Николай Васильевич Успенский. Егорка-пастух

Николай Васильевич Успенский
Егорка-пастух

I. Встреча в лесу

   Был осенний вечер. Невдалеке от села Лебедкина, на опушке леса, сидел красивый парень, лет двадцати двух, в худом стареньком армяке, в низенькой шляпе, украшенной лентами. Он вил кнут, напевая песню и посматривая на табун барских лошадей, пасшихся в глубине леса; подле него лежал мешочек с хлебом, горсть пеньки с прядями конских волос и новый, недоконченный лапоть.
   Солнце уже закатилось. Изредка моросил дождь; на верхушки дерев с резким щебетом взлетали дрозды; на пасеке за оврагом, тянувшимся посреди леса, громко лаяла собака. Парень окончил свою работу, снял кафтан и, положив кнут на плечо, начал обходить табун. Вдруг из-за оврага показалась крестьянская девушка в красном платке, в набойчатом, холстинном сарафане, босиком. Зорко оглянувшись кругом, парень подошел к девушке.
   – Ты кого ищешь? – спросил он.
   – Я так… за грибами…
   – Теперь темно… не найдешь грибов…
   – Ну, я так похожу…
   – Ты чья? из какого дома?
   – Из Губарева… Воробьевская…
   – А! это что на молотилке подает, – говорил парень, идя рядом с девушкой, – что ж, он твой отец?
   – Отец.
   – Я и тебя словно видал… Что ж, вы хлеб-то весь свозили?
   – Не знаю… там возят…
   – Ты небойсь уморилась, ходивши… пойдем – посидим…
   – И-и! что ты!
   – Да что ж? Ничего!
   – Тебе пора лошадей гнать.
   – Ничего! если бы подле села, – там управитель, али сам барин увидал бы; а тут один солдат на пасеке…
   Лошади, почуяв время домой, подняли головы и начали ржать. Пастух громко хлопнул кнутом, и табун, фыркая, начал опять щипать траву.
   – Садись вот сюда – на кафтан. – Парень и девушка сели. – А я вот тут один стерегу… дали было малого, да он только верхом разъезжает на лошадях, совсем мне не нужен…
   – Тебе бы вдвоем веселей: бывает, какая забежит в хлеб, тебе не справиться…
   – Экая ты! одному лучше… ты не знаешь… Вот мы с тобой теперь вдвоем… А кабы малый-то был, нам бы не пришлось посидеть…
   – Да что ж я сижу-то? – улыбаясь, проговорила девушка, – разве от этого какая…
   – Да нет… все-таки… А что б ты ко мне почаще ходила? – вдруг спросил парень.
   – Зачем же я буду ходить?
   – Да так… может, спознались бы, – а может, я и женился бы на тебе…
   – Нет! тебе жениться не придется на мне… я уж пропита!
   – Когда пропита? кому пропита?
   – Еще прошлый Микитий – Краюхиным…
   – Знаю Краюхиных… уж не за Ваньку ли?
   – За него…
   – Вот оказия-то!..
   – Да я бы вовсе не хотела… Знамо дело, все батюшка с матушкой… Они там – приставили свечку к образу, помолились, выпили штоф… а наше дело девичье, вестимо: только смотри на них…
   – Ты бы сказала, что не пойду! Ведь жених твоего ногтя не стоит…
   – Эхма! Отец с матерью боем убьют! скажут, исхарчились: тоже десятую пили за меня под телегой, на ярмарке. Сват-то скажет, все вывороти… заплати, а нам где ж взять? Мы уж весь двор сожгли… Лебеда была, соломки-то нет, топить нечем… К воротам маленько двор похож на двор, а сзади нет ничего…
   – Слышь! тебя как зовут?
   – Прасковья. А тебя как?
   – Был Егор. Вот что! выходи за меня замуж! Я навек буду у барина служить. Нам с тобой ни дома не надо, ничего не надо!.. Будем лошадей стеречь… А на жалованье я тебе куплю панёву, и платок, и полушубок… мы зимой будем жить в господской избе… нанимают же кухарку, ты будешь варить щи нам… А летом мы с тобой вот тут… ты будешь невод вязать, а я лапти плесть… Ты знаешь, я сам из бедного дома… ты думаешь, как бы богаты были, разве пошел бы лошадей стеречь?..
   – Ведь пропита-то я!.. батюшка с матушкой ну-ко будут бить… они у Краюхиных взяли две четверти ржи… отдать нечем, а как меня отдадут, сват-то, может, простит…
   – За рожь я заплачу! – подхватил парень, – я по три цалковых получаю, значит два месяца только послужить… Это ничего!.. – Парень помолчал, – ну, что же, будешь отказываться от Краюхиных?..
   – С чево ж… – задумчиво произнесла девушка, – у тебя отец с матерью есть?
   – Матери нету… один отец… он камни в горе копает… один живет… мазанка у нас небольшая есть… почесть вся завалилась.
   – А ну-ко я останусь в девках?
   – Экая ты! разве я с тобой смеюсь?.. ты скажи прямо, пойдешь за меня аль нет? люб я тебе аль нет?
   – Неужли ж?.. не с Ванькой сменить…
   – Тебе за ним пропадать надо!.. где ж тебе сжиться с ним?.. он словно блажной… а ты как маков цвет…
   – За него и Ганька не пошла Андрюшина… Еремины тоже отказались… девки ни к себе уперлись…
   – Что ж? упрись и ты…
   – Беднота-то одолела! Ты не поверишь, мы всю зиму-лебеду ели… и той не было: покупали да за заработки брали у барина… – Девушка вздохнула. – Вишь, у тебя дома-то нет… наши не отдадут!.. Чем же ты будешь играть свадьбу-то?.. ведь надо попу три цалковых заплатить… а там вина купить…
   – Экая!.. Поп наш добрый!.. вон его две лошади ходят в табуне. Я у него взял полтора цалковых, я ему отдам назад…
   – Что ж только-то?
   – Да что нам расход? Нам вся сила перевенчаться… а это пить-то… пускай кто хочет, тот и пьет…
   В это время лошади захрапели и столпились в кучу: на опушке леса показались два волка. Парень схватил кафтан и направился к табуну.
   – Постой, постой! – закричала девушка, – я с тобой…
   – Не робей!.. они вон пошли… кабы тут овцы, а с лошадью где же ему справиться? они завсегда в эту пору выходят… мне уже не впервой…
   – Ах, грехи тяжкие! – вымолвила девушка.
   – Я верхом не сяду… иди подле меня. Я до гумна тебя провожу, а там ты пойдешь себе…
   Парень замотал веревку на шею лошади, которая была привязана к дереву, и повел ее в поводу. Табун устремился по направлению к селу через овраг.
   – Ну, так слышь, – говорил пастух при прощании, – я ноне же пойду к своему отцу… ты будь на своем слове верна… а уж я свое дело сделаю…
   Парень сел на лошадь, гикнул и скрылся за барским гумном.

II. Отец и сын

   Поздно вечером пастух стучался в окно мазанки, стоявшей на краю деревни Чернолесок, которая разделялась от села Лебедкина небольшой речкой. Ночь была светлая; единственное окно мазанки ярко блестело против месяца.
   – Отвори, батя!
   В избе закряхтел старик.
   – Ты что?
   – Да так пришел… рубаху сменить.
   – Зажечь-то нечего, – отпирая дверь, говорил старик.
   – На что? авось месяц…
   – Ты поужинал?
   – Неужели ж не евши приду… ты сам-то небось дня три не ел…
   – И то, парень, – сказал старик, садясь около печки и почесываясь, – намесь цалковый-то ты принес, два пуда купил, увсе вышло… Кажись, один живу…
   – Один! – подхватил сын, закуривая трубку в переднем углу, – ведь у тебя хлёбова нет, и кашки-то не бывало… ешь один хлеб, – вот оно и скоро выходит…
   – И чудно, братец ты мой, – проговорил старик, – как это скоро выходит! Кабы скотина была, живот бы не болел; а то нет ни поросенка, нет ни ягненка…
   – Ты что ноне работал? – спросил сын.
   – Работа одна: всё камни копаю; ноне чуть глиной не придавило… Анадысь вот случай-то, я тебе расскажу: пришел я к яме, а в ней сидят два волчонка… хотел я их пыймать, в город отнесть, да подумал: волчица житья не даст… она запах чует… так и не трогал: гидай их голова!.. Вот солюшки нет, горе мне… беда, да и только…
   – Тут не про соль дело! я к тебе пришел маленько погутарить…
   – Об чем? говори! аль тебе плохо жить?..
   – Оно жить-то мне покуля ничего! Да вот ребят-то всё женят… а ты меня не женишь…
   – Эх, Егорушка, – воскликнул старик, – кабы ты знал, как моя душенька болит об тебе… ты думаешь, я сам не смекаю… я у горе-то копаю, копаю, а все об тебе думаю… Люди запивают… Вон намесь Терехины усплений пили… а я пошел на ярмарку лычек купить, иду мимо-то – они гуляют… Я и вздумал об тебе… Вот кабы мочь была, я б не хуже людей разгулялся…
   – Не тужи, батя… ты смотри.
   – Что нам с тобой смотреть? Нам кабы господь послал по смерть хлеб-соль, – и слава богу…
   – Эко, батя… хлеб-соль – хлебом-солью, а дело само собою. Вот нас с тобой двое; ты меня не бил никогда, жили мы с тобой ладно… Надо правду сказать: полюбилась мне девка…
   – Где же это?
   – Воробьевская… знаешь, у Губаревых…
   – Как не знать! Эх, братец ты мой: голь на голь – что ж выйдет?
   – Оно голь-то голь, батя! а ведь мы с тобой с голоду не помираем… авось господь! И ты живешь, и я живу… Вон ноне всю зиму лебеду ели, а живы остались… Будем оба с женою работать, – наймемся куда… а ты посмотри у работниках: каши невпроворот… еда хорошая… а что ж нам еще надо? Мне девку жалко… Ее пропили, за Ваньку косорылова… а девка-то какая!
   – Так-то так, Егорушка, Краюхины люди богатые, а нам-то с чем свадьбу сыграть? ведь у нас куда ни кинь – везде клин, нет ничего!.. вон путо нашел, другой год им подпоясываюсь… а кафтанишко – в добрые люди и показаться нельзя… да уж и стар стал… хорошо, как глиной пришибет? а ну-ко нет?.. я и сяду на твои руки?.. а ты беден, хозяйка еще бедней…
   – Эх, батя! дай пожить мне-то! все у нас будет: я буду служить старательно, попрошу управителя, он прибавит жалованья и тебя куда-нибудь возьмет – лес, что ль, караулить… авось как-нибудь проживем… жена будет помогать…
   – Оно, вестимо, так, – ободрясь, продолжал старик, – что ж? лес караулить – это бы ничто!.. А ведь я ломом-то долблю, долблю – рук не подымешь; придешь домой, ляжешь на печку, поясница так и ломит… Как же это нам быть-то?
   – Да ты уж не хлопочи; я оборудую дело… только слухайся меня: ступай ты завтра к Губаревым свататься, наперва приходи ко мне в лес, я ранехочко у приказчика выпрошу пару цалковых… Ты купи вика и ступай, запивай за меня… потому, я тебе сказываю, девке идти не хочется за косорылова… мы с ней устрелись в лесу… она за грибами ходила… Девка, одно слово, смиренная… супротив этой девки весь свет выходи – не найдешь… Что ж я буду так жить? Ты помрешь, кто меня женит? И запить некому будет…
   – Оно ничего… Что ж, когда такое дело?.. вот маленько у меня не докопано до сажени… десятский приезжал, кричал, кричал…
   – Авось докопаешь! Ступай, да и раз! там уж запой был… отдадут за Ваньку – девка пропала… а она мне говорила, что со всем согласьем… дело насчет, значит, родителев…
   – Вот что, малый: куда ж мы ее приведем-то?
   – Толкуй там, куда приведем… а у них-то что? одни ворота… двора-то нету… весь сожгли…
   – Стало быть, вы промеж себя будете жить?
   – А то что же! Я не во двор ее веду, а будем жить по людям, и ладно…
   – Это так… – доставая тавлинку, заметил старик, – ну что ж… пожалуй…
   – Вот что, батя: однова дыхнуть, жени меня на Параше… дюже будет хорошо!.. Ну, я пойду… завтра поране вставай…
   – Эх, Егорушка, – говорил старик, провожая сына, – я б тебя на ком хошь женил, мочи-то не хватает…

III. Попытка

   Рано утром Ефим, так звали отца пастуха, зашел к сыну в лес, взял деньги и отправился в деревню Воробьевку, до которой считалось от Лебедкина не более двух верст. На пути в кабаке, стоявшем на большой дороге, он купил водки, белого хлеба и середку ветчины.
   Ефим вошел в дом невесты, сложив провизию в сенцах.
   – Что, хозяин дома? – спросил он, помолившись образам.
   – Тебе что надо? – спросила хозяйка.
   – Да я так пришел: мне повидаться надо.
   – Тебе насчет чего же надо-то?
   – Да так! поговорить насчет одного дела.
   – Ты откудова?
   – Чернолесский. Вскоре вошел хозяин.
   – Доброго здоровья! – сказал он, – тебе что надо?
   – Тут… насчет своего дела…
   – Об чем же?
   – Да насчет, примеру, девки…
   – Какой девки?
   – Силич, твоей.
   – Моя пропита!
   – Мало что есть! вот мы поглядим, как дело пойдет… Ефим отправился в сени, принес оттуда провизию
   и, становя ее на стол, проговорил:
   – Тут вот что!..
   – Да это мы видали виду-то, – возразил хозяин, с пренебрежением глядя на закуску, – у нас не такие бывали: и яблок принесут и арбузов… что твоей душе угодно… Только нам теперь не до этого… я уж готовлюсь к свадьбе: вон и ржицы на солод приготовил; бражку затеваем…
   – Эх, брат! – воскликнул Ефим, развязывая провизию, – люб-нелюб – повидался…
   – Да что, брат ты мой, повидался… у нас уж два года дружелюбие идё с Краюхиными…
   – Опоздал, батюшка, опоздал! – заговорила хозяйка, становя чугун в печку, – мы уж никак больше году с Краюхиными знаемся… и дары уж отдали.
   – Мало что отдали! – сказал Ефим, – хлеб-соль во сне хорошо, а наяву еще лучше…
   – Ну так что же, брат ты мой? – сказал хозяин, садясь за стол, – в чем же у нас будет дело? ты чей, откулева?
   – Да я – чернолесский… Ефим… А у мня малый есть, Егорка, знаешь, в Лебедкине у барина лошадей стережет…
   – Знаю, знаю… Так что ж, значит, куда же это вы мою Параньку хочете взять? ведь я дом-то ваш знаю: мой хорош, а ваш еще ловчей!..
   – Э! братец ты мой любезный! – держа в руках штоф, заговорил Ефим, – и через золото слезы льются, я слыхал… Я ведь не в дом беру, а просто за Егорку: человек дорог!.. Парень тебе известный: вокруг вас другой год живет…
   – Живет-то живет… ну-ко, садись за стол: там видно будет… что с тобой делать. Подноси… ну, пей сам.
   – Дурья голова! – завопила хозяйка на мужа, – что у тебя горло-то как бёрда! что хошь пройдет… И рад, родимец те растяни, что вина принесли… а забыл, что девка давно пропита…
   – Э! гость на гость, хозяину радость… во всем воля божия!.. вот Еремины опили, может быть, десятерых… а нам по бедности только другой пришелся…
   – Я не к чему что, – держа перед хозяином стакан, говорил Ефим, – не знаю, как имя, отчество…
   – Был Кузьма, – сказал хозяин и обратился к жене, – ты бы посмотрела на улице да хлудом дверь-то заперла… неравно сваты придут… Краюхин ноне Параньке говорил… То-то, стало быть, баба дура!
   Хозяйка заперла дверь и возвратилась в избу.
   – Садись, сват! – продолжал хозяин, обращаясь к Ефиму, – мы попросту… мы народ бедный… Аксинья! порежь ветчинки-то…
   – Я сам, малый, бедный, не рассказывать тебе, – объяснил Ефим, присаживаясь на коник, – у вашего же барина камни копаю… Только вот что я тебе скажу… Нет! давай выпьем по другой… Просим покорно!
   – Отрежь ребрышко, – сказал хозяин жене.
   – Вся для вас! – указывая на ветчину, объявил Ефим, – дело, видишь, какое: лежу я на печке, Егорка приходит мой и пересказал мне, что твоя девка больно полюбилась ему…
   В это время вошла Параша с коромыслом, увешанным рубахами.
   – Здорово живете! – сказала она гостю, проходя к печке.
   – Здравствуй, касатка! – проговорил Ефим, глядя на девушку, – стало быть, твоя дочка? – спросил он хозяина.
   – Моя…
   – Ну, я и говорю, – продолжал Ефим, – куда ж нам, говорю?.. не сыграть нам свадьбы… а он вон как: «У меня управляющий нипочем! Взял пару цалковых, ступай, говорит, запивай! Вот тебе вино, вот тебе и середка…» Удалой парень зародился…
   – Знамо! что говорить? – сказал хозяин, – по душе на что лучше! Только как же, сват? где же мы свадьбу-то играть будем?
   – Матушка! – шептала за перегородкой девушка своей матери, – это пастухов отец?
   – Он…
   – Я видала парня-то… он малый хороший… я за него с радостью пойду!
   – Погоди ты, девка, дай послушать, что говорят.
   – Да, вишь, он хитрый какой, – продолжал Ефим, – беру, говорит, не в дом, а себе…
   – Значит, по людям? – спросил хозяин, – а мы-то где ж при старости будем?
   Ефим замялся, взял в руки штоф и проговорил:
   – Ведь это и так сказать, это дело его! лишь было б согласие!.. ведь не нам с тобой жить… Ну-ко, сватенек, давай еще по одной…
   В это время на улице раздался стук в дверь… «Отпирай, сват!» – кричали несколько голосов…
   – Я тебе говорил! – воскликнул хозяин, сердито смотря на жену, – это что? Беги посмотри!
   – Ах, провал тебя возьми; они, и то они! – объявила хозяйка, входя из сеней в избу…
   – Ну слухай, сват, – сказал хозяин Ефиму, – ты сядь поди к печке… кабысь насчет колес пришел… Аксинья! прибирай! поставь посуду-то на полку… возьми середку… поправь скатерть…
   – Это кто же? – боязливо спросил Ефим, отправляясь к печке…
   – Экой ты, братец ты мой! Сваты…
   – Что ты врешь?
   – А ты как думаешь об Параньке? За ней бяда что народу!
   – Батюшка! – объявила девушка, подходя к столу, – ты меня лучше не отдавай за Ваньку… вот тебе Христос, не пойду за него! За Егора – пойду!..
   – Ну, ну! знать, не учена давно?
   – Ты забыла, – подхватила мать, – что у отца с матерью на гумне-то?.. кладушка одна…
   Параша ушла за перегородку и села на кровать. Между тем Ефим, сидя у печки, рассуждал сам с собою:
   «Вот оно, значит, молодо-зелено… Послухал Егорку – и наткнулся… Ну, да что ж?.. я ни в чем не повинен… плохого ничего не сделал…»

IV. Сваты

   Толпа мужиков и несколько баб, держа в руках жбаны с вином, ковриги хлеба, пироги, завернутую в скатерть баранину, стояли на крыльце. Хозяин без шапки встретил гостей, умильно говоря:
   – Добро пожаловать, добро пожаловать…
   – Мы маленько припоздали, сват, – заговорил сам Краюхин, одетый в дубленый полушубок, – за вином долго проездили: в город посылали… я хотел тебе удружить.
   – Ну, благодарим на этом, – сказал хозяин.
   Мужики вошли в избу, помолившись богу, снова поздоровались и начали раскладывать свои припасы на столе.
   – Это чей же у вас такой? – спросил Краюхин, кивая на Ефима.
   – Да чернолесский… пришел было передки поторговать… Человек тоже бедный…
   – Что ж? – заметил Краюхин, – не замай… Ну что ж, сватики, – обратился Краюхин к хозяевам, – стало быть, с богом! пора помолиться в последний раз…
   – Что ж? – плаксиво сказал хозяин, – давай бог час! Аксинья! вздуй огоньку, зажги свечку…
   – Слава богу! – продолжал Краюхин, – попили винца вдоволь… дело сладили…
   Хозяйка приставила к образу свечку, и все начали молиться в землю, приговаривая: «Христос господь, божия матушка!.. Сам Миколай-угодник и все родители…»
   – Просим покорно! сват! что ж не садишься? мы пришли тебя угощать… И ты, сватьюшка… двигайся, двигайся дальше…
   – Мне было некогда, – проговорила хозяйка, – ну, я сяду поближе: придется подать…
   – Чего тут подать? у нас все тут есть. Дядя Евлам-пий! развязывай! Крой пироги-то…
   Краюхин, стоя перед столом, расчистил свои усы, потер пальцами по животу, встряхнул волосами и взял в руки штоф.
   – Просим покорно!..
   – Пей, сват, сам, – сказал хозяин, – что в руках, то в устах…
   – Ну, стало быть, будьте здоровы…
   Остаток капель Краюхин брызнул в потолок, постучал опрокинутым стаканом себе по голове и объявил: «Вот так, чтобы наши молодые попрыгивали…»
   – Пошли господи!
   – Его святая воля!
   – Помоги бог, что задумали, загадали…
   – Авось невеста идет не куда-нибудь, а в богатый дом…
   – Мы ее не обидим! – сказал Краюхин, – у нас и так баб мало… работой неволить не будем… была б только почетница…
   – Своим добром хвалиться грех, – заметил хозяин, доставая кусок баранины, – а мы за ней плохого не замечали…
   – Даст бог, заживем знатно…
   – И жених – малый смирный…
   – Я тебе, сват, по истинной правде скажу, – объявил Краюхин, – вот ему восемнадцать лет, и от него вот чего не видал… просто красная девка…
   – Маленько лицом не вышел, – заметила хозяйка, – ну да стерпится – слюбится… Народ болтает, что он какой-то блажной…
   – Это, я тебе скажу, природа такая! – воскликнула мать жениха, – на ем, должно, была младенческая…
   – Да и насчет работы ничего… – подхватил Краю хин, – вот за водой все он ездит… это уж работа за ним… Ну, маленько недосмыслит чего, знамо, парень молодой… мы сами молоды были… Вон нонче умные-то понадели красные рубахи, пояса с махрами, лосные картузы – словно господа. А нашему брату за господами не угоняться…
   – Да что говорить! – возразил один старик, – эти умные избаловались на отделку: пустились в воровство да в пьянство… Иной сошник али курицу стащит с перемета – все в кабак… Прежде их секли в конторе, а теперь сечь-то некому… Надысь мне кум Игнат рассказывал: чей-то лебедкинский малый пропил в кабаке кошку – заместо петуха…
   – Что ты врешь? – раздались голоса.
   – Истинная правда: к примеру, посадил ее в мешок и пустил под печку – к цаловальнику. Вот они умные-то!..
   – Ах, домовой те расшиби! – удивлялись мужики, покатываясь со смеху…
   – Сват! пора по другой! – сказал Краюхин, – видно, не затем принесена, чтобы ей стоять…
   – С чего ж? давай…
   Между тем хозяйка достала из-за пазухи красный платок и, подавая его Краюхину, сказала: «Вот, сваток, женишку…»
   – Благодарим покорно! – сказал Краюхин и спрятал подарок в карман.
   – А что, дядя Иван, – беседовали мужики, – извоз маленько поедался…
   – Знамо дело, народ теперь отработался, ездока стало много. Я вот другой год смотрю и колес не стал шиновать. У господ земли много, намесь мы вдвоем у снарала цалковых двадцать сгладили у три дни… А то поедешь в извоз, где колесо, где лошадь оставишь, с одним кнутиком и придешь…
   – Ноне, что говорить! народ поправится… господь хлебушка зародил…
   – Эхма! – сказал хозяин, – у людей вон – скирды, у меня одна кладушка в семь копен… вот и живи целый год… у свата две четверти занял, а чем отдать?
   – Слухай, сват! – заговорил Краюхин, – когда такое дело, вот тебе при свидетелях говорю: рожь твоя! я не гонюсь! у нас покелева слава богу! молодка заработает…
   – Ну, благодарим…
   – Мы друг об друге, а бог обо всех!.. да что ж мы пируем? – воскликнул Краюхин, – а где ж девка-то?
   Все примолкли, ожидая появления невесты.
   – Ну, что, сват! – проговорил хозяин, – не трогай!.. не ее дело…
   Из-за перегородки вышла Параша.
   – Как же не мое дело? – заговорила она, став среди избы и сдвинув брови на отца, – с Ванькой-то мне жить, – а не вам… он распустил губы-то, вы, что ль, их будете цаловать?..
   – Стой, что ты, что ты!.. – вставая из-за стола, заговорила мать.
   – Паранька! – закричал отец, – с чего это ты вздумала? в кои века… ах, господи Христос…
   – Как вы хотите, – продолжала девушка, – а я не пойду… Хоть опейтесь до смерти! а мне не быть за Ванькой…
   – Вот таэ и раз! – возопила хозяйка, – какой же родимец те научил?..
   – Супротив родителев итить, – подхватил хозяин, – мы пили, пили… стало быть, года два харчились… а ты все дело хочешь попортить…