---------------------------------------------------------------
Бумажный оригинал:
Набоков В. В. Собрание сочинений в 5 томах: Пер. с англ. /
Сост. С. Ильина, А. Кононова. Комментарии А. Люксембург. --
СПб.: "Симпозиум", 1997. -- 672 стр. (Т. 2). С. 589--600, 670.
---------------------------------------------------------------
С начала шестидесятых годов время от времени публиковались
-- за подписью г-на Жиродиа или то одного, то другого из числа
его друзей -- ретроспективные заметки, касающиеся публикации
"Лолиты" издательством "Олимпия Пресс" и различных фаз наших с
ним "натянутых отношений". Эти легковесные воспоминания
неизменно содержали фактические ошибки, на которые я
старательно указывал в своих кратких ответах, после чего, как я
с удовлетворением замечал, наш гибкий мемуарист производил
некие волнообразные отступательные движения. Особенно
амбициозная статья, содержащая особенно лживые утверждения, к
настоящему времени опубликована им дважды -- в "Evergreen
Review" (© 37, сентябрь 1965) Барни Россета под заголовком
"Лолита, Набоков и я" и в его собственной антологии ("The
Olympia Reader" (*1), издательство "Grove Press", Нью-Йорк,
1965) под заголовком несколько менее изящным: "Печальная,
неприглядная история "Лолиты". Поскольку я набожно сохраняю всю
свою переписку с г-ном Жиродиа, я, верится, имею возможность
побудить его обратиться в окончательное отступление.
Две статьи имеющегося у меня документа, озаглавленного
"Меморандум о договоренности" ("достигнутой в день шестой июня
тысяча девятьсот пятьдесят пятого года между мистером
Владимиром Набоковым, Корнельский университет, Итака, штат
Нью-Йорк, и издательством "Олимпия Пресс", Париж, рю де Несль,
8"), образуют чрезвычайно уместный в данном случае эпиграф. Для
удобства читателя привожу их в строфической форме:
8
В случае, если Издатели
Терпят банкротство
Или не предоставляют отчеты и выплаты,
Указанные здесь,
То во всяком из этих случаев настоящая договоренность
Автоматически лишается силы
И все права, ею предоставляемые,
Возвращаются в собственность Автора.
9
Издатели представляют отчет
О числе экземпляров, проданных ими,
на 30 июня и 31 декабря
Каждого года
В течение месяца считая от этих дат
Соответственно
И производят выплаты Автору
Одновременно с предоставленьем таковых отчетов.
В начальных строках восьмой строфы ясно предсказано именно
то, чему предстояло случиться с г-ном Жиродиа 14 декабря 1964
года, а последний ее прекрасный, красноречивый, почти
сапфически модулированный стих ("Возвращаются в собственность
Автора") очень важен для понимания того, что г-н Жиродиа
называет "нашим загадочным конфликтом". Следует отметить и то,
что, отведя немало места множеству "разочарований", кои он
претерпел вследствие моего к нему отношения, он нигде в своей
статье не упоминает совершенно очевидной причины, по которой
писатель начинает жалеть, что связался с издателем, -- а именно
того факта, что г-н Жиродиа раз за разом, со своего рода
маниакальным упорством нарушал статью 9 нашего договора.
Напирая на результаты и утаивая причины, он сообщает своему
отчету о наших отношениях комический оттенок, создавая
впечатление, будто я на протяжении десяти лет метал громы и
молнии в озадаченного благодетеля.
"Лолита" была завершена в начале 1954 года в Итаке
(Нью-Йорк). Первые мои попытки издать ее в США принесли лишь
разочарование и раздражение. В том же году, 6 августа, я из
Таоса (Нью-Мексико) написал о моих горестях мадам Эргаз,
работавшей в "Литературном агентстве Клеруан" в Париже. Она
готовила французские издания нескольких моих русских и
английских книг; на сей раз я попросил ее отыскать в Европе
кого-нибудь, кто издаст "Лолиту" на исходном английском. Она
ответила, что сможет, как ей кажется, это устроить. Однако
месяц спустя, вернувшись в Итаку (где я преподавал в Корнеле
русскую литературу), я написал ей, что передумал. Вновь
появились надежды на американское издание. Надежды эти истаяли,
и следующей весной я снова связался с мадам Эргаз, написав ей
(16 февраля), что Сильвия Бич, "если она еще занимается
издательской деятельностью, возможно, заинтересуется" этой
книгой. 17 апреля мадам Эргаз получила мой типоскрипт. 26
апреля 1955-го -- роковая дата -- она сообщила, что, похоже,
нашла издателя. 13 мая имя его было названо. Вот так г-н
Жиродиа и очутился в моем архиве.
В своих заметках г-н Жиродиа особенно подчеркивает
безвестность, в которой я пребывал до 1955 года, и то, как он
помог мне из этой безвестности выбраться. С другой стороны, и я
ничуть не покривлю душой, если скажу, что до того, как мадам
Эргаз назвала его имя, я ни малейшего понятия не имел ни о
существовании его, ни о занятиях. Он был рекомендован мне как
основатель издательства "Олимпия Пресс", которое "среди прочего
недавно опубликовало "Историю О" (похвалы этому роману я слышал
от людей вполне компетентных), и прежний руководитель "Editions
du Chene", издательства, "выпускавшего книги, с художественной
точки зрения превосходные". "Лолита" заинтересовала его не
только потому, что она хорошо написана, но и потому, что (как
13 мая 1955-го сообщила мне мадам Эргаз) "он полагал, что эта
книга сможет изменить отношение общества к любви того рода,
который в ней описан". Надежда выглядела благой, хоть и
очевидно нелепой, однако увлекшимся идеей бизнесменам нередко
случается произносить возвышенные плоскости, и никому в голову
не приходит возвращать их на землю.
Я не был в Европе с 1940 года, порнографическими книгами
не интересовался и потому ничего не знал о непристойных
романчиках, которые стряпали, с помощью г-на Жиродиа, о чем он
сам упоминает при всяком случае, наемные бездари. Я не раз
задавался больным вопросом: согласился бы я столь радостно на
публикацию "Лолиты", знай я в мае 1955-го, чем образован гибкий
костяк его продукции (*2)? Увы, скорее всего, согласился бы,
хоть и не столь радостно.
Теперь перейду к разбору многочисленных сомнительных мест
и нескольких прискорбных неточностей, имеющихся в статье г-на
Жиродиа. По какой-то причине, для усвоения которой я, надо
полагать, слишком наивен, он начинает с цитаты из моего старого
curriculum vitae (*3), которое, заявляет он, было послано ему
моим литературным агентом в апреле 1955-го вместе с
машинописным экземпляром "Лолиты". Подобная процедура была бы
абсурдной. Мой архив свидетельствует, что лишь много позже, а
именно 8 февраля 1957 года, /он попросил меня/ прислать "все
биографические и библиографические материалы", пригодные для
его брошюры "L'affaire /Lolita/" (*4) (которую он издал, когда
боролся против запрета книги во Франции); 12 февраля я отправил
ему фотографии, список изданных произведений и краткое
curriculum vitae. С ухмылкой хулигана, увязавшегося за
безобидным прохожим, г-н Жиродиа потешается теперь над такими
приведенными в нем фактами, как то, что мой отец был "видным
политическим деятелем" или что сам я приобрел в эмигрантских
кругах "немалую известность". Однако все это он сам напечатал
(со множеством собранных где-то прикрас и добавлений) в своей
брошюре 1957 года!
С другой стороны, ныне он изрядно сбавил тон своих гордых
воспоминаний о том, как он "редактировал" "Лолиту". 22 апреля
1960 года мне пришлось написать издателю "New York Times Book
Review" (в котором г-на Жиродиа комически восхвалял некто, мне
неизвестный) следующее: "Мистер Попкин в своей недавней статье,
посвященной мсье Жиродиа, первому издателю моей "Лолиты",
говорит, что я "кое-что переписал по просьбе Жиродиа". Я хочу
исправить это нелепое и неверное утверждение. Единственные
поправки, робко предложенные Жиродиа, касались нескольких
тривиальных французских фраз наподобие "bon", "c'est moi",
"mais comment" etc., которые, как он полагал, можно без урона
перевести на английский, с чем я и согласился".
Я начал клясть себя за то, что связался с "Олимпия Пресс"
не в 1957 году, когда наша договоренность, согласно г-ну
Жиродиа, "тяжким грузом" легла на мои "мечты о скором
обогащении" в Америке, но еще в 1955-м, то есть едва начав
иметь дело с г-ном Жиродиа. С первых же шагов я столкнулся со
странной аурой, окружавшей его деловые отношения со мной, --
аурой небрежности, уклончивости, затяжек и лжи. Я жаловался на
эти странности в большинстве писем к моему агенту, та прилежно
передавала ему мои жалобы, но никаких объяснений за
десятилетнее наше сотрудничество (1955-1965) я от него так и не
услышал.
"Едва я успел получить назад гранки [он получил их в июле
1955-го], -- пишет г-н Жиродиа, -- как Набоков прислал мне
телеграмму [29 августа, то есть после месячного молчания
Жиродиа], гласившую: "Когда выйдет "Лолита". Встревожен. Прошу
ответить мои письма", -- угрозы, которые повторялись столь
часто в столь многих телеграммах, посылаемых столь многими
авторами столь многим [то есть мудрым, спокойным, великодушным]
издателям..." Нарочитое остроумие и легкость последнего
замечания вряд ли кого-нибудь одурачат. Г-н Жиродиа намекает
здесь на деланно-скромные чувства юного автора, прежде почти не
издававшегося. На самом же деле я, за мои пятьдесят шесть лет,
имел -- с 1925 года -- дело, и не раз, по меньшей мере с двумя
десятками издателей, но никогда еще не увязал в паутине
корыстных маневров и невразумительных увиливаний, коей г-н
Жиродиа опутывает свои жертвы (возможно, не по злому умыслу --
похоже, это просто часть его причудливой натуры). В сущности
говоря, меня тревожили два вопроса, на которые я так и не
добился ответа. Главным был вопрос об авторских правах: книгу
следовало зарегистрировать в Вашингтоне на имя автора, а для
этой цели мне было необходимо знать точную дату ее выхода в
свет, дабы проставить таковую в бланке заявки. 8 октября 1955
года я получил наконец экземпляр уже изданной книги, но лишь 28
ноября, после еще нескольких "угроз", мне удалось выяснить, что
"Лолита" вышла 15 сентября 1955 года. Вторым вопросом был
вопрос финансовый -- он-то и оказался лейтмотивом того, что г-н
Жиродиа именует "печальной, неприглядной историей "Лолиты". Мой
благодетель согласился выплатить мне аванс в 400.000 "старых"
франков (около тысячи долларов) -- половину при подписании
договора (датированного 6 июня 1955 г.), а другую при выходе
книги. Первую половину он выплатил с месячным опозданием. Моя
телеграмма не помогла прояснить срок, в который г-н Жиродиа
намеревался выплатить вторую. Ему было проще оставить этот
вопрос открытым. Я продолжал слать ему напоминания касательно
второго чека. Я указал ему (5 октября), что "пишу из
удовольствия, печатаю для денег (*5)". Он заплатил лишь 27
декабря, под сильным нажимом моего агента и более чем через три
месяца после назначенного для второго платежа срока.
Связанные с авторскими правами хлопоты на этом не
кончились. "С блаженной беспечностью" (воспользуемся фразой,
которую так любит г-н Жиродиа) он добавил к значившемуся на
титульном листе книги "Copyright 1955, В. Набоков" слова "и
"Олимпия Пресс"". 28 января 1956-го я выяснил в вашингтонском
Бюро по авторским правам, что эта компанейская формулировка (на
которую я согласия не давал) может привести к осложнениям при
переиздании книги в США, если оно произойдет в ближайшие пять
лет. Мне посоветовали получить от г-на Жиродиа "переуступку или
отказ от прав", и я тут же попросил его выслать мне таковые.
Ответа я не получил (подобно тому как "столь многие авторы" не
получают ответов от "столь многих издателей"), написал ему еще
раз и еще, и только 20 апреля (то есть три месяца спустя) он
прислал мне то, о чем я просил. Догадки о том, как повел бы
себя г-н Жиродиа при выходе "нашей" книги в Америке, не будь я
достаточно прозорлив, чтобы оградить ее сразу, не лишены
интереса.
К началу 1957 года я все еще не получил от "Олимпии"
никаких финансовых отчетов за период, начавшийся с выхода книги
в свет в сентябре 1955-го. Это упущение позволяло мне
аннулировать договор (смотри статью 9), однако я решил немного
подождать. Ждать пришлось до 28 марта 1957 года, однако
полученный отчет охватывал далеко не весь надлежащий период.
Нарушение порядка отчетности не преминуло повториться. К
концу августа 1957-го я опять-таки не получил отчета за первую
половину этого года, отчета, причитавшегося мне 31 июля. 2
сентября г-н Жиродиа попросил об отсрочке, и я согласился
подождать до 30 сентября, и снова ничего не произошло, и я,
устав от этих нелепостей, известил его (5 октября), что все
права возвращаются в мое распоряжение. Он тут же заплатил
(44.220 "старых" франков), и я смилостивился.
В одном из особенно гадких и глупых пассажей наш мемуарист
увязывает мой отказ защищать книгу во Франции от нападок
местных магистратов и "мещан-читателей" (как я написал ему 10
марта 1957-го) с моей же просьбой (направленной ему месяцем
раньше) избегать упоминания о Корнеле, когда он именует меня в
рекламных объявлениях "университетским профессором". Нужно
обладать очень извилистым разумом, чтобы вывести отсюда
заключение о моей моральной трусости. Подписав "Лолиту" своим
именем, я показал, что полностью принимаю на себя любую
ответственность, какую только можно возложить на автора; однако
до тех пор, пока вокруг моей невинной "Лолиты" бурлил
нездоровый скандал, я определенно должен был озаботиться тем,
чтобы ни тени ответственности не пало на университет, который
предоставил мне невиданную свободу в чтении моих курсов (ни
единое из отделений и кафедр, к которым относились эти курсы,
никогда в них не вмешивалось); я не желал также ставить в
неловкое положение близкого друга, усилиями которого я оказался
здесь и получил подлинную академическую свободу.
Тем не менее г-н Жиродиа продолжал настаивать на том,
чтобы я присоединился к нему в его кампании против французской
цензуры. "Наши интересы совпадают", писал он; но нет, они не
совпадали. Он хотел, чтобы я защищал "Лолиту", а я не видел,
как можно отделить ее от списка его двадцати с чем-то похабных
книжонок. Он повторяет в своей статье излюбленный свой
аргумент, что и без него-де "Лолита" никогда не была бы издана.
Я написал ему 3 августа 1957 года, что питал (и питаю) к нему
глубокую благодарность за то, что он эту книгу напечатал.
Однако я писал ему также, что он не из тех людей, которым
следовало за нее браться; у него недоставало возможностей
представить ее должным образом -- книгу, в столь полной мере
отличную по словарю, структуре и цели (или, вернее, по
отсутствию цели) от других его куда более простецких
коммерческих затей вроде "Деббиного биде" или "Бодрых бедер".
Г-н Жиродиа значительно переоценивает свои силы. Если бы
провидение не позаботилось о том, чтобы Грэхам Грин схлестнулся
в Лондоне с Джоном Гордоном, "Лолита" -- в особенности второй
ее том, отпугнувший так называемых "ценителей", -- могла
закончить свой путь в общей могиле "Фаворитов Пассажира" или
как там еще назывались зеленые книжицы "Олимпии".
В 1957 году начался американский период истории "Лолиты",
для меня гораздо более важный, чем период "Олимпии". Джейсон
Эпштейн, добившись публикации значительной части "Лолиты" в
летнем выпуске литературного обозрения "Anchor Review",
выходившего под редакцией Мелвина Дж. Ласки (издательство
"Doubleday", Нью-Йорк) и профессора Ф. В. Дюпи, и предварив эту
часть блестящей статьей, помог сделать приемлемой идею
американского издания. Книгой заинтересовались несколько
издателей, однако г-н Жиродиа значительно осложнил переговоры с
американскими фирмами, что стало для меня еще одной причиной
острого недовольства. 14 сентября 1957 года глава знаменитого
американского издательства вылетел в Париж, чтобы обсудить этот
вопрос с г-ном Жиродиа. Отчет последнего об их беседе принял в
его статье следующий вид: "Один издатель немедля предложил мне
20 процентов отчислений, чтобы получить книгу, но в дальнейшем
его, по-видимому, отпугнула позиция Набокова, с которым он
затем встретился в Нью-Йорке". Половина этого пассажа неточна,
другая попросту лжива: издателя отговорил не я, а его партнер.
Неточность же состоит в том, что г-н Жиродиа не сообщает, кому
предстояло получить большую часть этих 20 процентов. "Я готов
принять это предложение, -- написал он мне (видимо, решив, что
получил определенное предложение, чего на самом деле не было),
-- при условии, что моя доля составит 12,5 процентов. Аванс
будет разделен в той же пропорции. Примете ли Вы в качестве
своей доли 7,5 процента? Я считаю свои притязания оправданными
и честными". Мой агент написала мне, что она "outree de ces
pretentions (*6)". (Контракт обязывал его выплачивать мне 10
процентов с каждого из первых десяти тысяч проданных
экземпляров и 12 процентов со всех остальных.)
Временное лицензионное соглашение устанавливало, что в США
может быть ввезено не более 1500 экземпляров книги. Г-на
Жиродиа раздражало то обстоятельство, что я внимательно слежу
за его бойкими трансатлантическими затеями. Я знал, к примеру,
что экземпляры его издания продавались в Нью-Йорке по 12
долларов и дороже. Он уверял меня, что разница в цене
присваивается розничными торговцами. 30 ноября 1957 года г-н
Жиродиа, пребывая в добродушном настроении, написал мне: "Я
допускаю, что в ходе наших отношений бывал не прав..." Он
прибавил, что больше не "требует значительной доли доходов" от
американского издания и отменяет свой "альтернативный проект"
выпустить собственный "американский репринт" -- глупая угроза,
выполнение которой его бы и уничтожило. Однако уже 16 декабря
1957-го он вновь принялся проказить: в этот день я с изумлением
узнал от моего агента, что г-н Жиродиа уверяет, будто за три
месяца (с апреля по июнь) он продал в Америке всего восемь
экземпляров, и, поскольку я думаю, что они продавались по цене
более высокой, чем указанная в его отчетах (7,50 долларов), он
высылает мне разницу, чек на 50 центов. Он добавил, что отныне
считает все наши разногласия улаженными!
Скучно было бы и дальше приводить примеры просроченных и
неточных финансовых отчетов, знаменующих поведение г-на Жиродиа
в последующие годы, или такие его скверные поступки, как выпуск
в Париже переиздания "Лолиты" с его собственным предисловием
(на нестерпимо дурном английском) и без моего на то разрешения,
-- которого, знал он, я никогда ему не дам. Тем, что заставляло
меня постоянно сожалеть о нашем сотрудничестве, были вовсе не
"мечты о скором обогащении", не моя "ненависть" к нему за то,
что он "присвоил часть набоковской собственности", но
необходимость сносить его уклончивость, увертливость, отсрочки,
обманы, двуличность и совершенную безответственность. Вот
почему 28 мая 1959 года, перед тем как отплыть в Европу после
розно 19 лет отсутствия, я написал мадам Эргаз, что не хочу
знакомиться с г-ном Жиродиа, когда буду в Париже на
представлении французского перевода "Лолиты". Как теперь
выяснилось, благодаря статье в "Evergreen", глубинные качества
его личности еще менее привлекательны, чем их проявления в
нашей с ним переписке. Подозреваю, что своей грубостью статья
во многом обязана тому, что он переборщил по части
журналистского слога, возможно и опьяняющего своей галльской
живостью, но прискорбно лишенного английской точности. Как бы
там ни было, я не стану обсуждать здесь дерзкие и пошлые
замечания, которые он отпускает в адрес моей жены (идиотски
твердя, к примеру, что некоторые редакторские комментарии в
журнале "Life International" от 6 июля 1959 года написаны ею,
хоть под ними и стоит подпись "Ред.").
Разрешите повторить: я никогда не встречался с г-ном
Жиродиа. Его описывали как "обаятельного", "жизнерадостного",
"излучающего французский шарм", -- вот почти и все, на что мне
приходится полагаться в попытках вообразить его телесный облик
(нравственный известен мне достаточно хорошо). Однако через
полдюжины лет после начала нашей то и дело прерывавшейся
переписки он вдруг объявил в напечатанной в "Playboy" статье
("Порнограф на Олимпе", апрель 1961), что нас на самом-то деле
представили друг другу на коктейле, устроенном издательством
"Галлимар" 23 октября 1959 года в Париже, -- несмотря на
посланное мной моему агенту уведомление, что я с ним
знакомиться не желаю. Приведенные им подробности столь
абсурдны, что я счел себя обязанным разоблачить его обман и
сделал это в июльском (1961) номере "Playboy". Взамен
огорошенного молчания, которое, как я ожидал, продлится до
скончания века, г-н Жиродиа, после четырехлетнего осмысления
моей небольшой заметки и собственного воображаемого прошлого,
представил в "Evergreen" новую версию случившегося. Расхождения
между двумя версиями типичны для того, что ученые называют
"ущербным" апокрифом. В "Playboy" нам предлагается классическое
описание "членов семьи Галлимар", которые "в ужасе" озираются,
пока господин Жиродиа "медленно продвигается к автору через
море тел" (превосходный образ -- это "море"). В "Evergreen"
Галлимары отсутствуют, зато мы находим вместо них Монику Граль,
"скрючившуюся в углу от беспомощного веселья", и еще одну даму,
Дусю Эргаз, "прячущуюся в углу" (то есть в другом углу) и
весьма неубедительно "давящуюся печеньем". В плейбоевском
тексте мадам Эргаз описана как "литературный агент и терпеливая
помощница" мистера Набокова. В эвергриновских летописях она
становится "милым, исстрадавшимся, охваченным ужасом" другом
г-на Жиродиа. В "Playboy" мы с ним обмениваемся несколькими
"вполне дружелюбными" замечаниями. В "Evergreen" великая
встреча протекает без слов: я ограничиваюсь "бессмысленной
улыбкой" и тут же отворачиваюсь, чтобы предаться "пылкой"
беседе с "чешским репортером" (неожиданный и отчасти зловещий
персонаж, о котором хотелось бы побольше узнать от нашего
хрониста). Наконец, и это несколько разочаровывает, то место в
"Playboy", в котором описывалась моя своеобразная манера
"прядать назад и в сторону с легкой грацией дельфина", заменено
ныне фразой о "грациозной легкости циркового тюленя"; под конец
всего этого господин Жиродиа "отошел к бару и выпил" (честный
"Playboy") или же "отошел, чтобы осушить несколько бокалов
шампанского" (вычурный "Evergreen").
Как я указал в моем ответе, даже /если/ мне представили
г-на Жиродиа (в чем сомневаюсь), я не уловил его имени; но что
особенно обесценивает достоверность его отчета, так это
фразочка о том, что я "очевиднейшим образом узнал его", пока он
медленно подплывал ко мне среди "тел". Очевиднейшим образом я
не мог узнать человека, которого в жизни своей не видел; не
могу я и оскорблять здравость его рассудка предположением,
будто он полагает, что я каким-то образом разжился его
портретом (еще в пору знаменитого curriculum vitae) и все эти
годы лелеял его, как некую драгоценность.
Я ожидаю от г-на Жиродиа третьей версии нашей мифической
встречи. Возможно, он наконец обнаружит, что забрел не на тот
прием и разговаривал со словацким поэтом, которого чествовали
по соседству.
/15 февраля 1966 г./
Статья опубликована в журнале "Evergreen Review" (XLV) в
феврале 1967 г.
(*1) /"The Olympia Reader"/ -- хрестоматия произведений,
опубликованных издательством "Олимпия", содержавшая избранные
отрывки и сопроводительные заметки составителя.
(*2) /...знай я в мае 1955-го, чем образован гибкий костяк
его продукции.../ -- Список изданий "Олимпии" действительно
эклектичен, однако, кроме "Лолиты", в нем числятся первые
издания У. Берроуза, Дж. П. Донливи, С. Беккета и т. д.
(*3) /curriculum vitae/ -- жизнеописание (/лат./).
(*4) /"L'affaire Lolita"/ -- "Дело "Лолиты"" (/фр./).
(*5) /пишу для удовольствия, печатаю для денег/ --
вероятно, перефразированная цитата из Пушкина "На это скажут
мне с улыбкою неверной..." (1935):
Зачем же пишите? -- Я? для себя. -- За что же
Печатаете вы? -- Для денег. -- Ах, мой Боже!
Как стыдно! -- Почему ж?..
(*6) /...outree de ces pretentions/ -- возмущена этими
претензиями (/фр./).
Бумажный оригинал:
Набоков В. В. Собрание сочинений в 5 томах: Пер. с англ. /
Сост. С. Ильина, А. Кононова. Комментарии А. Люксембург. --
СПб.: "Симпозиум", 1997. -- 672 стр. (Т. 2). С. 589--600, 670.
---------------------------------------------------------------
С начала шестидесятых годов время от времени публиковались
-- за подписью г-на Жиродиа или то одного, то другого из числа
его друзей -- ретроспективные заметки, касающиеся публикации
"Лолиты" издательством "Олимпия Пресс" и различных фаз наших с
ним "натянутых отношений". Эти легковесные воспоминания
неизменно содержали фактические ошибки, на которые я
старательно указывал в своих кратких ответах, после чего, как я
с удовлетворением замечал, наш гибкий мемуарист производил
некие волнообразные отступательные движения. Особенно
амбициозная статья, содержащая особенно лживые утверждения, к
настоящему времени опубликована им дважды -- в "Evergreen
Review" (© 37, сентябрь 1965) Барни Россета под заголовком
"Лолита, Набоков и я" и в его собственной антологии ("The
Olympia Reader" (*1), издательство "Grove Press", Нью-Йорк,
1965) под заголовком несколько менее изящным: "Печальная,
неприглядная история "Лолиты". Поскольку я набожно сохраняю всю
свою переписку с г-ном Жиродиа, я, верится, имею возможность
побудить его обратиться в окончательное отступление.
Две статьи имеющегося у меня документа, озаглавленного
"Меморандум о договоренности" ("достигнутой в день шестой июня
тысяча девятьсот пятьдесят пятого года между мистером
Владимиром Набоковым, Корнельский университет, Итака, штат
Нью-Йорк, и издательством "Олимпия Пресс", Париж, рю де Несль,
8"), образуют чрезвычайно уместный в данном случае эпиграф. Для
удобства читателя привожу их в строфической форме:
8
В случае, если Издатели
Терпят банкротство
Или не предоставляют отчеты и выплаты,
Указанные здесь,
То во всяком из этих случаев настоящая договоренность
Автоматически лишается силы
И все права, ею предоставляемые,
Возвращаются в собственность Автора.
9
Издатели представляют отчет
О числе экземпляров, проданных ими,
на 30 июня и 31 декабря
Каждого года
В течение месяца считая от этих дат
Соответственно
И производят выплаты Автору
Одновременно с предоставленьем таковых отчетов.
В начальных строках восьмой строфы ясно предсказано именно
то, чему предстояло случиться с г-ном Жиродиа 14 декабря 1964
года, а последний ее прекрасный, красноречивый, почти
сапфически модулированный стих ("Возвращаются в собственность
Автора") очень важен для понимания того, что г-н Жиродиа
называет "нашим загадочным конфликтом". Следует отметить и то,
что, отведя немало места множеству "разочарований", кои он
претерпел вследствие моего к нему отношения, он нигде в своей
статье не упоминает совершенно очевидной причины, по которой
писатель начинает жалеть, что связался с издателем, -- а именно
того факта, что г-н Жиродиа раз за разом, со своего рода
маниакальным упорством нарушал статью 9 нашего договора.
Напирая на результаты и утаивая причины, он сообщает своему
отчету о наших отношениях комический оттенок, создавая
впечатление, будто я на протяжении десяти лет метал громы и
молнии в озадаченного благодетеля.
"Лолита" была завершена в начале 1954 года в Итаке
(Нью-Йорк). Первые мои попытки издать ее в США принесли лишь
разочарование и раздражение. В том же году, 6 августа, я из
Таоса (Нью-Мексико) написал о моих горестях мадам Эргаз,
работавшей в "Литературном агентстве Клеруан" в Париже. Она
готовила французские издания нескольких моих русских и
английских книг; на сей раз я попросил ее отыскать в Европе
кого-нибудь, кто издаст "Лолиту" на исходном английском. Она
ответила, что сможет, как ей кажется, это устроить. Однако
месяц спустя, вернувшись в Итаку (где я преподавал в Корнеле
русскую литературу), я написал ей, что передумал. Вновь
появились надежды на американское издание. Надежды эти истаяли,
и следующей весной я снова связался с мадам Эргаз, написав ей
(16 февраля), что Сильвия Бич, "если она еще занимается
издательской деятельностью, возможно, заинтересуется" этой
книгой. 17 апреля мадам Эргаз получила мой типоскрипт. 26
апреля 1955-го -- роковая дата -- она сообщила, что, похоже,
нашла издателя. 13 мая имя его было названо. Вот так г-н
Жиродиа и очутился в моем архиве.
В своих заметках г-н Жиродиа особенно подчеркивает
безвестность, в которой я пребывал до 1955 года, и то, как он
помог мне из этой безвестности выбраться. С другой стороны, и я
ничуть не покривлю душой, если скажу, что до того, как мадам
Эргаз назвала его имя, я ни малейшего понятия не имел ни о
существовании его, ни о занятиях. Он был рекомендован мне как
основатель издательства "Олимпия Пресс", которое "среди прочего
недавно опубликовало "Историю О" (похвалы этому роману я слышал
от людей вполне компетентных), и прежний руководитель "Editions
du Chene", издательства, "выпускавшего книги, с художественной
точки зрения превосходные". "Лолита" заинтересовала его не
только потому, что она хорошо написана, но и потому, что (как
13 мая 1955-го сообщила мне мадам Эргаз) "он полагал, что эта
книга сможет изменить отношение общества к любви того рода,
который в ней описан". Надежда выглядела благой, хоть и
очевидно нелепой, однако увлекшимся идеей бизнесменам нередко
случается произносить возвышенные плоскости, и никому в голову
не приходит возвращать их на землю.
Я не был в Европе с 1940 года, порнографическими книгами
не интересовался и потому ничего не знал о непристойных
романчиках, которые стряпали, с помощью г-на Жиродиа, о чем он
сам упоминает при всяком случае, наемные бездари. Я не раз
задавался больным вопросом: согласился бы я столь радостно на
публикацию "Лолиты", знай я в мае 1955-го, чем образован гибкий
костяк его продукции (*2)? Увы, скорее всего, согласился бы,
хоть и не столь радостно.
Теперь перейду к разбору многочисленных сомнительных мест
и нескольких прискорбных неточностей, имеющихся в статье г-на
Жиродиа. По какой-то причине, для усвоения которой я, надо
полагать, слишком наивен, он начинает с цитаты из моего старого
curriculum vitae (*3), которое, заявляет он, было послано ему
моим литературным агентом в апреле 1955-го вместе с
машинописным экземпляром "Лолиты". Подобная процедура была бы
абсурдной. Мой архив свидетельствует, что лишь много позже, а
именно 8 февраля 1957 года, /он попросил меня/ прислать "все
биографические и библиографические материалы", пригодные для
его брошюры "L'affaire /Lolita/" (*4) (которую он издал, когда
боролся против запрета книги во Франции); 12 февраля я отправил
ему фотографии, список изданных произведений и краткое
curriculum vitae. С ухмылкой хулигана, увязавшегося за
безобидным прохожим, г-н Жиродиа потешается теперь над такими
приведенными в нем фактами, как то, что мой отец был "видным
политическим деятелем" или что сам я приобрел в эмигрантских
кругах "немалую известность". Однако все это он сам напечатал
(со множеством собранных где-то прикрас и добавлений) в своей
брошюре 1957 года!
С другой стороны, ныне он изрядно сбавил тон своих гордых
воспоминаний о том, как он "редактировал" "Лолиту". 22 апреля
1960 года мне пришлось написать издателю "New York Times Book
Review" (в котором г-на Жиродиа комически восхвалял некто, мне
неизвестный) следующее: "Мистер Попкин в своей недавней статье,
посвященной мсье Жиродиа, первому издателю моей "Лолиты",
говорит, что я "кое-что переписал по просьбе Жиродиа". Я хочу
исправить это нелепое и неверное утверждение. Единственные
поправки, робко предложенные Жиродиа, касались нескольких
тривиальных французских фраз наподобие "bon", "c'est moi",
"mais comment" etc., которые, как он полагал, можно без урона
перевести на английский, с чем я и согласился".
Я начал клясть себя за то, что связался с "Олимпия Пресс"
не в 1957 году, когда наша договоренность, согласно г-ну
Жиродиа, "тяжким грузом" легла на мои "мечты о скором
обогащении" в Америке, но еще в 1955-м, то есть едва начав
иметь дело с г-ном Жиродиа. С первых же шагов я столкнулся со
странной аурой, окружавшей его деловые отношения со мной, --
аурой небрежности, уклончивости, затяжек и лжи. Я жаловался на
эти странности в большинстве писем к моему агенту, та прилежно
передавала ему мои жалобы, но никаких объяснений за
десятилетнее наше сотрудничество (1955-1965) я от него так и не
услышал.
"Едва я успел получить назад гранки [он получил их в июле
1955-го], -- пишет г-н Жиродиа, -- как Набоков прислал мне
телеграмму [29 августа, то есть после месячного молчания
Жиродиа], гласившую: "Когда выйдет "Лолита". Встревожен. Прошу
ответить мои письма", -- угрозы, которые повторялись столь
часто в столь многих телеграммах, посылаемых столь многими
авторами столь многим [то есть мудрым, спокойным, великодушным]
издателям..." Нарочитое остроумие и легкость последнего
замечания вряд ли кого-нибудь одурачат. Г-н Жиродиа намекает
здесь на деланно-скромные чувства юного автора, прежде почти не
издававшегося. На самом же деле я, за мои пятьдесят шесть лет,
имел -- с 1925 года -- дело, и не раз, по меньшей мере с двумя
десятками издателей, но никогда еще не увязал в паутине
корыстных маневров и невразумительных увиливаний, коей г-н
Жиродиа опутывает свои жертвы (возможно, не по злому умыслу --
похоже, это просто часть его причудливой натуры). В сущности
говоря, меня тревожили два вопроса, на которые я так и не
добился ответа. Главным был вопрос об авторских правах: книгу
следовало зарегистрировать в Вашингтоне на имя автора, а для
этой цели мне было необходимо знать точную дату ее выхода в
свет, дабы проставить таковую в бланке заявки. 8 октября 1955
года я получил наконец экземпляр уже изданной книги, но лишь 28
ноября, после еще нескольких "угроз", мне удалось выяснить, что
"Лолита" вышла 15 сентября 1955 года. Вторым вопросом был
вопрос финансовый -- он-то и оказался лейтмотивом того, что г-н
Жиродиа именует "печальной, неприглядной историей "Лолиты". Мой
благодетель согласился выплатить мне аванс в 400.000 "старых"
франков (около тысячи долларов) -- половину при подписании
договора (датированного 6 июня 1955 г.), а другую при выходе
книги. Первую половину он выплатил с месячным опозданием. Моя
телеграмма не помогла прояснить срок, в который г-н Жиродиа
намеревался выплатить вторую. Ему было проще оставить этот
вопрос открытым. Я продолжал слать ему напоминания касательно
второго чека. Я указал ему (5 октября), что "пишу из
удовольствия, печатаю для денег (*5)". Он заплатил лишь 27
декабря, под сильным нажимом моего агента и более чем через три
месяца после назначенного для второго платежа срока.
Связанные с авторскими правами хлопоты на этом не
кончились. "С блаженной беспечностью" (воспользуемся фразой,
которую так любит г-н Жиродиа) он добавил к значившемуся на
титульном листе книги "Copyright 1955, В. Набоков" слова "и
"Олимпия Пресс"". 28 января 1956-го я выяснил в вашингтонском
Бюро по авторским правам, что эта компанейская формулировка (на
которую я согласия не давал) может привести к осложнениям при
переиздании книги в США, если оно произойдет в ближайшие пять
лет. Мне посоветовали получить от г-на Жиродиа "переуступку или
отказ от прав", и я тут же попросил его выслать мне таковые.
Ответа я не получил (подобно тому как "столь многие авторы" не
получают ответов от "столь многих издателей"), написал ему еще
раз и еще, и только 20 апреля (то есть три месяца спустя) он
прислал мне то, о чем я просил. Догадки о том, как повел бы
себя г-н Жиродиа при выходе "нашей" книги в Америке, не будь я
достаточно прозорлив, чтобы оградить ее сразу, не лишены
интереса.
К началу 1957 года я все еще не получил от "Олимпии"
никаких финансовых отчетов за период, начавшийся с выхода книги
в свет в сентябре 1955-го. Это упущение позволяло мне
аннулировать договор (смотри статью 9), однако я решил немного
подождать. Ждать пришлось до 28 марта 1957 года, однако
полученный отчет охватывал далеко не весь надлежащий период.
Нарушение порядка отчетности не преминуло повториться. К
концу августа 1957-го я опять-таки не получил отчета за первую
половину этого года, отчета, причитавшегося мне 31 июля. 2
сентября г-н Жиродиа попросил об отсрочке, и я согласился
подождать до 30 сентября, и снова ничего не произошло, и я,
устав от этих нелепостей, известил его (5 октября), что все
права возвращаются в мое распоряжение. Он тут же заплатил
(44.220 "старых" франков), и я смилостивился.
В одном из особенно гадких и глупых пассажей наш мемуарист
увязывает мой отказ защищать книгу во Франции от нападок
местных магистратов и "мещан-читателей" (как я написал ему 10
марта 1957-го) с моей же просьбой (направленной ему месяцем
раньше) избегать упоминания о Корнеле, когда он именует меня в
рекламных объявлениях "университетским профессором". Нужно
обладать очень извилистым разумом, чтобы вывести отсюда
заключение о моей моральной трусости. Подписав "Лолиту" своим
именем, я показал, что полностью принимаю на себя любую
ответственность, какую только можно возложить на автора; однако
до тех пор, пока вокруг моей невинной "Лолиты" бурлил
нездоровый скандал, я определенно должен был озаботиться тем,
чтобы ни тени ответственности не пало на университет, который
предоставил мне невиданную свободу в чтении моих курсов (ни
единое из отделений и кафедр, к которым относились эти курсы,
никогда в них не вмешивалось); я не желал также ставить в
неловкое положение близкого друга, усилиями которого я оказался
здесь и получил подлинную академическую свободу.
Тем не менее г-н Жиродиа продолжал настаивать на том,
чтобы я присоединился к нему в его кампании против французской
цензуры. "Наши интересы совпадают", писал он; но нет, они не
совпадали. Он хотел, чтобы я защищал "Лолиту", а я не видел,
как можно отделить ее от списка его двадцати с чем-то похабных
книжонок. Он повторяет в своей статье излюбленный свой
аргумент, что и без него-де "Лолита" никогда не была бы издана.
Я написал ему 3 августа 1957 года, что питал (и питаю) к нему
глубокую благодарность за то, что он эту книгу напечатал.
Однако я писал ему также, что он не из тех людей, которым
следовало за нее браться; у него недоставало возможностей
представить ее должным образом -- книгу, в столь полной мере
отличную по словарю, структуре и цели (или, вернее, по
отсутствию цели) от других его куда более простецких
коммерческих затей вроде "Деббиного биде" или "Бодрых бедер".
Г-н Жиродиа значительно переоценивает свои силы. Если бы
провидение не позаботилось о том, чтобы Грэхам Грин схлестнулся
в Лондоне с Джоном Гордоном, "Лолита" -- в особенности второй
ее том, отпугнувший так называемых "ценителей", -- могла
закончить свой путь в общей могиле "Фаворитов Пассажира" или
как там еще назывались зеленые книжицы "Олимпии".
В 1957 году начался американский период истории "Лолиты",
для меня гораздо более важный, чем период "Олимпии". Джейсон
Эпштейн, добившись публикации значительной части "Лолиты" в
летнем выпуске литературного обозрения "Anchor Review",
выходившего под редакцией Мелвина Дж. Ласки (издательство
"Doubleday", Нью-Йорк) и профессора Ф. В. Дюпи, и предварив эту
часть блестящей статьей, помог сделать приемлемой идею
американского издания. Книгой заинтересовались несколько
издателей, однако г-н Жиродиа значительно осложнил переговоры с
американскими фирмами, что стало для меня еще одной причиной
острого недовольства. 14 сентября 1957 года глава знаменитого
американского издательства вылетел в Париж, чтобы обсудить этот
вопрос с г-ном Жиродиа. Отчет последнего об их беседе принял в
его статье следующий вид: "Один издатель немедля предложил мне
20 процентов отчислений, чтобы получить книгу, но в дальнейшем
его, по-видимому, отпугнула позиция Набокова, с которым он
затем встретился в Нью-Йорке". Половина этого пассажа неточна,
другая попросту лжива: издателя отговорил не я, а его партнер.
Неточность же состоит в том, что г-н Жиродиа не сообщает, кому
предстояло получить большую часть этих 20 процентов. "Я готов
принять это предложение, -- написал он мне (видимо, решив, что
получил определенное предложение, чего на самом деле не было),
-- при условии, что моя доля составит 12,5 процентов. Аванс
будет разделен в той же пропорции. Примете ли Вы в качестве
своей доли 7,5 процента? Я считаю свои притязания оправданными
и честными". Мой агент написала мне, что она "outree de ces
pretentions (*6)". (Контракт обязывал его выплачивать мне 10
процентов с каждого из первых десяти тысяч проданных
экземпляров и 12 процентов со всех остальных.)
Временное лицензионное соглашение устанавливало, что в США
может быть ввезено не более 1500 экземпляров книги. Г-на
Жиродиа раздражало то обстоятельство, что я внимательно слежу
за его бойкими трансатлантическими затеями. Я знал, к примеру,
что экземпляры его издания продавались в Нью-Йорке по 12
долларов и дороже. Он уверял меня, что разница в цене
присваивается розничными торговцами. 30 ноября 1957 года г-н
Жиродиа, пребывая в добродушном настроении, написал мне: "Я
допускаю, что в ходе наших отношений бывал не прав..." Он
прибавил, что больше не "требует значительной доли доходов" от
американского издания и отменяет свой "альтернативный проект"
выпустить собственный "американский репринт" -- глупая угроза,
выполнение которой его бы и уничтожило. Однако уже 16 декабря
1957-го он вновь принялся проказить: в этот день я с изумлением
узнал от моего агента, что г-н Жиродиа уверяет, будто за три
месяца (с апреля по июнь) он продал в Америке всего восемь
экземпляров, и, поскольку я думаю, что они продавались по цене
более высокой, чем указанная в его отчетах (7,50 долларов), он
высылает мне разницу, чек на 50 центов. Он добавил, что отныне
считает все наши разногласия улаженными!
Скучно было бы и дальше приводить примеры просроченных и
неточных финансовых отчетов, знаменующих поведение г-на Жиродиа
в последующие годы, или такие его скверные поступки, как выпуск
в Париже переиздания "Лолиты" с его собственным предисловием
(на нестерпимо дурном английском) и без моего на то разрешения,
-- которого, знал он, я никогда ему не дам. Тем, что заставляло
меня постоянно сожалеть о нашем сотрудничестве, были вовсе не
"мечты о скором обогащении", не моя "ненависть" к нему за то,
что он "присвоил часть набоковской собственности", но
необходимость сносить его уклончивость, увертливость, отсрочки,
обманы, двуличность и совершенную безответственность. Вот
почему 28 мая 1959 года, перед тем как отплыть в Европу после
розно 19 лет отсутствия, я написал мадам Эргаз, что не хочу
знакомиться с г-ном Жиродиа, когда буду в Париже на
представлении французского перевода "Лолиты". Как теперь
выяснилось, благодаря статье в "Evergreen", глубинные качества
его личности еще менее привлекательны, чем их проявления в
нашей с ним переписке. Подозреваю, что своей грубостью статья
во многом обязана тому, что он переборщил по части
журналистского слога, возможно и опьяняющего своей галльской
живостью, но прискорбно лишенного английской точности. Как бы
там ни было, я не стану обсуждать здесь дерзкие и пошлые
замечания, которые он отпускает в адрес моей жены (идиотски
твердя, к примеру, что некоторые редакторские комментарии в
журнале "Life International" от 6 июля 1959 года написаны ею,
хоть под ними и стоит подпись "Ред.").
Разрешите повторить: я никогда не встречался с г-ном
Жиродиа. Его описывали как "обаятельного", "жизнерадостного",
"излучающего французский шарм", -- вот почти и все, на что мне
приходится полагаться в попытках вообразить его телесный облик
(нравственный известен мне достаточно хорошо). Однако через
полдюжины лет после начала нашей то и дело прерывавшейся
переписки он вдруг объявил в напечатанной в "Playboy" статье
("Порнограф на Олимпе", апрель 1961), что нас на самом-то деле
представили друг другу на коктейле, устроенном издательством
"Галлимар" 23 октября 1959 года в Париже, -- несмотря на
посланное мной моему агенту уведомление, что я с ним
знакомиться не желаю. Приведенные им подробности столь
абсурдны, что я счел себя обязанным разоблачить его обман и
сделал это в июльском (1961) номере "Playboy". Взамен
огорошенного молчания, которое, как я ожидал, продлится до
скончания века, г-н Жиродиа, после четырехлетнего осмысления
моей небольшой заметки и собственного воображаемого прошлого,
представил в "Evergreen" новую версию случившегося. Расхождения
между двумя версиями типичны для того, что ученые называют
"ущербным" апокрифом. В "Playboy" нам предлагается классическое
описание "членов семьи Галлимар", которые "в ужасе" озираются,
пока господин Жиродиа "медленно продвигается к автору через
море тел" (превосходный образ -- это "море"). В "Evergreen"
Галлимары отсутствуют, зато мы находим вместо них Монику Граль,
"скрючившуюся в углу от беспомощного веселья", и еще одну даму,
Дусю Эргаз, "прячущуюся в углу" (то есть в другом углу) и
весьма неубедительно "давящуюся печеньем". В плейбоевском
тексте мадам Эргаз описана как "литературный агент и терпеливая
помощница" мистера Набокова. В эвергриновских летописях она
становится "милым, исстрадавшимся, охваченным ужасом" другом
г-на Жиродиа. В "Playboy" мы с ним обмениваемся несколькими
"вполне дружелюбными" замечаниями. В "Evergreen" великая
встреча протекает без слов: я ограничиваюсь "бессмысленной
улыбкой" и тут же отворачиваюсь, чтобы предаться "пылкой"
беседе с "чешским репортером" (неожиданный и отчасти зловещий
персонаж, о котором хотелось бы побольше узнать от нашего
хрониста). Наконец, и это несколько разочаровывает, то место в
"Playboy", в котором описывалась моя своеобразная манера
"прядать назад и в сторону с легкой грацией дельфина", заменено
ныне фразой о "грациозной легкости циркового тюленя"; под конец
всего этого господин Жиродиа "отошел к бару и выпил" (честный
"Playboy") или же "отошел, чтобы осушить несколько бокалов
шампанского" (вычурный "Evergreen").
Как я указал в моем ответе, даже /если/ мне представили
г-на Жиродиа (в чем сомневаюсь), я не уловил его имени; но что
особенно обесценивает достоверность его отчета, так это
фразочка о том, что я "очевиднейшим образом узнал его", пока он
медленно подплывал ко мне среди "тел". Очевиднейшим образом я
не мог узнать человека, которого в жизни своей не видел; не
могу я и оскорблять здравость его рассудка предположением,
будто он полагает, что я каким-то образом разжился его
портретом (еще в пору знаменитого curriculum vitae) и все эти
годы лелеял его, как некую драгоценность.
Я ожидаю от г-на Жиродиа третьей версии нашей мифической
встречи. Возможно, он наконец обнаружит, что забрел не на тот
прием и разговаривал со словацким поэтом, которого чествовали
по соседству.
/15 февраля 1966 г./
Статья опубликована в журнале "Evergreen Review" (XLV) в
феврале 1967 г.
(*1) /"The Olympia Reader"/ -- хрестоматия произведений,
опубликованных издательством "Олимпия", содержавшая избранные
отрывки и сопроводительные заметки составителя.
(*2) /...знай я в мае 1955-го, чем образован гибкий костяк
его продукции.../ -- Список изданий "Олимпии" действительно
эклектичен, однако, кроме "Лолиты", в нем числятся первые
издания У. Берроуза, Дж. П. Донливи, С. Беккета и т. д.
(*3) /curriculum vitae/ -- жизнеописание (/лат./).
(*4) /"L'affaire Lolita"/ -- "Дело "Лолиты"" (/фр./).
(*5) /пишу для удовольствия, печатаю для денег/ --
вероятно, перефразированная цитата из Пушкина "На это скажут
мне с улыбкою неверной..." (1935):
Зачем же пишите? -- Я? для себя. -- За что же
Печатаете вы? -- Для денег. -- Ах, мой Боже!
Как стыдно! -- Почему ж?..
(*6) /...outree de ces pretentions/ -- возмущена этими
претензиями (/фр./).