Морочко Вячеслав
Звон
Вячеслав Морочко
"ЗВОН"
Скала поднималась в тумане над цепью пологих холмов. Неяркое местное солнце серебрило ее зубчатую вершину. У подножия собирался мрак. Это зловещее место облетали даже барашки тумана, а ручеек лавуриновой кислоты, пробегая, будто в страхе тихо повизгивал. Сгущение тьмы в основании вертикальной стены было входом в пещеру. Другого названия не нашлось для самой планеты - непригодной для жизни, известной только страшной этой дырой, притягивавшей романтические души, как огонь - мотыльков. На планете, независимо друг от друга, работало две маленьких группы: астромаяк и планетологическая станция - каждая со штатом киберспециалистов и всего одним человеком во главе. Людей присылали сюда регулярно, но так получилось, что эти должности чаще всего пустовали. В зону исследований галактики попадала исключительно молодежь. "Загадка века" - так назвали пещеру - не давала покоя, манила и, как молох, требовала новых жертв... Первым обычно исчезал планетолог. Потом на поиски уходил человек из астромаяка... Не возвращался никто. В волнении Дмитрий стоял у скалы, отвернувшись от черного зева. К этой минуте планетолог готовил себя много дней. Сейчас он отгонял воспоминания о недавнем разговоре с матерью: они нарушали состояние окрыленности, которое испытывал юноша перед "вступлением в подвиг". Однако совсем не думать об этом не мог... Полгода назад, закончив факультет планетологии, Дмитрий получил назначение на Пещеру. Это была его первая самостоятельная работа. Он гордился ею и поэтому без особой радости встретил весть о том, что заведующим астромаяка назначена мама. Однако в день прилета ее он был искренне рад встрече. Три дня спустя, она пожаловала к нему в гости "для серьезного разговора". Дмитрий догадывался о чем будет речь и, понимая, что разговора не избежать, решил не обманывать ложными обещаниями, а постараться не раскрывать своих планов. Он начал первый с вопроса: "Мама, ведь ты занималась "Нераспространяющимися излучениями"... Почему же ты бросила изыскания?" - С чего ты взял, что я бросила?! - удивилась мать. - Просто работа - на новой стадии... Дима, скажи, для чего ты опять говоришь "Нераспространяющиеся излучения"? Тебе же известно, что эта фраза абсурдная выдумка репортеров! Зачем ты меня обижаешь, повторяя за ними чушь? Со стороны мама была похожа на девочку с золотыми локонами. Такой он помнил ее всегда, а после гибели папы чувствовал: ее теперь не покидают мысли, что она может потерять и его. Но сейчас, извиняясь за неудачное слово, он думал с досадой: "Родителям кажется, то, чем они жили когда-то, сохраняет значение и сегодня... Но у нас своя жизнь, и то, что сегодня имеет значение, видится нам куда лучше, чем предкам. Естественно, они нуждаются в нашем внимании... Но я люблю и уважаю маму только как мать и не желаю в ней видеть ученого, корпевшего над каким-то нелепым и не нужным никому генератором: мне это просто не интересно. Чтобы в жизни чего-то достичь, надо прежде всего уважать свой талант, не упуская возможности его проявить. - Ладно, не будем касаться моей работы, - сказала мама. - Я хотела спросить, ты еще не забыл, где погиб твой отец? - Не забыл, - ответил Дмитрий. - Я не случайно добился сюда назначения. Ведь его поглотила Пещера... Как многих. Биоанализ показывает, что в глубине не осталось и признаков живого белка: все погибли! - По своей же вине! - с горечью оборвала его мать. - Исследование пещеры никогда не входило в обязанности планетологов. Существует указ, запрещающий планетологам приближаться к этому месту. В зоне уже не хватает специалистов, а народ продолжает гибнуть по собственной глупости! - Мамочка, - думал Дмитрий - ты не учла, что когда не хватает специалистов, этих запретов никто не боится. За нарушения никого не снимают... Разве что пожурят. - Неужели, - сказал юноша вслух - ты добивалась этого назначения, чтобы иметь возможность читать мне нотации?! Это моя первая работа! Ты должна верить, что со мной ничего не случится! Она улыбнулась и тихо сказала: "Боже, как ты стал похож на отца... Улетая, он всегда говорил: "Со мной ничего плохого случиться не может." Кстати, перед отлетом сюда, я слышала что для исследования Пещеры готовится комплексная экспедиция. Кроме людей в ее состав будут входить универсальные киберспелеологи..." Мать глядела сыну в лицо, ждала, что он скажет. Но юноша отвернулся и промолчал. Он-то знал, что при существующей нехватке кадров всякое упоминание о комплексной экспедиции в Пещеру уже давно стало восприниматься как шутка. Неожиданно мама перевела разговор и молодым звонким голосом спросила: - Ты не скучаешь здесь по Земле? - Есть немного, - ответил сын. - Ты наверно уже забыл, - продолжала она с улыбкою, - как весной в течение дня одуванчики сбрасывают золотые локоны и дружно распускают по ветру свои серебристые кудри? - К чему эти сентиментальности? - думал Дмитрий с досадой. - Наука увлекает нас в бездны времен, несоизмеримые с продолжительностью одной жизни. Нельзя терять ни минуты, надо успеть за короткую жизнь раскрыть хоть какую-то тайну! -Мы живем в нетерпеливое время, - сказала мама, угадав его мысли, поэтому каждый шаг обходится нам так дорого! Она хотела добавить что-то еще, но только закусила губу и направилась к выходу. Дмитрий чувствовал, как сердце сдавило от жалости к матери. Хотелось ее удержать... Но он ничего не сказал и позволил ей улететь. Прошло шесть дней. Сегодня, перед вылетом к Пещере, Дмитрий впервые после неприятного разговора вызвал на связь астромаяк. Он сам не знал, о чем будет говорить. Просто хотелось услышать ее голос. К аппарату подошел кибер-заместитель и доложил, что мама три дня назад вылетела на инспекцию филиалов маяка. Юноша вздохнул с облегчением.
* * *
- Второй, я - первый, - радировал планетолог. - Достиг входа в Пещеру! Начинаю спуск! Как поняли? Прием. Внутри шлема послышались гудки - позывные кибера-заместителя. - Первый, я - второй. - отозвался робот. - Вас понял: достигли входа в Пещеру, начинаете спуск. Прием. Дмитрий поморщился. Он еще не привык к бесцветному дикторскому баритону ранцевого интерпретатора - прибора, обрабатывающего сигналы и голосом, независящим от условий связи и особенностей речи, излагающего суть информации. Юношу развеселила мысль, что устройству, повышающему чувствительность связи, приходилось теперь интерпретировать такую же тусклую, как у него самого, речь электронного кибера. Дмитрий слышал, что во время продолжительных рейсов однотонное вещание интерпретатора порой выводило людей из себя. Но перед спуском в Пещеру, где над его головой будут толщи не проницаемых для радиоволн пород, интерпретаторский голос звучал для Дятлова как последний "привет" из обжитого мира. Здесь на поверхности его будет ждать бот, управляемый кибером. Юноша оглянулся, прощаясь с утренним светом, включил нашлемный фонарь и сделал первые шаги навстречу "Загадке Века". Горловина Пещеры переходила в широкий проход, который полого вел в глубину и плавно поворачивал влево. Когда входное отверстие скрылось из виду, юноша выключил фонарь, уступив желанию увидеть во мраке последние отблески утра. Однако скоро Дмитрий заметил, что и внизу, в том направлении, куда вел коридор, появилось какое-то свечение. Он включил свет и ускорил шаги. Луч фонаря делил пространство на сверкающие выпуклости и огромные колеблющиеся провалы теней. С каждым шагом кондиционер скафандра работал все интенсивнее: температура понижалась и багрово-фиолетовое свечение впереди становилось заметным при свете фонаря. Это было волшебное зрелище и юношу охватил восторг. "Если бы ты только знала, - мысленно обращался он к матери, - как я мечтал об этой минуте!" Проход расширялся. Потолок все дальше уходил вверх, пока не исчез во мраке. Миновав очередной поворот, юноша погасил фонарь и восхищенно присвистнул: огромный зал напоминал остывающую топку. Неровности пола и стен испускали свет раскаленных углей. Языки сине-фиолетового "пламени" метались, как пугливые птицы, собирались в дальних углах, кружились над головой. То была колоссальная полость вытравленная лавуриновой кислотой в пластах фороцидов, светящихся при низких температурах. Цвет излучения зависел от толщины и засоренности слоя. Стоило юноше двинуться с места или повернуться, как покрывавшие стены тончайшие пленки превращали грот в удивительный калейдоскоп. Планетолог, как зачарованный, шел сквозь многоцветную карусель и думал: "Милая мама, если бы ты могла видеть все это своими глазами, ты бы не вспоминала о земных одуванчиках." Неожиданно в динамике что-то щелкнуло и планетолог уловил чарующий звон. Он мог бы поклясться, что ничего подобного раньше не слышал. Сразу за первым тактом мелодии раздался знакомый голос интерпретатора: "Внимание. Смотри под ноги". Дмитрий зажег фонарь и похолодел: у самых его ног зияла трещина шириной до трех метров. "Внимание. Смотри под ноги" - повторил интерпретатор. Легко перепрыгнув трещину, Дмитрий осторожно придвинулся к самому краю и заглянул вниз. Свет фонаря, скользнул по стене, но дна не достиг. Юноша включил передатчик и стал вызывать: "Второй! Второй! Я первый! Как меня слышите? Отвечайте! Я вас больше не слышу!" Только что ему удалось избежать гибели. Предупреждение поступило по рации. И он не сразу сообразил, что, находясь в глубине пещеры, напрасно тратит время, вызывая на связь робота: фороцидовая толща не проницаема для радиоволн, а позывные кибера, состоящие из коротких однотипных гудков, не напоминали мелодичного звона, предворявшего появление в эфире нового корреспондента. По спине поползли мурашки. "Уж не мои ли предшественники подают голоса? подумал юноша, но сейчас же отвел эту мысль: у него не было оснований не доверять результатам биоанализа. Приборы могли обнаруживать жизнь на любом расстоянии и за любой преградой. Ощущение, что за тобой наблюдают, не из приятных. Не важно, находится наблюдатель где-то поблизости или использует телеаппаратуру - определенно был смысл узнать, что за душа обитает в фороцидовых складках и "подает советы прохожим". Юноша прислушался: снаружи, сквозь шлем проникали скрежещущие звуки, словно где-то работал гигантский плохо смазанный механизм - и направился к центру грота, где торчала целая роща каменных столбов: там легче всего было спрятаться наблюдателю или скрыть аппарат наблюдения. Под ногами звенела радужная галька. Непрерывная игра света утомляла. "Надо взять себя в руки, - подумал Дмитрий. - Чего доброго, начнут мерещиться пещерные духи". Он сорвался с места, большими прыжками поравнялся с первым столбом и, обогнув его, замер, прислушиваясь, рассчитывая неожиданным действием заставить наблюдателя себя выдать. Не услышав ничего нового, он включил передатчик и подал голос: "Эй, кто ты, друг? Выходи! Я не сделаю тебе ничего плохого!" Ответа не было, но к доносившемуся издалека скрежету прибавились новые звуки, напоминавшие жалобное пение или плач. Источник звуков находился скорее всего в центре зала, на обрамленной столбами широкой площадке. Туда и направился планетолог. Пение становилось громче и заунывнее. Но впереди ничего не было видно, кроме радужной гальки, в которую с каждым шагом все глубже погружались ноги. Дмитрий вздрогнул и остановился, когда под шлемом опять зазвенели чарующие позывные. На этот раз дикторский баритон трижды повторил одно слово: "назад". Планетолог вдруг обнаружил, что все кругом продолжало медленно двигаться вперед, хотя ноги его, казалось, приросли к месту. Он рванулся назад, упал спиною на гальку, погрузив в нее руки. Но было поздно. Под тяжестью человеческого тела горы камешков с воющим звуком перемещались к центру площадки. Заунывное пение гальки послужило приманкой, а теперь лавина увлекла юношу вниз, к тому месту, где уже можно было разглядеть воронкообразный провал шириною около восьми метров. Не за что было ухватиться. Никакие отчаянные усилия Дмитрия уже не могли замедлить сползания. Жерло воронки приближалось с каждым мгновением. Вот уже ноги потеряли опору. В последнюю секунду удалось было вцепиться руками в выступ у кромки провала. Но на грудь и на шлем навалились тонны сползающей гальки. От напряжения потемнело в глазах. Где-то внизу под собой он услышал всплеск. Руки сами разжались и планетолог с лавиной камней сорвался вниз. Врезавшись в бешеный поток лавуриновой кислоты, тело его закружилось волчком и пробкою выскочило на поверхность. Падение не оглушило Дмитрия. Он только понял, что случилось непоправимое: жидкая лавуриновая масса уносила его в неведомую глубину. С глухим рокотом она бежала по узкому ходу, а издалека неотвратимо приближалось что-то ревущее и клокочущее - все тот же слышанный планетологом ранее, но сейчас тысячекратно усиленный скрежет. Еще минута и стены раздвинулись. Кислота вырвалась из теснины на широкое место и, расшвыривая белые клочья, забурлила, заревела на острых порогах, волоча за собою по дну разъяренное стадо камней. Планетологу то и дело приходилось увертываться от ударов. В этом циклопическом биллиарде каждую секунду человека могло расплющить в лепешку. И он удивился, когда в адском грохоте снова услышал звенящую песнь позывных. - Скорее вправо... Вправо... Вправо... - забубнил интерпретатор. Дмитрий кинулся вправо, лавируя среди валунов. Он, не раздумывая, подчинился приказу: это давало хоть какую-то определенность. Вынырнув из глубины после очередной атаки бешено мчащихся глыб, планетолог увидел, что впереди, уже совсем близко, поток низвергался в пропасть, над которой висела завеса из лавуриновых брызг и осколков камней. Сделав последний рывок, юноша ощутил, наконец, под ногами дно. Преодолевая течение, он карабкался по скользким камням. Его тянуло к обрыву, а он все лез и лез. Уже возле самого края пропасти Дмитрий выполз на берег и попробовал встать... но свалился без сил. Он не знал сколько времени пролежал у обрыва, но когда опомнился и отдышался, то первым делом проверил систему жизнеобеспечения. Так требовала инструкция. Обтекаемый корпус ранца получил три пробоины и бессчетное множество вмятин. Исправная ранцевая система может в течение месяца обеспечивать жизнедеятельность человека в скафандре. А теперь на табло "остаток жизнересурсов" значилось сорок часов. - Пора выбираться, - сказал себе юноша, встал и сделал несколько шагов по обкатанным валунам. И опять зазвенел колокольчик. Тонкой нитью вплелись позывные в грохот стихии. Дикторский голос сказал: "Ступай вдоль стены к обрыву... Будь внимателен". Юноша выпрямился и ударился шлемом о каменный свод: стена была рядом. Цепляясь за выступы, он приближался к страшному месту, где жидкость устремлялась в провал. Свет фонаря не проходил уже сквозь туман из мельчайших брызг, и планетолог наощупь двигался внутри светового облака, пока не почувствовал под ногой пустоту. "Куда дальше", подумал Дмитрий и снова услышал в ответ нежный звон. Интерпретатор сказал: "А теперь осторожно спускайся". Прижимаясь к стене, юноша встал на колени, лег затем на живот, свесил ноги с обрыва и, нащупав опору, начал спускаться, подумал: "Со стороны я наверно похож на безумного паучка, гонимого исследовательскими побуждениями в кастрюлю с кипящим бульоном". Планетолог старался не думать о том, что с ним будет, если он потеряет опору. Но спуск продолжался недолго. На узкой площадке, где он оказался, можно было перевести дух. Но и здесь, следом за звонкой волной позывных, прозвучала команда: "Ложись и двигайся дальше ползком..." Приглядевшись, Дмитрий увидел, что площадка переходила в узкий карниз, заворачивавший под самый обрыв под своды из камнепада и струй лавуриновой кислоты. Выполняя команду, юноша двинулся дальше ползком, прижимаясь к стене и ежесекундно ожидая удара шального обломка. Стоило ему поднять голову и протянуть руку вправо и он в миг превратился бы в составную часть массы, с ревом проносившейся сквозь туман. Скоро ему начало казаться, что, ползая здесь, он напрасно расходует силы и жизнересурсы. Он чувствовал себя подопытной крысой в головоломном лабиринте, где неведомый разум выносил над ним приговор. У планетолога был свой секрет - маленькое заклинание, которому он научился еще от отца: "Все будет хорошо! Все будет хорошо! Со мной не может произойти ничего плохого!" - эти слова поднимали дух. - Все будет хорошо, - сказал себе Дмитрий и решился, наконец, посмотреть вперед. Луч фонаря высветил очертания противоположного берега, оказавшегося неожиданно близко. - Вот и станция назначения! - объявил себе планетолог, разглядев впереди какой-то проход. Через несколько минут ужас кислотопада был позади. Протиснувшись в крошечный чуть светившийся грот, Дмитрий сунул в зубы мундштук и, присев на камень, включил подачу питательного концентрата... Но тотчас же услышал под шлемом знакомый благовест, а голос интерпретатора забубнил одно слово: "Вперед... Вперед... Вперед..." Юноша подчинился, только со вздохом подумал: "Наверно этот любитель игры в прятки предусмотрел все на свете, кроме того, что я - человек и запас моих сил ограничен.
* * *
Прошло еще много часов. Извилистый коридор так далеко увел Дмитрия от обрыва, что в обступившей со всех сторон тишине он слышал только свое дыхание и шарканье собственных подошв. Он двигался, выполняя послушно бесконечную вереницу команд. Недра планеты пронизывали извилистые норы-тоннели, которые то пересекали друг друга, то, сужаясь становились лазами, то, расширяясь превращались в светящиеся гроты. Это был настоящий лабиринт, где ориентироваться могло, очевидно, только загадочное существо, которому Дмитрий невольно вверил судьбу. - Если бы неизвестный хотел мне помочь, - рассуждал планетолог - он давно бы вывел меня на поверхность. Либо я действительно стал объектом эксперимента и кто-то на моем примере задался целью опровергнуть "миф" о разумности "двуногих зверьков", либо этот "кто-то" вообще ничего не думает и все, что происходит со мной развивается по законам случайности. Но даже если у "хозяина пещеры" - злые намерения, разгадать их можно только следуя его указаниям. И снова проплывали мимо холодные, испещренные багровыми жилами стены, снова блуждало по галереям робкое эхо шагов. Пищевой отсек ранца был пуст. Дмитрий с содроганием думал о той минуте, когда иссякнет энергозапас и тело, облаченное в скафандр, скует вечный холод. Позади осталось уже несчетное множество развилок и поворотов. Проход вновь расширялся. Эхо становилось раскатистее. Под ногами между глыбами, устилавшими пол, пролегли трещины. Отполированные лавуриновой кислотой эти камни напоминали громадные плиты старинных храмов. Дмитрий не смотрел на табло "Остаток жизнересурсов", но совсем не думать об этом не мог: свет фонаря заметно слабел - первый признак , что энергозапас подходит к концу. Сделав еще несколько шагов, планетолог качнулся, взмахнув рукам: плита, на которую он вступил, утратила равновесие и все больше кренилась, открывая черный провал. Отступать было поздно; юноша чувствовал: камень вот-вот перевернется, когда музыка позывных зазвучала под шлемом, словно аккомпанемент к его балансирующему танцу. - Прыгай вперед! - подсказал невидимый советчик. Вперед - означало в провал. Но раздумывать не приходилось. Дмитрий рванулся в черную неизвестность. Острые края плит мелькнули перед самым лицом. Пролетев метров пять, он упал в гальку и погрузился в нее по колени. Еще до того, как ноги коснулись дна, он услышал над головою скрежет: освободившись, фороцидовая глыба встала на место - стены вздрогнули и на дно посыпались камни. Но грохот не мог заглушить звонкого призыва и нового приказа: "Быстро в проход". - Попробуй "быстро" сам, - ворчал Дмитрий с трудом выдирая ноги из гальки. Ему удалось благополучно сделать один шаг по направлению к открывшемуся впереди лазуу. "Быстро в проход" - повторил диктор. И в этот момент тяжелый камень сбил человека с ног. Свет погас. Юноша, извиваясь, полз в темноте, вздрагивая от ударов падающих рядом обломков. В ушах стоял гул. Дмитрий полз, пока, наконец, камнепад не остался позади. - Плохи мои дела, - заключил он, привалившись к стене и ощупав шлем. Фонарь был начисто срезан. Затылок саднило. За ворот нательной одежды бежала теплая струйка. Дмитрий лег на живот - Должно быть содрал кожу, подумал он, выжидая, когда остановится кровотечение. Впервые мелькнула мысль, что скорее всего ему уже не выбраться на поверхность. Но он так устал, что эта догадка почти не произвела впечатления. Страх пришел позже, когда отдышавшись, он вдруг подумал: "Что будет с мамой, если я не вернусь?" Держась за стену, Дмитрий встал и, пошатываясь двинулся дальше. - Без фонаря даже лучше, - успокаивал он себя, - свечения стен достаточно, чтобы не натыкаться на выступы и обходить провалы. По крайней мере не так заметно, как тают последние капли энергозапаса. Временами ему начинало казаться, что неизвестный, который долго водил его по лавуриновым норам, знал глубинное царство не больше его самого. Но юноша гнал от себя эти мысли. Рассуждения о безвыходности положения были "непродуктивны": они отнимали последние шансы. Он должен был двигаться от команды к команде, точно от вехи к вехе. Гипотеза "вех" казалась ему остроумной: надо было только представить себе, что в разных точках пещеры установлены маломощные передатчики, каждый из которых передавал определенную команду. - Я должен вырваться! - говорил себе юноша. - Я должен сделать это во имя тех, кто не вернулся! Коридор все круче шел вверх и Дмитрию хотелось верить, что этот путь приближает его к поверхности. Он уже не шел, а взбирался по груде острых камней. Светящиеся фороцидовые прожилки постепенно тускнели, что свидетельствовало о повышении окружающей температуры. Планетолог рвался вперед, убеждая себя, что он - на пути к спасению. Видимость становилась все хуже, а камни, по которым можно было подниматься, как по ступеням, попадались все реже. Теперь, чтобы не скатиться вниз, приходилось нащупывать удобные для опоры выступы. Обломок породы, выскользнув из-под ноги, защелкал по склону. Юноша едва успел перегруппироваться, нащупать другую опору. Только сейчас до него дошло, что в пылу "гонки с пещерой" он не заметил, как нора перешла в вертикальную шахту. Прижавшись всем телом к холодным камням, Дмитрий почувствовал, что не может двинуться с места. Он достаточно разбирался в тонкостях скалолазания, чтобы понять: без света одинаково безнадежно, и продолжать подъем, и возвращаться вниз: он непременно сорвется. - Значит, все! - подумал Дмитрий. - Пусть так... Терять нечего... Хочу узнать до конца, на что я способен. Известно, что человек, как приклеенный, может держаться на крошечных выступах скал... но не держится: сталкивают нервы. Человек не зонтик, чтобы спокойно висеть на гвозде. Вот если б он мог по желанию приводить себя в "состояние зонтика". А впрочем... разве это совсем невозможно? Скорее всего тот, кто меня направлял, не рассчитывал, что я лишусь фонаря. Если нет новых команд, значит со светом я видел бы точки опоры и мог продолжать подъем... Что если мне попытаться проделать это наощупь, попробовать уподобиться "зонтику". Надо действовать так, как будто в запасе - тысяча лет и некуда торопиться. Собранность пришла не сразу. Дмитрий заставил себя не суетиться. Отсутствие толкающей под локоть панической спешки позволило двинуться вверх - не шаг за шагом, как раньше, а сантиметр за сантиметром. Он запер выход для "непродуктивных" чувств. Осталась только работа: методичное, почти любовное касание пальцами камня, выявление неровностей, трещин, проба на прочность и, наконец, перенос тела, - новый сантиметр или два вверх - короткий отдых, и опять кончики пальцев в поисках шероховатостей камня. Внизу лиловым маревом разливался холодный фороцидовый мир. А вокруг - непроглядная ночь. Дмитрий вползал в самую ее гущу и чем выше он забирался, тем враждебнее становился камень. Скоро он почувствовал, что дальше двигаться невозможно: наклон стал отрицательным. Стена теперь нависала над головой в виде свода, отталкивая от себя человека. Он подтянулся в последний раз и замер... Наконец-то вновь зазвенел, колокольчик. "Иди на правый карниз", - командовал диктор интерпретатора, а Дмитрий подумал, что за часы блужданий этот однообразный голос стал для него родным. Юноша продвинулся вправо, пошарил рукой, но никакого карниза не обнаружил. Переместившись еще правее, он закрепился на новом месте, протянул руку и наткнулся на стену, стоящую под прямым углом к той, по которой карабкался. Скоро он нащупал в смежной стене опору для правой ноги и занял такую устойчивую позицию, что смог освободить руки. - Только не расслабляться! - внушал он себе. - Одна рука ищет, вторая страхует. Он осторожно исследовал камни, пока прямо над головой не нащупал края площадки. - Вот и обещанный карниз, - подумал Дмитрий, забираясь на выступ. Только теперь к нему пришел страх высоты. Ударяясь шлемом о выступы, планетолог торопливо как таракан запихивал себя в щель между стенами подальше от пропасти. Углубление перешло в грот, по которому можно было только ползти. В одном месте лаз расширялся. Здесь Дмитрий решил было перевести дух, но только успел об этом подумать, как ласковый звон опять заставил его насторожиться. "Ты должен пролезть... пролезть... пролезть..." - требовал диктор. - Опять пролезть! - ворчал планетолог, втискиваясь в сужающийся проход. Он был уверен, что следом за узким местом лаз непременно расширится и продвигался вперед, пока не понял, что это нора не рассчитана на ширину его плеч. Зажатый в этих тисках, он почувствовал, что не может вздохнуть и отчаянно рванулся назад. Однако вытянутые вперед руки в плечах были скованы, а ноги, еще находившиеся в расширении лаза беспомощно бились о камни. Кровь гудела в висках, и в этот тревожный гул, в который уж раз вошла звенящая нота, а за нею - три слова, все те же три слова: "Ты должен пролезть... пролезть..." Дмитрий поджал колени, уперся ступнями в стены и, зажмурив глаза от нарастающей боли, выполняя приказ, начал медленно выпрямляться. Уже теряя сознание он почувствовал, что стена закачалась и вместе с ним стала куда-то сползать. Потом был сильный удар. Когда боль отступила, планетолог услышал рядом журчание. Пошарив руками, он заключил, что лежит на откосе среди фороцидовых глыб. Воздуха не хватало, хотя на грудь уже ничего не давило. Зажмурившись от ожидаемой боли, он повернулся на спину. Боль не пришла. Но дышать все равно было нечем. - Повезло мне, - думал Дмитрий, - камень не выдержал, я - уцелел... Жаль, что так поздно мне повезло: кислородный контейнер - пустой. Он решился открыть глаза... И замер, боясь шевельнуться, спугнуть панораму, увидеть которую меньше всего ожидал: перед ним расстилался манящий ни с чем не сравнимый ковер беспредельного неба.
* * *
Кибер-заместитель так ловко наложил пластырь, что разбитый затылок уже не саднило. Робот высился рядом, полный готовности совершить еще какой-нибудь подвиг. Отставив флягу с "Бальзамом жизни", Дмитрий прикрыл глаза и некоторое время молча наслаждался комфортом. Он был уже в новом скафандре и, откинув забрало, отдыхал в салоне стратобата, который привел по его вызову электронный коллега. Напряжение спало, но планетологу почему-то совсем не хотелось думать о том, что он первый, кому удалось выбраться из этого ада: что-то мешало радоваться спасению. На горизонте вспыхнула яркая звездочка. Свет ее перешел в багровое зарево и погас. - Прибыла скорая помощь, - докладывал кибер - для отправки эвакокапсулы. Эвакокапсула - специальный прозрачный контейнер, поддерживающий состояние анабиоза (тлеющей жизнедеятельности) тяжелобольных или раненых, отправляемых в космогоспиталь. - Напрасно вызвали! - усмехнулся юноша. - Как видите, я невредим... - и вдруг, оборвав себя, пораженный догадкой, вскричал: - Что-нибудь с мамой? Я прав? Ради бога, что - с ней? - Слабое сердце... - промямлил кибер. - Это я виноват! - стонал юноша. - Ожидая вас, она потеряла сознание, - уточнил помощник. -Мне передали, что около капсулы она вам что-то оставила. Бросив куст пламени в черный зевок пещеры, стратобот заскользил над грядою холмов в направлении гигантских антенн, похожих издалека на парящих у горизонта бабочек. В помещении астромаяка Дмитрия ожидала прозрачная эвакокапсула с телом мамы. Через пятнадцать минут ее должны были увезти роботы скорой помощи. Юноша понимал, что это бледное лицо за толстым стеклом не может принадлежать никому, кроме матери... но содрогнулся: "спящая" маленькая женщина по плечи укутанная в саван, показалась ему незнакомой. К горлу подкатывался комок. И тогда Дмитрий сказал, как будто она могла его слышать: "Мама, я же тебе обещал, что ничего не случится. Ты еще будешь гордиться мною! - Он продолжал говорить, приближаясь к прозрачному ложу. В пещере есть жизнь! Кто-то разумный и добрый внизу подавал мне советы, все время меня направлял... Клянусь, я узнаю, кому обязан спасением!" Лицо матери все еще поражало его новизной. Планетолог отвел глаза. Взгляд, скользнув по стене, остановился на маленьком прямоугольном футляре, висевшем над головной частью капсулы. Дмитрий много раз видел изображение этих приборов. Как-то, представляя журнальную стереографию другу, он даже сострил: "Полюбуйся, это и есть мамины цацки". В памяти всплыли ее слова: "Ты опять говоришь "Нераспространяющиеся излучения"? Тебе же известно, что эта фраза - абсурдная выдумка репортеров! Зачем ты меня обижаешь, повторяя за ними чушь?" Употребив привычное выражение, юноша не собирался обидеть маму, хотя по мнению многих: "В этом устройстве пытались реализовать сомнительный принцип возбуждения в малом пространстве незатухающих радиоволн". А в памяти постепенно всплывали другие слова: "Ты наверно забыл, как весной в течение дня одуванчики сбрасывают золотые локоны и дружно распускают по ветру серебристые кудри?" Все более замедляя шаги, он приближался к "хрустальному саркофагу"... И вдруг застыл потрясенный, схватившись за шлем. Только сейчас планетолог увидел, что изменилось: не было больше ее золотых кудрей... Внутри капсулы на подушке лежало пушистое "серебро одуванчика". Он обхватил шлем руками: в прозрачную сферу, как птица в родное гнездо, влетел нежный ставший спасительным звон. Дмитрий знал теперь, почему из пещеры не возвращались: эта мертвая бездна была идеальной ловушкой для всех безрассудных голов... Всех, кроме мамы: у нее просто не было выбора. Она понимала, что сына не удержать - оставалось пойти, найти выход и застолбить страшный путь свой незатухающими путеводными радиовехами.
Рига 1969
"ЗВОН"
Скала поднималась в тумане над цепью пологих холмов. Неяркое местное солнце серебрило ее зубчатую вершину. У подножия собирался мрак. Это зловещее место облетали даже барашки тумана, а ручеек лавуриновой кислоты, пробегая, будто в страхе тихо повизгивал. Сгущение тьмы в основании вертикальной стены было входом в пещеру. Другого названия не нашлось для самой планеты - непригодной для жизни, известной только страшной этой дырой, притягивавшей романтические души, как огонь - мотыльков. На планете, независимо друг от друга, работало две маленьких группы: астромаяк и планетологическая станция - каждая со штатом киберспециалистов и всего одним человеком во главе. Людей присылали сюда регулярно, но так получилось, что эти должности чаще всего пустовали. В зону исследований галактики попадала исключительно молодежь. "Загадка века" - так назвали пещеру - не давала покоя, манила и, как молох, требовала новых жертв... Первым обычно исчезал планетолог. Потом на поиски уходил человек из астромаяка... Не возвращался никто. В волнении Дмитрий стоял у скалы, отвернувшись от черного зева. К этой минуте планетолог готовил себя много дней. Сейчас он отгонял воспоминания о недавнем разговоре с матерью: они нарушали состояние окрыленности, которое испытывал юноша перед "вступлением в подвиг". Однако совсем не думать об этом не мог... Полгода назад, закончив факультет планетологии, Дмитрий получил назначение на Пещеру. Это была его первая самостоятельная работа. Он гордился ею и поэтому без особой радости встретил весть о том, что заведующим астромаяка назначена мама. Однако в день прилета ее он был искренне рад встрече. Три дня спустя, она пожаловала к нему в гости "для серьезного разговора". Дмитрий догадывался о чем будет речь и, понимая, что разговора не избежать, решил не обманывать ложными обещаниями, а постараться не раскрывать своих планов. Он начал первый с вопроса: "Мама, ведь ты занималась "Нераспространяющимися излучениями"... Почему же ты бросила изыскания?" - С чего ты взял, что я бросила?! - удивилась мать. - Просто работа - на новой стадии... Дима, скажи, для чего ты опять говоришь "Нераспространяющиеся излучения"? Тебе же известно, что эта фраза абсурдная выдумка репортеров! Зачем ты меня обижаешь, повторяя за ними чушь? Со стороны мама была похожа на девочку с золотыми локонами. Такой он помнил ее всегда, а после гибели папы чувствовал: ее теперь не покидают мысли, что она может потерять и его. Но сейчас, извиняясь за неудачное слово, он думал с досадой: "Родителям кажется, то, чем они жили когда-то, сохраняет значение и сегодня... Но у нас своя жизнь, и то, что сегодня имеет значение, видится нам куда лучше, чем предкам. Естественно, они нуждаются в нашем внимании... Но я люблю и уважаю маму только как мать и не желаю в ней видеть ученого, корпевшего над каким-то нелепым и не нужным никому генератором: мне это просто не интересно. Чтобы в жизни чего-то достичь, надо прежде всего уважать свой талант, не упуская возможности его проявить. - Ладно, не будем касаться моей работы, - сказала мама. - Я хотела спросить, ты еще не забыл, где погиб твой отец? - Не забыл, - ответил Дмитрий. - Я не случайно добился сюда назначения. Ведь его поглотила Пещера... Как многих. Биоанализ показывает, что в глубине не осталось и признаков живого белка: все погибли! - По своей же вине! - с горечью оборвала его мать. - Исследование пещеры никогда не входило в обязанности планетологов. Существует указ, запрещающий планетологам приближаться к этому месту. В зоне уже не хватает специалистов, а народ продолжает гибнуть по собственной глупости! - Мамочка, - думал Дмитрий - ты не учла, что когда не хватает специалистов, этих запретов никто не боится. За нарушения никого не снимают... Разве что пожурят. - Неужели, - сказал юноша вслух - ты добивалась этого назначения, чтобы иметь возможность читать мне нотации?! Это моя первая работа! Ты должна верить, что со мной ничего не случится! Она улыбнулась и тихо сказала: "Боже, как ты стал похож на отца... Улетая, он всегда говорил: "Со мной ничего плохого случиться не может." Кстати, перед отлетом сюда, я слышала что для исследования Пещеры готовится комплексная экспедиция. Кроме людей в ее состав будут входить универсальные киберспелеологи..." Мать глядела сыну в лицо, ждала, что он скажет. Но юноша отвернулся и промолчал. Он-то знал, что при существующей нехватке кадров всякое упоминание о комплексной экспедиции в Пещеру уже давно стало восприниматься как шутка. Неожиданно мама перевела разговор и молодым звонким голосом спросила: - Ты не скучаешь здесь по Земле? - Есть немного, - ответил сын. - Ты наверно уже забыл, - продолжала она с улыбкою, - как весной в течение дня одуванчики сбрасывают золотые локоны и дружно распускают по ветру свои серебристые кудри? - К чему эти сентиментальности? - думал Дмитрий с досадой. - Наука увлекает нас в бездны времен, несоизмеримые с продолжительностью одной жизни. Нельзя терять ни минуты, надо успеть за короткую жизнь раскрыть хоть какую-то тайну! -Мы живем в нетерпеливое время, - сказала мама, угадав его мысли, поэтому каждый шаг обходится нам так дорого! Она хотела добавить что-то еще, но только закусила губу и направилась к выходу. Дмитрий чувствовал, как сердце сдавило от жалости к матери. Хотелось ее удержать... Но он ничего не сказал и позволил ей улететь. Прошло шесть дней. Сегодня, перед вылетом к Пещере, Дмитрий впервые после неприятного разговора вызвал на связь астромаяк. Он сам не знал, о чем будет говорить. Просто хотелось услышать ее голос. К аппарату подошел кибер-заместитель и доложил, что мама три дня назад вылетела на инспекцию филиалов маяка. Юноша вздохнул с облегчением.
* * *
- Второй, я - первый, - радировал планетолог. - Достиг входа в Пещеру! Начинаю спуск! Как поняли? Прием. Внутри шлема послышались гудки - позывные кибера-заместителя. - Первый, я - второй. - отозвался робот. - Вас понял: достигли входа в Пещеру, начинаете спуск. Прием. Дмитрий поморщился. Он еще не привык к бесцветному дикторскому баритону ранцевого интерпретатора - прибора, обрабатывающего сигналы и голосом, независящим от условий связи и особенностей речи, излагающего суть информации. Юношу развеселила мысль, что устройству, повышающему чувствительность связи, приходилось теперь интерпретировать такую же тусклую, как у него самого, речь электронного кибера. Дмитрий слышал, что во время продолжительных рейсов однотонное вещание интерпретатора порой выводило людей из себя. Но перед спуском в Пещеру, где над его головой будут толщи не проницаемых для радиоволн пород, интерпретаторский голос звучал для Дятлова как последний "привет" из обжитого мира. Здесь на поверхности его будет ждать бот, управляемый кибером. Юноша оглянулся, прощаясь с утренним светом, включил нашлемный фонарь и сделал первые шаги навстречу "Загадке Века". Горловина Пещеры переходила в широкий проход, который полого вел в глубину и плавно поворачивал влево. Когда входное отверстие скрылось из виду, юноша выключил фонарь, уступив желанию увидеть во мраке последние отблески утра. Однако скоро Дмитрий заметил, что и внизу, в том направлении, куда вел коридор, появилось какое-то свечение. Он включил свет и ускорил шаги. Луч фонаря делил пространство на сверкающие выпуклости и огромные колеблющиеся провалы теней. С каждым шагом кондиционер скафандра работал все интенсивнее: температура понижалась и багрово-фиолетовое свечение впереди становилось заметным при свете фонаря. Это было волшебное зрелище и юношу охватил восторг. "Если бы ты только знала, - мысленно обращался он к матери, - как я мечтал об этой минуте!" Проход расширялся. Потолок все дальше уходил вверх, пока не исчез во мраке. Миновав очередной поворот, юноша погасил фонарь и восхищенно присвистнул: огромный зал напоминал остывающую топку. Неровности пола и стен испускали свет раскаленных углей. Языки сине-фиолетового "пламени" метались, как пугливые птицы, собирались в дальних углах, кружились над головой. То была колоссальная полость вытравленная лавуриновой кислотой в пластах фороцидов, светящихся при низких температурах. Цвет излучения зависел от толщины и засоренности слоя. Стоило юноше двинуться с места или повернуться, как покрывавшие стены тончайшие пленки превращали грот в удивительный калейдоскоп. Планетолог, как зачарованный, шел сквозь многоцветную карусель и думал: "Милая мама, если бы ты могла видеть все это своими глазами, ты бы не вспоминала о земных одуванчиках." Неожиданно в динамике что-то щелкнуло и планетолог уловил чарующий звон. Он мог бы поклясться, что ничего подобного раньше не слышал. Сразу за первым тактом мелодии раздался знакомый голос интерпретатора: "Внимание. Смотри под ноги". Дмитрий зажег фонарь и похолодел: у самых его ног зияла трещина шириной до трех метров. "Внимание. Смотри под ноги" - повторил интерпретатор. Легко перепрыгнув трещину, Дмитрий осторожно придвинулся к самому краю и заглянул вниз. Свет фонаря, скользнул по стене, но дна не достиг. Юноша включил передатчик и стал вызывать: "Второй! Второй! Я первый! Как меня слышите? Отвечайте! Я вас больше не слышу!" Только что ему удалось избежать гибели. Предупреждение поступило по рации. И он не сразу сообразил, что, находясь в глубине пещеры, напрасно тратит время, вызывая на связь робота: фороцидовая толща не проницаема для радиоволн, а позывные кибера, состоящие из коротких однотипных гудков, не напоминали мелодичного звона, предворявшего появление в эфире нового корреспондента. По спине поползли мурашки. "Уж не мои ли предшественники подают голоса? подумал юноша, но сейчас же отвел эту мысль: у него не было оснований не доверять результатам биоанализа. Приборы могли обнаруживать жизнь на любом расстоянии и за любой преградой. Ощущение, что за тобой наблюдают, не из приятных. Не важно, находится наблюдатель где-то поблизости или использует телеаппаратуру - определенно был смысл узнать, что за душа обитает в фороцидовых складках и "подает советы прохожим". Юноша прислушался: снаружи, сквозь шлем проникали скрежещущие звуки, словно где-то работал гигантский плохо смазанный механизм - и направился к центру грота, где торчала целая роща каменных столбов: там легче всего было спрятаться наблюдателю или скрыть аппарат наблюдения. Под ногами звенела радужная галька. Непрерывная игра света утомляла. "Надо взять себя в руки, - подумал Дмитрий. - Чего доброго, начнут мерещиться пещерные духи". Он сорвался с места, большими прыжками поравнялся с первым столбом и, обогнув его, замер, прислушиваясь, рассчитывая неожиданным действием заставить наблюдателя себя выдать. Не услышав ничего нового, он включил передатчик и подал голос: "Эй, кто ты, друг? Выходи! Я не сделаю тебе ничего плохого!" Ответа не было, но к доносившемуся издалека скрежету прибавились новые звуки, напоминавшие жалобное пение или плач. Источник звуков находился скорее всего в центре зала, на обрамленной столбами широкой площадке. Туда и направился планетолог. Пение становилось громче и заунывнее. Но впереди ничего не было видно, кроме радужной гальки, в которую с каждым шагом все глубже погружались ноги. Дмитрий вздрогнул и остановился, когда под шлемом опять зазвенели чарующие позывные. На этот раз дикторский баритон трижды повторил одно слово: "назад". Планетолог вдруг обнаружил, что все кругом продолжало медленно двигаться вперед, хотя ноги его, казалось, приросли к месту. Он рванулся назад, упал спиною на гальку, погрузив в нее руки. Но было поздно. Под тяжестью человеческого тела горы камешков с воющим звуком перемещались к центру площадки. Заунывное пение гальки послужило приманкой, а теперь лавина увлекла юношу вниз, к тому месту, где уже можно было разглядеть воронкообразный провал шириною около восьми метров. Не за что было ухватиться. Никакие отчаянные усилия Дмитрия уже не могли замедлить сползания. Жерло воронки приближалось с каждым мгновением. Вот уже ноги потеряли опору. В последнюю секунду удалось было вцепиться руками в выступ у кромки провала. Но на грудь и на шлем навалились тонны сползающей гальки. От напряжения потемнело в глазах. Где-то внизу под собой он услышал всплеск. Руки сами разжались и планетолог с лавиной камней сорвался вниз. Врезавшись в бешеный поток лавуриновой кислоты, тело его закружилось волчком и пробкою выскочило на поверхность. Падение не оглушило Дмитрия. Он только понял, что случилось непоправимое: жидкая лавуриновая масса уносила его в неведомую глубину. С глухим рокотом она бежала по узкому ходу, а издалека неотвратимо приближалось что-то ревущее и клокочущее - все тот же слышанный планетологом ранее, но сейчас тысячекратно усиленный скрежет. Еще минута и стены раздвинулись. Кислота вырвалась из теснины на широкое место и, расшвыривая белые клочья, забурлила, заревела на острых порогах, волоча за собою по дну разъяренное стадо камней. Планетологу то и дело приходилось увертываться от ударов. В этом циклопическом биллиарде каждую секунду человека могло расплющить в лепешку. И он удивился, когда в адском грохоте снова услышал звенящую песнь позывных. - Скорее вправо... Вправо... Вправо... - забубнил интерпретатор. Дмитрий кинулся вправо, лавируя среди валунов. Он, не раздумывая, подчинился приказу: это давало хоть какую-то определенность. Вынырнув из глубины после очередной атаки бешено мчащихся глыб, планетолог увидел, что впереди, уже совсем близко, поток низвергался в пропасть, над которой висела завеса из лавуриновых брызг и осколков камней. Сделав последний рывок, юноша ощутил, наконец, под ногами дно. Преодолевая течение, он карабкался по скользким камням. Его тянуло к обрыву, а он все лез и лез. Уже возле самого края пропасти Дмитрий выполз на берег и попробовал встать... но свалился без сил. Он не знал сколько времени пролежал у обрыва, но когда опомнился и отдышался, то первым делом проверил систему жизнеобеспечения. Так требовала инструкция. Обтекаемый корпус ранца получил три пробоины и бессчетное множество вмятин. Исправная ранцевая система может в течение месяца обеспечивать жизнедеятельность человека в скафандре. А теперь на табло "остаток жизнересурсов" значилось сорок часов. - Пора выбираться, - сказал себе юноша, встал и сделал несколько шагов по обкатанным валунам. И опять зазвенел колокольчик. Тонкой нитью вплелись позывные в грохот стихии. Дикторский голос сказал: "Ступай вдоль стены к обрыву... Будь внимателен". Юноша выпрямился и ударился шлемом о каменный свод: стена была рядом. Цепляясь за выступы, он приближался к страшному месту, где жидкость устремлялась в провал. Свет фонаря не проходил уже сквозь туман из мельчайших брызг, и планетолог наощупь двигался внутри светового облака, пока не почувствовал под ногой пустоту. "Куда дальше", подумал Дмитрий и снова услышал в ответ нежный звон. Интерпретатор сказал: "А теперь осторожно спускайся". Прижимаясь к стене, юноша встал на колени, лег затем на живот, свесил ноги с обрыва и, нащупав опору, начал спускаться, подумал: "Со стороны я наверно похож на безумного паучка, гонимого исследовательскими побуждениями в кастрюлю с кипящим бульоном". Планетолог старался не думать о том, что с ним будет, если он потеряет опору. Но спуск продолжался недолго. На узкой площадке, где он оказался, можно было перевести дух. Но и здесь, следом за звонкой волной позывных, прозвучала команда: "Ложись и двигайся дальше ползком..." Приглядевшись, Дмитрий увидел, что площадка переходила в узкий карниз, заворачивавший под самый обрыв под своды из камнепада и струй лавуриновой кислоты. Выполняя команду, юноша двинулся дальше ползком, прижимаясь к стене и ежесекундно ожидая удара шального обломка. Стоило ему поднять голову и протянуть руку вправо и он в миг превратился бы в составную часть массы, с ревом проносившейся сквозь туман. Скоро ему начало казаться, что, ползая здесь, он напрасно расходует силы и жизнересурсы. Он чувствовал себя подопытной крысой в головоломном лабиринте, где неведомый разум выносил над ним приговор. У планетолога был свой секрет - маленькое заклинание, которому он научился еще от отца: "Все будет хорошо! Все будет хорошо! Со мной не может произойти ничего плохого!" - эти слова поднимали дух. - Все будет хорошо, - сказал себе Дмитрий и решился, наконец, посмотреть вперед. Луч фонаря высветил очертания противоположного берега, оказавшегося неожиданно близко. - Вот и станция назначения! - объявил себе планетолог, разглядев впереди какой-то проход. Через несколько минут ужас кислотопада был позади. Протиснувшись в крошечный чуть светившийся грот, Дмитрий сунул в зубы мундштук и, присев на камень, включил подачу питательного концентрата... Но тотчас же услышал под шлемом знакомый благовест, а голос интерпретатора забубнил одно слово: "Вперед... Вперед... Вперед..." Юноша подчинился, только со вздохом подумал: "Наверно этот любитель игры в прятки предусмотрел все на свете, кроме того, что я - человек и запас моих сил ограничен.
* * *
Прошло еще много часов. Извилистый коридор так далеко увел Дмитрия от обрыва, что в обступившей со всех сторон тишине он слышал только свое дыхание и шарканье собственных подошв. Он двигался, выполняя послушно бесконечную вереницу команд. Недра планеты пронизывали извилистые норы-тоннели, которые то пересекали друг друга, то, сужаясь становились лазами, то, расширяясь превращались в светящиеся гроты. Это был настоящий лабиринт, где ориентироваться могло, очевидно, только загадочное существо, которому Дмитрий невольно вверил судьбу. - Если бы неизвестный хотел мне помочь, - рассуждал планетолог - он давно бы вывел меня на поверхность. Либо я действительно стал объектом эксперимента и кто-то на моем примере задался целью опровергнуть "миф" о разумности "двуногих зверьков", либо этот "кто-то" вообще ничего не думает и все, что происходит со мной развивается по законам случайности. Но даже если у "хозяина пещеры" - злые намерения, разгадать их можно только следуя его указаниям. И снова проплывали мимо холодные, испещренные багровыми жилами стены, снова блуждало по галереям робкое эхо шагов. Пищевой отсек ранца был пуст. Дмитрий с содроганием думал о той минуте, когда иссякнет энергозапас и тело, облаченное в скафандр, скует вечный холод. Позади осталось уже несчетное множество развилок и поворотов. Проход вновь расширялся. Эхо становилось раскатистее. Под ногами между глыбами, устилавшими пол, пролегли трещины. Отполированные лавуриновой кислотой эти камни напоминали громадные плиты старинных храмов. Дмитрий не смотрел на табло "Остаток жизнересурсов", но совсем не думать об этом не мог: свет фонаря заметно слабел - первый признак , что энергозапас подходит к концу. Сделав еще несколько шагов, планетолог качнулся, взмахнув рукам: плита, на которую он вступил, утратила равновесие и все больше кренилась, открывая черный провал. Отступать было поздно; юноша чувствовал: камень вот-вот перевернется, когда музыка позывных зазвучала под шлемом, словно аккомпанемент к его балансирующему танцу. - Прыгай вперед! - подсказал невидимый советчик. Вперед - означало в провал. Но раздумывать не приходилось. Дмитрий рванулся в черную неизвестность. Острые края плит мелькнули перед самым лицом. Пролетев метров пять, он упал в гальку и погрузился в нее по колени. Еще до того, как ноги коснулись дна, он услышал над головою скрежет: освободившись, фороцидовая глыба встала на место - стены вздрогнули и на дно посыпались камни. Но грохот не мог заглушить звонкого призыва и нового приказа: "Быстро в проход". - Попробуй "быстро" сам, - ворчал Дмитрий с трудом выдирая ноги из гальки. Ему удалось благополучно сделать один шаг по направлению к открывшемуся впереди лазуу. "Быстро в проход" - повторил диктор. И в этот момент тяжелый камень сбил человека с ног. Свет погас. Юноша, извиваясь, полз в темноте, вздрагивая от ударов падающих рядом обломков. В ушах стоял гул. Дмитрий полз, пока, наконец, камнепад не остался позади. - Плохи мои дела, - заключил он, привалившись к стене и ощупав шлем. Фонарь был начисто срезан. Затылок саднило. За ворот нательной одежды бежала теплая струйка. Дмитрий лег на живот - Должно быть содрал кожу, подумал он, выжидая, когда остановится кровотечение. Впервые мелькнула мысль, что скорее всего ему уже не выбраться на поверхность. Но он так устал, что эта догадка почти не произвела впечатления. Страх пришел позже, когда отдышавшись, он вдруг подумал: "Что будет с мамой, если я не вернусь?" Держась за стену, Дмитрий встал и, пошатываясь двинулся дальше. - Без фонаря даже лучше, - успокаивал он себя, - свечения стен достаточно, чтобы не натыкаться на выступы и обходить провалы. По крайней мере не так заметно, как тают последние капли энергозапаса. Временами ему начинало казаться, что неизвестный, который долго водил его по лавуриновым норам, знал глубинное царство не больше его самого. Но юноша гнал от себя эти мысли. Рассуждения о безвыходности положения были "непродуктивны": они отнимали последние шансы. Он должен был двигаться от команды к команде, точно от вехи к вехе. Гипотеза "вех" казалась ему остроумной: надо было только представить себе, что в разных точках пещеры установлены маломощные передатчики, каждый из которых передавал определенную команду. - Я должен вырваться! - говорил себе юноша. - Я должен сделать это во имя тех, кто не вернулся! Коридор все круче шел вверх и Дмитрию хотелось верить, что этот путь приближает его к поверхности. Он уже не шел, а взбирался по груде острых камней. Светящиеся фороцидовые прожилки постепенно тускнели, что свидетельствовало о повышении окружающей температуры. Планетолог рвался вперед, убеждая себя, что он - на пути к спасению. Видимость становилась все хуже, а камни, по которым можно было подниматься, как по ступеням, попадались все реже. Теперь, чтобы не скатиться вниз, приходилось нащупывать удобные для опоры выступы. Обломок породы, выскользнув из-под ноги, защелкал по склону. Юноша едва успел перегруппироваться, нащупать другую опору. Только сейчас до него дошло, что в пылу "гонки с пещерой" он не заметил, как нора перешла в вертикальную шахту. Прижавшись всем телом к холодным камням, Дмитрий почувствовал, что не может двинуться с места. Он достаточно разбирался в тонкостях скалолазания, чтобы понять: без света одинаково безнадежно, и продолжать подъем, и возвращаться вниз: он непременно сорвется. - Значит, все! - подумал Дмитрий. - Пусть так... Терять нечего... Хочу узнать до конца, на что я способен. Известно, что человек, как приклеенный, может держаться на крошечных выступах скал... но не держится: сталкивают нервы. Человек не зонтик, чтобы спокойно висеть на гвозде. Вот если б он мог по желанию приводить себя в "состояние зонтика". А впрочем... разве это совсем невозможно? Скорее всего тот, кто меня направлял, не рассчитывал, что я лишусь фонаря. Если нет новых команд, значит со светом я видел бы точки опоры и мог продолжать подъем... Что если мне попытаться проделать это наощупь, попробовать уподобиться "зонтику". Надо действовать так, как будто в запасе - тысяча лет и некуда торопиться. Собранность пришла не сразу. Дмитрий заставил себя не суетиться. Отсутствие толкающей под локоть панической спешки позволило двинуться вверх - не шаг за шагом, как раньше, а сантиметр за сантиметром. Он запер выход для "непродуктивных" чувств. Осталась только работа: методичное, почти любовное касание пальцами камня, выявление неровностей, трещин, проба на прочность и, наконец, перенос тела, - новый сантиметр или два вверх - короткий отдых, и опять кончики пальцев в поисках шероховатостей камня. Внизу лиловым маревом разливался холодный фороцидовый мир. А вокруг - непроглядная ночь. Дмитрий вползал в самую ее гущу и чем выше он забирался, тем враждебнее становился камень. Скоро он почувствовал, что дальше двигаться невозможно: наклон стал отрицательным. Стена теперь нависала над головой в виде свода, отталкивая от себя человека. Он подтянулся в последний раз и замер... Наконец-то вновь зазвенел, колокольчик. "Иди на правый карниз", - командовал диктор интерпретатора, а Дмитрий подумал, что за часы блужданий этот однообразный голос стал для него родным. Юноша продвинулся вправо, пошарил рукой, но никакого карниза не обнаружил. Переместившись еще правее, он закрепился на новом месте, протянул руку и наткнулся на стену, стоящую под прямым углом к той, по которой карабкался. Скоро он нащупал в смежной стене опору для правой ноги и занял такую устойчивую позицию, что смог освободить руки. - Только не расслабляться! - внушал он себе. - Одна рука ищет, вторая страхует. Он осторожно исследовал камни, пока прямо над головой не нащупал края площадки. - Вот и обещанный карниз, - подумал Дмитрий, забираясь на выступ. Только теперь к нему пришел страх высоты. Ударяясь шлемом о выступы, планетолог торопливо как таракан запихивал себя в щель между стенами подальше от пропасти. Углубление перешло в грот, по которому можно было только ползти. В одном месте лаз расширялся. Здесь Дмитрий решил было перевести дух, но только успел об этом подумать, как ласковый звон опять заставил его насторожиться. "Ты должен пролезть... пролезть... пролезть..." - требовал диктор. - Опять пролезть! - ворчал планетолог, втискиваясь в сужающийся проход. Он был уверен, что следом за узким местом лаз непременно расширится и продвигался вперед, пока не понял, что это нора не рассчитана на ширину его плеч. Зажатый в этих тисках, он почувствовал, что не может вздохнуть и отчаянно рванулся назад. Однако вытянутые вперед руки в плечах были скованы, а ноги, еще находившиеся в расширении лаза беспомощно бились о камни. Кровь гудела в висках, и в этот тревожный гул, в который уж раз вошла звенящая нота, а за нею - три слова, все те же три слова: "Ты должен пролезть... пролезть..." Дмитрий поджал колени, уперся ступнями в стены и, зажмурив глаза от нарастающей боли, выполняя приказ, начал медленно выпрямляться. Уже теряя сознание он почувствовал, что стена закачалась и вместе с ним стала куда-то сползать. Потом был сильный удар. Когда боль отступила, планетолог услышал рядом журчание. Пошарив руками, он заключил, что лежит на откосе среди фороцидовых глыб. Воздуха не хватало, хотя на грудь уже ничего не давило. Зажмурившись от ожидаемой боли, он повернулся на спину. Боль не пришла. Но дышать все равно было нечем. - Повезло мне, - думал Дмитрий, - камень не выдержал, я - уцелел... Жаль, что так поздно мне повезло: кислородный контейнер - пустой. Он решился открыть глаза... И замер, боясь шевельнуться, спугнуть панораму, увидеть которую меньше всего ожидал: перед ним расстилался манящий ни с чем не сравнимый ковер беспредельного неба.
* * *
Кибер-заместитель так ловко наложил пластырь, что разбитый затылок уже не саднило. Робот высился рядом, полный готовности совершить еще какой-нибудь подвиг. Отставив флягу с "Бальзамом жизни", Дмитрий прикрыл глаза и некоторое время молча наслаждался комфортом. Он был уже в новом скафандре и, откинув забрало, отдыхал в салоне стратобата, который привел по его вызову электронный коллега. Напряжение спало, но планетологу почему-то совсем не хотелось думать о том, что он первый, кому удалось выбраться из этого ада: что-то мешало радоваться спасению. На горизонте вспыхнула яркая звездочка. Свет ее перешел в багровое зарево и погас. - Прибыла скорая помощь, - докладывал кибер - для отправки эвакокапсулы. Эвакокапсула - специальный прозрачный контейнер, поддерживающий состояние анабиоза (тлеющей жизнедеятельности) тяжелобольных или раненых, отправляемых в космогоспиталь. - Напрасно вызвали! - усмехнулся юноша. - Как видите, я невредим... - и вдруг, оборвав себя, пораженный догадкой, вскричал: - Что-нибудь с мамой? Я прав? Ради бога, что - с ней? - Слабое сердце... - промямлил кибер. - Это я виноват! - стонал юноша. - Ожидая вас, она потеряла сознание, - уточнил помощник. -Мне передали, что около капсулы она вам что-то оставила. Бросив куст пламени в черный зевок пещеры, стратобот заскользил над грядою холмов в направлении гигантских антенн, похожих издалека на парящих у горизонта бабочек. В помещении астромаяка Дмитрия ожидала прозрачная эвакокапсула с телом мамы. Через пятнадцать минут ее должны были увезти роботы скорой помощи. Юноша понимал, что это бледное лицо за толстым стеклом не может принадлежать никому, кроме матери... но содрогнулся: "спящая" маленькая женщина по плечи укутанная в саван, показалась ему незнакомой. К горлу подкатывался комок. И тогда Дмитрий сказал, как будто она могла его слышать: "Мама, я же тебе обещал, что ничего не случится. Ты еще будешь гордиться мною! - Он продолжал говорить, приближаясь к прозрачному ложу. В пещере есть жизнь! Кто-то разумный и добрый внизу подавал мне советы, все время меня направлял... Клянусь, я узнаю, кому обязан спасением!" Лицо матери все еще поражало его новизной. Планетолог отвел глаза. Взгляд, скользнув по стене, остановился на маленьком прямоугольном футляре, висевшем над головной частью капсулы. Дмитрий много раз видел изображение этих приборов. Как-то, представляя журнальную стереографию другу, он даже сострил: "Полюбуйся, это и есть мамины цацки". В памяти всплыли ее слова: "Ты опять говоришь "Нераспространяющиеся излучения"? Тебе же известно, что эта фраза - абсурдная выдумка репортеров! Зачем ты меня обижаешь, повторяя за ними чушь?" Употребив привычное выражение, юноша не собирался обидеть маму, хотя по мнению многих: "В этом устройстве пытались реализовать сомнительный принцип возбуждения в малом пространстве незатухающих радиоволн". А в памяти постепенно всплывали другие слова: "Ты наверно забыл, как весной в течение дня одуванчики сбрасывают золотые локоны и дружно распускают по ветру серебристые кудри?" Все более замедляя шаги, он приближался к "хрустальному саркофагу"... И вдруг застыл потрясенный, схватившись за шлем. Только сейчас планетолог увидел, что изменилось: не было больше ее золотых кудрей... Внутри капсулы на подушке лежало пушистое "серебро одуванчика". Он обхватил шлем руками: в прозрачную сферу, как птица в родное гнездо, влетел нежный ставший спасительным звон. Дмитрий знал теперь, почему из пещеры не возвращались: эта мертвая бездна была идеальной ловушкой для всех безрассудных голов... Всех, кроме мамы: у нее просто не было выбора. Она понимала, что сына не удержать - оставалось пойти, найти выход и застолбить страшный путь свой незатухающими путеводными радиовехами.
Рига 1969