Михановский Владимир
Велосипед
Я работаю в Институте времени. Выбить командировку у нас – дело непростое. Шеф всю душу вымотает, прежде чем выяснит, зачем тебе понадобилось в такой-то век и такую страну: может, просто поразвлечься в садах Семирамиды или Версаля или потолкаться по улочкам древних Афин, протиснуться в переполненный Колизей, а то, как придумал у нас один умник, переодеться моряком и прыгнуть на палубу небезызвестной «Санта-Марии», чтобы полюбоваться, видите ли, на Христофора Колумба, после чего великий мореплаватель никак не мог толком добиться, откуда на палубе взялся лишний матрос. Представляете, какая морока была хроноскопистам, пока они стерли из памяти Колумба этот неприятный эпизод?
Нет, у меня был серьезный, вполне научный повод для командировки, и я был уверен: директор мне не откажет.
Дело в том, что, изучая старинные хроники и кинохроники, роясь в пыльных, пропахших мышами архивах, изучая полуистлевшие подшивки газетных и платежных ведомостей, изучая протоколы одного высокоученого заседания, речь о котором ниже, я открыл… Не поверите!
И все-таки… По разным отрывочным сведениям и глухим намекам можно было, кажется, понять, что велосипед, дивная машина, которой пользуются почти сплошь все мои современники, был открыт еще в седой древности, но благодаря царствовавшим невежеству и волоките при оформлении изобретений это полезнейшее для человечества приспособление пришлось заново изобретать в конце XVIII века.
Конечно, шеф тут же дал командировку в нужную местность и нужный век. Более того, он разрешил мне взять с собой в глубокое прошлое компактный аппарат видеозаписи, вмонтированный в браслет, который я и надел на левую руку. В правое ухо вдел серьгу – закамуфлированный микрофон.
– Если вам посчастливится отыскать в толще веков этот позорный для человечества эпизод, зафиксируйте его на видеонить, – сказал мне директор на прощание. – И пусть он послужит уроком для других в наше просвещенное время!
…Я нажал на тормоза и вышел из хронопеда, судя по точке, вспыхнувшей на карте, где-то на окраине древнего города, от которого в мое время остались одни развалины. На оживленных улицах суетился народ, у каждого были дела. Понятно, никто не обращал на меня внимания: одет я был соответственно эпохе. На этот раз, однако, меня не интересовал ни знаменитый театр, которым прославился этот город, ни рынок, ни суд.
Бродя по улицам, я искал его, ЕГО – изобретателя. Ведь именно этот день был назван в старинном протоколе. Значит, он должен быть где-то здесь, в уличной толчее. И, представьте себе, я не ошибся: мне неслыханно повезло. Из-за ближайшего угла передо мною появилась фигура юноши с громоздким грузом на плечах.
Сердце мое учащенно забилось: в заботливо обмотанной чем-то ноше угадывались два восхитительных круга, которые могли означать только одно велосипедные колеса.
Я следовал за юношей, стараясь не терять его из виду. Дальнейшие события зафиксированы на видеонити, которую я представил шефу в качестве отчета о командировке.
…К покосившейся избушке, сложенной из замшелых валунов, выстроилась длинная очередь. Я сразу понял – это изобретатели. В руках у них разнокалиберные свертки, в которых я разглядел все – от наручных солнечных часов до, само собой, перпетуум мобиле.
Над избой я крупным планом заснял вывеску: ЗИПУН. Да, это именно то, что мне нужно. Из древних хроник и протоколов я знал, что ЗИПУН означает Знаменитый Институт Превосходных Усовершенствованных Новинок.
Комиссия, заседающая здесь, должна отделить зерна от плевел, нужные людям изобретения от чепухи и бессмыслицы, которыми, увы, нередко грешат изобретатели.
Юноша скромно пристроился в хвосте очереди, так и не опустив свою драгоценную ношу на землю. Я ходил вокруг, поглаживая левой рукой накладную бороду. Так мне удалось снять изобретателя видеобраслетом в разных ракурсах.
Очередь двигалась невыносимо медленно. Каждый проводил внутри избушки, чудилось мне, целую вечность. Временами оттуда доносились сдавленные крики и пыхтение, а один раз послышался пронзительный визг.
– Зарезали, – вздохнул кто-то из очереди.
– Кого? – испуганно спросил я.
– Не кого, а что, – поправил меня вертлявый субъект с самоходным треножником, а очередь подозрительно посмотрела на меня.
Хотелось пойти в харчевню перекусить, но я боялся пропустить то, ради чего, собственно, пронзив временной континиум, прибыл сюда.
Наконец подошла очередь моего парня. Он тяжело вздохнул, поправил груз, укутанный, как я выяснил, в козьи шкуры, и, нагнувшись, решительно толкнул приземистую дверь.
Пойти за ним я, естественно, не мог, чтобы не нарушать чистоту эксперимента. Но это не имело значения – переключить видеобраслет в режим инфравидения было делом одной секунды. Теперь я все видел на микроэкране и, конечно, слышал с помощью серьги-микрофона.
Председатель и члены комиссии восседали за длинным столом; заикаясь от смущения, молодой человек поприветствовал их, затем освободил от шкур и опустил на пол свое изобретение. Оно состояло из неуклюже, но прочно сколоченной рамы, двух тележных колес, между которыми свисала колодезная цепь, и почти новенького кожаного седла, явно снятого с лошади.
– Вот, – сказал он, – изобрел.
– А на кой это надо? – нахмурился председатель комиссии.
– Эта штука получше, чем тройка вороных! – с энтузиазмом воскликнул изобретатель. – Она может заменить и лошадь обыкновенную, и верблюда, и дромадера, и онагра, и…
– Короче! – рявкнул председатель, да так, что его было слышно даже снаружи. Старушка, принесшая механический колобок, мелко перекрестилась.
– Короче, это велосипед. Он может заменить любое четвероногое, на котором ездят верхом, – закончил молодой человек.
Члены комиссии воззрились на двухколесную диковинку, которую придерживал за руль изобретатель.
– Это как же прикажете понимать вас, голубчик? – нарушил тягостную паузу сидящий рядом с председателем комиссии старичок, смахивающий на вяленую воблу. – Как гласит известный закон, конь и о четырех ногах, да спотыкается. А у вашего верблюда только два колеса. И потому любой, кто залезет на него, тут же свалится наземь.
Члены комиссии удовлетворенно закивали, соглашаясь с хорошо аргументированной речью старичка, а златокудрая зипунка с прической «конский хвост» что-то занесла в протокол.
Я изменил фокусное расстояние инфраобъектива и увидел не очень ровно обрезанный по краям пергаментный лист, по которому юная дева бойко водила гусиным пером. Неужели это тот самый пергамент, который я изучал в архиве?!
– Короче, ездить на этой штуке нельзя, – подытожил председатель комиссии, нахмурив брови. – Забирайте и падайте сколько хотите.
– Зря боитесь! – возразил изобретатель, у которого прошла первая оторопь, и ласково погладил свое детище. – Разрешите, я продемонстрирую вам… – И он закинул ногу, намереваясь вскочить в седло велосипеда.
– Оставьте ваши цирковые номера! – рявкнул председатель. – Здесь не арена, а Знаменитый Институт. И нас интересуют только усовершенствованные новинки.
– Вам хоть известно, что такое равновесие, молодой человек? – спросил воблообразный.
– Известно.
– Ничего вам не известно. Вы невежда, – отчеканил председатель, Ответьте: может телега стоять на двух колесах?
– Но…
– Может табуретка стоять на двух ножках? – продолжал председатель, не давая возразить.
– Но я этого не говорю… – успел вставить изобретатель, когда председатель на несколько мгновений сделал паузу, чтобы глотнуть квасу из общего жбана, стоящего на столе.
– Нет, говорите! – снова повысил голос председатель. – Более того, у вас выходит, что на такой двуногой табуретке можно спокойно сидеть.
– Но если колеса вращать, а это можно сделать с помощью этих вот штуковин – педалей, то тогда в отличие от табуретки… – начал бледный изобретатель.
– Что тогда? – перебил председатель.
– Велосипед поедет.
Зипунка строчила, не поднимая головы.
– Упасть можно и с телеги на четырех колесах. Так-то, молодой человек, назидательно произнес старичок.
– Мы зря спорим, – сказал молодой человек. – Разрешите мне проехаться перед вами на велосипеде, и тогда увидим, кто прав.
– Какова настырность! – зловеще прошелестели члены комиссии, а златокудрая секретарша куснула кончик пера.
– Будь по-вашему! – сказал вдруг председатель комиссии и хлопнул по столу так, что все вздрогнули, а жбан подскочил на добрый вершок, расплескав квас. Мы пойдем на этот эксперимент. Если он провалится, пеняйте на себя.
Молодой человек, воспрянувший духом, закинул было ногу, намереваясь вскочить в седло велосипеда.
– Верните ногу на место, – прикрикнул председатель. – Эксперимент должен быть поставлен чисто, по всем правилам науки. Мы будем исходить из принципа Галилея, – поднял он вверх палец. – Надеюсь, великий Галилей для вас достаточный авторитет?
– Достаточный, – прошептал изобретатель.
– Отлично, – сказал председатель. – Так и запиши!
Зипунка еще ниже склонилась над протоколом. Гусиное перо скользило по пергаменту так быстро, что звук его напоминал скрип несмазанной телеги – той самой, которая несколько раз упоминалась членами комиссии.
– Давай теперь ты, – обратился председатель к старичку, который все время порывался вскочить.
Тоненькая зипунка, оторвавшись от протокола, хотела что-то сказать, но глянула на изобретателя и промолчала, ограничившись вздохом.
Старичок встал, откашлялся, зашамкал:
– Согласно принципу относительности, недавно сформулированному Галилео Галилеем, безразлично, движется ли река вдоль берега или берег вдоль реки, и потому…
Мне показалось, что зипунка прошептала: «Нельзя же все понимать так буквально».
– Ясно, – прервал его председатель. – Все небось в школе учились. Приступим к делу. Подъем! – скомандовал он и первым вышел из-за стола.
Члены комиссии выстроились председателю в затылок, образовав колонну.
– Садись на свой велосипед, – обратился председатель к молодому человеку. – Только не вздумай двинуться с места. Перемещаться будем мы.
Ошалевший изобретатель взгромоздился на велосипед. Желтое седло жалобно заскрипело.
В тот момент по сигналу своего шефа все двинулись гуськом мимо изобретателя. Последней шла зипунка, искоса сочувственно поглядывавшая на изобретателя.
Каким-то чудом бедняга-изобретатель несколько мгновений удерживался в равновесии, отчаянно поворачивая руль то вправо, то влево, но затем с грохотом рухнул на пол в полном соответствии с законом всемирного тяготения сэра Исаака Ньютона. Хотя закон к тому времени еще не был открыт, но действовал, как я убедился, исправно.
Колонна остановилась.
– Так-то, молодой человек, – назидательно произнес председатель, стоя над поверженным изобретателем. – Теперь вам ясно, кто из нас прав? Изобретатель промычал что-то нечленораздельное, делая попытку подняться.
– А вы не отчаивайтесь, – продолжал вкрадчиво председатель комиссии и протянул изобретателю руку. – Мы вам поможем. Недаром наше знаменитое учреждение призвано совершенствовать технические новинки. Я предлагаю присобачить, а точнее прилошадить, к велосипеду третье колесо.
– Зачем? – простонал молодой человек.
– Машина тем самым получит устойчивость, а вы соавтора, – пояснил председатель.
Изобретатель пнул на прощание ногой свое детище, пулей выскочил из избы, хлопнул дверью.
– Еще один отмучился, болезный, – мелко перекрестила его вслед старушка с механическим колобком.
По решению высокоученой комиссии двухколесный мустанг был выброшен на свалку ввиду его полной практической непригодности… В это время проходил по двору сынишка председателя комиссии. Сорванца заинтересовал странный предмет. Мальчик быстро понял назначение седла и педалей, ибо был от природы смышлен, а кроме того, еще не успел выучить принцип Галилея.
После нескольких неудачных попыток он вскочил в седло и весело покатил по двору, распевая во все горло веселую песенку. Текст ее и музыка, передаваясь от поколения к поколению, почти не изменившись, сохранились до наших дней. Ее может услышать каждый: для этого достаточно включить радио в момент эстрадной передачи.
Но вернемся к велосипеду – удивительному изобретению, с которым явился в комиссию молодой человек.
Судьба изобретения оказалась печальной. Велосипед вследствие неудачных испытаний был захоронен на долгое время. Единственный образец, на котором катался по двору мальчишка, поломался.
Мальчик вырос, выучил принцип Галилея и сменил папашу на его ответственном посту.
Что же касается изобретателя, то в хрониках он больше не упоминался…
* * *
Я без происшествий добрался до хронопеда, который спрятал в загородной роще, и благополучно вернулся в свое время. И знаете, что меня больше всего обрадовало: поток велосипедов на улицах и площадях. Теперь я смотрел на них другими глазами…
Потом, хорошо отдохнув – путешествия во времени, как вы знаете, очень утомительны, – я отправился в центральный архив. Теперь я читал протокол заседания зипунской комиссии совсем другими глазами. Снова передо мной на столе лежал старинный пергамент, торопливо исписанный гусиным пером.
Златокудрая зипунка, ведшая протокол, оказалась отчаянно смелой: она занесла в протокол, помимо всего, что происходило перед ее глазами, еще и то, что думает о председателе и членах почтенной комиссии. Увы, под страхом сурового наказания она не имела права голоса и свои мысли могла доверить только пергаменту, который председатель подписывал обычно не читая.
Я перечитывал лист за листом и явственно слышал торопливый шорох гусиного пера, похожий на скрип несмазанной телеги, и передо мной возникало лицо златокудрой зипунки с насмешливыми глазами.
Я до сих пор не забыл эту девушку.