Игорь Минаков
Пришелец
1
Грузно припав на передние колеса, автобус остановился. Писатель с сомнением поглядел в забрызганное окно. За ним по-прежнему было раскисшее поле, отороченное неровной каймой дальнего леса. Над полем толпились тучи. Дождь и не думал прекращаться.
– Ну, – сказал водитель. – Будете выходить?
– Куда? – спросил Писатель. – В поле?
– А мне все равно, – буркнул водитель. – Просили на триста третьем, вот и выходите.
– Помилуйте! – взмолился Писатель. – Здесь же ничего нет! Куда я пойду? Ночь скоро…
– Ну не хотите, как хотите, – пожал плечами водитель. – Поехали дальше, мне без разницы.
Водрузив чемоданчик на свободное сиденье, Писатель со вздохом опустился рядом с ним.
В конце концов, сами виноваты, подумал он. Надо было машину присылать.
В гармошку передней двери отчаянно заколотили.
– Какого хрена! – рявкнул водитель.
– Откройте, – всполошился Писатель. – Это за мной… наверное…
– Давно бы так, – проворчал водитель. – А то только время теряешь тут с вами. А у меня маршрутный лист… премия… взнос за холодильник не плочен…
Гармошка с шипением разошлась. Сначала в салоне показался большой и мокрый сложенный зонт, затем его обладатель – юркий человечек в дождевике. Обежав взглядом полупустой салон, человечек заметил поднявшегося Писателя и радостно растянул узкие бледные губы.
– Это вы?!
– Я, – ответил Писатель. – А вы…
– Помреж Петухов. Иннокентий Иванович.
– Рад знакомству, – отозвался Писатель, пожимая неожиданно крепкую, сухую и даже горячую ладонь Помрежа. – Надеюсь, вы с машиной, а то сами понимаете…
– Не волнуйтесь, доставим в лучшем виде, – пообещал помреж Петухов.
Попрощавшись с водителем автобуса, в нетерпении барабанящим твердыми пальцами по проволочной оплетке руля, они выбрались под дождь. Помреж немедленно распахнул зонт. Огромный черный купол отрезал их от небесных хлябей. Словно раздосадованный этим, дождь усилился. Взревев плохо отрегулированным двигателем и обдав остающихся теплой, густой вонью перегоревшей соляры, автобус припустил в сторону города.
– Ну и куда теперь? – спросил Писатель, повертев крупной головой, украшенной благородными, хотя и преждевременными сединами.
Вопрос не был праздным. По обе стороны дороги раскинулись непролазные черноземные грязи. Кроме давно не ремонтированного асфальтового полотна, единственный признак цивилизации – верстовой столб с размытыми цифрами на жестяной табличке.
– Потерпите немного, – ответил Помреж, шмыгая покрасневшим носом. – Транспорт прибудет с минуты на минуту.
– Ага, – отозвался Писатель, не заметивший никаких намеков на приближение какого-либо транспорта. – А в городе, значит, нельзя было встретиться?
– Ни-ни, ни в коем случае, – замотал залысинами Петухов. – Какая в городе встреча? В городе условия неподходящие.
– А здесь, по-вашему, подходящие… – хмыкнул Писатель, извлекая из внутреннего кармана плаща плоскую фляжку. – Будете?
– А что это? – насторожился Помреж.
– Коньяк. Дагестанский. Три звездочки, – обстоятельно пояснил Писатель, свинчивая пробку.
– Нет, увы, – вздохнул Петухов.
– Что так? Врачи запрещают?
– Не врачи, – сказал Помреж и показал острым подбородком куда-то в сторону леса. – Он.
– Тиран, – констатировал Писатель. – Как хотите, а я не откажусь…
– Вы даже не представляете какой, – проговорил Петухов, провожая запрокинутую фляжку голодными глазами. – Гений. Каждое слово – закон!
– Сухой, – откликнулся Писатель, задумчиво разглядывая сосуд с драгоценной влагой – не глотнуть ли еще? – Только на меня он не распространяется.
– Само собой, – покивал Помреж распухшим от насморка носом.
– Так что вы говорили там насчет условий? – продолжил Писатель, убирая фляжку от греха подальше.
– Да, условия, – оживился Петухов. – Вам будет выделен собственный вагончик. Оборудованный, кстати, по последнему слову. Со всеми удобствами. Питание от ресторана. График работы – на ваше усмотрение.
– М-да, условия, что и говорить, льготные, – сказал Писатель. – Как насчет развлечений? Карты, женщины, веселые застолья… Ах да, у вас же сухой закон… Ну а остальное?
Помреж Петухов смотрел на него с недоумением и осуждением. С недоумевающим осуждением и с осуждающим недоумением. Эка их поприжало, подумал Писатель, даже шуток не понимают.
– Ладно, – отмахнулся он. – Я пошутил. Но в город-то можно будет наведываться?
– Нет, товарищ Писатель, – официальным тоном изрек Помреж. – Совершенно исключено. Работать будем круглые сутки. Время поджимает.
– Поджимает, – проворчал Писатель, невольно копируя интонацию давешнего шофера. – А обещанного транспорта, между тем, не видно и не слышно. У меня, к вашему сведению, ботиночки городские, для здешних грязей не приспособленные.
– Действительно, – сказал Помреж, уставившись на замызганные носы писательских ботинок. – Как ни странно… – непонятно к чему добавил он и, отвернувшись, несколько раз со всхлипом хрюкнул в лацкан воротника. – Извините. Они сейчас будут.
– Зря вы отказались от коньяку, – смягчился Писатель. – От простуды самое оно…
Петухов только развел руками. Его собеседник обвел тоскливым взором окрестности. Уходящая в дождящую мглу дорога была пустынна в обе стороны. Зато над зубчатой кромкой леса показался размытый силуэт летательного аппарата. Надо же, подумал Писатель, и вертолет у них есть! Что же, не могли на станцию его прислать? Два часа пришлось трястись в раздрызганном «ЛиАЗе»…
– О, вот и они!.. Сюда! Сюда!
Помреж сунул Писателю зонт, а сам принялся подпрыгивать и размахивать руками, как будто боялся, что летчик их не заметит. Вертолет придвинулся, и сразу стал слышен гул рассекающих дождь лопастей. Правда, самих винтов видно не было. Да и внешние обводы вертолета не вызвали у Писателя никаких ассоциаций. Налетел тугой, горячий ветер. Зонт в руках Писателя забился как птица, жаждущая свободы. Писатель попытался сложить его, но у него ничего не получилось.
– Ах, вы не умеете! – прокричал Петухов. – Дайте сюда!
Писатель с удовольствием вернул ему диковинную конструкцию. Очутившись в хозяйских руках, зонт словно бы сложился сам собою.
Все по последнему слову, припомнил Писатель.
Вертолет черной тучкой приник к дороге в нескольких десятках метров от них. Гул смолк сразу, без всякого перехода. Горячий ветер иссяк. Снова зашелестел по асфальту нескончаемый дождь. Писатель натянул капюшон, отмахнувшись от услужливо предложенного зонта. Ему не терпелось оказаться внутри вертолета. Петухов побежал вперед. У гладкого, будто полированного вертолетного борта, где незаметно отверзлась полукруглая дверка, он остановился и поманил Писателя.
– Ну, – сказал водитель. – Будете выходить?
– Куда? – спросил Писатель. – В поле?
– А мне все равно, – буркнул водитель. – Просили на триста третьем, вот и выходите.
– Помилуйте! – взмолился Писатель. – Здесь же ничего нет! Куда я пойду? Ночь скоро…
– Ну не хотите, как хотите, – пожал плечами водитель. – Поехали дальше, мне без разницы.
Водрузив чемоданчик на свободное сиденье, Писатель со вздохом опустился рядом с ним.
В конце концов, сами виноваты, подумал он. Надо было машину присылать.
В гармошку передней двери отчаянно заколотили.
– Какого хрена! – рявкнул водитель.
– Откройте, – всполошился Писатель. – Это за мной… наверное…
– Давно бы так, – проворчал водитель. – А то только время теряешь тут с вами. А у меня маршрутный лист… премия… взнос за холодильник не плочен…
Гармошка с шипением разошлась. Сначала в салоне показался большой и мокрый сложенный зонт, затем его обладатель – юркий человечек в дождевике. Обежав взглядом полупустой салон, человечек заметил поднявшегося Писателя и радостно растянул узкие бледные губы.
– Это вы?!
– Я, – ответил Писатель. – А вы…
– Помреж Петухов. Иннокентий Иванович.
– Рад знакомству, – отозвался Писатель, пожимая неожиданно крепкую, сухую и даже горячую ладонь Помрежа. – Надеюсь, вы с машиной, а то сами понимаете…
– Не волнуйтесь, доставим в лучшем виде, – пообещал помреж Петухов.
Попрощавшись с водителем автобуса, в нетерпении барабанящим твердыми пальцами по проволочной оплетке руля, они выбрались под дождь. Помреж немедленно распахнул зонт. Огромный черный купол отрезал их от небесных хлябей. Словно раздосадованный этим, дождь усилился. Взревев плохо отрегулированным двигателем и обдав остающихся теплой, густой вонью перегоревшей соляры, автобус припустил в сторону города.
– Ну и куда теперь? – спросил Писатель, повертев крупной головой, украшенной благородными, хотя и преждевременными сединами.
Вопрос не был праздным. По обе стороны дороги раскинулись непролазные черноземные грязи. Кроме давно не ремонтированного асфальтового полотна, единственный признак цивилизации – верстовой столб с размытыми цифрами на жестяной табличке.
– Потерпите немного, – ответил Помреж, шмыгая покрасневшим носом. – Транспорт прибудет с минуты на минуту.
– Ага, – отозвался Писатель, не заметивший никаких намеков на приближение какого-либо транспорта. – А в городе, значит, нельзя было встретиться?
– Ни-ни, ни в коем случае, – замотал залысинами Петухов. – Какая в городе встреча? В городе условия неподходящие.
– А здесь, по-вашему, подходящие… – хмыкнул Писатель, извлекая из внутреннего кармана плаща плоскую фляжку. – Будете?
– А что это? – насторожился Помреж.
– Коньяк. Дагестанский. Три звездочки, – обстоятельно пояснил Писатель, свинчивая пробку.
– Нет, увы, – вздохнул Петухов.
– Что так? Врачи запрещают?
– Не врачи, – сказал Помреж и показал острым подбородком куда-то в сторону леса. – Он.
– Тиран, – констатировал Писатель. – Как хотите, а я не откажусь…
– Вы даже не представляете какой, – проговорил Петухов, провожая запрокинутую фляжку голодными глазами. – Гений. Каждое слово – закон!
– Сухой, – откликнулся Писатель, задумчиво разглядывая сосуд с драгоценной влагой – не глотнуть ли еще? – Только на меня он не распространяется.
– Само собой, – покивал Помреж распухшим от насморка носом.
– Так что вы говорили там насчет условий? – продолжил Писатель, убирая фляжку от греха подальше.
– Да, условия, – оживился Петухов. – Вам будет выделен собственный вагончик. Оборудованный, кстати, по последнему слову. Со всеми удобствами. Питание от ресторана. График работы – на ваше усмотрение.
– М-да, условия, что и говорить, льготные, – сказал Писатель. – Как насчет развлечений? Карты, женщины, веселые застолья… Ах да, у вас же сухой закон… Ну а остальное?
Помреж Петухов смотрел на него с недоумением и осуждением. С недоумевающим осуждением и с осуждающим недоумением. Эка их поприжало, подумал Писатель, даже шуток не понимают.
– Ладно, – отмахнулся он. – Я пошутил. Но в город-то можно будет наведываться?
– Нет, товарищ Писатель, – официальным тоном изрек Помреж. – Совершенно исключено. Работать будем круглые сутки. Время поджимает.
– Поджимает, – проворчал Писатель, невольно копируя интонацию давешнего шофера. – А обещанного транспорта, между тем, не видно и не слышно. У меня, к вашему сведению, ботиночки городские, для здешних грязей не приспособленные.
– Действительно, – сказал Помреж, уставившись на замызганные носы писательских ботинок. – Как ни странно… – непонятно к чему добавил он и, отвернувшись, несколько раз со всхлипом хрюкнул в лацкан воротника. – Извините. Они сейчас будут.
– Зря вы отказались от коньяку, – смягчился Писатель. – От простуды самое оно…
Петухов только развел руками. Его собеседник обвел тоскливым взором окрестности. Уходящая в дождящую мглу дорога была пустынна в обе стороны. Зато над зубчатой кромкой леса показался размытый силуэт летательного аппарата. Надо же, подумал Писатель, и вертолет у них есть! Что же, не могли на станцию его прислать? Два часа пришлось трястись в раздрызганном «ЛиАЗе»…
– О, вот и они!.. Сюда! Сюда!
Помреж сунул Писателю зонт, а сам принялся подпрыгивать и размахивать руками, как будто боялся, что летчик их не заметит. Вертолет придвинулся, и сразу стал слышен гул рассекающих дождь лопастей. Правда, самих винтов видно не было. Да и внешние обводы вертолета не вызвали у Писателя никаких ассоциаций. Налетел тугой, горячий ветер. Зонт в руках Писателя забился как птица, жаждущая свободы. Писатель попытался сложить его, но у него ничего не получилось.
– Ах, вы не умеете! – прокричал Петухов. – Дайте сюда!
Писатель с удовольствием вернул ему диковинную конструкцию. Очутившись в хозяйских руках, зонт словно бы сложился сам собою.
Все по последнему слову, припомнил Писатель.
Вертолет черной тучкой приник к дороге в нескольких десятках метров от них. Гул смолк сразу, без всякого перехода. Горячий ветер иссяк. Снова зашелестел по асфальту нескончаемый дождь. Писатель натянул капюшон, отмахнувшись от услужливо предложенного зонта. Ему не терпелось оказаться внутри вертолета. Петухов побежал вперед. У гладкого, будто полированного вертолетного борта, где незаметно отверзлась полукруглая дверка, он остановился и поманил Писателя.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента