Михаил Макаров
Обыкновенное чудо исцеления
Непридуманные истории из жизни православного
От Издательства
Каждый православный носит в своей памяти немало историй чудесных исцелений или других проявлений помощи Божией. Мы рассказываем их друг другу, чтобы разделить с ближним радость явного присутствия Божия в нашей жизни, утешить и подбодрить в тяжелых обстоятельствах. Православный человек живет милостью Божией и неисчислимыми Его благодеяниями. Надо только не забывать об этом.
Но далеко не каждый может рассказать о своей встрече с чудом, написать просто и убедительно, как смог это сделать Михаил Иванович Макаров. Он не был профессиональным писателем, он был просто по-настоящему православным человеком.
Родился Михаил Иванович в 1906 году, преставился ко Господу в 2004-м, немного не дожив до ста пет. В детстве учился в церковно-приходской школе при Даниловом монастыре, полюбил обитель, был ее прихожанином и даже звонарем на монастырской колокольне. Михаил Иванович прожил вроде бы обыкновенную, ничем особо не выдающуюся жизнь простого труженика – но это была жизнь с Богом. Никогда, даже в самые тяжелые богоборческие времена, не отходил он от веры, от Церкви. И Господь помогал.
И вот эти случаи чудесной помощи Божией Михаил Иванович посчитал своим долгом записать и донести до нас, своих читателей. Причем, зная Михаила Ивановича, можно точно сказать, что этот простой и очень скромный человек не сказални одного лишнего слова, ничего не приукрасил в своих рассказах, а просто поделился с нами тем, что пришлось пережить.
Михаил Иванович рассказал о том, как неоднократно спасал его Господь в тяжелых болезнях, как чудо исцеления привело к вере его жену, рассказал о любимых московских святынях – чудотворных иконах Божией Матери Владимирской, находившейся в то время в Кремле, и Иверской из Иверской часовни на Красной площади, «Всех скорбящих Радость» из храма на Ордынке и «Целительница» из храма Воскресения в Сокольниках – и о подлинных историях исцеления и помощи Божией по молитвам к ним. «Жизнь человеческая сложна. У человека, даже самого счастливого, бывает пора горя, скорби, трудных обстоятельств. Идите в такую пору за помощью к Божией Матери... Излейте перед Ней в горячей молитве вашу скорбь, дайте доброе обещание...» – призывает нас Михаил Иванович, ведь он прекрасно знает, что такая молитва не остается неуслышанной.
Неверующие люди часто пытаются объяснить чудо совпадением, Михаил Иванович отвечает им так: «Просто неверие не хочет признавать помощь Божию. Неверие всегда силится объяснить факт помощи Божией чем угодно, но только не помощью Божией... Верьте! Вера ничему плохому не научит, ничему хорошему не помешает. Верьте, и у вас в жизни будет много благодатных, радостных „совпадений“!...»
Но далеко не каждый может рассказать о своей встрече с чудом, написать просто и убедительно, как смог это сделать Михаил Иванович Макаров. Он не был профессиональным писателем, он был просто по-настоящему православным человеком.
Родился Михаил Иванович в 1906 году, преставился ко Господу в 2004-м, немного не дожив до ста пет. В детстве учился в церковно-приходской школе при Даниловом монастыре, полюбил обитель, был ее прихожанином и даже звонарем на монастырской колокольне. Михаил Иванович прожил вроде бы обыкновенную, ничем особо не выдающуюся жизнь простого труженика – но это была жизнь с Богом. Никогда, даже в самые тяжелые богоборческие времена, не отходил он от веры, от Церкви. И Господь помогал.
И вот эти случаи чудесной помощи Божией Михаил Иванович посчитал своим долгом записать и донести до нас, своих читателей. Причем, зная Михаила Ивановича, можно точно сказать, что этот простой и очень скромный человек не сказални одного лишнего слова, ничего не приукрасил в своих рассказах, а просто поделился с нами тем, что пришлось пережить.
Михаил Иванович рассказал о том, как неоднократно спасал его Господь в тяжелых болезнях, как чудо исцеления привело к вере его жену, рассказал о любимых московских святынях – чудотворных иконах Божией Матери Владимирской, находившейся в то время в Кремле, и Иверской из Иверской часовни на Красной площади, «Всех скорбящих Радость» из храма на Ордынке и «Целительница» из храма Воскресения в Сокольниках – и о подлинных историях исцеления и помощи Божией по молитвам к ним. «Жизнь человеческая сложна. У человека, даже самого счастливого, бывает пора горя, скорби, трудных обстоятельств. Идите в такую пору за помощью к Божией Матери... Излейте перед Ней в горячей молитве вашу скорбь, дайте доброе обещание...» – призывает нас Михаил Иванович, ведь он прекрасно знает, что такая молитва не остается неуслышанной.
Неверующие люди часто пытаются объяснить чудо совпадением, Михаил Иванович отвечает им так: «Просто неверие не хочет признавать помощь Божию. Неверие всегда силится объяснить факт помощи Божией чем угодно, но только не помощью Божией... Верьте! Вера ничему плохому не научит, ничему хорошему не помешает. Верьте, и у вас в жизни будет много благодатных, радостных „совпадений“!...»
Встреча
Савл, Савл! что ты гонишь Меня?
Деян. 9,4
Провозглашу имя Иеговы пред тобою, и кого помиловать – помилую.
Исх. 33, 19
В 1921 году известный русский художник Михаил Васильевич Нестеров написал небольшую картину «Путники». По крутому берегу широкой реки идут вместе двое: крестьянин и крестьянка. Он с непокрытой космато-бородатой головой. У крестьянки на голове красивый платок. За плечами у крестьянина котомка, на ногах – чуни. У крестьянки на ногах лапти. Под косогором, по которому они идут, видны крыши крестьянских избушек. На реке буксир тянет баржу. Все так просто и обыденно. Но вот что не просто и не обыденно: навстречу им идет путник – Христос. Они поражены этой встречей.
«Какая несовременная, нереальная картина», – могут подумать некоторые. Нет. И современная, и реальная. И сейчас, как и раньше, как и две тысячи лет назад, Христос является и Его гонителям, и тем, кто Его хочет встретить, и тем, кому Он хочет явить Свое имя и помиловать. Является Он, является Его Пречистая Матерь, являются святые. Являются зримо и незримо в откровениях, бедах и напастях. Недаром в русском народе при беде или напасти раньше говорили: «Посетил Господь». Так было, так есть и так будет, потому что врата ада, врата зла не одолеют Церкви Христовой.
* * *
Л. была убежденной атеисткой. Мало того, атеисткой-пропагандисткой и по роду своей работы читала антирелигиозные лекции, в том числе в Даниловом монастыре, когда там был приемник для несовершеннолетних правонарушителей. В антирелигиозном духе она воспитывала и своих двух детей – мальчика и девочку. Однажды, во время своего отпуска, она предприняла с детьми поездку в Сибирь – посмотреть города, повидать людей. В одном из городов они втроем пошли погулять. По пути они увидели открытый действующий храм, вошли в него и, озираясь с любопытством, стали бесцеремонно осматривать его. В это время молящихся в храме не было, одни уборщицы мыли пол. Мы сейчас довольно часто можем наблюдать в храмах подобную картину, как заходящие прохожие, в том числе женщины в штанах, также бесцеремонно глазеют по стенам храма, подходят к иконам, недоуменно и невежественно рассматривают их непонимающим взором. Вместо того чтобы дружелюбно спросить таких прохожих, что им непонятно, и рассказать им о содержании стенописи или икон, на любопытствующих злобно шипят некоторые «верующие» – никогда нельзя этого делать. Мы не знаем, быть может, десница Божия привела их в этот храм явить им Лицо Божие, призвать их и помиловать их. Но вернемся к Л. Ее внимание привлекла икона Богоматери, помещавшаяся неподалеку от иконостаса. Л. подошла к иконе и стала рассматривать Божию Матерь. Вдруг она услышала голос от иконы, от которого ей стало дурно. Она упала перед иконой в глубоком земном поклоне и стала молить Богоматерь о прощении. Голос услышали и ее дети, но не поняли слов. Что услышала Л., она не говорит, но она тут же прервала поездку, вернулась в Москву, крестилась сама, крестила детей и бросила антирелигиозную работу. Она стала ревностно посещать храм, по проповедям и службам изучать веру и заповеди нашей Церкви, усердно молиться. Ее сын Алеша стал прислуживать в храме, научился церковнославянскому чтению и стал чтецом. Отслужив в Советской армии, он поступил в Духовную семинарию, принял монашество и теперь в сане игумена настоятельствует в одном из храмов. Дочь Л. также приняла постриг, и теперь она инокиня. Так в наше время Господь призвал и помиловал Своих избранников и сделал их служителями Его Церкви.
Так было. Мы знаем о явлении Христа из Евангелия, из Деяний святых апостолов, из житий святых. А вот факт из прошлой светской жизни. Все культурные люди знают великого русского писателя И.А. Гончарова. Но далеко не все знают, что перед его кончиной ему явился Христос. Вот что рассказывает об этом факте А.Ф. Кони в книге «Воспоминания о писателях»[1].
«Глубокая вера в иную жизнь сопровождала Гончарова до конца. Я посетил его за день до его смерти, и при выражении мною надежды, что он еще поправится, он посмотрел на меня уцелевшим глазом, в котором еще мерцала и вспыхивала жизнь, и сказал твердым голосом: "Нет, я умру. Сегодня ночью я видел Христа, и Он меня простил"».
Но не всем является Христос, а только особо избранным. Мы должны, обязаны молиться, чтобы Господь спас всех людей.
Господи! Возврати Церкви Твоей Святой всех отошедших от нея, приведи к ней не ведящих ея, соделай Твоими служителями гонителей ея и соедини нас всех в вере, надежде и любви.
Анна
Как-то в мае месяце 1946 года группа женщин-отдыхающих расположилась на скамейке веранды дома отдыха «Чай-Грузия» для продолжения начатого разговора.
– Вас интересует, почему я верую в Бога? Расскажу подробно. Когда я в 30-х годах вышла замуж, я была твердо неверующей, но не атеисткой-фанатичкой, как это довольно часто бывает, а просто неверующей, относившейся к верующим без озлобления: «Верят, и ладно – это их дело». Видно, поэтому я легко ужилась с мужем и свекровью – верующими людьми. Они относились ко мне очень хорошо и никогда не упрекали меня в моем неверии, но, видимо, молились, чтобы Господь вразумил меня. Когда у нас родилась дочь, а через некоторое время – другая, муж и свекровь осторожно завели разговор об их крещении, но я категорически не соглашалась. Муж и свекровь больше этого разговора не заводили, и у нас в семье по-прежнему были мир и любовь. Но вот пришла война. Муж на второй день войны был мобилизован в армию. Осталась я со свекровью и с дочками. Жить нам стало тяжелее, но, в общем-то, не так уж плохо. У свекрови под Москвой был дом, и она забрала моих дочек к себе – подальше от возможных вражеских налетов. Я работала бухгалтером на Третьем мыловаренном заводе. У нас на заводе были очень расторопные снабженцы, которые неплохо обеспечивали нас продуктами. Я, как только появлялась возможность поехать к дочкам, забирала запасенные продукты и везла к свекрови. Привозимое мною да картошка, овощи и молоко, которые имелись у свекрови, – этого было достаточно для питания дочек.
Однажды осенью 1941 года, под вечер, я шла лесом со станции к свекрови. В руках у меня были две сумки с продуктами. Наверху одной из сумок – белые булки, уже становившиеся в то время редкостью. Вижу, идет мне навстречу стройная женщина в черном. Лицо очень благообразное, глаза большие, вдумчивые. Смотрит на меня.
– Здравствуй, Аннушка, – говорит она, подходя ко мне.
– Здравствуйте, – говорю я ей, а сама думаю: «Откуда она меня знает? Наверное, какая-то знакомая свекрови».
– Живешь ты лучше других, – говорит она мне, – а вот Богу не молишься.
– А я не знаю, как Богу молиться, – отвечаю я.
– Читай хотя бы «Отче наш» и «Богородицу».
– Да я и это не знаю, – отвечала я.
– Садись на пенек, я тебе скажу, а ты запишешь.
И она тоже села на пенек, неподалеку от того пенька, на который указала мне.
Мне вдруг стало стыдно, что у меня из сумки выглядывают белые булки, а она, может быть, и хлеба-то черного не имеет. Я достала из сумки две булки и отдала ей.
– Что ты, Аннушка, делаешь, зачем даешь мне? Отнеси своим дочкам.
«Ну конечно, знакомая свекрови, о дочках знает», – пронеслось в моих мыслях.
– Нет, нет, возьмите себе, я вас угощаю. У нас есть, – ответила я и твердо отстранила протянутые было ею мне булки.
– Ну давай, Аннушка, запишем молитвы-то.
Я вынула из сумки тетрадку, которую несла дочке, карандаш и стала записывать под ее диктовку. Когда я кончила писать, она мне сказала:
– А теперь прочти, я проверю, правильно ли ты записала.
Я прочитала.
Она сказала:
– Правильно.
Я подняла на нее глаза, но вместо нее увидела на пеньке мои две булки. Смотрю туда, сюда, вокруг: ее нигде нет, хотя лес был редким. Я как-то сразу невольно заплакала, и мне вдруг стало так легко и светло на душе, как бывало только в детстве. Так, заплаканная, и пришла домой. Увидав меня в таком виде, свекровь заволновалась, но начала меня утешать:
– Не плачь, Аннушка, – не ты первая, не ты последняя. Получила извещение? И другие получают. На все воля Божия. Бог тебя не оставит – проживем.
– Вот мое извещение, – ответила я, показывая ей тетрадку; опять заплакала и рассказала о встрече в лесу. Свекровь очень удивилась, растрогалась и уверила меня, что у нее нет знакомых, похожих на женщину, встретившуюся мне. И было непонятно, куда исчезла та женщина.
Меня этот случай так поразил, что я стала утром и вечером читать сначала по тетрадке и затем наизусть «Отче наш» и «Богородицу». А потом стала заходить по дороге на работу или с работы в храм.
Однажды по делу мне пришлось быть во Владыкине. Проходя неподалеку от храма и увидев, что он открыт, я зашла в него. На северной стене храма я увидела икону, изображавшую во весь рост святую женщину. Что-то знакомое вспомнилось мне. Где я видела эту женщину? И никак не могла вспомнить.
– Чей это образ? – спросила я, обращаясь к одной молящейся.
– Это Анна Кашинская, – ответила она мне.
– Господи! Это же мой Ангел Хранитель!
Я сразу вспомнила все: осенний вечер, лес, женщину, две булки на пеньке... Я упала на колени перед образом и всей душой, всем сердцем благодарила Анну Кашинскую за то, что она пришла ко мне там, в лесу... и вновь напомнила об этом здесь своей иконой. И тут же в моем сознании, как молния, сверкнули две мысли: надо крестить дочек и молиться, молиться... Молиться за дочек, за мужа, за свекровь, за тех, кто на войне, за Родину, за всех.
Дочек я крестила и стала систематически ходить в церковь. И я совсем не ожидала, что там я узнаю так много доброго, светлого и совершенно необходимого людям, без чего они не могут нормально жить.
Война окончилась. Муж вернулся цел и невредим. В нашей семье еще бо́льшие мир и благодать. Так я пришла к вере в Бога, к надежде на Него, к настоящей любви. Эту радость теперь у меня никто и ничто не отнимет.
Рассказчица замолчала. Ее собеседницы тоже молчали и задумчиво смотрели на безбрежное море...
– Вас интересует, почему я верую в Бога? Расскажу подробно. Когда я в 30-х годах вышла замуж, я была твердо неверующей, но не атеисткой-фанатичкой, как это довольно часто бывает, а просто неверующей, относившейся к верующим без озлобления: «Верят, и ладно – это их дело». Видно, поэтому я легко ужилась с мужем и свекровью – верующими людьми. Они относились ко мне очень хорошо и никогда не упрекали меня в моем неверии, но, видимо, молились, чтобы Господь вразумил меня. Когда у нас родилась дочь, а через некоторое время – другая, муж и свекровь осторожно завели разговор об их крещении, но я категорически не соглашалась. Муж и свекровь больше этого разговора не заводили, и у нас в семье по-прежнему были мир и любовь. Но вот пришла война. Муж на второй день войны был мобилизован в армию. Осталась я со свекровью и с дочками. Жить нам стало тяжелее, но, в общем-то, не так уж плохо. У свекрови под Москвой был дом, и она забрала моих дочек к себе – подальше от возможных вражеских налетов. Я работала бухгалтером на Третьем мыловаренном заводе. У нас на заводе были очень расторопные снабженцы, которые неплохо обеспечивали нас продуктами. Я, как только появлялась возможность поехать к дочкам, забирала запасенные продукты и везла к свекрови. Привозимое мною да картошка, овощи и молоко, которые имелись у свекрови, – этого было достаточно для питания дочек.
Однажды осенью 1941 года, под вечер, я шла лесом со станции к свекрови. В руках у меня были две сумки с продуктами. Наверху одной из сумок – белые булки, уже становившиеся в то время редкостью. Вижу, идет мне навстречу стройная женщина в черном. Лицо очень благообразное, глаза большие, вдумчивые. Смотрит на меня.
– Здравствуй, Аннушка, – говорит она, подходя ко мне.
– Здравствуйте, – говорю я ей, а сама думаю: «Откуда она меня знает? Наверное, какая-то знакомая свекрови».
– Живешь ты лучше других, – говорит она мне, – а вот Богу не молишься.
– А я не знаю, как Богу молиться, – отвечаю я.
– Читай хотя бы «Отче наш» и «Богородицу».
– Да я и это не знаю, – отвечала я.
– Садись на пенек, я тебе скажу, а ты запишешь.
И она тоже села на пенек, неподалеку от того пенька, на который указала мне.
Мне вдруг стало стыдно, что у меня из сумки выглядывают белые булки, а она, может быть, и хлеба-то черного не имеет. Я достала из сумки две булки и отдала ей.
– Что ты, Аннушка, делаешь, зачем даешь мне? Отнеси своим дочкам.
«Ну конечно, знакомая свекрови, о дочках знает», – пронеслось в моих мыслях.
– Нет, нет, возьмите себе, я вас угощаю. У нас есть, – ответила я и твердо отстранила протянутые было ею мне булки.
– Ну давай, Аннушка, запишем молитвы-то.
Я вынула из сумки тетрадку, которую несла дочке, карандаш и стала записывать под ее диктовку. Когда я кончила писать, она мне сказала:
– А теперь прочти, я проверю, правильно ли ты записала.
Я прочитала.
Она сказала:
– Правильно.
Я подняла на нее глаза, но вместо нее увидела на пеньке мои две булки. Смотрю туда, сюда, вокруг: ее нигде нет, хотя лес был редким. Я как-то сразу невольно заплакала, и мне вдруг стало так легко и светло на душе, как бывало только в детстве. Так, заплаканная, и пришла домой. Увидав меня в таком виде, свекровь заволновалась, но начала меня утешать:
– Не плачь, Аннушка, – не ты первая, не ты последняя. Получила извещение? И другие получают. На все воля Божия. Бог тебя не оставит – проживем.
– Вот мое извещение, – ответила я, показывая ей тетрадку; опять заплакала и рассказала о встрече в лесу. Свекровь очень удивилась, растрогалась и уверила меня, что у нее нет знакомых, похожих на женщину, встретившуюся мне. И было непонятно, куда исчезла та женщина.
Меня этот случай так поразил, что я стала утром и вечером читать сначала по тетрадке и затем наизусть «Отче наш» и «Богородицу». А потом стала заходить по дороге на работу или с работы в храм.
Однажды по делу мне пришлось быть во Владыкине. Проходя неподалеку от храма и увидев, что он открыт, я зашла в него. На северной стене храма я увидела икону, изображавшую во весь рост святую женщину. Что-то знакомое вспомнилось мне. Где я видела эту женщину? И никак не могла вспомнить.
– Чей это образ? – спросила я, обращаясь к одной молящейся.
– Это Анна Кашинская, – ответила она мне.
– Господи! Это же мой Ангел Хранитель!
Я сразу вспомнила все: осенний вечер, лес, женщину, две булки на пеньке... Я упала на колени перед образом и всей душой, всем сердцем благодарила Анну Кашинскую за то, что она пришла ко мне там, в лесу... и вновь напомнила об этом здесь своей иконой. И тут же в моем сознании, как молния, сверкнули две мысли: надо крестить дочек и молиться, молиться... Молиться за дочек, за мужа, за свекровь, за тех, кто на войне, за Родину, за всех.
Дочек я крестила и стала систематически ходить в церковь. И я совсем не ожидала, что там я узнаю так много доброго, светлого и совершенно необходимого людям, без чего они не могут нормально жить.
Война окончилась. Муж вернулся цел и невредим. В нашей семье еще бо́льшие мир и благодать. Так я пришла к вере в Бога, к надежде на Него, к настоящей любви. Эту радость теперь у меня никто и ничто не отнимет.
Рассказчица замолчала. Ее собеседницы тоже молчали и задумчиво смотрели на безбрежное море...
«Пес я буду...»
Была нелетная погода. Пассажиры в ожидании заполнили вестибюль шереметьевского аэропорта. В одном уголке на скамьях разместились отдельной группой человек двадцать: люди сравнительно молодые, в пределах сорокалетнего возраста, и среди них один старик – лет около восьмидесяти. Зашел разговор об ожидании отлета.
– Хуже нет: ждать да догонять, – сказал кто-то.
– Это правильно, – ответил другой, – мне кажется, что самое нудное состояние есть состояние ожидания неопределенного отлета.
– Я с вами не согласен, – отозвался старик, – одно из неприятнейших состояний – это быть безработным. Ваше поколение счастливо – оно не представляет себе, что это значит, а вот мне пришлось быть в таком положении, и я вам скажу, что оно не идет ни в какое сравнение с ожиданием летной погоды, когда у вас в кармане билет на лучший советский лайнер.
– Расскажите, когда это было и как вы жили безработным, – раздалось сразу несколько голосов, – нам это не только интересно, но, возможно, и полезно.
– Извольте, я кое-что могу рассказать, только мой рассказ для одних явится неожиданным, а для некоторых, может быть, даже неприятным.
Такой ответ старика еще более заинтриговал пассажиров, и все наперебой стали его просить рассказать. Старик помолчал, как бы обдумывая, что говорить, а потом начал.
– Я был безработным в 1926 году, когда в полном расцвете был нэп. Мне запомнилась одна карикатура в тогдашней газете «Вечерняя Москва» или «Гудок». Изображен был памятник Минину и Пожарскому, кругом дым. Под карикатурой помещен следующий диалог:
Было очень тяжело осознавать, что люди специальностей, сходных с моею, находясь на работе, пользуются всем этим, а я только хожу и смотрю на это изобилие. Я мог купить лишь самое скудное из пищевых продуктов, и то лишь благодаря тому, что получал пособие по безработице в размере пятнадцати рублей в месяц. О покупке чего-либо из промтоваров можно было только мечтать. Мой отец получал небольшую зарплату. Это несколько облегчало мое положение, но до невыносимости переживалось, что я, двадцатилетний парень, который должен был бы помогать отцу, сижу на его шее и осложняю жизнь семьи.
Воскресенские (Иверские) ворота с Иверской часовней. Фотография нач. XX в.
А, пожалуй, самым страшным для меня было ощущение отрешенности от работы, какой-то неприкаянности, лежавшей тяжелым камнем на сердце. Дни тянулись томительно долго. Раз в месяц я ходил отмечаться на бирже труда, но каждое такое посещение лишь отягчало мое состояние: на горизонте не было никакой надежды на скорое получение работы. Наоборот, число безработных по моей специальности увеличивалось, по другим специальностям и даже по подсобным рабочим тоже стояли большие очереди у окон биржи труда. Положение становилось просто кошмарным.
Мне кажется, теперь вам понятно, что лучше: быть безработным или ожидать летной погоды. На этом я, пожалуй бы, закончил свой рассказ, но хочется дополнить его необычным случаем, оставившим глубокий след во всей моей последующей жизни.
Было начало сентября. В подавленном состоянии я сидел однажды дома. Во входную дверь постучали. Я отворил. Передо мной стояла прямая, бодрая старуха. На голове платок, повязанный по-монашески. Лицо круглое, большие выразительные глаза с глубоко проникающим взором. Длинная одежда. В руке костыль, котомка сзади. Во всем ее облике виделась необыкновенная крепость и воля. Старуха вошла в кухню, положила три поклона с крестным знамением перед иконой, поклонилась мне и сказала:
– Дай мне, мо́лодец, испить воды.
Я почерпнул ковшом воды в кадке (водопровода тогда у нас еще не было) и подал старухе. Она опять перекрестилась и, сделав три больших глотка, возвратила мне ковш.
– Что, мо́лодец, тяжело на сердце-то?
Я смутился, не зная, что ответить.
– Плохо без работы, – продолжала старуха, – а ты не отчаивайся, пойди к Иверской, поставь за пятачок свечку перед иконой Богоматери и помолись усердно, со слезами. Пес я буду, если Божия Матерь тебе не поможет. Даст Она тебе работу.
С этими словами старуха перекрестилась на икону и, сказав: «Спаси тя Христос за корец воды», – вышла.
Я был ошеломлен и не знал, что делать, но машинально бросился за ней и спросил:
– Как ваше имя?
– Странница Пелагеюшка, – ответила она, удаляясь.
Поняв, что разговор окончен, я стоял в раздумье.
– Хуже нет: ждать да догонять, – сказал кто-то.
– Это правильно, – ответил другой, – мне кажется, что самое нудное состояние есть состояние ожидания неопределенного отлета.
– Я с вами не согласен, – отозвался старик, – одно из неприятнейших состояний – это быть безработным. Ваше поколение счастливо – оно не представляет себе, что это значит, а вот мне пришлось быть в таком положении, и я вам скажу, что оно не идет ни в какое сравнение с ожиданием летной погоды, когда у вас в кармане билет на лучший советский лайнер.
– Расскажите, когда это было и как вы жили безработным, – раздалось сразу несколько голосов, – нам это не только интересно, но, возможно, и полезно.
– Извольте, я кое-что могу рассказать, только мой рассказ для одних явится неожиданным, а для некоторых, может быть, даже неприятным.
Такой ответ старика еще более заинтриговал пассажиров, и все наперебой стали его просить рассказать. Старик помолчал, как бы обдумывая, что говорить, а потом начал.
– Я был безработным в 1926 году, когда в полном расцвете был нэп. Мне запомнилась одна карикатура в тогдашней газете «Вечерняя Москва» или «Гудок». Изображен был памятник Минину и Пожарскому, кругом дым. Под карикатурой помещен следующий диалог:
Пожарский: Опять в дыму весь горизонт,Карикатура запомнилась как ярко отражавшая начало восстановления городского хозяйства Москвы после разрухи. Промышленность и торговля быстро возрождались и расширялись. Но безработица была большая, осложнявшаяся приливом в Москву населения из деревень и других городов. Полки в магазинах буквально ломились от изобилия всевозможных промтоваров и продуктов высокого качества, без каких-либо примесей. На рынках и огромных базарах тоже полно всякой всячины по магазинным и даже более низким ценам.
Уж не враги ль добычу шарят?
Минин: Нет, князь, в Москве идет ремонт,
Асфальт в котлах больших то варят.
Пожарский: А кто подрядчик у них тут,
С рабочим возится народом?
Минин: Вишь, нэпом, князь, его зовут,
Из басурман, наверно, родом.
Было очень тяжело осознавать, что люди специальностей, сходных с моею, находясь на работе, пользуются всем этим, а я только хожу и смотрю на это изобилие. Я мог купить лишь самое скудное из пищевых продуктов, и то лишь благодаря тому, что получал пособие по безработице в размере пятнадцати рублей в месяц. О покупке чего-либо из промтоваров можно было только мечтать. Мой отец получал небольшую зарплату. Это несколько облегчало мое положение, но до невыносимости переживалось, что я, двадцатилетний парень, который должен был бы помогать отцу, сижу на его шее и осложняю жизнь семьи.
А, пожалуй, самым страшным для меня было ощущение отрешенности от работы, какой-то неприкаянности, лежавшей тяжелым камнем на сердце. Дни тянулись томительно долго. Раз в месяц я ходил отмечаться на бирже труда, но каждое такое посещение лишь отягчало мое состояние: на горизонте не было никакой надежды на скорое получение работы. Наоборот, число безработных по моей специальности увеличивалось, по другим специальностям и даже по подсобным рабочим тоже стояли большие очереди у окон биржи труда. Положение становилось просто кошмарным.
Мне кажется, теперь вам понятно, что лучше: быть безработным или ожидать летной погоды. На этом я, пожалуй бы, закончил свой рассказ, но хочется дополнить его необычным случаем, оставившим глубокий след во всей моей последующей жизни.
Было начало сентября. В подавленном состоянии я сидел однажды дома. Во входную дверь постучали. Я отворил. Передо мной стояла прямая, бодрая старуха. На голове платок, повязанный по-монашески. Лицо круглое, большие выразительные глаза с глубоко проникающим взором. Длинная одежда. В руке костыль, котомка сзади. Во всем ее облике виделась необыкновенная крепость и воля. Старуха вошла в кухню, положила три поклона с крестным знамением перед иконой, поклонилась мне и сказала:
– Дай мне, мо́лодец, испить воды.
Я почерпнул ковшом воды в кадке (водопровода тогда у нас еще не было) и подал старухе. Она опять перекрестилась и, сделав три больших глотка, возвратила мне ковш.
– Что, мо́лодец, тяжело на сердце-то?
Я смутился, не зная, что ответить.
– Плохо без работы, – продолжала старуха, – а ты не отчаивайся, пойди к Иверской, поставь за пятачок свечку перед иконой Богоматери и помолись усердно, со слезами. Пес я буду, если Божия Матерь тебе не поможет. Даст Она тебе работу.
С этими словами старуха перекрестилась на икону и, сказав: «Спаси тя Христос за корец воды», – вышла.
Я был ошеломлен и не знал, что делать, но машинально бросился за ней и спросил:
– Как ваше имя?
– Странница Пелагеюшка, – ответила она, удаляясь.
Поняв, что разговор окончен, я стоял в раздумье.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента