Георгий Ефимович Миронов
Планета Дато
Творчество грузинского вундеркинда глазами русского учёного и поэта
Приятно давать “путёвку в жизнь”, подписывая в печать книгу молодого талантливого человека – поэта, прозаика, начинающего исследователя. “Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами”. И Корпорация “Развитие и Совершенствование” создала этот проект с целью помогать молодым талантам делать первые шаги к читателю, зрителю, слушателю.
Так, автор предыдущей книги этого проекта учащаяся колледжа Сашенька Смирнова без проблем поступила в институт, нашла своих благодарных читателей, услышала первые благожелательные отклики профессиональных критиков.
У книги, которую вы держите в руках, судьба, увы, иная. Юный грузинский поэт, философ, художник, музыкант Дато Крацашвили никогда не возьмёт в руки этот небольшой томик, не услышит отзывов читателей, не поразит вузовских экзаменаторов “книгой о себе”, не прочтёт поклонникам свои стихи в переводе на русский язык из этой книги. Потому что родился Дато в июле 1963 года, а умер в июле 1980. Большинство героев нашего проекта в этом возрасте лишь вступают в жизнь. И, возможно, благодаря книгам проекта, это вступление проходит менее болезненно.
С Дато вышло иначе. Эта книга уже не поможет ему самому лучше понять себя. Но зато она поможет сотням молодых людей на постсоветском пространстве, ощущающих себя частью и своей национальной, и русской, и мировой культуры, на примере жизни Дато научиться вслушиваться в мелодию души другого человека. Красота помогает понять мир, но спасает мир человеческое взаимопонимание.
Эссе Георгия Миронова о Дато – это своего рода горькая и в то же время оптимистичная маленькая повесть о становлении человека. Наверное, трудно понять душу другого человека, если он на несколько десятков лет моложе тебя, живёт в другой стране, пишет стихи на чужом языке… Эта книга свидетельствует о том, что такое понимание возможно; нужно просто с любовью и уважением относиться к другой стране, другой культуре, иному менталитету, иным возрастным или национальным пристрастиям…
Сегодня это называют модным словом “толерантность”. Но смысл всё тот же, что и сотни лет назад – понять и полюбить.
Именем грузинского поэта и художника, прожившего на свете всего семнадцать лет, в 1988 году названа малая планета. А был он, при всей своей гениальности, обыкновенным мальчиком с планеты Земля. Но и не совсем обыкновенным. В полтора года начал рисовать, в 13 лет – написал свой первый автопортрет, в 15 лет в художественной школе его полушутя звали “профессором”, а за год до смерти в тбилисском Доме творчества ему вручили первую премию – приз “Венера” за лучшую живописную композицию.
К сожалению, по объективным причинам мы не можем в этой книге привести репродукции с картин Дато Крацашвили. А ещё он сочинял музыку, совсем не по-детски размышлял о смысле жизни в своих дневниках и писал очень зрелые стихи – о жизни, о природе, о людях, о любви. Я очень надеюсь, что, прочитав книгу Георгия Миронова и его переводы стихов Дато, вы непросто приблизите грузинского вундеркинда к своему сердцу, но начнёте лучше понимать и себя, и живущих рядом с вами людей.
Так, автор предыдущей книги этого проекта учащаяся колледжа Сашенька Смирнова без проблем поступила в институт, нашла своих благодарных читателей, услышала первые благожелательные отклики профессиональных критиков.
У книги, которую вы держите в руках, судьба, увы, иная. Юный грузинский поэт, философ, художник, музыкант Дато Крацашвили никогда не возьмёт в руки этот небольшой томик, не услышит отзывов читателей, не поразит вузовских экзаменаторов “книгой о себе”, не прочтёт поклонникам свои стихи в переводе на русский язык из этой книги. Потому что родился Дато в июле 1963 года, а умер в июле 1980. Большинство героев нашего проекта в этом возрасте лишь вступают в жизнь. И, возможно, благодаря книгам проекта, это вступление проходит менее болезненно.
С Дато вышло иначе. Эта книга уже не поможет ему самому лучше понять себя. Но зато она поможет сотням молодых людей на постсоветском пространстве, ощущающих себя частью и своей национальной, и русской, и мировой культуры, на примере жизни Дато научиться вслушиваться в мелодию души другого человека. Красота помогает понять мир, но спасает мир человеческое взаимопонимание.
Эссе Георгия Миронова о Дато – это своего рода горькая и в то же время оптимистичная маленькая повесть о становлении человека. Наверное, трудно понять душу другого человека, если он на несколько десятков лет моложе тебя, живёт в другой стране, пишет стихи на чужом языке… Эта книга свидетельствует о том, что такое понимание возможно; нужно просто с любовью и уважением относиться к другой стране, другой культуре, иному менталитету, иным возрастным или национальным пристрастиям…
Сегодня это называют модным словом “толерантность”. Но смысл всё тот же, что и сотни лет назад – понять и полюбить.
Именем грузинского поэта и художника, прожившего на свете всего семнадцать лет, в 1988 году названа малая планета. А был он, при всей своей гениальности, обыкновенным мальчиком с планеты Земля. Но и не совсем обыкновенным. В полтора года начал рисовать, в 13 лет – написал свой первый автопортрет, в 15 лет в художественной школе его полушутя звали “профессором”, а за год до смерти в тбилисском Доме творчества ему вручили первую премию – приз “Венера” за лучшую живописную композицию.
К сожалению, по объективным причинам мы не можем в этой книге привести репродукции с картин Дато Крацашвили. А ещё он сочинял музыку, совсем не по-детски размышлял о смысле жизни в своих дневниках и писал очень зрелые стихи – о жизни, о природе, о людях, о любви. Я очень надеюсь, что, прочитав книгу Георгия Миронова и его переводы стихов Дато, вы непросто приблизите грузинского вундеркинда к своему сердцу, но начнёте лучше понимать и себя, и живущих рядом с вами людей.
С.В.Баранова, профессор, действительный член Европейской Академии (Париж), профессор Мальтийского университета, почётный доктор Открытого Средиземноморского университета (Рим), Президент Корпорации “Развитие и Совершенствование”
Маленький принц с планеты Дато
Я охотно начал бы эту грустную и удивительную историю жизни и открытия мира грузинским юношей Дато Крацашвили как волшебную сказку. Я хотел бы начать так:
“Жил да был Маленький принц. Он жил на планете, которая была чуть больше его самого…”
Потом я раскрыл бы том “Маленького принца” Антуана де Сент-Экзюпери и выписал из этой прекрасной сказки такие слова: “Я знал, что кроме таких больших планет, как Земля, Юпитер, Марс, Венера, существуют ещё сотни других и среди них такие маленькие, что их даже в телескоп трудно разглядеть. Когда астроном открывает такую планетку, он даёт ей не имя, а просто номер. Например, астероид 3251. У меня есть серьёзные основания полагать, что Маленький принц прилетел с такой планетки…”
Яркий талант – как звезда в ночи, он ярок и непривычен. Трудно поверить в его земное происхождение. Может быть, гении рождаются на других планетах, хотя бы и совсем маленьких? Как яркие астероиды проносятся они над планетой Земля, словно высвечивая людям их жизненный путь: ради чего стоит жить, а ради чего – не стоит… И возвращаются на свои маленькие планеты. А память о них остаётся в нас веками…
Именем грузинского художника и поэта Дато Крацашвили названа в 1988 году малая планета, и такое звёздно-сказочное начало было бы вполне к месту для рассказа о его жизни, яркой и до боли короткой.
Если бы не был он при всей своей необычайной одарённости самым обыкновенным мальчиком с самой обыкновенной планеты Земля, правда, другой такой планеты, судя по всему, нет. Нет, не было и не будет другого такого же – человека, художника, поэта, – как Дато Крацашвили. Это неверно, что незаменимых нет.
Каждый человек – особый мир. Гибнет человек – гибнет и его мир. Навсегда. Чем крупнее, значительнее личность человека, тем крупнее и его мир. Когда умирает гений, рушится мироздание… Нет, не на маленькой планете, затерявшейся во Вселенной, родился Дато Крацашвили, а на огромной планете Земля. И был он самым обыкновенным мальчишкой. Тыкался лбом в материнские руки, ожидая ласки. Восхищался отцом – музыкантом, журналистом, человеком, чьи руки извлекали чудесную музыку из трубы и могли построить дом и вырастить виноград… Был заботлив и нежен к бабушке. Он ходил по улицам Тбилиси, дружил и ссорился (иногда – и дрался, как все нормальные мальчишки) со своими сверстниками. Как и положено нормальному мальчишке, в 16 лет влюбился, и был счастлив, потому что лучше его избранницы в мире не было. Он наспех делал уроки и самозабвенно играл в футбол. Он умел быть весёлым и грустным, легкомысленным и мудрым. Не правда ли, только мудрые люди одинаково любят и солнце, и дождь?
И в то же время, он многое делал не так, как другие. Он начал рисовать в полтора(!) года. В 13 лет написал свой первый автопортрет, – ему было интересно заглянуть в себя и узнать: кто он, с какой планеты, ради чего живёт на земле… А в 15 лет уже получил учёное звание профессора… Да-да, не удивляйтесь. На одном из занятий в художественном училище им. Я.Николадзе он на глазах однокурсников написал работу “Туманный день” и получил за неё пятерку и… шутливое прозвище “профессора” от настоящего профессора живописи Урушадзе. Согласитесь, такая шутка дорогого стоит… Уже в 1979 г. на выставке в Доме творчества в Тбилиси он получил приз “Венера” за лучшую композицию “Дождливый день”.
Он многое делал не так, как другие. Он окончил восемь классов 3-й экспериментальной средней школы и семь классов музыкальной десятилетки им. В.Сараджинишвили при Тбилисской консерватории. Такой факт биографии был у многих. Но Дато ещё и сочинял музыку. По воспоминаниям близких и друзей, часто музицировал, создавал мелодии, порой, сложные композиции, за инструментом, импровизировал… А нотных записей его композиций не сохранилось. Успеется… Он ведь собирался жить долго и написать много музыки. Ведь музыка и живопись – как родные сёстры, им так хорошо рядом. А поэзия? Разве она не сестра живописи и музыке? Пусть будет вместе с ними… В 15 лет он начал писать стихи. И оказалось, что есть многое, что не выразить ни музыкой, ни живописью, – только стихами. Например, любовь…
Он был самым обыкновенным мальчишкой, – вначале с улицы Руставели, потом – с улицы Важа Пшавела. Самым обыкновенным гениальным мальчишкой… Ибо уж очень богато и гармонично одарила его природа, хватило бы на многих. У него есть такое короткое стихотворение:
Его планета – не только в космосе. Она в картинах и рисунках, в стихах и воспоминаниях о нём, в многочисленных отзывах, оставленных посетителями его выставок. Есть постоянная экспозиция в музее Дато Крацашвили в Тбилиси: музей открылся в октябре 1985 г., дом для него был построен руками молодёжи Сигнахского района Грузии, земли его предков, были выставки – в Москве, Ленинграде, Тбилиси, Кутаиси и даже Софии. И везде – сотни людей, потрясённых, поражённых, удивлённых, восторженных… В отзывах – точный и тонкий искусствоведческий анализ работ Дато, и признания в любви, и слёзы боли от ранней его смерти.
Вот лишь несколько выписок, имеющих принципиальный характер для оценки творческого наследия и личности Дато. Художник ведь не только таков, каким представляется себе сам, но и таков, каким видят его люди. Дадим им слово[1]:
Давно стало банальностью говорить, что язык живописи понятен всем. Но ведь это реальность – тысячи людей могут сегодня говорить друг с другом на “языке Дато”!
И это не парадокс: работы рано умершего художника поразительно жизненны, жизнеутверждающи, оптимистичны, несмотря на печальную тональность некоторых пейзажей, тревожность портретов, приглушённость цвета натюрмортов. Может быть, это потому, что умер он внезапно, в больнице, после операции.
“Жил да был Маленький принц. Он жил на планете, которая была чуть больше его самого…”
Потом я раскрыл бы том “Маленького принца” Антуана де Сент-Экзюпери и выписал из этой прекрасной сказки такие слова: “Я знал, что кроме таких больших планет, как Земля, Юпитер, Марс, Венера, существуют ещё сотни других и среди них такие маленькие, что их даже в телескоп трудно разглядеть. Когда астроном открывает такую планетку, он даёт ей не имя, а просто номер. Например, астероид 3251. У меня есть серьёзные основания полагать, что Маленький принц прилетел с такой планетки…”
Яркий талант – как звезда в ночи, он ярок и непривычен. Трудно поверить в его земное происхождение. Может быть, гении рождаются на других планетах, хотя бы и совсем маленьких? Как яркие астероиды проносятся они над планетой Земля, словно высвечивая людям их жизненный путь: ради чего стоит жить, а ради чего – не стоит… И возвращаются на свои маленькие планеты. А память о них остаётся в нас веками…
Именем грузинского художника и поэта Дато Крацашвили названа в 1988 году малая планета, и такое звёздно-сказочное начало было бы вполне к месту для рассказа о его жизни, яркой и до боли короткой.
Если бы не был он при всей своей необычайной одарённости самым обыкновенным мальчиком с самой обыкновенной планеты Земля, правда, другой такой планеты, судя по всему, нет. Нет, не было и не будет другого такого же – человека, художника, поэта, – как Дато Крацашвили. Это неверно, что незаменимых нет.
Каждый человек – особый мир. Гибнет человек – гибнет и его мир. Навсегда. Чем крупнее, значительнее личность человека, тем крупнее и его мир. Когда умирает гений, рушится мироздание… Нет, не на маленькой планете, затерявшейся во Вселенной, родился Дато Крацашвили, а на огромной планете Земля. И был он самым обыкновенным мальчишкой. Тыкался лбом в материнские руки, ожидая ласки. Восхищался отцом – музыкантом, журналистом, человеком, чьи руки извлекали чудесную музыку из трубы и могли построить дом и вырастить виноград… Был заботлив и нежен к бабушке. Он ходил по улицам Тбилиси, дружил и ссорился (иногда – и дрался, как все нормальные мальчишки) со своими сверстниками. Как и положено нормальному мальчишке, в 16 лет влюбился, и был счастлив, потому что лучше его избранницы в мире не было. Он наспех делал уроки и самозабвенно играл в футбол. Он умел быть весёлым и грустным, легкомысленным и мудрым. Не правда ли, только мудрые люди одинаково любят и солнце, и дождь?
И в то же время, он многое делал не так, как другие. Он начал рисовать в полтора(!) года. В 13 лет написал свой первый автопортрет, – ему было интересно заглянуть в себя и узнать: кто он, с какой планеты, ради чего живёт на земле… А в 15 лет уже получил учёное звание профессора… Да-да, не удивляйтесь. На одном из занятий в художественном училище им. Я.Николадзе он на глазах однокурсников написал работу “Туманный день” и получил за неё пятерку и… шутливое прозвище “профессора” от настоящего профессора живописи Урушадзе. Согласитесь, такая шутка дорогого стоит… Уже в 1979 г. на выставке в Доме творчества в Тбилиси он получил приз “Венера” за лучшую композицию “Дождливый день”.
Он многое делал не так, как другие. Он окончил восемь классов 3-й экспериментальной средней школы и семь классов музыкальной десятилетки им. В.Сараджинишвили при Тбилисской консерватории. Такой факт биографии был у многих. Но Дато ещё и сочинял музыку. По воспоминаниям близких и друзей, часто музицировал, создавал мелодии, порой, сложные композиции, за инструментом, импровизировал… А нотных записей его композиций не сохранилось. Успеется… Он ведь собирался жить долго и написать много музыки. Ведь музыка и живопись – как родные сёстры, им так хорошо рядом. А поэзия? Разве она не сестра живописи и музыке? Пусть будет вместе с ними… В 15 лет он начал писать стихи. И оказалось, что есть многое, что не выразить ни музыкой, ни живописью, – только стихами. Например, любовь…
Он был самым обыкновенным мальчишкой, – вначале с улицы Руставели, потом – с улицы Важа Пшавела. Самым обыкновенным гениальным мальчишкой… Ибо уж очень богато и гармонично одарила его природа, хватило бы на многих. У него есть такое короткое стихотворение:
Его дорога жизни оказалась очень короткой, она вместилась между двумя июльскими днями – родился 9 июля 1963 г. Умер 13 июля I980 года…
То говоришь, что я ещё дитя,
То удивишься: как успел так много?!
Всё потому, что я спешу, хотя
Мы у начала. И длинна дорога…
Его планета – не только в космосе. Она в картинах и рисунках, в стихах и воспоминаниях о нём, в многочисленных отзывах, оставленных посетителями его выставок. Есть постоянная экспозиция в музее Дато Крацашвили в Тбилиси: музей открылся в октябре 1985 г., дом для него был построен руками молодёжи Сигнахского района Грузии, земли его предков, были выставки – в Москве, Ленинграде, Тбилиси, Кутаиси и даже Софии. И везде – сотни людей, потрясённых, поражённых, удивлённых, восторженных… В отзывах – точный и тонкий искусствоведческий анализ работ Дато, и признания в любви, и слёзы боли от ранней его смерти.
Вот лишь несколько выписок, имеющих принципиальный характер для оценки творческого наследия и личности Дато. Художник ведь не только таков, каким представляется себе сам, но и таков, каким видят его люди. Дадим им слово[1]:
“Ты пройдёшь сквозь время, Дато!”
Кандидат педагогических наук Г. Лабковская
“Каждый уходит отсюда очищенным и просветлённым. То, что Дато дал миру, каждый уносит в своём сердце”.
“Работы Дато – своеобразные сгустки мысли поразительно самостоятельной и мужественной по своему ходу, развитию, воплощению. Это не размышления по поводу увиденного или узнанного, да ещё тем более в искусстве; это самостоятельное, напряжённое, активно-страстное мышление-раздумье, в пульсе которого невозможно ощутить мальчика-подростка или даже юношу. Перед нами феномен исключительно ранней духовной зрелости…”
Канд. искусствоведения, чл. СХ СССР В.Алексеева
“Откуда у такого юного художника такая философская мудрость, такая зрелость? Удивительно! Эта короткая и яркая жизнь вызывает слёзы, восторг, понимание”.
Мама Нади Рушевой Н.Д. Ажикмаа
“Многие его рисунки выходят как бы из моего сердца!.. Особенно интересны натюрморты – они как музыка! Гармония цвета, формы создают настроение и зовут в вечность. Очень интересна и сюрреалистическая серия. Здесь сливаются глубина философа и тонкость художника. Что может быть прекраснее?!”Есть в “Книгах отзывов” записи просто поразительные, лишь прочитав их, понимаешь, как же много художник даёт людям – не только наслаждение, не только очищение, катарсис… Не от возраста художника – от его мудрости зависит, может ли он выполнить одну из главных функций своих – быть учителем и проповедником нравственности… Такие вот записи:
Татьяна Петрова, факультет психологии ЛГУ
“Я очень хочу быть похожей на Дато”.
Наташа, учащаяся 1Б класса 538 школы
“До сих пор у меня не было, как это называется, идеала. Но теперь он есть. Дато – это человек в полном смысле этого слова!”
Учащаяся 10 класса 569 школы г. Москва
“Дато помогает понять и полюбить жизнь”.
“Он сумел за 17 лет прожить и понять целое поколение!”
“Он помог мне понять молодое поколение и отнестись к нему с большим уважением”.Юный грузинский художник, прожив краткую, как молния, жизнь, успел помочь тысячам людей, живущим в Канаде и Ленинграде, Томске и Лондоне, Москве и Петрозаводске понять что-то новое в их жизни, в них самих, в других людях, в своём и иных поколениях.
Давно стало банальностью говорить, что язык живописи понятен всем. Но ведь это реальность – тысячи людей могут сегодня говорить друг с другом на “языке Дато”!
И это не парадокс: работы рано умершего художника поразительно жизненны, жизнеутверждающи, оптимистичны, несмотря на печальную тональность некоторых пейзажей, тревожность портретов, приглушённость цвета натюрмортов. Может быть, это потому, что умер он внезапно, в больнице, после операции.
I. Заглянуть в себя
Предчувствие смерти у него было – каждый художник и поэт задумывается об этих вечных проблемах – проблемах жизни и смерти, и в стихах это предчувствие находило, порой, поразительное (с точки зрения нашего, сегодняшнего, знания дальнейших событий) воплощение. Живопись же была печальной или радостной, но – жизненной.
В ней не было предощущения близкой смерти. Он собирался жить долго и счастливо, с любовью к людям, земле грузинской, винограду, старым домам и чинарам, тбилисским улицам и деревенским собакам…
Он собирался жить долго – рядом с бабушкой, отцом, матерью – которых бесконечно любил, рядом с друзьями, которые его понимали, с музыкой, которая звучала в его душе, с поэзией, ворвавшейся в его жизнь в 16 лет вместе с первой настоящей любовью и ставшей формой его существования.
Жизнь казалась ему радостной и праздничной, ибо в ней были исповедальность и искренность поэзии, возможность выплеснуть то, что тебя мучает, на холст; проиграть на фортепьяно…
Он вошёл в возраст, когда хочется себя выразить. И он был разносторонне талантлив, а стало быть – имел возможность для самовыражения в искусстве. И в этом отношении правы авторы записей в книге отзывов на его выставке: “Он был счастливым человеком!”
Тем трагичнее его смерть. Ибо он погиб на взлёте. У него не было предощущения конца, как бывает при долгой болезни. Вот почему даже в его грустных живописных композициях прорывается радость бытия. Талант радоваться жизни! Он собирался жить долго. Есть у Дато шутливая серия рисунков “Я и мои друзья в будущем”. Он как бы “проигрывал” варианты будущей жизни. Он был мудр, этот грузинский мальчик. И потому его волновало, не столько кем он будет (художником, поэтом, учителем, философом), сколько каким.
То, каким он хотел бы быть, он не высказывал ни в живописи, ни в поэзии. Но, конечно же, думал об этом. И свидетельство тому – этот шутливый рисунок. Да и действительно, кто в 16 лет всерьёз думает о старости? Итак, шутливый взгляд в будущее. “Художник у мольберта” – вариант судьбы. Старый, лысый маэстро – в руках то ли кисти, то ли дирижёрские палочки, он словно управляет красками, ложащимися на полотно, а руки художника перекрестились над головой, как бывает во время сложных пассажей при игре на фортепьяно. Конечно же, это Дато – живописец и композитор.
Тут – ассоциация первого ряда. Вот вариант более сложный (смотри, разгадывай ребус юного гения) – старый охотник на старой лошади, оба устали от этой езды-жизни; на стволе винтовки – старый ворон; старая собака сопровождает этот забавно-печальный кортеж, на её морде, обращённой к зрителю, написано отвращение к жизни. Может быть и такое будущее? Как застраховаться от него, избежать разочарований, опустошённости, апатии? Только труд, только творчество – спасение?
И тут же (эти рисунки висят в Музее Дато рядом) он “проигрывает” ещё один вариант: на рисунке крупно надпись “Блокнот”, – словно намёк на “нераспечатанные” страницы жизни (мог, дескать, пролистать их, но ограничился одним занятием – живописью). Телефонный круг – циферблат, – это палитра художника. Ещё одна ассоциация: не заменила ли живопись и друзей, любовь, родных… Ибо, тыкая кистью в выдавленную из тюбика краску, ни до кого не дозвонишься…
Он хотел многое понять и уже многое (поразительно многое для своего возраста) понял. Но и загадок оставалось для него достаточно.
Пытаясь понять смысл жизни, глупец смотрит в бинокль за горизонт. Мудрец заглядывает в себя. Редкий художник не пробует себя в автопортрете, особенно в зрелые годы. Вглядитесь на досуге в автопортреты художников разных времён и народов. Они не только свидетельствуют о попытках мастеров уже в зрелые годы понять себя, но и о том, что же они за прожитую жизнь поняли. Вы найдёте в них и философскую мудрость Мастера, вставшего над бытием, и душевную боль художника, жёстко и неудобно чувствующего себя в мире; радость живописца, постигшего праздничность жизни; печаль художника, предчувствующего свою скорую смерть; холодную уверенность, что техническое мастерство – это и есть мудрость; беспокойство знаменитости: созданное стало фактом культурной жизни, но стало ли произведением искусства?
Сколько людей, столько автопортретов, столько радостных и печальных рассказов о времени и о себе. Всего у Дато семь автопортретов. Факт для юного художника примечательный и красноречивый. Он мучительно хочет – прежде всего – понять себя! Видимо, не только ради поиска формы, решения чисто изобразительных задач обращается он к разным техникам, разным манерам (два автопортрета – символические, сюрреалистические, пять – сугубо реалистические).
Как было бы интересно, если бы таких автопортретов оказалось не семь, а семьдесят семь, и они были бы написаны в разные годы, и давали бы возможность увидеть формирование мировоззрения, изменение мироощущения, становление характера на протяжении нескольких десятилетий.
Думаю, останься жив Дато, только его галерея автопортретов вошла бы в историю искусства как поразительной точности и психологизма рассказ о времени, в котором он жил, о человеке, каким он становился, каким сотворял сам себя…
Их, увы, только семь, написанных в 13, 14, 15 лет… Но и эти автопортреты – замечательный материал для будущих биографов Дато.
Вот румяный, чуть улыбающийся, добрый, в добром доме выросший мальчуган, способный на размышление и озорство.
Год спустя – это подросток, уже знающий себе цену, может быть, впервые задумывающийся над сложными проблемами окружающего мира. Похоже, уже и первые неразгаданные загадки тревожат сердце и ум. И первая неудовлетворённость. И стремление к постижению.
Позднее (в его короткой жизни – через эпоху, но всего-то через год-два) он, как мне кажется, именно это состояние своей души передал в стихотворении “Бег”:
Тревожен и печален Дато на этом автопортрете. Тревожно и печально становится у этого полотна Дато и зрителю, даже не знающему трагической биографии художника. А когда её знаешь…
В 16 лет он пишет ещё один автопортрет, на этот раз символический. Карандашом на бумаге создаёт он большую и сложную композицию, лицо в профиль. И в фас. В жизни так не бывает? На то он и художник, чтобы одновременно смотреть в себя, на зрителя, и куда-то вдаль, куда нам, может быть, и заглянуть не дано.
Тут же привычная для автопортретов атрибутика: лира, и непривычная – шестерёнка (Примета века? Символ НТР, попирающей природу? Знак всего того, что не входит в круг понимаемого чистым гуманитарием?).
Есть тут знак, легко, наверное, читаемый каждым: клин журавлей, улетающих вдаль, как символ полёта, мечты.
И знак, внешне простой, но трудно соотносимый с остальными атрибутами, – дерево в человеческой пластике, склонённое в мольбе. Мольба к человеку – защити? Мольба к шестерёнке как символу НТР, – не убий? Скорее – мольба всего живого, незащищённого перед окружающим миром, в том числе, – и мольба художника; не просьба о защите, просьба о ненападении, о понимании. Этот автопортрет – ещё один шаг к постижению собственного “я” художника и поэта Дато Крацашвили. В тот же 1980 год (год смерти…) он пишет стихотворение “Разговор с автопортретом”.
В ней не было предощущения близкой смерти. Он собирался жить долго и счастливо, с любовью к людям, земле грузинской, винограду, старым домам и чинарам, тбилисским улицам и деревенским собакам…
Он собирался жить долго – рядом с бабушкой, отцом, матерью – которых бесконечно любил, рядом с друзьями, которые его понимали, с музыкой, которая звучала в его душе, с поэзией, ворвавшейся в его жизнь в 16 лет вместе с первой настоящей любовью и ставшей формой его существования.
Жизнь казалась ему радостной и праздничной, ибо в ней были исповедальность и искренность поэзии, возможность выплеснуть то, что тебя мучает, на холст; проиграть на фортепьяно…
Он вошёл в возраст, когда хочется себя выразить. И он был разносторонне талантлив, а стало быть – имел возможность для самовыражения в искусстве. И в этом отношении правы авторы записей в книге отзывов на его выставке: “Он был счастливым человеком!”
Тем трагичнее его смерть. Ибо он погиб на взлёте. У него не было предощущения конца, как бывает при долгой болезни. Вот почему даже в его грустных живописных композициях прорывается радость бытия. Талант радоваться жизни! Он собирался жить долго. Есть у Дато шутливая серия рисунков “Я и мои друзья в будущем”. Он как бы “проигрывал” варианты будущей жизни. Он был мудр, этот грузинский мальчик. И потому его волновало, не столько кем он будет (художником, поэтом, учителем, философом), сколько каким.
То, каким он хотел бы быть, он не высказывал ни в живописи, ни в поэзии. Но, конечно же, думал об этом. И свидетельство тому – этот шутливый рисунок. Да и действительно, кто в 16 лет всерьёз думает о старости? Итак, шутливый взгляд в будущее. “Художник у мольберта” – вариант судьбы. Старый, лысый маэстро – в руках то ли кисти, то ли дирижёрские палочки, он словно управляет красками, ложащимися на полотно, а руки художника перекрестились над головой, как бывает во время сложных пассажей при игре на фортепьяно. Конечно же, это Дато – живописец и композитор.
Тут – ассоциация первого ряда. Вот вариант более сложный (смотри, разгадывай ребус юного гения) – старый охотник на старой лошади, оба устали от этой езды-жизни; на стволе винтовки – старый ворон; старая собака сопровождает этот забавно-печальный кортеж, на её морде, обращённой к зрителю, написано отвращение к жизни. Может быть и такое будущее? Как застраховаться от него, избежать разочарований, опустошённости, апатии? Только труд, только творчество – спасение?
И тут же (эти рисунки висят в Музее Дато рядом) он “проигрывает” ещё один вариант: на рисунке крупно надпись “Блокнот”, – словно намёк на “нераспечатанные” страницы жизни (мог, дескать, пролистать их, но ограничился одним занятием – живописью). Телефонный круг – циферблат, – это палитра художника. Ещё одна ассоциация: не заменила ли живопись и друзей, любовь, родных… Ибо, тыкая кистью в выдавленную из тюбика краску, ни до кого не дозвонишься…
Он хотел многое понять и уже многое (поразительно многое для своего возраста) понял. Но и загадок оставалось для него достаточно.
Пытаясь понять смысл жизни, глупец смотрит в бинокль за горизонт. Мудрец заглядывает в себя. Редкий художник не пробует себя в автопортрете, особенно в зрелые годы. Вглядитесь на досуге в автопортреты художников разных времён и народов. Они не только свидетельствуют о попытках мастеров уже в зрелые годы понять себя, но и о том, что же они за прожитую жизнь поняли. Вы найдёте в них и философскую мудрость Мастера, вставшего над бытием, и душевную боль художника, жёстко и неудобно чувствующего себя в мире; радость живописца, постигшего праздничность жизни; печаль художника, предчувствующего свою скорую смерть; холодную уверенность, что техническое мастерство – это и есть мудрость; беспокойство знаменитости: созданное стало фактом культурной жизни, но стало ли произведением искусства?
Сколько людей, столько автопортретов, столько радостных и печальных рассказов о времени и о себе. Всего у Дато семь автопортретов. Факт для юного художника примечательный и красноречивый. Он мучительно хочет – прежде всего – понять себя! Видимо, не только ради поиска формы, решения чисто изобразительных задач обращается он к разным техникам, разным манерам (два автопортрета – символические, сюрреалистические, пять – сугубо реалистические).
Как было бы интересно, если бы таких автопортретов оказалось не семь, а семьдесят семь, и они были бы написаны в разные годы, и давали бы возможность увидеть формирование мировоззрения, изменение мироощущения, становление характера на протяжении нескольких десятилетий.
Думаю, останься жив Дато, только его галерея автопортретов вошла бы в историю искусства как поразительной точности и психологизма рассказ о времени, в котором он жил, о человеке, каким он становился, каким сотворял сам себя…
Их, увы, только семь, написанных в 13, 14, 15 лет… Но и эти автопортреты – замечательный материал для будущих биографов Дато.
Вот румяный, чуть улыбающийся, добрый, в добром доме выросший мальчуган, способный на размышление и озорство.
Год спустя – это подросток, уже знающий себе цену, может быть, впервые задумывающийся над сложными проблемами окружающего мира. Похоже, уже и первые неразгаданные загадки тревожат сердце и ум. И первая неудовлетворённость. И стремление к постижению.
Позднее (в его короткой жизни – через эпоху, но всего-то через год-два) он, как мне кажется, именно это состояние своей души передал в стихотворении “Бег”:
Какой пронзительный, взрослый взгляд на автопортрете Дато, написанном им в 15 лет. Это портрет художника и поэта, знающего не только тайны ремесла, но и уже если не постигшего, то постигающего тайны бытия.
Мне надоела суета сует,
Бессмысленность пути и остановок.
Теряем что-то и находим снова,
А радости находки всё же нет.
Нашёл мечту, – она уже стара.
Нашёл себя, – а жизнь уже иная.
Бегу вдоль рельс, в пути не уставая.
Бессмысленная, жёсткая игра.
И всё-таки бегу, отлично зная,
Что не заменит в беге нас никто,
Что можно жить, лишь вечно познавая,
Кто ты такой, бегущий вдаль Дато?[2]
Тревожен и печален Дато на этом автопортрете. Тревожно и печально становится у этого полотна Дато и зрителю, даже не знающему трагической биографии художника. А когда её знаешь…
В 16 лет он пишет ещё один автопортрет, на этот раз символический. Карандашом на бумаге создаёт он большую и сложную композицию, лицо в профиль. И в фас. В жизни так не бывает? На то он и художник, чтобы одновременно смотреть в себя, на зрителя, и куда-то вдаль, куда нам, может быть, и заглянуть не дано.
Тут же привычная для автопортретов атрибутика: лира, и непривычная – шестерёнка (Примета века? Символ НТР, попирающей природу? Знак всего того, что не входит в круг понимаемого чистым гуманитарием?).
Есть тут знак, легко, наверное, читаемый каждым: клин журавлей, улетающих вдаль, как символ полёта, мечты.
И знак, внешне простой, но трудно соотносимый с остальными атрибутами, – дерево в человеческой пластике, склонённое в мольбе. Мольба к человеку – защити? Мольба к шестерёнке как символу НТР, – не убий? Скорее – мольба всего живого, незащищённого перед окружающим миром, в том числе, – и мольба художника; не просьба о защите, просьба о ненападении, о понимании. Этот автопортрет – ещё один шаг к постижению собственного “я” художника и поэта Дато Крацашвили. В тот же 1980 год (год смерти…) он пишет стихотворение “Разговор с автопортретом”.
Портрет дожил до дня рожденья и до сих пор украшает экспозицию музея и выставок. А сам Дато этот свой день рожденья пережил в том чёрном 1980 году лишь на четыре дня…Разговор с автопортретом
Стемнело. Шорох ночи на крыльце.
Я у мольберта. На холсте портрет.
Шестнадцать лет —
вот след – тень на лице.
Каким ты будешь в свои сорок лет?
Как за подрамник, в жизнь
не заглянуть…
Что хмуришься? И я узнать не прочь:
Ночь спрячется за день, а день – за ночь…
Но что же дальше? И каков мой путь?
В бессоннице я рву стихотворенье…
Портрет же пусть живёт
до дня рожденья.
2. Вглядываясь в людей
Последний год жизни Дато был особенно насыщен трудом, открытиями, сомнениями, переживаниями. Почти все стихи Дато, дошедшие до нас, написаны в этот год. По воспоминаниям сверстников, и живопись, и графика давались ему легко. То и дело в этих воспоминаниях встречаешь фразу: “Он написал эту работу за 15 минут…” Эта лёгкость – на поверхности. А что за ней? Какие муки, – душевные, творческие, – переживал юный Дато? Да просто по количеству созданного – о лёгкости, поверхностности и речи быть не может!
Люди, окружающие Дато, видели лишь результат! Листаю его дневники. Вот, конечно же, подтверждение ежедневного, “каторжного” труда: “Ой, оказывается, уже половина четвёртого! Спина болит оттого, что рисовал целый день. Спать хочется…Приношу извинения. Спокойной ночи…”
Кому-то казалось, Дато всегда уверен в себе, даже порой самоуверен. А он – в стихах – выплёскивал свою боль и гнетущее недовольство собой.
Люди появляются уже в ранних рисунках и картинах Дато. Вначале они вызывают у него лишь стороннее любопытство: кто они? ради чего живут? что их интересует? какие они – добрые или злые, ленивые или “трудяги”?
В 14 лет он делает очень интересную серию карандашных зарисовок: старушка с палкой, стирающая бельё женщина, спящий мужчина, мужчина в трусах, женщина с ведром… Что-то увидел на улице, что-то подсмотрел в коммунальной квартире старого дома на Шота Руставели (очень красивый снаружи дом, внизу – знаменитые “Воды Лагидзе”, а внутри – обычная коммуналка)… Мимо этих людей он проходил не раз в течение дня… А эти – может быть, чем-то обидели Дато? Почему рисунок называется “Злой человек”? Или просто подсмотрел юный художник злобность за добродушной маской, да и зафиксировал увиденное внутренним зрением?
Уже в ранних рисунках – не просто стремление зафиксировать увиденное. Он вводит в обычные зарисовки элементы шаржа, гротеска. Злобность, глупость доводит до какого-то фантастического преувеличения. Как на рисунке “Человек с топором”: мыслимое ли дело, топором пытаться убить муху, сидящую у вас на носу? А мало ли подобных глупостей, доходящих до идиотизма, можно было подсмотреть внимательному художнику в нашей жизни “периода застоя”! До этой формулировки Дато не дожил. Но ведь драма его жизни, точнее – драма постижения им жизни и в том, что вся она, его жизнь, пришлась на эту “эпоху”…
Идиотизм жизни, который внимательный глаз Дато подмечал и который, конечно же, добавлял печали его прекрасным чёрным глазам, не мог избавить его от Богом данной и родными, видимо, мягко воспитанной доброты к людям.
Его “ласковые” портреты дедушки Спиридона и бабушки Оли очень интересны и с чисто изобразительной стороны. “Портрет дедушки Спиридона” (на некоторых выставках он назывался просто: “Спиридон”) выполнен в технике “сфумато” (от итальянского – затуманенный, затушёванный); и действительно, поразительно, как передаёт художник карандашной растушёвкой неуловимость очертаний лица деда.
“Портрет бабушки Оли” может даже показаться незаконченным, мягкость исполнения здесь на грани с недописанностью, эскизностью. А эффект воздействия неожидан: эскизность замечательно передаёт нежность, открытость людям бабушки Оли.
Мне посчастливилось в конце 80-х годов прошлого века не только познакомиться с нею, но и, смею надеяться, подружиться. На её и в старости красивом лице светятся людям лучистые глаза доброго и открытого человека. Дато очень дружил с бабушкой, которая, наверное, понимала его как никто другой. Точно подметила московский искусствовед Вера Алексеева: каждый штрих здесь, словно ласковое прикосновение к лицу!
Не только внешнее сходство передаёт Дато в портретах близких, но и их внутренний мир, озарённый добротой и духовностью, отличающей лучших представителей грузинской интеллигенции и грузинского крестьянства.
В.Алексеева отмечает, что пластика лиц в портретах близких передаётся так бережно потому, что “бережен” к своим портретируемым сам художник. “Портрет бабушки Оли” был написан Дато во время её болезни, потому здесь особенно ощутимо почти материализованное в живописи нежное отношение художника к своей “модели”.
Эти портреты, прежде всего, рассказывают о близких художнику людях, они психологично-повествовательны. Но мотивы этих портретов встречаются в работах Дато и позднее, и ранее…
Его картина “Любовь” – очень национальная работа и по цветовому решению, и по тематике, и по атрибутам. Это, конечно же, портрет-обобщение. Здесь и любовь грузинского крестьянина к виноградной лозе, вырастившей её земле, и любовь художника к человеку-созидателю, хозяину этой земли и кормильцу…
Две эти работы – “Портрет Спиридона” и “Любовь” – перекликаются как понятия “малая Родина” и “Родина”, – нельзя любить страну, не любя своё село, свой город, где ты родился и вырос. Как любовь к Родине начинается с твоего двора, так и любовь к твоему народу начинается с любви к близким. Тема эта не раз возникает в творчестве Дато. А в висящей в его Музее рядом с “Любовью” картине “Сбор винограда” находит и символическое продолжение, ибо мальчик, сидящий на коленях старика-крестьянина, – это не “семейный портрет в интерьере”, это символ продолжения лучших традиций грузинского народа, вечности человека и природы, их неразрывной связи и любви…
Разнообразен мир людей на картинах Дато: реалистические зарисовки с натуры; юмористические, шаржированные рисунки, скорее всего придуманных персонажей; доведённые до гротеска лица случайных прохожих; написанные с любовью, нежностью, пониманием лица близких…
Может быть, покажется странным, но почти нет в творческом наследии рисунков друзей, – по двору, по музыкальной или художественной школе, приятелей с детства… Потому ли, что считал эту часть своей жизни слишком интимной, не предназначенной для всенародного обозрения, или просто эти две жизни существовали как бы раздельно: отдельно друзья, отдельно – все остальные люди…
Трудно сказать, но факт остаётся фактом – среди сотен карандашных зарисовок, многочисленных портретов, жанровых композиций – лица друзей почти не встречаются. Но друзья у Дато были.
Он дарил им свои рисунки и картины, иногда специально, “по заказу” писал для них (об этом встречаются упоминания в его дневниках). Или, может быть, у него было множество приятелей? Они казались ему слишком знакомыми, чтобы переносить их лица на бумагу и холст, – слишком обычный, банальный сюжет? И был один друг, настоящий, это было “своё”, что на суд окружающих не выносится!?
Люди, окружающие Дато, видели лишь результат! Листаю его дневники. Вот, конечно же, подтверждение ежедневного, “каторжного” труда: “Ой, оказывается, уже половина четвёртого! Спина болит оттого, что рисовал целый день. Спать хочется…Приношу извинения. Спокойной ночи…”
Кому-то казалось, Дато всегда уверен в себе, даже порой самоуверен. А он – в стихах – выплёскивал свою боль и гнетущее недовольство собой.
Люди появляются уже в ранних рисунках и картинах Дато. Вначале они вызывают у него лишь стороннее любопытство: кто они? ради чего живут? что их интересует? какие они – добрые или злые, ленивые или “трудяги”?
В 14 лет он делает очень интересную серию карандашных зарисовок: старушка с палкой, стирающая бельё женщина, спящий мужчина, мужчина в трусах, женщина с ведром… Что-то увидел на улице, что-то подсмотрел в коммунальной квартире старого дома на Шота Руставели (очень красивый снаружи дом, внизу – знаменитые “Воды Лагидзе”, а внутри – обычная коммуналка)… Мимо этих людей он проходил не раз в течение дня… А эти – может быть, чем-то обидели Дато? Почему рисунок называется “Злой человек”? Или просто подсмотрел юный художник злобность за добродушной маской, да и зафиксировал увиденное внутренним зрением?
Уже в ранних рисунках – не просто стремление зафиксировать увиденное. Он вводит в обычные зарисовки элементы шаржа, гротеска. Злобность, глупость доводит до какого-то фантастического преувеличения. Как на рисунке “Человек с топором”: мыслимое ли дело, топором пытаться убить муху, сидящую у вас на носу? А мало ли подобных глупостей, доходящих до идиотизма, можно было подсмотреть внимательному художнику в нашей жизни “периода застоя”! До этой формулировки Дато не дожил. Но ведь драма его жизни, точнее – драма постижения им жизни и в том, что вся она, его жизнь, пришлась на эту “эпоху”…
Идиотизм жизни, который внимательный глаз Дато подмечал и который, конечно же, добавлял печали его прекрасным чёрным глазам, не мог избавить его от Богом данной и родными, видимо, мягко воспитанной доброты к людям.
Его “ласковые” портреты дедушки Спиридона и бабушки Оли очень интересны и с чисто изобразительной стороны. “Портрет дедушки Спиридона” (на некоторых выставках он назывался просто: “Спиридон”) выполнен в технике “сфумато” (от итальянского – затуманенный, затушёванный); и действительно, поразительно, как передаёт художник карандашной растушёвкой неуловимость очертаний лица деда.
“Портрет бабушки Оли” может даже показаться незаконченным, мягкость исполнения здесь на грани с недописанностью, эскизностью. А эффект воздействия неожидан: эскизность замечательно передаёт нежность, открытость людям бабушки Оли.
Мне посчастливилось в конце 80-х годов прошлого века не только познакомиться с нею, но и, смею надеяться, подружиться. На её и в старости красивом лице светятся людям лучистые глаза доброго и открытого человека. Дато очень дружил с бабушкой, которая, наверное, понимала его как никто другой. Точно подметила московский искусствовед Вера Алексеева: каждый штрих здесь, словно ласковое прикосновение к лицу!
Не только внешнее сходство передаёт Дато в портретах близких, но и их внутренний мир, озарённый добротой и духовностью, отличающей лучших представителей грузинской интеллигенции и грузинского крестьянства.
В.Алексеева отмечает, что пластика лиц в портретах близких передаётся так бережно потому, что “бережен” к своим портретируемым сам художник. “Портрет бабушки Оли” был написан Дато во время её болезни, потому здесь особенно ощутимо почти материализованное в живописи нежное отношение художника к своей “модели”.
Эти портреты, прежде всего, рассказывают о близких художнику людях, они психологично-повествовательны. Но мотивы этих портретов встречаются в работах Дато и позднее, и ранее…
Его картина “Любовь” – очень национальная работа и по цветовому решению, и по тематике, и по атрибутам. Это, конечно же, портрет-обобщение. Здесь и любовь грузинского крестьянина к виноградной лозе, вырастившей её земле, и любовь художника к человеку-созидателю, хозяину этой земли и кормильцу…
Две эти работы – “Портрет Спиридона” и “Любовь” – перекликаются как понятия “малая Родина” и “Родина”, – нельзя любить страну, не любя своё село, свой город, где ты родился и вырос. Как любовь к Родине начинается с твоего двора, так и любовь к твоему народу начинается с любви к близким. Тема эта не раз возникает в творчестве Дато. А в висящей в его Музее рядом с “Любовью” картине “Сбор винограда” находит и символическое продолжение, ибо мальчик, сидящий на коленях старика-крестьянина, – это не “семейный портрет в интерьере”, это символ продолжения лучших традиций грузинского народа, вечности человека и природы, их неразрывной связи и любви…
Разнообразен мир людей на картинах Дато: реалистические зарисовки с натуры; юмористические, шаржированные рисунки, скорее всего придуманных персонажей; доведённые до гротеска лица случайных прохожих; написанные с любовью, нежностью, пониманием лица близких…
Может быть, покажется странным, но почти нет в творческом наследии рисунков друзей, – по двору, по музыкальной или художественной школе, приятелей с детства… Потому ли, что считал эту часть своей жизни слишком интимной, не предназначенной для всенародного обозрения, или просто эти две жизни существовали как бы раздельно: отдельно друзья, отдельно – все остальные люди…
Трудно сказать, но факт остаётся фактом – среди сотен карандашных зарисовок, многочисленных портретов, жанровых композиций – лица друзей почти не встречаются. Но друзья у Дато были.
Он дарил им свои рисунки и картины, иногда специально, “по заказу” писал для них (об этом встречаются упоминания в его дневниках). Или, может быть, у него было множество приятелей? Они казались ему слишком знакомыми, чтобы переносить их лица на бумагу и холст, – слишком обычный, банальный сюжет? И был один друг, настоящий, это было “своё”, что на суд окружающих не выносится!?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента