Мураками Харуки
Повторный налет на булочную
Харуки Мураками
ПОВТОРНЫЙ НАЛЁТ НА БУЛОЧНУЮ
Перевел Андрей Замилов
Я до сих пор не уверен, стоило ли рассказывать жене про налёт на булочную. Хотя... пожалуй, это не тот случай, когда можно строить догадки -- "стоило" или "нет"? Ведь бывает же так, что неправильный выбор даёт правильный результат и совсем наоборот. Чтобы избегать этой, скажем так, непоследовательности, нужно занимать позицию, при которой мы на самом деле ничего бы не выбирали. Я по большей части так и живу. Что свершилось, то уже свершилось. Чего ещё не было, того не было.
При таком подходе к жизни и происходят случаи подобные этому, когда я, сам не зная зачем, рассказал жене о налёте на булочную.
Что сказано -- то сказано. Что затем случилось -- уже случилось. Если эта история и покажется кому-то странной, причину нужно искать в самой ситуации вокруг неё. Но как бы я ни размышлял, ничего не изменится. Ведь это не более, чем мои мысли.
Я рассказал жене историю о налёте при стечении неких обстоятельств. Совсем не значит, что я заранее решил поведать ей об этом, или начал невзначай: "Кстати..." Я совершенно не помнил, что когда-то на булочную нападал, пока не проронил при жене фразу "налёт на булочную".
Тот налёт вспомнился случайно -- во время нестерпимого голода. Мы с женою легко поужинали в шесть, а уже в полдесятого нырнули в постель и уснули, но почему-то одновременно пробудились посреди ночи. Часы показывали около двух. Тут же на нас обрушилось жуткое чувство голода -- как ураган из сказки "Волшебник страны Оз". То было сокрушающее и, можно сказать, нерезонное чувство.
При этом в холодильнике не оказалось ничего, достойного именоваться продуктами: французский салатный соус, шесть банок пива, две ссохшиеся луковицы, сливочное масло и средство для удаления запаха. Мы две недели как поженились и ещё толком не разобрались во взаимных вкусах. Признаться, в то время нам ещё много в чём предстояло разбираться.
Я работал в адвокатской конторе, жена -- в школе дизайна. Мне было двадцать восемь или девять (почему-то постоянно забываю свой возраст в год женитьбы), она -- на два года и восемь месяцев младше. Наша полная забот жизнь кипела в сумятице замкнутого пространства, и руки попросту не доходили до закупки продуктов про запас.
Мы встали с постели, перешли на кухню и уселись за стол друг против друга, -- от голода мы бы заново просто не уснули. В таком состоянии не то, чтобы передвигаться, лежать на боку -- и то невыносимо. Мы понятия не имели, откуда взялось это резкое чувство голода.
Я и жена несколько раз проверили холодильник -- наш единственный лучик надежды. Но сколько бы мы ни хлопали дверцами, внутри ничего не прибавлялось.
Пиво... лук... масло... соус... дезодорант. Возникла мысль поджарить лук на масле, но эти две несчастные ссохшиеся головки вряд ли в должной мере заморят червячка. Лук хорошо есть с чем-нибудь, сам по себе он -- не средство от голода.
-- Что, если поджарить эту штуку от запаха в соусе? -- предложил я в шутку, но, разумеется, был сражён мёртвым молчанием. -- Давай, что ли, съездим поищем ночной ресторан? На центральной трассе что-нибудь найдётся.
Но жена отклонила моё предложение, -- она не хотела выходить из дому ради того, чтобы поесть.
-- Тебе не кажется странным выходить на улицу после двенадцати ночи в поисках еды?
В этом плане она неисправимо старомодна.
-- В общем-то, да, -- выдавил я, тяжело вздохнув.
Может, это обычное дело сразу после женитьбы, но я воспринимал такие вот её реплики совсем как откровения. И тут я понял: охвативший нас голод -- особенный, совсем не тот, что можно утолить в ночном ресторане на центральной трассе.
Что такое особенный голод?
Могу прямо сейчас обрисовать его в одной сцене.
1). Я сижу в маленькой лодке и плыву по тихому морю. 2). Смотрю вниз и вижу в глубине вершину подводного вулкана. 3). Расстояние между поверхностью воды и вершиной вулкана кажется небольшим, но утверждать это не берусь. 4). Почему? Вода слишком прозрачна и обманывает глазомер.
-- Не поеду я ни в какой ночной ресторан.
-- Ну, ладно, -- прежде чем согласиться, в моей голове на две-три секунды возник такой вот образ. Я, конечно, не Зигмунд Фрейд и поэтому не смог найти ему объяснение. Я лишь интуитивно понял: этот образ -- из разряда откровений.
Ничего не поделаешь. Мы принялись за пиво, -- это, всё-таки, лучше, чем жевать лук. Жена не особенно любит пиво -- из шести банок я взял себе четыре, оставив ей две. Пока я пил, она тщательно, совсем как белка в ноябре, обыскивала кухонные полки. На дне одного из пакетов нашлись четыре песочных печенья, -- остатки от торта-мороженого. Печенье отсырело, потеряло форму, но мы разделили его пополам и съели, тщательно пережёвывая.
Однако и пиво, и печенье лишь стремительно пронеслись, подобно невзрачному пейзажу за окном самолёта, не оставив и следа в наших бездонно пустых желудках, похожих по форме на Синайский полуостров.
Мы читали надписи на пивных банках, то и дело поглядывая на часы, косились на дверцы холодильника, листали страницы вечерней газеты, собирали со стола краем открытки крошки печенья, однако время казалось мрачным и тупым, как свинцовое грузило в рыбьем брюхе.
-- Я впервые в жизни так проголодалась, -- заметила жена. -Интересно, это как-нибудь связано с замужеством?
-- Не знаю, может, связано, а может, и нет.
Пока жена шарила по холодильнику в поисках новых фрагментов еды, я высунулся из лодки и посмотрел вниз, на вершину подводного вулкана. Прозрачность окружавшей лодку морской воды ввергала меня в состояние жуткой неопределённости -- такое состояние, будто где-то глубоко под ложечкой открылась широкая пещера. Без входа и выхода -- чистой воды пещера. Это странное чувство пустоты в теле -- ощущение реально существующего отсутствия -- показалось мне похожим на оцепенение от страха, когда взбираешься на высокий шпиль. Такое вот сходство голода и боязни высоты стало для меня новым открытием.
Именно в тот момент я подумал, что когда-то такое со мной уже происходило. Тогда я тоже был голоден и... Что же это было?
-- Налёт на булочную!.. -- воскликнул я.
-- Какой налёт?
Вот так начались мои воспоминания об этой истории.
-- Да, когда-то давно случилось напасть на булочную, -- пояснил я жене, -- небольшую и совсем неизвестную, не то, чтобы очень хорошую, но и плохой тоже не назовёшь. Так, простая булочная обычного городка. Она находилась в центре торговой улицы, хозяин сам по утрам пёк хлеб, и когда всё распродавалось, закрывал магазин, -- такая она была маленькая.
-- Почему ты выбрал именно эту булочную? -- спросила жена.
-- Просто грабить большой магазин не было необходимости. Нам хотелось только хлеба, чтобы утолить голод, -- мы не собирались воровать деньги. Ведь мы были налётчиками, а не ворами.
-- Мы? Кто это -- "мы"?
-- Был у меня в ту пору один дружок. Сколько уже -- лет десять прошло?! Тоже из бедной семьи. Нам не то, что на зубной порошок -- на еду, и то не всегда хватало! Вот и приходилось ради еды совершать с ним на пару разные плохие поступки. Булочная -- из их числа.
-- Толком не пойму, -- сказала она, пристально глядя мне в лицо. Её глаза будто искали потускневшую звезду на светлеющем утреннем небосклоне. -- Зачем вы этим занимались? Почему не работали? Могли подрабатывать, -- на хлеб уж точно бы хватило! Это в любом случае проще, чем грабить булочные.
-- Да не хотели мы работать, и всё тут.
-- Но сейчас ведь ты работаешь!
Я кивнул головой, отхлебнул пива и потёр ладонями глаза. Которая уже там по счёту банка начала клонить ко сну. Сон, словно жидкая грязь, нырнул в моё сознание и рассорился с голодом.
-- Меняются времена, -- меняется воздух, меняются и мысли человека. -Ну, ладно. Давай уже спать! Завтра обоим рано вставать.
-- Не хочу я спать! Расскажи лучше про налёт.
-- Да, пустячное это дело, -- ответил я. -- Всё намного проще, чем ты предполагаешь. Ничего особенного.
-- Ну, и как завершился налёт, удачно?
Я сдался и открыл новую банку. У жены такой характер: как что начнёт расспрашивать, до последнего не отстанет.
-- Можно сказать, что успешно, а можно и не сказать. Короче, хлеба мы набрали, сколько хотели, но грабёж не удался -- булочник сам нам его отдал.
-- Задаром?
-- Нет, не даром. В этом-то вся и суть. -- Сказав так, я покачал головой. -- У хозяина булочной была страсть к классической музыке, и как раз в тот момент звучали увертюры Вагнера. Вот он и предложил нам сделку: прослушаем всю пластинку до конца -- можем взять хлеба, сколько захотим. Мы с приятелем обсудили его предложение и решили: музыку-то можно и послушать, -- никакой это не труд и дело совсем безобидное. Мы спрятали свои ножи в сумку "бостон", уселись рядом с пекарем и стали слушать увертюры к операм "Тангейзер" и "Летучий голландец".
-- И потом получили хлеб?
-- Ага. Забрали почти всё, что было и ели потом четыре или пять дней, -- сказал я и ещё раз хлебнул пива. Сон, словно возникшая от подводного землетрясения беззвучная волна, исступлённо покачивал мою лодку.
-- Конечно, -- продолжал я, -- цель оказалась достигнутой. Но, как ни крути, преступлением это не назовёшь. Скорее, обмен: мы прослушали Вагнера и за это получили хлеб. С позиций закона -- нечто вроде торговой сделки.
-- Ну, Вагнера послушать -- не такой большой труд!
-- Именно. Вот если бы булочник потребовал помыть тарелки или окна, тогда бы мы наотрез отказались и попросту награбили хлеба. Но он ничего такого не требовал, а лишь попросил послушать пластинку. Это нас и смутило. Разумеется, мы даже представить не могли, что дело дойдёт до Вагнера, который нависнет над нами проклятием. Сейчас я понимаю -- нам не стоило соглашаться на его предложение, а с самого начала нужно было, как и уговорились, пригрозить ножом и отобрать хлеб. И никаких проблем!
-- А что, возникли проблемы?
Я опять потёр веки.
-- Да, но незаметные простому глазу. Просто после того случая многое начало, одно за другим, безвозвратно меняться. В конце концов, я вернулся в университет и успешно его закончил, поступил в адвокатскую контору, начал готовиться к экзамену по юриспруденции. Вот, женился на тебе и больше на булочные не нападал.
-- И всё?
-- Да, вся история, -- сказал я и допил пиво. Все шесть банок стояли пустые, и только их жестяные язычки на дне пепельницы напоминали выпуклую чешую русалки.
На самом деле с тех пор кое-что изменилось: произошло несколько событий, заметных даже простым глазом. Только я не хотел говорить о них жене.
-- А что теперь делает твой сообщник? -- спросила она.
-- Не знаю. После налёта дружба пошла врозь, и мы расстались. С тех пор так ни разу и не виделись. Я даже не знаю, где он сейчас живёт.
Жена молчала. Кажется, она уловила в моём рассказе некую незаконченность, но даже не заикнулась об этом.
-- Выходит, налёт стал прямой причиной вашего разлада?
-- Пожалуй, так. После этого случая мы были в сильном шоке и несколько дней говорили о взаимосвязи между хлебом и Вагнером, о правильности нашего выбора, но к выводу так и не пришли. Если рассуждать логично, выбор был правильным: никто не пострадал, каждый добился своего. Булочник -- правда, до сих пор не могу понять, зачем, ну да Бог с ним -- устроил пропаганду Вагнера, мы от пуза налопались хлеба. И всё же мы чувствовали в этом какую-то серьёзную ошибку. Эта нераспознанная в корне ошибка повисла мрачной тенью над нашим бытием. Поэтому я и использовал слово "проклятье". Это, без всякого сомнения, походило на проклятье.
-- И как? Оно уже перестало висеть? Над вами?
Я сделал из лежавших в пепельнице язычков браслет.
-- Этого я не знаю. Мир переполнен разными проклятьями. Поди догадайся, какое из них за что!
-- Ерунда, -- сказала жена, пристально вглядываясь в мои глаза. -Если разобраться, всё станет ясно и понятно. К тому же, пока ты сам не снимешь с себя проклятье, оно, как больной зуб, будет продолжать мучить тебя до самой смерти. И не только тебя, -- меня тоже!
-- Тебя?
-- Теперь ведь я твой партнёр! Например, наш голод сейчас из-за этого! До свадьбы я ни разу не ощущала такого острого чувства голода. Тебе не кажется это странным? Однозначно, нависшее над тобой проклятье распространяется и на меня тоже.
Я кивнул, разломал браслет из язычков и вернул их в пепельницу. Не знаю, права ли она, но так оно и есть.
И вдруг пропавшее было из сознания чувство голода вернулось с удвоенной силой. Спазмы на дне желудка, как по проволоке, отдавались дрожью в голове, внутри меня всё будто перемешалось.
Я по-прежнему смотрел на подводный вулкан. Вода стала ещё прозрачнее. Казалось, лодка безо всякой поддержки плывёт по небу, и лежащие на дне камни видны так отчётливо, словно до них можно дотянуться руками.
-- Я живу с тобой только полмесяца и всё это время ощущаю телом присутствие чего-то такого, -- продолжая в упор смотреть на меня, она сложила пальцы в замок. -- Пока ты этого не рассказал, я не догадывалась, но теперь знаю точно: ты -- проклят.
-- Как ты думаешь, какое оно -- это проклятие?
-- Ну, будто с потолка свисают не стиранные много лет пыльные шторы.
-- Это -- не проклятье, это я сам не стирал, -- пошутил я.
Но она не засмеялась.
-- Не то, не то ты говоришь!
-- Хорошо, -- согласился я. -- Если, по-твоему, это -- проклятие, что мне тогда, в конце концов, делать?
-- Ещё раз напасть на булочную. И сделать это прямо сейчас, -отрезала она. -- Другого способа снять его нет!
-- Что, прямо сейчас?
-- Да. Пока мы голодны. Добиться не достигнутого до сих пор.
-- А где же мы с тобой найдём посреди ночи открытую булочную?
-- Поищем! Токио -- большой город, хотя бы одна ночная булочная должна быть.
Мы сели в старенькую "Тойоту Короллу" и отправились в полтретьего ночи на поиски булочной. Я рулил, жена сидела рядом, скользя острым взором хищной птицы по обеим сторонам дороги. Поперёк заднего сиденья распласталось длинное, похожее на окостенелую рыбу автоматическое ружьё "Ремингтон", в карманах накинутой на жену ветровки позвякивали друг о дружку запасные патроны. А ещё в салоне лежали две чёрные лыжные маски. Признаться, я не понимал, зачем жене нужно автоматическое ружьё. А маски? Ни я, ни она ни разу не катались на лыжах. Однако она об этом говорить не стала, а я не спрашивал. Только заметил про себя: странная штука -семейная жизнь.
И всё же, несмотря на полную экипировку, мы так и не смогли найти ни одной открытой посреди ночи булочной. Я ехал по пустынным дорогам от Йойоги к Синдзюку (1) и дальше по направлению к Йоцуя, Акасака, Аояма, Хироо, Роппонги, Дайкан-яма, Сибуя. В недремлющем Токио на глаза попадались разные люди и заведения, и только булочной не было, -- не пекут они хлеб посреди ночи!
По пути мы дважды встретились с полицейскими машинами: одна неподвижно затаилась на обочине дороги, другая, не спеша, обогнала нас сзади. Каждый раз меня прошибал пот, а жена, не обращая на них никакого внимания, во все глаза высматривала булочную. При каждом её движении патроны издавали в кармане звуки, точно шелуха в подушке (2) перекатывалась.
-- Давай бросим эту затею! -- не выдержал я. -- Какого чёрта булочные будут работать так поздно?! Такие вещи нужно проверять за...
-- Стой! -- внезапно сказала она.
Я резко нажал на педаль тормоза.
-- Будем грабить здесь.
Я облокотился на руль и осмотрелся, -- никаких признаков булочной. В безмолвной тишине чернели опущенные жалюзи окрестных магазинов, и лишь похожая на косой искусственный глаз вывеска парикмахерской зябко пялилась в темноту. Метрах в двухстах впереди светилась яркая реклама "Макдональдса".
-- Здесь нет никакой булочной!
Жена молча открыла бардачок, достала липкую непрозрачную ленту и вышла из машины. Я тоже вышел. Присев на корточки, она оторвала кусок ленты и залепила номер. Затем обошла машину и заклеила задний такими отработанными движениями, будто занималась этим всю жизнь. Я рассеянно следил за её действиями.
-- Нападём вон на тот "Макдональдс", -- сказала она так спокойно, словно предлагала мне на ужин закуску.
-- "Макдональдс" -- не булочная, -- заметил я.
-- Но из того же рода, -- парировала она и вернулась в машину. -Иногда нужно идти на компромисс. Давай, поехали!
Я сдался. Проехав двести метров, я запарковал машину на стоянке "Макдональдса", где одиноко стоял сверкающий красный "Блюбёрд". Жена протянула мне замотанное в одеяло ружьё.
-- Ни разу не стрелял и не сейчас не буду, -- воспротивился я.
-- И не нужно, ты только держи его, -- никто даже сопротивляться не станет. Значит, слушай и делай, как я скажу. Первым делом заходим внутрь. Как только работник скажет: "Добро пожаловать!" -- сразу надеваем маски. Понял?
-- Понять-то понял, но...
-- Ты приставляешь ружьё к работнику и требуешь, чтобы все собрались в одном месте, да поживее. Остальное я беру на себя!
-- Однако...
-- Как думаешь, сколько нужно гамбургеров? -- спросила она. -- Штук тридцать хватит?
-- Наверно, -- сказал я и со вздохом взял ружьё, пробуя снять с него одеяло. Ружьё оказалось тяжёлым, как мешок с песком, и чёрным, под стать ночной тьме.
-- Думаешь, стоит? -- вопрос был адресован наполовину ей, наполовину -- самому себе.
-- Стоит!
-- Добро пожаловать в "Макдональдс"! -- сказала с улыбочкой "а-ля Макдональдс" девушка в фирменной панаме за прилавком. А я-то думал, девушки не работают в "Макдональдсе" по ночам, и на мгновение замешкался, но тут же очнулся и махом натянул лыжную маску.
Девушка за стойкой с обалдевшим выражением лица следила, как мы спешно натягиваем на головы лыжные маски.
Ни в одной из "Инструкций по обслуживанию клиентов" не значилось, как поступать в таких ситуациях. Она было собралась продолжить фразу после приветствия, но оцепенела не в силах произнести ни звука. И лишь её профессиональная улыбка едва зацепилась за уголки губ, подобно молодому месяцу в лучах зари.
Я как можно резче сорвал одеяло и направил ружьё в сторону мест для клиентов, однако, всех клиентов-то была одна, студенческая с виду, парочка, да и те крепко спали, улёгшись ничком на пластиковый стол. На столе чинно разместились в ряд две головы и два стакана из-под клубничного коктейля. Их мертвецкий сон не мог послужить нам помехой. Тогда я перевёл дуло ружья на прилавок.
Работников было трое: девушка за прилавком, двадцатипятилетний или чуть более того управляющий с нездоровым яйцеобразным лицом и подрабатывающий на кухне студент, похожий на лишённую всяческого выражения тонкую тень. Все трое сгрудились перед кассой и внимательно следили за взятым на изготовку ружьём. Так туристы смотрят на колодцы инков. Никто из них и не подумал звать на помощь или бросаться на меня с кулаками. Ружьё оказалось жутко тяжёлым, и я опустил его поверх кассы, не снимая пальца с курка.
-- Возьмите деньги, -- лепетал сиплым голосом управляющий. -- Только в одиннадцать сняли кассу -- денег немного -- забирайте, что есть. Всё равно ресторан застрахован.
-- Закрой передние жалюзи и погаси свет вывески, -- приказала жена.
-- Постойте, -- возразил управляющий, -- я не могу своевольно закрывать ресторан, мне придётся тогда за это отвечать.
Жена медленно повторила свой приказ.
-- Делай, как тебе говорят, -- посоветовал я. Казалось, он колебался, сравнивая дуло над кассой и лицо жены, но, в конце концов, сдался, погасил свет вывески и опустил жалюзи. Я был начеку, чтобы он под шумок не нажал на кнопку вызова полиции, но, судя по всему, в ресторанах сети "Макдональдс" таких кнопок просто нет. Никому и в голову не приходил грабить обычную гамбургерную.
Даже жуткий шум опускающихся жалюзи, который можно сравнить разве что с грохотом волочащегося по асфальту ведра, не смог разбудить спящую парочку. Я давно не видел, чтобы так крепко спали.
-- Тридцать "биг-маков"... на вынос, -- отчеканила жена.
-- Я дам вам ещё денег, закажите эти гамбургеры в другом месте, -взмолился директор, -- а то у меня касса не сойдётся. Вы знаете...
-- Делай, как тебе говорят, -- повторил я.
Все трое гуськом прошли на кухню и занялись гамбургерами: студент жарил котлеты, управляющий укладывал их между булок, а девушка заворачивала готовые гамбургеры в бумагу. За всё это время никто из них не проронил ни слова. Я прислонился к большому холодильнику и направил дуло ружья на противень, на котором, шипя, жарились похожие на коричневые капли котлеты. Сладкий запах жареного мяса, словно рой невидимых мошек, проник через поры в тело, смешался с кровью и циркулировал по организму. И в конечном итоге собрался как раз по центру -- в пещере голода, прилипнув к её розовым стенкам.
Мне хотелось взять в руки один-два из завёрнутых в белую бумагу гамбургеров и прямо тут же начать их поедать. Однако я был уверен, что подобные действия не входят в наш план, и решил дождаться, пока все до единого гамбургеры не окажутся готовыми. На кухне стало жарко, я под маской начал потеть.
Все трое время от времени поглядывали вскользь на дуло ружья. Я почёсывал то одно, то другое ухо левым мизинцем. Когда я в напряжении, почему-то начинают чесаться уши. Пока я боролся с зудом, ружьё неустойчиво покачивалось вверх-вниз, не давая троице покоя. Оно стояло на предохранителе и выстрелить само не могло. Троице это было невдомёк, а я не собирался особо распространяться.
Пока готовились гамбургеры, а я следил за процессом, жена осматривала столики для клиентов, пересчитывала готовые "биг-маки" и аккуратно укладывала их в большие бумажные пакеты, чтобы в каждый вошло по пятнадцать штук.
-- Зачем вам это нужно? -- спросила меня девушка. -- Взяли бы лучше деньги, да купили на них, что душе угодно! Какая радость -- съесть тридцать гамбургеров?
Я ничего не ответил и лишь отрицательно покачал головой.
-- Вы уж извините, просто, булочные оказались все закрыты, -объяснила жена девушке. -- Работала бы какая из них, напали на неё.
Я не думал, что такое объяснение поможет им разобраться в этой ситуации, однако других вопросов не последовало, и они молча жарили котлеты, укладывали их в булки и заворачивали в бумагу. Погрузив в два больших пакета все тридцать гамбургеров, жена заказала девушке два больших стакана "Кока-Колы" и заплатила за них деньги.
-- Мы крадём только хлеб, -- пояснила она. На что девушка странно повела головой: то ли мотая, то ли кивая ею. Может, она собиралась сделать и то, и другое одновременно? Казалось, я понимал её настроение.
Затем жена достала из кармана тонкую веревку для багажа -- чего только у неё нет! -- и крепко, словно пришивала пуговицу, привязала всех троих к столбу. Они понимали, что уговоры бесполезны и молча повиновались. Жена спрашивала, не больно ли, не хотят ли в туалет, но те не проронили ни слова. Я завернул ружьё в одеяло, жена взяла пакеты. Мы поднырнули под жалюзи и вышли наружу. Парочка продолжала крепко спать -- вылитые глубоководные рыбы. Интересно, что же нарушит их сон?
Спустя тридцать минут мы завернули на стоянку какого-то здания и от души наелись гамбургеров, запивая их "колой". Я отправил вглубь желудочной пещеры шесть "бигмаков", жена съела четыре. При этом на заднем сиденье оставались ещё двадцать таких же гамбургеров. К рассвету мы покончили с сильным голодом, который, казалось, не пройдёт никогда. Первые лучи солнца окрасили грязные стены зданий в фиолетовый цвет, ослепительно осветив огромную башню с рекламой "Sony Beta HiFi" (3). Щебет птиц мешался с шорохом колёс дальнобойных грузовиков. На канале FEN играла музыка кантри, мы курили одну на двоих сигарету. Докурив, жена положила голову мне на плечо.
-- Думаешь, стоило так делать? -- переспросил я.
-- Стоило! -- ответила она и, глубоко вдохнув, уснула. Её тело было тёплым и лёгким, как у кошки.
Оставшись один, я высунулся из лодки и посмотрел на дно моря, однако подводного вулкана и след простыл. Только водная гладь безмятежно отражала голубизну неба, да маленькие волны, словно шёлковая рубаха на ветру, мягко бились в борта.
Я лёг на дно лодки и закрыл глаза в надежде, что прилив отнесёт меня, куда нужно.
август 1985 г.
----------------------------------------------------------------------
1. Йойоги, Синдзюку и далее -- имеются в виду центральные районы Токио. Упомянутый здесь маршрут представляет собою практически замкнутую петлю протяжённостью 14-15 километров.
2. Шелуха в подушках -- в Японии издревле набивали подушки шелухой гречихи. Они не отличались особой мягкостью и при любом движении издавали звук, отдалённо похожий на скрип снега под ногами. В настоящее время вместо гречихи используются наполнители из пластмасс.
3. "Sony Beta HiFi" -- видеомагнитофон формата "Бета", разработанный фирмой "Сони" в 70-х годах. Этот формат одно время пользовался спросом в Японии, однако, со временем был вытеснен форматом VHS. До сих пор используется в профессиональной видеоаппаратуре фирмы "Сони".
ПОВТОРНЫЙ НАЛЁТ НА БУЛОЧНУЮ
Перевел Андрей Замилов
Я до сих пор не уверен, стоило ли рассказывать жене про налёт на булочную. Хотя... пожалуй, это не тот случай, когда можно строить догадки -- "стоило" или "нет"? Ведь бывает же так, что неправильный выбор даёт правильный результат и совсем наоборот. Чтобы избегать этой, скажем так, непоследовательности, нужно занимать позицию, при которой мы на самом деле ничего бы не выбирали. Я по большей части так и живу. Что свершилось, то уже свершилось. Чего ещё не было, того не было.
При таком подходе к жизни и происходят случаи подобные этому, когда я, сам не зная зачем, рассказал жене о налёте на булочную.
Что сказано -- то сказано. Что затем случилось -- уже случилось. Если эта история и покажется кому-то странной, причину нужно искать в самой ситуации вокруг неё. Но как бы я ни размышлял, ничего не изменится. Ведь это не более, чем мои мысли.
Я рассказал жене историю о налёте при стечении неких обстоятельств. Совсем не значит, что я заранее решил поведать ей об этом, или начал невзначай: "Кстати..." Я совершенно не помнил, что когда-то на булочную нападал, пока не проронил при жене фразу "налёт на булочную".
Тот налёт вспомнился случайно -- во время нестерпимого голода. Мы с женою легко поужинали в шесть, а уже в полдесятого нырнули в постель и уснули, но почему-то одновременно пробудились посреди ночи. Часы показывали около двух. Тут же на нас обрушилось жуткое чувство голода -- как ураган из сказки "Волшебник страны Оз". То было сокрушающее и, можно сказать, нерезонное чувство.
При этом в холодильнике не оказалось ничего, достойного именоваться продуктами: французский салатный соус, шесть банок пива, две ссохшиеся луковицы, сливочное масло и средство для удаления запаха. Мы две недели как поженились и ещё толком не разобрались во взаимных вкусах. Признаться, в то время нам ещё много в чём предстояло разбираться.
Я работал в адвокатской конторе, жена -- в школе дизайна. Мне было двадцать восемь или девять (почему-то постоянно забываю свой возраст в год женитьбы), она -- на два года и восемь месяцев младше. Наша полная забот жизнь кипела в сумятице замкнутого пространства, и руки попросту не доходили до закупки продуктов про запас.
Мы встали с постели, перешли на кухню и уселись за стол друг против друга, -- от голода мы бы заново просто не уснули. В таком состоянии не то, чтобы передвигаться, лежать на боку -- и то невыносимо. Мы понятия не имели, откуда взялось это резкое чувство голода.
Я и жена несколько раз проверили холодильник -- наш единственный лучик надежды. Но сколько бы мы ни хлопали дверцами, внутри ничего не прибавлялось.
Пиво... лук... масло... соус... дезодорант. Возникла мысль поджарить лук на масле, но эти две несчастные ссохшиеся головки вряд ли в должной мере заморят червячка. Лук хорошо есть с чем-нибудь, сам по себе он -- не средство от голода.
-- Что, если поджарить эту штуку от запаха в соусе? -- предложил я в шутку, но, разумеется, был сражён мёртвым молчанием. -- Давай, что ли, съездим поищем ночной ресторан? На центральной трассе что-нибудь найдётся.
Но жена отклонила моё предложение, -- она не хотела выходить из дому ради того, чтобы поесть.
-- Тебе не кажется странным выходить на улицу после двенадцати ночи в поисках еды?
В этом плане она неисправимо старомодна.
-- В общем-то, да, -- выдавил я, тяжело вздохнув.
Может, это обычное дело сразу после женитьбы, но я воспринимал такие вот её реплики совсем как откровения. И тут я понял: охвативший нас голод -- особенный, совсем не тот, что можно утолить в ночном ресторане на центральной трассе.
Что такое особенный голод?
Могу прямо сейчас обрисовать его в одной сцене.
1). Я сижу в маленькой лодке и плыву по тихому морю. 2). Смотрю вниз и вижу в глубине вершину подводного вулкана. 3). Расстояние между поверхностью воды и вершиной вулкана кажется небольшим, но утверждать это не берусь. 4). Почему? Вода слишком прозрачна и обманывает глазомер.
-- Не поеду я ни в какой ночной ресторан.
-- Ну, ладно, -- прежде чем согласиться, в моей голове на две-три секунды возник такой вот образ. Я, конечно, не Зигмунд Фрейд и поэтому не смог найти ему объяснение. Я лишь интуитивно понял: этот образ -- из разряда откровений.
Ничего не поделаешь. Мы принялись за пиво, -- это, всё-таки, лучше, чем жевать лук. Жена не особенно любит пиво -- из шести банок я взял себе четыре, оставив ей две. Пока я пил, она тщательно, совсем как белка в ноябре, обыскивала кухонные полки. На дне одного из пакетов нашлись четыре песочных печенья, -- остатки от торта-мороженого. Печенье отсырело, потеряло форму, но мы разделили его пополам и съели, тщательно пережёвывая.
Однако и пиво, и печенье лишь стремительно пронеслись, подобно невзрачному пейзажу за окном самолёта, не оставив и следа в наших бездонно пустых желудках, похожих по форме на Синайский полуостров.
Мы читали надписи на пивных банках, то и дело поглядывая на часы, косились на дверцы холодильника, листали страницы вечерней газеты, собирали со стола краем открытки крошки печенья, однако время казалось мрачным и тупым, как свинцовое грузило в рыбьем брюхе.
-- Я впервые в жизни так проголодалась, -- заметила жена. -Интересно, это как-нибудь связано с замужеством?
-- Не знаю, может, связано, а может, и нет.
Пока жена шарила по холодильнику в поисках новых фрагментов еды, я высунулся из лодки и посмотрел вниз, на вершину подводного вулкана. Прозрачность окружавшей лодку морской воды ввергала меня в состояние жуткой неопределённости -- такое состояние, будто где-то глубоко под ложечкой открылась широкая пещера. Без входа и выхода -- чистой воды пещера. Это странное чувство пустоты в теле -- ощущение реально существующего отсутствия -- показалось мне похожим на оцепенение от страха, когда взбираешься на высокий шпиль. Такое вот сходство голода и боязни высоты стало для меня новым открытием.
Именно в тот момент я подумал, что когда-то такое со мной уже происходило. Тогда я тоже был голоден и... Что же это было?
-- Налёт на булочную!.. -- воскликнул я.
-- Какой налёт?
Вот так начались мои воспоминания об этой истории.
-- Да, когда-то давно случилось напасть на булочную, -- пояснил я жене, -- небольшую и совсем неизвестную, не то, чтобы очень хорошую, но и плохой тоже не назовёшь. Так, простая булочная обычного городка. Она находилась в центре торговой улицы, хозяин сам по утрам пёк хлеб, и когда всё распродавалось, закрывал магазин, -- такая она была маленькая.
-- Почему ты выбрал именно эту булочную? -- спросила жена.
-- Просто грабить большой магазин не было необходимости. Нам хотелось только хлеба, чтобы утолить голод, -- мы не собирались воровать деньги. Ведь мы были налётчиками, а не ворами.
-- Мы? Кто это -- "мы"?
-- Был у меня в ту пору один дружок. Сколько уже -- лет десять прошло?! Тоже из бедной семьи. Нам не то, что на зубной порошок -- на еду, и то не всегда хватало! Вот и приходилось ради еды совершать с ним на пару разные плохие поступки. Булочная -- из их числа.
-- Толком не пойму, -- сказала она, пристально глядя мне в лицо. Её глаза будто искали потускневшую звезду на светлеющем утреннем небосклоне. -- Зачем вы этим занимались? Почему не работали? Могли подрабатывать, -- на хлеб уж точно бы хватило! Это в любом случае проще, чем грабить булочные.
-- Да не хотели мы работать, и всё тут.
-- Но сейчас ведь ты работаешь!
Я кивнул головой, отхлебнул пива и потёр ладонями глаза. Которая уже там по счёту банка начала клонить ко сну. Сон, словно жидкая грязь, нырнул в моё сознание и рассорился с голодом.
-- Меняются времена, -- меняется воздух, меняются и мысли человека. -Ну, ладно. Давай уже спать! Завтра обоим рано вставать.
-- Не хочу я спать! Расскажи лучше про налёт.
-- Да, пустячное это дело, -- ответил я. -- Всё намного проще, чем ты предполагаешь. Ничего особенного.
-- Ну, и как завершился налёт, удачно?
Я сдался и открыл новую банку. У жены такой характер: как что начнёт расспрашивать, до последнего не отстанет.
-- Можно сказать, что успешно, а можно и не сказать. Короче, хлеба мы набрали, сколько хотели, но грабёж не удался -- булочник сам нам его отдал.
-- Задаром?
-- Нет, не даром. В этом-то вся и суть. -- Сказав так, я покачал головой. -- У хозяина булочной была страсть к классической музыке, и как раз в тот момент звучали увертюры Вагнера. Вот он и предложил нам сделку: прослушаем всю пластинку до конца -- можем взять хлеба, сколько захотим. Мы с приятелем обсудили его предложение и решили: музыку-то можно и послушать, -- никакой это не труд и дело совсем безобидное. Мы спрятали свои ножи в сумку "бостон", уселись рядом с пекарем и стали слушать увертюры к операм "Тангейзер" и "Летучий голландец".
-- И потом получили хлеб?
-- Ага. Забрали почти всё, что было и ели потом четыре или пять дней, -- сказал я и ещё раз хлебнул пива. Сон, словно возникшая от подводного землетрясения беззвучная волна, исступлённо покачивал мою лодку.
-- Конечно, -- продолжал я, -- цель оказалась достигнутой. Но, как ни крути, преступлением это не назовёшь. Скорее, обмен: мы прослушали Вагнера и за это получили хлеб. С позиций закона -- нечто вроде торговой сделки.
-- Ну, Вагнера послушать -- не такой большой труд!
-- Именно. Вот если бы булочник потребовал помыть тарелки или окна, тогда бы мы наотрез отказались и попросту награбили хлеба. Но он ничего такого не требовал, а лишь попросил послушать пластинку. Это нас и смутило. Разумеется, мы даже представить не могли, что дело дойдёт до Вагнера, который нависнет над нами проклятием. Сейчас я понимаю -- нам не стоило соглашаться на его предложение, а с самого начала нужно было, как и уговорились, пригрозить ножом и отобрать хлеб. И никаких проблем!
-- А что, возникли проблемы?
Я опять потёр веки.
-- Да, но незаметные простому глазу. Просто после того случая многое начало, одно за другим, безвозвратно меняться. В конце концов, я вернулся в университет и успешно его закончил, поступил в адвокатскую контору, начал готовиться к экзамену по юриспруденции. Вот, женился на тебе и больше на булочные не нападал.
-- И всё?
-- Да, вся история, -- сказал я и допил пиво. Все шесть банок стояли пустые, и только их жестяные язычки на дне пепельницы напоминали выпуклую чешую русалки.
На самом деле с тех пор кое-что изменилось: произошло несколько событий, заметных даже простым глазом. Только я не хотел говорить о них жене.
-- А что теперь делает твой сообщник? -- спросила она.
-- Не знаю. После налёта дружба пошла врозь, и мы расстались. С тех пор так ни разу и не виделись. Я даже не знаю, где он сейчас живёт.
Жена молчала. Кажется, она уловила в моём рассказе некую незаконченность, но даже не заикнулась об этом.
-- Выходит, налёт стал прямой причиной вашего разлада?
-- Пожалуй, так. После этого случая мы были в сильном шоке и несколько дней говорили о взаимосвязи между хлебом и Вагнером, о правильности нашего выбора, но к выводу так и не пришли. Если рассуждать логично, выбор был правильным: никто не пострадал, каждый добился своего. Булочник -- правда, до сих пор не могу понять, зачем, ну да Бог с ним -- устроил пропаганду Вагнера, мы от пуза налопались хлеба. И всё же мы чувствовали в этом какую-то серьёзную ошибку. Эта нераспознанная в корне ошибка повисла мрачной тенью над нашим бытием. Поэтому я и использовал слово "проклятье". Это, без всякого сомнения, походило на проклятье.
-- И как? Оно уже перестало висеть? Над вами?
Я сделал из лежавших в пепельнице язычков браслет.
-- Этого я не знаю. Мир переполнен разными проклятьями. Поди догадайся, какое из них за что!
-- Ерунда, -- сказала жена, пристально вглядываясь в мои глаза. -Если разобраться, всё станет ясно и понятно. К тому же, пока ты сам не снимешь с себя проклятье, оно, как больной зуб, будет продолжать мучить тебя до самой смерти. И не только тебя, -- меня тоже!
-- Тебя?
-- Теперь ведь я твой партнёр! Например, наш голод сейчас из-за этого! До свадьбы я ни разу не ощущала такого острого чувства голода. Тебе не кажется это странным? Однозначно, нависшее над тобой проклятье распространяется и на меня тоже.
Я кивнул, разломал браслет из язычков и вернул их в пепельницу. Не знаю, права ли она, но так оно и есть.
И вдруг пропавшее было из сознания чувство голода вернулось с удвоенной силой. Спазмы на дне желудка, как по проволоке, отдавались дрожью в голове, внутри меня всё будто перемешалось.
Я по-прежнему смотрел на подводный вулкан. Вода стала ещё прозрачнее. Казалось, лодка безо всякой поддержки плывёт по небу, и лежащие на дне камни видны так отчётливо, словно до них можно дотянуться руками.
-- Я живу с тобой только полмесяца и всё это время ощущаю телом присутствие чего-то такого, -- продолжая в упор смотреть на меня, она сложила пальцы в замок. -- Пока ты этого не рассказал, я не догадывалась, но теперь знаю точно: ты -- проклят.
-- Как ты думаешь, какое оно -- это проклятие?
-- Ну, будто с потолка свисают не стиранные много лет пыльные шторы.
-- Это -- не проклятье, это я сам не стирал, -- пошутил я.
Но она не засмеялась.
-- Не то, не то ты говоришь!
-- Хорошо, -- согласился я. -- Если, по-твоему, это -- проклятие, что мне тогда, в конце концов, делать?
-- Ещё раз напасть на булочную. И сделать это прямо сейчас, -отрезала она. -- Другого способа снять его нет!
-- Что, прямо сейчас?
-- Да. Пока мы голодны. Добиться не достигнутого до сих пор.
-- А где же мы с тобой найдём посреди ночи открытую булочную?
-- Поищем! Токио -- большой город, хотя бы одна ночная булочная должна быть.
Мы сели в старенькую "Тойоту Короллу" и отправились в полтретьего ночи на поиски булочной. Я рулил, жена сидела рядом, скользя острым взором хищной птицы по обеим сторонам дороги. Поперёк заднего сиденья распласталось длинное, похожее на окостенелую рыбу автоматическое ружьё "Ремингтон", в карманах накинутой на жену ветровки позвякивали друг о дружку запасные патроны. А ещё в салоне лежали две чёрные лыжные маски. Признаться, я не понимал, зачем жене нужно автоматическое ружьё. А маски? Ни я, ни она ни разу не катались на лыжах. Однако она об этом говорить не стала, а я не спрашивал. Только заметил про себя: странная штука -семейная жизнь.
И всё же, несмотря на полную экипировку, мы так и не смогли найти ни одной открытой посреди ночи булочной. Я ехал по пустынным дорогам от Йойоги к Синдзюку (1) и дальше по направлению к Йоцуя, Акасака, Аояма, Хироо, Роппонги, Дайкан-яма, Сибуя. В недремлющем Токио на глаза попадались разные люди и заведения, и только булочной не было, -- не пекут они хлеб посреди ночи!
По пути мы дважды встретились с полицейскими машинами: одна неподвижно затаилась на обочине дороги, другая, не спеша, обогнала нас сзади. Каждый раз меня прошибал пот, а жена, не обращая на них никакого внимания, во все глаза высматривала булочную. При каждом её движении патроны издавали в кармане звуки, точно шелуха в подушке (2) перекатывалась.
-- Давай бросим эту затею! -- не выдержал я. -- Какого чёрта булочные будут работать так поздно?! Такие вещи нужно проверять за...
-- Стой! -- внезапно сказала она.
Я резко нажал на педаль тормоза.
-- Будем грабить здесь.
Я облокотился на руль и осмотрелся, -- никаких признаков булочной. В безмолвной тишине чернели опущенные жалюзи окрестных магазинов, и лишь похожая на косой искусственный глаз вывеска парикмахерской зябко пялилась в темноту. Метрах в двухстах впереди светилась яркая реклама "Макдональдса".
-- Здесь нет никакой булочной!
Жена молча открыла бардачок, достала липкую непрозрачную ленту и вышла из машины. Я тоже вышел. Присев на корточки, она оторвала кусок ленты и залепила номер. Затем обошла машину и заклеила задний такими отработанными движениями, будто занималась этим всю жизнь. Я рассеянно следил за её действиями.
-- Нападём вон на тот "Макдональдс", -- сказала она так спокойно, словно предлагала мне на ужин закуску.
-- "Макдональдс" -- не булочная, -- заметил я.
-- Но из того же рода, -- парировала она и вернулась в машину. -Иногда нужно идти на компромисс. Давай, поехали!
Я сдался. Проехав двести метров, я запарковал машину на стоянке "Макдональдса", где одиноко стоял сверкающий красный "Блюбёрд". Жена протянула мне замотанное в одеяло ружьё.
-- Ни разу не стрелял и не сейчас не буду, -- воспротивился я.
-- И не нужно, ты только держи его, -- никто даже сопротивляться не станет. Значит, слушай и делай, как я скажу. Первым делом заходим внутрь. Как только работник скажет: "Добро пожаловать!" -- сразу надеваем маски. Понял?
-- Понять-то понял, но...
-- Ты приставляешь ружьё к работнику и требуешь, чтобы все собрались в одном месте, да поживее. Остальное я беру на себя!
-- Однако...
-- Как думаешь, сколько нужно гамбургеров? -- спросила она. -- Штук тридцать хватит?
-- Наверно, -- сказал я и со вздохом взял ружьё, пробуя снять с него одеяло. Ружьё оказалось тяжёлым, как мешок с песком, и чёрным, под стать ночной тьме.
-- Думаешь, стоит? -- вопрос был адресован наполовину ей, наполовину -- самому себе.
-- Стоит!
-- Добро пожаловать в "Макдональдс"! -- сказала с улыбочкой "а-ля Макдональдс" девушка в фирменной панаме за прилавком. А я-то думал, девушки не работают в "Макдональдсе" по ночам, и на мгновение замешкался, но тут же очнулся и махом натянул лыжную маску.
Девушка за стойкой с обалдевшим выражением лица следила, как мы спешно натягиваем на головы лыжные маски.
Ни в одной из "Инструкций по обслуживанию клиентов" не значилось, как поступать в таких ситуациях. Она было собралась продолжить фразу после приветствия, но оцепенела не в силах произнести ни звука. И лишь её профессиональная улыбка едва зацепилась за уголки губ, подобно молодому месяцу в лучах зари.
Я как можно резче сорвал одеяло и направил ружьё в сторону мест для клиентов, однако, всех клиентов-то была одна, студенческая с виду, парочка, да и те крепко спали, улёгшись ничком на пластиковый стол. На столе чинно разместились в ряд две головы и два стакана из-под клубничного коктейля. Их мертвецкий сон не мог послужить нам помехой. Тогда я перевёл дуло ружья на прилавок.
Работников было трое: девушка за прилавком, двадцатипятилетний или чуть более того управляющий с нездоровым яйцеобразным лицом и подрабатывающий на кухне студент, похожий на лишённую всяческого выражения тонкую тень. Все трое сгрудились перед кассой и внимательно следили за взятым на изготовку ружьём. Так туристы смотрят на колодцы инков. Никто из них и не подумал звать на помощь или бросаться на меня с кулаками. Ружьё оказалось жутко тяжёлым, и я опустил его поверх кассы, не снимая пальца с курка.
-- Возьмите деньги, -- лепетал сиплым голосом управляющий. -- Только в одиннадцать сняли кассу -- денег немного -- забирайте, что есть. Всё равно ресторан застрахован.
-- Закрой передние жалюзи и погаси свет вывески, -- приказала жена.
-- Постойте, -- возразил управляющий, -- я не могу своевольно закрывать ресторан, мне придётся тогда за это отвечать.
Жена медленно повторила свой приказ.
-- Делай, как тебе говорят, -- посоветовал я. Казалось, он колебался, сравнивая дуло над кассой и лицо жены, но, в конце концов, сдался, погасил свет вывески и опустил жалюзи. Я был начеку, чтобы он под шумок не нажал на кнопку вызова полиции, но, судя по всему, в ресторанах сети "Макдональдс" таких кнопок просто нет. Никому и в голову не приходил грабить обычную гамбургерную.
Даже жуткий шум опускающихся жалюзи, который можно сравнить разве что с грохотом волочащегося по асфальту ведра, не смог разбудить спящую парочку. Я давно не видел, чтобы так крепко спали.
-- Тридцать "биг-маков"... на вынос, -- отчеканила жена.
-- Я дам вам ещё денег, закажите эти гамбургеры в другом месте, -взмолился директор, -- а то у меня касса не сойдётся. Вы знаете...
-- Делай, как тебе говорят, -- повторил я.
Все трое гуськом прошли на кухню и занялись гамбургерами: студент жарил котлеты, управляющий укладывал их между булок, а девушка заворачивала готовые гамбургеры в бумагу. За всё это время никто из них не проронил ни слова. Я прислонился к большому холодильнику и направил дуло ружья на противень, на котором, шипя, жарились похожие на коричневые капли котлеты. Сладкий запах жареного мяса, словно рой невидимых мошек, проник через поры в тело, смешался с кровью и циркулировал по организму. И в конечном итоге собрался как раз по центру -- в пещере голода, прилипнув к её розовым стенкам.
Мне хотелось взять в руки один-два из завёрнутых в белую бумагу гамбургеров и прямо тут же начать их поедать. Однако я был уверен, что подобные действия не входят в наш план, и решил дождаться, пока все до единого гамбургеры не окажутся готовыми. На кухне стало жарко, я под маской начал потеть.
Все трое время от времени поглядывали вскользь на дуло ружья. Я почёсывал то одно, то другое ухо левым мизинцем. Когда я в напряжении, почему-то начинают чесаться уши. Пока я боролся с зудом, ружьё неустойчиво покачивалось вверх-вниз, не давая троице покоя. Оно стояло на предохранителе и выстрелить само не могло. Троице это было невдомёк, а я не собирался особо распространяться.
Пока готовились гамбургеры, а я следил за процессом, жена осматривала столики для клиентов, пересчитывала готовые "биг-маки" и аккуратно укладывала их в большие бумажные пакеты, чтобы в каждый вошло по пятнадцать штук.
-- Зачем вам это нужно? -- спросила меня девушка. -- Взяли бы лучше деньги, да купили на них, что душе угодно! Какая радость -- съесть тридцать гамбургеров?
Я ничего не ответил и лишь отрицательно покачал головой.
-- Вы уж извините, просто, булочные оказались все закрыты, -объяснила жена девушке. -- Работала бы какая из них, напали на неё.
Я не думал, что такое объяснение поможет им разобраться в этой ситуации, однако других вопросов не последовало, и они молча жарили котлеты, укладывали их в булки и заворачивали в бумагу. Погрузив в два больших пакета все тридцать гамбургеров, жена заказала девушке два больших стакана "Кока-Колы" и заплатила за них деньги.
-- Мы крадём только хлеб, -- пояснила она. На что девушка странно повела головой: то ли мотая, то ли кивая ею. Может, она собиралась сделать и то, и другое одновременно? Казалось, я понимал её настроение.
Затем жена достала из кармана тонкую веревку для багажа -- чего только у неё нет! -- и крепко, словно пришивала пуговицу, привязала всех троих к столбу. Они понимали, что уговоры бесполезны и молча повиновались. Жена спрашивала, не больно ли, не хотят ли в туалет, но те не проронили ни слова. Я завернул ружьё в одеяло, жена взяла пакеты. Мы поднырнули под жалюзи и вышли наружу. Парочка продолжала крепко спать -- вылитые глубоководные рыбы. Интересно, что же нарушит их сон?
Спустя тридцать минут мы завернули на стоянку какого-то здания и от души наелись гамбургеров, запивая их "колой". Я отправил вглубь желудочной пещеры шесть "бигмаков", жена съела четыре. При этом на заднем сиденье оставались ещё двадцать таких же гамбургеров. К рассвету мы покончили с сильным голодом, который, казалось, не пройдёт никогда. Первые лучи солнца окрасили грязные стены зданий в фиолетовый цвет, ослепительно осветив огромную башню с рекламой "Sony Beta HiFi" (3). Щебет птиц мешался с шорохом колёс дальнобойных грузовиков. На канале FEN играла музыка кантри, мы курили одну на двоих сигарету. Докурив, жена положила голову мне на плечо.
-- Думаешь, стоило так делать? -- переспросил я.
-- Стоило! -- ответила она и, глубоко вдохнув, уснула. Её тело было тёплым и лёгким, как у кошки.
Оставшись один, я высунулся из лодки и посмотрел на дно моря, однако подводного вулкана и след простыл. Только водная гладь безмятежно отражала голубизну неба, да маленькие волны, словно шёлковая рубаха на ветру, мягко бились в борта.
Я лёг на дно лодки и закрыл глаза в надежде, что прилив отнесёт меня, куда нужно.
август 1985 г.
----------------------------------------------------------------------
1. Йойоги, Синдзюку и далее -- имеются в виду центральные районы Токио. Упомянутый здесь маршрут представляет собою практически замкнутую петлю протяжённостью 14-15 километров.
2. Шелуха в подушках -- в Японии издревле набивали подушки шелухой гречихи. Они не отличались особой мягкостью и при любом движении издавали звук, отдалённо похожий на скрип снега под ногами. В настоящее время вместо гречихи используются наполнители из пластмасс.
3. "Sony Beta HiFi" -- видеомагнитофон формата "Бета", разработанный фирмой "Сони" в 70-х годах. Этот формат одно время пользовался спросом в Японии, однако, со временем был вытеснен форматом VHS. До сих пор используется в профессиональной видеоаппаратуре фирмы "Сони".