенебельном квартале по соседству с
П-ртм-н-сквер, а потому первое место, куда мы направились (и лошадь и кучер
уже не первой молодости, и поэтому на них вполне можно положиться), была
Диарама в Риджент-парке, где, как мне говорили, демонстрировали несколько
любопытных картин и где, таким образом, можно было увидеть некоторые сцены
из жизни других народов, не подвергая себя опасностям и трудностям дальнего
путешествия. Я купил у входа билет и вошел со своими ничего не
подозревавшими маленькими питомцами внутрь павильона. Более всего это,
пожалуй, походило, сэр, на введение в элевсинские таинства или на обряд
посвящения франкмасонов. После дневного света мы погрузились в такую
кромешную тьму, что моя драгоценная Анна Мария тут же принялась плакать.
Казалось, что мы очутились в камере, полы которой странно скрипели и
двигались у нас под ногами, и мне самому, сэр, было почти так же страшно,
как моей бедняжке Анне Марии - этому невинному созданью.
Сначала нам показали какую-то страшную церковь у стен Иерихона, если
память не изменяет мне, она называется собором Гроба Господня, - это было
огромное мрачное здание, и в нем не было ни души, даже ни одного церковного
служителя, присутствие которого могло бы смягчить атмосферу гнетущего
одиночества. Не стыжусь признаться, сэр, - я боюсь оставаться один в церкви.
Как-то, мне было тогда тринадцать лет, меня заперли одного в церкви, когда я
заснул во время проповеди, и хотя сам я никогда не видел привидений, но моя
бабушка однажды видела, так что в нашей семье это вполне возможно. И что
может быть ужаснее, чем смотреть на огромное зловещее пустое здание, полное
могильных плит, с эпитафиями и скрещенными костями на стенах; должен
сознаться, по-моему, было бы куда приятнее прогуляться по Хайд-парку, чем
смотреть на все это.
Пока мы разглядывали картину, мрачная церковь сделалась как-то еще
более мрачной; сцену (с помощью занавесок и еще каких-то приспособлений, с
невероятным шумом хлопающих и гремящих позади этой картины) окутала ночная
тьма, и стало совсем жутко. Не было видно ни зги, бедные мои крошки
судорожно вцепились в мои колени, а в это время орган заиграл похоронный
марш. Наступила ночь. Тут в темноте замерцали огоньки свечей, и вдруг в силу
какого-то жуткого оптического обмана нам показалось, что церковь полна
народа, алтарь освещен, как при погребенье, и страшные монахи восседают на
своих местах.
Я бывал в церквах и всегда считал, что проповедь тянется слишком долго.
Но никогда еще настоящая служба не казалась мне такой длинной, как та, что
мы увидели здесь.
- Уведи нас отсюда, дедушка, - взмолились мои драгоценные крошки.
Я бы, разумеется, так и сделал. Я стал подниматься (привыкшие к темноте
глаза лучше различали тускло освещенную комнату, и мы заметили, что, кроме
нас, в полумраке сидят еще двое несчастных), я стал, повторяю, подниматься,
когда комната снова завертелась, и я опять опустился на стул, не в силах
Сдвинуться с места.
Следующая картина изображала, кажется, вершину Арарата или какой-то
горы в Швейцарии перед самым рассветом. Я совершенно не могу смотреть с горы
или с высоты вниз. Однажды (я был еще совсем малым ребенком) моя дорогая
матушка взяла меня с собой в собор святого Павла, - так поверите ли, я едва
не лишился чувств, когда меня вывели на наружную галерею; а тут, на горе,
было так пустынно и страшно, и так было похоже, что все это происходит на
самом деле, что мне стоило большого труда не свалиться с остроконечной
вершины и не упасть в долину, простиравшуюся внизу. Полноту этой бесподобной
картины (сказать по правде, я бы так же охотно согласился увидеть ее еще
раз, как пережить ночной кошмар) довершила гроза, от громовых раскатов
которой мурашки забегали у меня по спине, снежная лавина, которая погребла
под собой целую деревню, и, если не ошибаюсь, солнечное затмение.
Ни жив ни мертв, я увел наконец моих драгоценных крошек и, когда мы
оказались на улице, нежно прижал их к груди.
Тут же неподалеку помещалась еще одна диарама, и мой дорогой внук,
третий по старшинству, настоял, чтобы мы отправились туда. Ничего не
подозревая, мы вошли в павильон и увидели там, - что бы вы думали, сэр?
Лиссабонское землетрясение! Корабли на реке швыряло из стороны в сторону,
монастыри и замки, охваченные пламенем, разрушались у нас на глазах,
слышались пронзительные крики матросов, стоны несчастных, засыпанных и
раздавленных обломками рассыпающихся и обрушивающихся зданий, чудовищные
молнии слепили глаза, и то и дело раздавались оглушительные раскаты грома,
заставлявшие нас трепетать от ужаса; вот уж когда поистине мы были напуганы
до полусмерти, и все виденное в первом павильоне показалось мне пустяками в
сравнении с этим. Сам уже не помню, как я очутился в карете.
Далее мы направились в Зоологический сад, куда я чрезвычайно люблю
ходить (разумеется, я всегда стараюсь держаться подальше от крупных зверей,
вроде медведей, которые, как мне это часто кажется, легко могут выскочить из
своих клеток и наброситься на безобидных христиан, - или вроде рычащих львов
и тигров, постоянно откусывающих головы своим сторожам) и где я так люблю
смотреть на обезьян в клетках (этакие разбойницы!) и любоваться
разноцветными птичками.
Можете вообразить себе мои чувства, сэр, когда в этом Зоологическому
саду, где всегда гуляют матери и няни с детьми, я увидел огромного слона,
ростом около ста футов, мчащегося по дорожке с несчастным маленьким ребенком
на спине в сопровождении одного-единственного взрослого мужчины, который
тщетно пытался удержать животное! Я издал вопль, схватил своих драгоценных
крошек и, нисколько не стыжусь в этом признаться, сэр, - обратился в
бегство. Спасаясь от слона, мы устремились в ближайшее здание, где увидели -
о, ужас! - огромного боа-констриктора, заглатывающего живого кролика и
глядящего на нас с таким видом, словно вслед за кроликом он собирался
проглотить одного из моих дорогих мальчиков. Силы небесные! И такие вещи
вынуждены лицезреть взрослые и дети! И это, сэр, называется христианской
страной!
Следующее приятное (да простят мне слово приятное!) развлечение ожидало
нас на Бейкер-стрит, куда мы отправились в Музей восковых фигур. Могу
сказать только одно: я бы предпочел, чтобы меня заперли в клетке со страшным
львом в Зоологическом саду, чем остаться ночью одному в этой галерее с
восковыми фигурами. Мы видели там женщину, лежащую в черном платье на
диване, а грудь ее вздымалась и опускалась, как у живой; потом мы видели
старика, голова которого все время медленно вертелась; потом мы видели ее
в-л-чество и Кор-ле-ских детей, у которых был такой вид, как будто все они
страдали желтой лихорадкой; полагаю, что одних этих зрелищ вполне
достаточно, чтобы привести в ужас любого христианина, однако, как подобает
мужчине и деду, я все это вытерпел.
Но мой второй внук Томми, проказник и сорвиголова, которому все нужно
знать, непременно требовал, чтобы мы отправились в "особую, как он
выразился, комнату, где, по его словам, находилась карета Наполеона и другие
удивительные вещи. Он заставил меня заплатить шесть пенсов за всех нас и
привел - куда бы вы думали, сэр? - в камеру ужасов, сэр! И они не
постыдились назвать ее так, они гордятся этим жутким названием и
выставленными там чудовищными вещами. Что же мы там увидели? Убийц, сэр,
самых настоящих убийц! Некоторые из них так и плавали в собственной остывшей
крови; мы увидели там голову Робеспьера на блюде, заколотого Марата,
истекающего кровью в ванне, мы видели, как мистер и миссис Мэннинг
разговаривают с Курвуазье и как Фиески показывает свою адскую машину; и мой
мальчик, - вы только подумайте, сэр, - мой внук смеялся над моим волнением и
потешался над естественным ужасом, который вызвала во мне эта отвратительная
сцена!
Мой пятый внук, Джекки, собирается в Индию и захотел посмотреть
кругосветное путешествие, на которое и мне, заинтересованному в будущем
преуспеянии дорогого мальчика, было любопытно взглянуть. Мы пришли на
выставку, сэр, как раз в тот момент, когда там показывали самум. Случалось
ли вам, сэр, когда-либо видеть самум? Представляете ли вы себе, что это
такое? Это песчаный ураган, который засыпает вас прежде, чем вы успеваете
моргнуть глазом, - это смерч, мгновенно убивающий верблюдов, лошадей, людей.
И подумать только, что долг мужчины и родительский долг требует, чтобы я
наблюдал столь приятное зрелище! Содрогаясь от ужаса, я созвал своих
драгоценных крошек и покинул Ватерлоо-Плейс, после чего, угостив их сдобными
булочками на Хэймаркет, я повез их в Панораму на Лестер-Плейс (последнее
развлечение, предстоявшее нам в этот день).
Позвольте спросить вас, сэр, из чего должны быть сделаны люди, чтобы
посещать подобные павильоны? Самые страшные сновидения, которые мне
приходилось когда-либо видеть, ничто в сравнении с видом арктических стран.
Кровь стынет в жилах, когда подумаешь о полярном лете, что же тогда сказать
о зиме? Клянусь небом, сэр, я не мог смотреть на вечный снег, на
мертвенно-бледный свет полярного сияния и леденящий блеск звезд, я не в
силах был смотреть на несчастных мореплавателей, пробивающихся сквозь льды
возле своих кораблей. Я был так потрясен открывшимся передо мной зрелищем и
мне стало так нестерпимо страшно, что, не стыжусь признаться, я не позволил
своим детям глядеть на все это.
Неужели же другие должны пережить все эти страхи и ужасы? Мне бы
хотелось предостеречь их от столь ложного шага, и я заклинаю всех, у кого
только есть нервы, подумать хорошенько, прежде чем отправиться обозревать
все эти панорамы и диарамы, после чего остаюсь Вашим покорным слугой
Голией Маффом.
Лондонские зрелища (The Sights of London). Статья была напечатана в
1848 году в журнале "Панч" под псевдонимом Голия Мафф.
Элевсинские таинства - обряды посвящения и очищения, предшествовавшие в
Древней Греции (в Элевсине близ Афин) осенним празднествам в честь Деметры и
Персефоны.
Лиссабонское землетрясение 1755 года почти полностью уничтожило город.
Музей восковых фигур основан Мари Тюссо (1760-1850),
француженкой-скульптором, которая в тюрьме во время террора начала лепить из
воска головы казненных. В 1802 г. эмигрировала в Англию и открыла первый
музей восковых фигур.
Супруги Мэннинг в 1849 г. были казнены за убийство своего постояльца.
Фиески Джованни Луиджи (1525-1547) - знатный генуэзец, составивший
заговор против тирана Генуи Андреа Дориа, но утонувший по несторожности в
момент осуществления заговора. Остальные заговорщики были уничтожены.
Комментарии Я. Рецкера